2 дня спустя
Раннее утро Виктора началось с тёплого, бодрящего кофе. Напиток сильно контрастировал с окружающей холодной и зябкой погодой. Бетонные стены сливались с плавно расстилающимся туманом, постепенно поглощающим фасад белоснежного строения. Лес стих, и был слышен лишь ветер, гуляющий по верхушкам деревьев. В такое раннее время суток и при таких погодных условиях особняк казался лишь миражом для заблудших душ. Угнетало всё, а напряжение казалось вязкой патокой, застилающей собой и лес, и здание, и комнаты, и сознания людей, находящихся здесь. Иначе говоря, потерянное место, забытое картами, книгами и даже путеводителями для чайников. Психиатр, изучая утренние отчёты, никогда не испытывал напряжения во время своей работы. Придерживался он одного простого правила: чем проще система, тем она действенней. Однако созданный Виктором «мир» психиатрической клиники и близок не был к его идеологии. Многие врачи давно потеряли надежду вылечить и спасти своих пациентов. А говоря о душевнобольных людях, многие из них вышли из настоящего ада, хотя на самом деле это лишь иллюзия ума и покалеченного рассудка. Кому везло сломаться раньше, оставалось отбывать свои дни в забытье. Находиться в этом состоянии больным успешно помогали специальные препараты. Тем не менее: «Не для каждого забвение — ад…». Находясь под воздействием лекарств, пациент тяжело дышал, не чувствуя собственного тела. Всё казалось ему ватным и безмятежным. Разумовский не знал, какое количество времени он был не в себе, но, судя по его состоянию, долго. Зато врачи были осведомлены о том, сколько миллиграммов определённых веществ им нужно, чтобы ввести Сергея в полуобморочное состояние. Бывший миллионер старался не открывать глаза, тем самым не позволял лишним мыслям пробиваться в его разум. Иногда парень сжимал ткани смирительной рубашки, возвращаясь в реальность. И всё же длилось это затишье недолго. Резко вернувшись в момент своего пробуждения, по телу Сергея прошла предостерегающая судорога. Реакция последовала раньше мыслей и осознания гробовой тишины в комнате. Отсутствие звуков до смерти пугало Разумовского, ведь означать это могло только одно. «Серёж», — голос с оглушительной силой разорвал безмолвие в сознании. До скрежета в зубах сжав челюсть, больной вцепился подушечками пальцев в белоснежный хлопок. От напряжения в мышцах костяшки рук побелели, а скованные части тела отозвались болезненным покалыванием. Дрогнули губы Разумовского, а вместе с ними и голос. «Не надо… М-гм… Хватит… Хватит!» Чем громче старался кричать Сергей, тем тише становился голос. Чем больше сопротивлялся, тем сильнее сжимался, теряя контроль над телом и разумом. Тёмный лик навис прямо над лицом Сергея. В горле встал ком, дышать стало в разы тяжелее. Вес Птицы ощущался почти как настоящий. Мотнув головой, парень попытался отстраниться от рук, несущих только смерть и страдание. Впрочем, успеха неподдельная попытка не принесла. Заметив очередные наскучившие и поднадоевшие сопротивления, Птица резким движением развернул голову сожителя по разуму в сторону, словно желая свернуть шею. Вдавив его висок в матрас, он наклонился, обжигая кожу огненным дыханием. — Какой же ты невыносимый, но ничего, рано или поздно мы с тобой обязательно подружимся. Разумовский мог поклясться, что после такого обращения с лёгкостью бы описал «поцелуй смерти». На деле же мужчина боролся с собственными иллюзиями, успокаивая себя: «это не правда, это не по-настоящему, не по-настоящему». К несчастью Сергея, Птица был в каждом уголке его сознания, готовясь внушать, повелевать, управлять, манипулировать. Последнее, что слышал парень, прежде чем почувствовал руку, разрывающую ткань рубашки, кожи и мышц — шелест крыльев, сопровождаемый скрипом двери.…
— И часто у него случаются подобные припадки? — будничным тоном спросил Виктор Самуилович, сделав несколько пометок по поводу состояния больного. — Достаточно часто. Он уже и не против побочных эффектов препаратов, от которых его коробило. Но не сломаем ли мы его? — осторожно спросила научная сотрудница, наблюдающая за Сергеем. — Вы так считаете? — Простите? — Вы считаете, что он не сможет выдержать нынешнего плана лечения без нашего прямого вмешательства? — Да, Сергей нуждается в помощи. Мне кажется, он готов к прямому разговору. Я понимаю, что Ваш брат пострадал от его рук, но мы же не можем… — Нет, Анна, смерть Вениамина не повлияла на моё отношение к пациенту. Итог, который мы сейчас имеем — это лишь следствие некомпетентности типичного штатного психиатра. Однако я учту ваши наблюдения и внесу некоторые поправки в план лечения Сергея Разумовского. — Я вас поняла, что-то ещё? — Да, угомоните его, пока он не сломал себе что-то, — с этими словами главврач покинул наблюдательный пункт, оставляя Анну наедине с мечущимся Сергеем. Виктор Самуилович Рубинштейн приходился братом уже покойному Вениамину Самуиловичу Рубинштейну. Их часто путали и сравнивали. Этот фактор раздражал как первого, так и второго. Именно неумение сотрудничать друг с другом привело к множеству межличностных конфликтов. Так, уже в более осознанном возрасте им не удалось, а может, и не захотелось найти точки соприкосновений, из которых можно было бы выстроить хоть какие-то близкие взаимоотношения. Впрочем, они и в обычной жизни не имели близких людей за рамками рабочего круга общения. А про дружбу и любовь сказать тем более нечего. В этом они были схожи. Смерть младшего брата мало что изменила в жизни старшего. Однако то, что Вениамина убил «сам Сергей Разумовский», Виктора очень заинтересовало. Упустить пациента в первый раз, а после погибнуть от его же рук... Это, конечно, сильно. От подобных известий хотелось поднести руку ко лбу, прикрыть глаза и молча покачать головой. И тем не менее Сергей Разумовский здесь, в Белом Особняке. А это означало, что у планов Виктора Самуиловича есть шансы на осуществление.…
После очередной удачной попытки Птицы получить власть над разумом прошло несколько часов. Периодичность этих нападок стала чаще обычного, казалось, что таблетки только больше подавляли его здравый рассудок. Разумовский чувствовал, что не приходит в себя и не в состоянии даже пошевелить пальцем. Ремни сковывали тело сильнее обычного, голова гудела неестественно звонко. Ощущение было столь отвратительным, что хотелось покинуть этот мир и погрузиться в небытие. Сергей Разумовский устал, очень устал. Ему больно, неудобно, страшно. Хочется кричать, рвать и метать, но выходит лишь разрывать себя изнутри от собственной никчёмности. Если раньше он хотя бы мог писать, совершать хоть какую-то деятельность, то сейчас простые вещи выпадали из рук, рассыпались, разбивались, как и его жизнь. Говорят, «отчаяние — спутник чумы». Не мог же Сергей стать заложником чувства, что вселял в тех, кого презирал? Разве мог он оказаться самой первой жертвой и заложником собственного рассудка? Находясь на грани между реальностью и забвением, всем своим нутром он чувствовал присутствие Птицы. Оказавшись в стоячем положении, Сергей опустил взгляд, пытаясь рассмотреть свои руки. Густая тьма вновь явила ему образ Птицы. Его глаза вспыхнули во мраке, из непроглядной пучины стал прорисовываться ещё более мрачный и пугающий образ. Альтер-эго было куда сильнее, величественнее, могущественнее, именно себя он считал достойным тела и разума. Себя и никого другого, даже того, кто его создал, не брал в свой чёткий расчёт. У вторичной идентичности всегда был план; на всех и на всё. Сергею ничего не оставалось, как замереть на месте, он не мог игнорировать своё альтер-эго. Каждое подобное возвращение в истинном облике вело к очередным проблемам, которых и без поддержки таких видений имелось достаточное количество. Оставалось только бороться, защищаться либо… просто не сопротивляться. Мысленно отвернувшись, Разумовский сделал попытку убедить себя в нереальности всего происходящего, что, естественно, не ускользнуло от строгого взора Птицы. — Прекрати ёрничать и дай мне разобраться с этим. Только я могу решить твои проблемы. Наконец раздался его голос. Ранее отвернувшийся Сергей увидел перед собой кончики крыльев, которые в этот раз казались массивнее обычного. Они полностью окружили его. На мгновение Серёже показалось, что они вспыхнули огнём. Не на шутку испугавшись, парень обернулся к Птице, который так и намеревался схватить его. — Оставь меня в покое! — силой толкнув Птицу, мужчина почувствовал, как руки увязли в его грудной клетке. Отдёрнув себя, он почти упал, когда вторичная личность вцепилась в его кисть. Птица будто бы стал выше, опаснее, а слова, что последовали после, только больше подкрепили возникшее впечатление. — Изо дня в день мы говорим с тобой об одном и том же. Об одном и том же в этой чёртовой психушке! Неужели тебе самому не надоело это всё? Посмотри, во что ты нас превратил! — Силой тряхнув Серёжу, он прижал того к стене, которая возникла буквально из ниоткуда. Не самый приятный жест заставил первую личность посмотреть ему в глаза. Обычно Птица не рассматривал того, кого мучает уже больше нескольких месяцев, однако в этот раз он внимательно, словно сова, склонил голову набок, внимательно вглядываясь в сузившиеся зрачки голубых, как небо, глаз. Из глазниц птицы шли кроваво-чёрные слёзы, отчего теперь они казались больше обычного. Птица страдал сильнее, помнил больше, видел всё намного детальнее, в то время как Серёжа так отчаянно пытался забыть. Стереть всё из своей головы, даже его самого. Это осознание причиняло только больше боли. Каждый из них держался за своё, но никак не за общее. И всё же в чём-то оба были правы, или же были правы ни в чём. — Я ведь дал тебе слово! Обещал, что со всем разберусь. Так… почему же ты мешаешь Нам? Зачем встаёшь у меня на пути? Ведь ты сам этого хотел, всеми фибрами души желал, так что же изменилось?! — Птица взял в руки заплаканное от слёз лицо более слабой личности. Когти начали неприятно царапать кожу, вызывая тонкие струйки крови на щеках, висках… Он искал просвет решительности и хоть что-то достойное в том, кто перед ним сейчас стоял. — Пожалуйста, отпусти меня... — всхлипывая, ответил Серёжа, стараясь уйти от когтистых лап, неприятно царапающих его лицо. Он не хотел верить в то, что Птица может оказаться прав и что все действия в его ситуации действительно необходимы. — Ты недостоин владеть тем, что Я создал для тебя. Мне надоело распинаться перед тобой, — разочаровавшись, Птица отстранился. Отпуская «главного», он отошёл примерно на метр. — Я выполню нашу миссию без тебя, а ты… ты узнаешь всё, что я скрыл от тебя. Теперь твой черёд владеть правдой. Ты же этого хотел? — Последний вопрос эхом утонул в бесконечном коридоре, который начал сужаться. Через несколько мгновений тьма начала терять свою целостность, пространство стало тягучим, как смола, созданная лишь для того, чтобы погубить «Тряпку». Сергей буквально начал тонуть в собственном сознании, не имея возможности взять ситуацию под свой контроль, он слишком слаб… Мгла начала плавно поглощать измученное тело. — Нет, стой, помоги мне! Вытащи меня! Пожалуйста! — Паника всё больше стала охватывать разум. Сергей уже не слышал и не видел отдаляющийся образ Птицы. Он знал и чувствовал лишь то, что тонет. Дыхание спирало от страха, к глазам начали поступать слёзы, а тело отозвалось мучительной судорогой.