Рубеж

События этой части происходят за день до главы «Меж двух огней»       После всего произошедшего Волков несколько дней провел в изоляции от мира. То время, которое было проведено в одиночестве, бывший наемник посвятил попыткам вспомнить стертый отрезок времени. Некоторые фрагменты всплывали во сне, но они ускользали так же быстро, как и возникали. Вот только совместно с видениями почти каждые несколько часов Олегу мерещились различные образы и фигуры. Не счесть, сколько раз под его ногами оказывались окоченевшие от холода тела товарищей, как часто в его комнате возникал образ Сережи. Холодный, бледный, местами даже синий с серыми гематомами… Часами смотрел на Олега..       После увиденного Волков начинал задыхаться, смотря на свои руки, по локоть испачканные в крови, в его собственной крови. Она хлестала из свежих шрамов, капала изо рта, вызывая сильнейший спазм, жжение и фантомную боль. Как после, судорожно старался прийти в себя, понимая, что это был лишь очередной приступ. Сны не позволяли вдохнуть полной грудью. Они были настолько реалистичны, что каждая ночь становилась очередной пыткой. В абсолютно точном хронологическом порядке Олег проживал самые болезненные и травмирующие события своей жизни. Воспоминания не только выдавали точную и во всех деталях четкую картинку, но и беспощадно размывали границу сна и реальности. За три ночи бывший спецназовец успел столкнуться не только со слабостью во всем теле, но и с выступившей сединой. Посттравматическое стрессовое расстройство, с которым он так долго боролся, за три дня буквально мутировало в нечто абсолютно неуправляемое и агрессивное, в нечто, с чем Волков не знал, как справиться.       В одном из своих снов, когда на его глазах погибли уже не размытые призраки и давно умершие люди и Сережа... маленький Сережа с большими и любознательными глазами. Мальчик не понимал, что ему уготовила «судьба» и что вознамерилось с ним сделать подсознание Олега. Парень так отчаянно хотел жить, так беспомощно цеплялся за жизнь, не понимал, что происходит, откуда кровавые пятна, щемящая, режущая боль. В моменты, когда Волкову удавалось взять контроль над своим сном, он старался от самого себя скрыть Сережу, спрятать подальше, закрыться, чтобы больше никогда не создавать и не видеть страданий близкого человека. Вот только разум не щадил самое ценное, невинное и родное, он разрывал, топил, душил, уничтожал обоих одновременно.       Прерывистые всхлипы, до дрожи напряженные плечи, обреченные вдохи, лишенные надежды, смешались с одним душераздирающим криком, который эхом отразился в голове бывшего наемника. Метель и снег, словно зыбучие пески, поглотили и стерли всё, не оставив даже намека на то, что он когда-то был или существовал. Закончился тот проклятый сон тем, что безжалостный буран настиг и Олега, поставив точку в сценарии очередного видения.       За столько лет службы мужчина сталкивался с разной болью, с самыми разными видами отчаяния и страдания, но эта боль была одной из самых сильных. Воспоминания окончательно смешались со снами, рубеж реальности и вымысла безвозвратно стерся. Неужели Сережа действительно когда-то так страдал? Или это боль всех людей, с которой он успел столкнуться и ощутить на своей шкуре?       Весь тот день Олег пролежал в постели, не находя в себе сил даже пошевелиться. Пострадавший чувствовал, что тронулся умом, сошел с ума и потерял рассудок. И теперь его разум, тело и нутро настроились на планомерное самоуничтожение, чему, признаться, бывший наемник уже не имел сил сопротивляться. Только редкие, но крупные дорожки слез из жутко красных глаз давали самому мужчине ощущение, что в нем оставались крупицы жизни и надежды на то, что этот ад кончится.       Было понятно, что причиной таких приступов Олега стал препарат с неправильной дозой, который так мучительно и долго выводился из организма. Возможно, если бы эффект препарата не стал ослабевать, Волков бы плюнул на всё и пустил пулю себе в лоб, только бы наступила блаженная тишина. Ощущение после этих дней было такое, словно кто-то одной линией прошелся ножом по пространству потрепанной души, соединяя все шрамы одним особо глубоким рубцом.       Мало что хорошего было в состоянии Олега, но нельзя было не отметить, что кошмары, галлюцинации и видения как рукой сняло на третий день после побега. Первое время он то и дело оглядывался, просыпался от каждого шороха, но спустя еще пару-тройку дней окончательно убедился в том, что психотропное вещество оставило его в покое. Когда Волкова перестало коробить от каждого звука, он сделал попытку вернуться к насущным и актуальным проблемам. Однако шестеренки в голове работали очень медленно, а мрачная погода окончательно лишала мотивации действовать.       С каждым днем снега становилось только больше. От высокой влажности постоянно ощущалась неприятная зябкость, из-за которой тело то и дело покрывалось мурашками, чем вызывала раздражение в некоторых участках кожи. В квартире отопление почти что отсутствовало, если оно вообще хоть чуть-чуть присутствовало. И все же мороз и холод отрезвлял. Критическое мышление потихоньку приходило в норму, а бесчисленными вопросами по типу: «Зачем меня отпустили? Так уверены, что я больше не сунусь к ним?» — Олег стал задаваться намного чаще.       — Самоуверенно, хотя Дракон бы там уже всё перевернул, если бы не рабочие обязанности. М-да… Действительно… Только Вада на них нет… — Вспомнив бывшего сослуживца, Олег вдруг нахмурился, понимая, что, если Вадим даже на условный обед не явился за всё это время, либо еще в прошлый четверг должен был прийти вновь уже с новым «выгодным предложением по сотрудничеству», либо разочаровался и начал действовать самостоятельно. — Даже не знаю, что из этого хуже, — про себя пробубнил Олег, лениво поднимаясь с пригретой постели.       Эта манипуляция далась уже с меньшим трудом, но с большей неуклюжестью. Как-то нелепо задев локтем тумбочку, на краю которой стояла пепельница, уронил ее на ковер. Пепел и оставшиеся окурки оказались под его ногами. Зрачки Волкова вдруг резко забегали по сторонам, пальцы начали подрагивать, а на спине выступил пот.       Схватив себя же за трясущуюся руку, Волков закрыл глаза, делая глубокий вдох. Задерживая дыхание, несколько раз повторил дыхательную практику, приводя себя в адекватное состояние. Только через несколько мгновений мужчина осознал, что это никакая не паническая атака, а чистая агрессия, смешанная с желанием разрушить всё, что находилось в десяти метрах от него.       Олег, поймав свой собственный взгляд в отражении, почти опешил, вспоминая сослуживцев, у которых был такой же «мертвый» взгляд. Нет, в этих глазах не было страха или затравленности, в них была смерть, самая настоящая безжалостная по своей природе — смерть. Своей непроглядной мглой она топила изнутри, стирала воспоминания и соединяла все события в один липкий кровавый ком. Некоторое время Волков избегал отражающихся поверхностей, но сейчас он всматривался в свое отражение, почти не узнавая себя.       «Призраки Тундры» — так Вадима и Олега когда-то прозвали товарищи за их подвиг и мину, с которой они оглядели ребят после возвращения, но почему-то именно сейчас Волков начинал понимать, что это никакое не шутливое прозвище, а клеймо, которое и дальше будет преследовать его. Он может отказаться от любых заданий, спецопераций, но личный опыт не сотрется и никогда не забудется.       Зарываясь руками в волосы, мужчина закусил нижнюю губу, понимая, что отчаяние стало частью его самоощущения. Волков все еще с трудом воспринимал реальность, которая окружала его. Ему уже не было больно, не было страшно, даже гнев затих после холодного душа, но чувствовал себя Олег очень погано. Он будто бы успел покрыться вулканическим пеплом, лишившись новоприобретенных чувств и убеждений. Возможно, после того, что с ним случилось в Особняке, следовало навсегда исчезнуть и скрыться от мира, раствориться и покончить со всем.       Однако нет врага страшнее, чем человек, с минуту смотревший на него в отражении. Олег сам себе палач, сам себе врач, друг и судья. Никто, ничто и никогда не сможет сломить его так мастерски, как это сможет он. Удивительно, на что способен человеческий разум и тело, если направить его в определенное русло. Виктор оказался единственным человеком, которому не понадобилось буквально Н И Ч Е Г О, чтобы сломить его. Следовало только воспользоваться психотропным веществом и окружить Олега «искривленными зеркалами». В этом капкане был только он: его боль, его страдание, его оружие, его война, его счастье, его радость, его путь, его жизнь и его смерть. Дуэль с самим собой изначально была обречена на провал.

«Какая ирония, Игорь… Да, ты вновь победил меня… Но при этом погубил своих друзей и близких! И теперь тебе придётся жить с этим до конца своих дней… А мне удалось устроить незабываемое шоу, которое ты запомнишь на всю жизнь! И цена всего этого зрелища? Парочка миллионов долларов и смерть одного давнего знакомого? Пф, мелочь! Так что если судить по конечным результатам…»

«Эту игру ты проиграл. Вчистую»

…

      Решив больше не оставаться дома, впервые за все эти дни Олег покинул свою квартиру. Но снежная прохлада и свежий воздух приподняли настроение, заставив вынырнуть из пучины подсознания. За этот месяц прогулки стали частью самолечения и терапии, настолько они были редкими, но до безумия нужными.       «Надо чаще выходить из дома. Да, даже если снег», — мысленно проговорил Олег, почти ругая себя за беспечность по отношению к себе.       Проходя по заснеженным улицам Питера, Волков подметил, что сейчас снег ассоциировался далеко не со снеговиками, которые всегда рисовал Сережа, с первыми снежинками, не с просмотром фильмов под рваным пледом, не со смешным фиолетовым свитером друга, не с скользящей на льду их общей собакой под кличкой «Каспер». А с теми жуткими сюжетами сна, отчего Олега то и дело передергивало. Родные воспоминания оставались частью сложного, но теплого прошлого, к которому очень хотелось вернуться.       Остановившись почти в центре пешеходного перехода, засмотрелся на поток людей, которые, недовольно огибая его, стали переходить улицу, стремясь успеть до того, как светофор загорится красным. Повернув голову в противоположную сторону, Олег как-то слишком быстро прикинул, сколько потребуется идти до детского дома «Радуга». Развернувшись, вспомнил, что изначально намеревался идти к Игроку, потоптавшись на месте, в итоге махнул рукой, направившись в свой «дом».       Олег прекрасно помнил дорогу к месту, где прошла большая часть детства. Ему даже не надо было задумываться о ней, ноги сами несли его в нужном направлении. Прошло достаточно времени с тех пор, как он был там с Сережей в последний раз. Волкову даже стало как-то не по себе. Ведь тот год стал последним перед тем, как его окончательно занесло на край света, а Разумовского — на главную высотку Питера.

…

      — Замучил ты меня с этим экзаменом, Сереж. — буркнул Олег, удобнее устраиваясь на крыше. Свесив одну ногу, притянул вторую к себе, так было теплее. Спина и затылок нашли опору в виде стены одной из вентиляций.       Волков часто приходил в их укромное местечко. Иногда, чтобы поговорить, но чаще просто покурить в предзакатное или ночное время. Сережа в основном ходил туда проветрить голову, но только в компании с другом. По крайней мере, так велел Олег, мол, не хватало ему только грохнуться с карниза их же детского дома. Татьяна Михайловна такого не оценила бы. Поэтому даже сейчас, когда Серый подбирал удобный выступ, Волков внимательно следил за каждым его шагом.       — В училище без экзаменов не возьмут, — мотнул плечами Сережа, ложась на Олега. Закинув ногу на ногу, немного заерзал головой, удобнее устраиваясь на бедре сидящего.       — В армию бы взяли, — парировал Олег, доставая полупустую помятую пачку сигарет и старенькую зажигалку.       — Ага, заставили бы тебя окопы копать, и поминай, как звали. Нет уж, лучше иди в училище, после хоть звание лейтенанта получишь.        «Достал уже со своей армией», — изогнул бровь Сережа, немного насупившись.       Волков молчал, ему не хотелось вновь развивать эту тему. Потому что он прекрасно знал, как Сережа на самом деле относился к его выбору. Разумовский очень долго пытался отговорить Олега, призывал учиться, бился с ним до последнего, но, когда и его оценки начали падать в геометрической прогрессии, остановился. Точнее, остановил Волков, дав понять, что он давно все решил. Шутки, особо актуальные в десятом классе, стали реальностью, в которую Сережа отказывался верить. После окончательного осознания Разумовскому понадобилось около двух недель, чтобы принять все это как должное. За эти дни он ни разу не заговорил с лучшим другом, почти не смотрел в его сторону, все время игнорируя и избегая его. Когда прошла еще неделя, Сережа подошел к вопросу подготовки к экзамену уже под другим предлогом.       «Не хочешь в вуз? Ладно. Но тогда подумай над военным училищем. На этот раз я буду доставать тебя этим вариантом весь год, пока ты не сойдешь с ума и тебе не выпишут справку, чтобы тебя точно в армию не взяли».       В итоге Волков согласился на этот компромисс, но в особо тяжелые недели «расплывался» и с каким-то садизмом доставал Сережу почти так, как это делал сам Разумовский. И тем не менее под руководством своего союзника продолжал упорно учиться. Хотя чем ближе были экзамены, тем яснее становилось Разумовскому, что Олегу не хватит баллов в вуз. На минимальный порог для аттестата — да, на порог в вузе — никогда.       — Ты все обижаешься на меня, да? — лежавший молчал, смотря куда-то в сторону горизонта. Они очень давно запретили себе лгать друг другу, поэтому парень продолжал упорно молчать. — Сереж, мы же обсуждали это…       —..Сотню раз. Да, я помню каждый. Нет, Олег, тебе не хватит слов, чтобы убедить меня не переживать за твою судьбу и за нашу дружбу.       Оба не хотели терять друг друга, но как первый, так и второй прекрасно видели, что во многом расходятся и противоречат. В выборе предметов для сдачи экзаменов, людей, пути, принципов, жизненных устоев. Их связывает целая жизнь, но эти корни не дают им двигаться дальше. Вот-вот им будет восемнадцать, и придется самостоятельно принять решение относительно своей судьбы. Проблема в том, что Сережа изначально знал, чего хотел, Волков же всегда «я с Сережей, а там видно будет».       — Ты мне дороже армии и любых училищ. Но у тебя есть шанс построить будущее, о котором мы мечтали... — Вместе. И я буду строить его без тебя. — «Вынужден строить без тебя…» — мысленно поправил самого себя, но так и не произнес своей поправки. От слов Сережи Волков подавился дымом и чуть не уронил фильтр папиросы ему на лицо, впрочем, Разумовский встал с него раньше. Нервно потушив окурки о кирпичную стену, всем телом повернулся к нему.       — Серый… Это нечестно… — прошептал Олег, чувствуя подступающую гнев и обиду. Птичий взгляд Сережи только усугублял ситуацию.       — Нечестно твое халатное отношение к жизни и нашим мечтам. — Когда Сережа развернулся к нему спиной, Олег вскочил со своего места, чуть ли не оступаясь на ровном месте.        — Да ты же вообще из Питера свалить хочешь в гребаную Москву на пять лет! Пять, Сереж! — скулы Волкова дрогнули, накопившаяся усталость, недосказанность и раздражение сильно повлияли на его эмоциональное состояние. Он начал в несвойственной манере жестикулировать руками, кидаясь гневным и осуждающим взглядом. — Я принял твой выбор, поддержал тебя в твоей цели и со своей стороны делаю всё, чтобы у тебя получилось это! Почему ты не хочешь принять мой выбор? Ты же первый расставил эти точки над «i»! И сейчас осуждаешь меня за то, что я решил найти свой путь.       Сережа явно стушевался после этих слов, посмотрев за спину, будто бы оглядываясь в прошлое. Осознание своей ошибки быстро окатило его с головы до ног. Холодная сталь из его глаз исчезла, а сам он, поджав руки, почти испуганно посмотрел на друга. — Волч, я не… — Бегая взглядом по крыше, стал озираться по сторонам, ища ответ. Очень быстро будущий выпускник осознал, что своими словами он может испортить всё намного раньше, чем они успеют закончить школу. Вытянул руку навстречу злющему Олегу, поднял на него почти отчаянный взгляд. — П-прости, я не… Я не думал об этом… Прости меня. Олеж…       Теперь была очередь Волкова ломаться. Потерянный вид Сережи всегда в нем будил автоматическую реакцию: желание защитить. Обозленный и еще более обиженный Олег начал бороться с самим собой. Вся эта ситуация на постоянной основе отравляла их обоих. К сожалению, усидеть на двух стульях не всегда так легко, как кажется на первый взгляд. Взрослая жизнь заставляла расставлять конкретные приоритеты, которые напрямую касались реализации и дальнейшего самостоятельного существования.       — Забудь. Сам, значит, сам. В МГУ я тебе не помощник, как и ты мне в армии. —Отвернувшись от Сережи, который не знал, куда себя деть, Волков направился за сумкой, чтобы покинуть крышу здания «Радуги». Но когда развернулся, то вновь наткнулся на Серого, который не спешил пропускать его.       — Я просто не хочу тебя потерять. У меня больше никого нет. И мне страшно представлять, что когда-нибудь проснусь и пойму, что остался один. — Каждое слово Сережа растягивал, каждый слог давался с трудом. — Но я не думал о тебе. Нам так редко удавалось доставать что-то для себя...Я и забыл о том, что у нас есть нечто не… общее…Я не прав.       Последнее предложение он буквально выдавил из себя. Сережа никогда не говорил так. Его гордость была скупа на подобные речи, но сейчас он с раскаянием глядел на самого важного человека.       Тяжело вздохнув, Олег посмотрел в небо, наверное, просил богов дать ему сил не сойти с ума, но всё же примиряюще расслабил плечи, обхватив своей ладонью замерзшие пальцы Серого.       — Ладно, я тоже лишнего взболтнул. Я правда рад за тебя и твои цели, но эта неизбежная разлука... Мы справимся с ней...       — А ты... обещаешь? — В лазурных глазах мелькнул огонек надежды. Иногда это было единственным, что мотивировало Олега двигаться дальше (особенно когда речь шла об изучении очередного параграфа по истории).       Им ни в коем случае нельзя так ссориться, расставаться. Это нечестно по отношению к их дружбе. Ведь она — единственная реальная ценность. А их абсолютно незыблемая вера друг в друга — единственное спасение.       — Обещаю. — Приблизив руки Сережи к себе, легко коснулся их губами. Выдыхая пар, он постарался согреть заледеневшие пальцы. Снова они без перчаток... — Ладно, Серый, еще только ноябрь. Хватит уже об этом. И хватит мерзнуть, пойдем лучше к Татьяне Михайловне, она нам чай новый обещала заварить.

…

      «Сколько всего было на этой крыше», — отметил в мыслях Волков, приближаясь к самому старому корпусу «Радуги». Он помнил почти каждую вылазку, особенно те, что совпадали с белыми ночами. Ветхое полукруглое окошко виднелось издалека. Встречи, игры, учеба. Сколько разговоров, откровений, слез и смеха видел тот обшарпанный чердак. Здесь они держали свои денежные сбережения, которые иногда удавалось достать. Прятали под шаткими досками вместе со всякими шнягами да вкусняшками. Плед, потом сменившийся на коврик, скрывал их тайник. А старая конструкция так называемого шалаша из веток деревьев и старого пододеяльника хранила в себе десятки, а может, и сотни: ночных страшилок, рассказанных и уже давно забытых историй, воодушевляющих фантазий, обещаний и клятв. Целая жизнь, не иначе.       За четырехэтажным зданием с чердаком стоял новый отстроенный корпус. Тот самый, в котором раньше располагались спальные и игровые комнаты. Сейчас, смотря на новый фасад здания, нельзя было подумать, что еще три года назад на том же месте стояло кирпичное нечто с постоянно сыплющейся штукатуркой.       Немного постояв у ворот, Волков наконец-то зашел на территорию уже частного детского дома. Место ему было почти незнакомым, однако первый порыв попасть в «Радугу» был сильнее сомнений. Оказавшись в огромном холле, где то и дело проходило огромное количество ребят. Кто-то гулял в компаниях, кто-то ходил с молодыми воспитателями, кто-то помогал новоприбывшим ребятам освоиться. У многих из них была одна общая черта, которая почти обескуражила Олега, — это сияющая улыбка и огонек в глазах, который не собирался гаснуть и который распространялся на всех, кто оказывался в этом месте. Несмотря на серость и непогоду, в коридорах все равно было светло и тепло.       Уловив взглядом небольшую афишу событий и мероприятий, Олег заметил множество рисунков и плакатов, которые были созданы детьми. На одном из распечатанных листов мелькала макушка Разумовского, относительно старая фотография с открытия детского дома «Радуга» и надпись «Три года Вместе». Бывшему наемнику стало даже как-то не по себе. Не успев даже определить, от чего в груди возник щемящий ком, почувствовал, что кто-то дернул его за плечо.       — Мужчина, я могу вам что-нибудь подсказать? — настойчиво спросила высокая девушка, которая явно была одной из воспитательниц. Недоверие в ее глазах Олег почувствовал сразу же. Впрочем, скорее всего, его вид оставлял желать лучшего, да и охрана хмуро смотрела на него еще с того момента, как он вошел в здание с остальной толпой.       — Эмм… Да, мне нужна Татьяна Михайловна, вы знаете, она работает здесь?       — Директриса?       Не успев получить внятного ответа, нежданный посетитель увидел почти стертую из детского воспоминания фигуру женщины средних лет. Вокруг нее весело бегали дети, явно желая что-то то ли узнать, то ли получить. Они перебивали друг друга, стараясь встать как можно ближе к директрисе. А юная девушка, стоявшая рядом с ней, приставила палец к губам и строго шикнула на детей, явно напоминая тем о правилах поведения.       — Татьяна Михайловна! Татьяна Михайловна! — прокричал Олег, привлекая внимание стоявшей женщины. Она немного озадаченно огляделась по сторонам, отрываясь от разговора со своей группой. На Олега обратило внимание еще несколько человек, но это мало волновало мужчину. Оставив позади высокую воспитательницу, он направился в сторону только что прибывших в холл. — Вы же помните меня?       — Олег? Глазам не верю! — воскликнула женщина, своей радостью и узнаванием успокаивая как охрану, так и тех, кто с недоверием глядел в сторону Волкова. — Сашенька, я отойду, расскажешь сама деткам про мероприятие?       — Да, конечно. Нам ждать вас вечером?       — Да-да. — Отвернувшись от Александры, директриса коснулась предплечья Волкова.       — Здравствуйте, Татьяна Михайловна, я очень рад вас видеть. — Искренне, почти по-детски улыбнулся Олег, окончательно сметая сомнения бывшей воспитательницы.       — Ох, Олег, а я-то как рада тебя видеть. Обняв своего воспитанника, она на несколько мгновений отстранилась, чтобы снова рассмотреть его. Как ты вырос, возмужал, а чего раньше не заходил?       — Да служба, Татьяна Михайловна, когда там… Неловко почесав затылок, усмехнулся Олег, замечая, как весело стало и воспитательнице от этого жеста.       — Ну-ну. Знаю я тебя, сорванца! Тогда пойдем, расскажешь мне про свою «службу». — Взяв Олега под локоть, она провела его в другую часть корпуса, где открывался выход на задний двор. Там же неподалеку находилась закрытая веранда, совмещенная с гостевой комнатой.       — У вас тут просторно так стало... — отметил старый выпускник, то и дело вертя головой во все стороны. Комнаты сменялись помещениями, а помещения сменялись коридорами, и всё это только первый этаж!       — После ремонта у нас не только просторно стало. — Не переставая улыбаться, ответила женщина, присаживаясь на свободное кресло. Повторив этот жест, Олег сел напротив, позабыв обо всем, что хотел сказать.       Его взгляд неустанно изучал руки Татьяны, которые выдавали ее возраст. Но то, сколько энергии в ней было, не могло быть сравнимо с реальными цифрами. Когда-то эти руки гладили его по голове, пока маленький Волков о чем-то увлеченно рассказывал, когда-то эти руки приносили самые вкусные пряники и чай в зимние вечера, когда-то эти руки бережно укладывали спать, создавая то тепло, которое не каждый, даже имея семью, мог ощутить.       — Чего же ты замолк?       — Задумался, Татьяна Михайловна. Вспомнил добрые деньки в старом корпусе.

…

      — Давно ты вернулся в Питер? — спросила воспитательница, успев за те лишние несколько минут вступительных разговоров о «погоде» заварить чай с мелиссой и дать Волкову его кружку.       — Спасибо. — Сделав глоток, ощутил приятное тепло, которое только быстрее стало разливаться по всему телу. Чувство того, что он действительно дома, не покидало с того момента, как он увидел Татьяну. — Да, недавно. Устал я немного, решил отдохнуть. — Почти честно ответил Олег, понимая, что некоторые детали не стоит освещать. — Спецназовцем оказалось быть чуточку сложнее, чем я себе представлял в семнадцать.       — Ааа… Ты с детства про армию болтал, а старшие ребята все пальцем у виска крутили, мол: маленький, не знает ничего. Ты же не жалеешь, что выбрал этот путь?       — Нет, не жалею, но иногда, конечно, сложно, — скомкано ответил Олег, отводя взгляд в сторону. Воспитательница помнила этот жест, оттого отвечать не стала, зная, что мужчина хочет чем-то поделиться. — С Серым из-за этого много ссорились. Я как первый контракт подписал, так вообще…       — Вы больше не общались с тех пор? — встревоженно спросила директриса, прекрасно зная обо всем, что с Разумовским было связано, в том числе и о его смерти.       — Нет, я с ним до всех этих событий успел в последний раз встретиться. Наверное, не стоило этого делать, — мотнул плечами Волков, понимая, что не сможет поделиться всеми опасениями.       — Ох, Олеж, иногда себя виню в его смерти и в том, что с ним произошло. Я вас обоих воспитывала и растила как своих малюток. Молода я тогда была, не заметила за Сережей неестественного для его возраста поведения. Да и ты с ним рядом был, заботился, не могла я знать, что так все сложится... — расстроенно опустив плечи, женщина виновато посмотрела на Олега, будто бы ее внимательность смогла бы что-то изменить.       — Ну что вы… Татьяна Михайловна, вашей вины здесь нет. Я сам за Серым не уследил. Обещал быть рядом, а сам уехал на край света. Немного помолчав, Олег решил разбавить эту болезненную тему: — А когда Сережа решил заняться нашим детским домом?       Около часа бывшая воспитательница разговаривала со своим воспитанником. Вспоминали как грустное, так и веселое. В какой-то момент Волков вдруг пришел к выводу, что его детство живо только потому, что жива его любимая воспитательница. Только она так точно могла вспомнить все его проделки, инциденты. Только она знала об их тайном месте с Серым, оказывается, знала, куда они всегда сбегали, знала, но ругала только тогда, когда те не успевали вовремя вернуться в постель. Только она их действительно помнила и любила так, как никто впредь и до этого не любил.       Время близилось к вечеру, когда за окном вновь начался снегопад. Множество снежинок соединялись друг с другом прямо в воздухе, плотным слоем покрывая весь Питер. В этот раз к утру снег точно не растает. Напротив, с каждым днем будет становиться все холоднее и холоднее. Но подобный раздражитель так и не смог повлиять на незваного гостя. Сейчас подобные вещи не имели никакого значения, ведь Волков был в месте, где ни зной, ни смерч, ни буран не настигнут его. Олег был дома.       Опершись о щеку, сидел у ног своей воспитательницы, чувствуя, как та свободной рукой гладила его жесткие и чуть отросшие волосы. Совсем как в детстве, когда самые «заклятые друзья» кучковались, чтобы согреть друг дружку в зимние вечера. Когда собирались перед небольшим экраном, намереваясь посмотреть «Приключения пингвиненка Лоло». Когда слезно жаловались на злобную директрису, которая запретила сходить в зоопарк за непослушание и неподобающее поведение. Подобный жест всегда забирал с собой все проблемы. Иногда гость поднимал расширенные зрачки и мельком улыбался уголком губ. Умиротворение, словно теплое молоко, разливалось в груди от ее присутствия. Напряжение в мышцах и прочие зажимы окончательно покинули тело, позволив Олегу раствориться в этой атмосфере.       К второму часу Волков, абсолютно счастливый, почти сияющий, с любопытством рассматривал фотографии в старом альбоме из атласной обложки. В нем было чуть больше пяти поколений, а количество детей не счесть. Что неудивительно, а может, и вовсе поразительно, Татьяна Михайловна помнила обо всех своих детках. О каждом ребенке рассказывала с материнской любовью и удовольствием. Тысячи детей прошли через нее, и ни одного из них она старалась не обделять своим вниманием. Женщина всегда знала о своей ответственности перед детьми, ей было воистину важно дать воспитанникам то, в чем они очень нуждались. Были те, кто нуждался в любви и заботе, были те, кто нуждался в ее мудрости и хорошем совете, а были те, кому следовало вправлять мозги, а кто-то должен был получить всё из вышеперечисленного. Впрочем, в смену Татьяны мало кто мог остаться без ее влияния. Не все понимали эту заботу, но каждый ребенок в свое время осознавал, что пыталась донести настойчивая, местами строгая, но понимающая воспитательница. Кто-кто, но именно Татьяна Михайловна была настоящим ветераном, которая всю жизнь посвятила детям. Это была не просто любимая работа, а проект длиною в жизнь, может, даже больше.       — Я не думал, что вы так бережно хранили наши фотографии. Можно? Потянувшись, Олег получил чуть выцветший снимок.        Это была их общая фотография с группой. Вот только они с Сережей стояли чуть поодаль. Кадр успел поймать момент, где Олег, играя с Каспером, об него же споткнулся и полетел в сторону приятеля, в то время как Сережа замер, не зная, куда себя деть.       — Я тогда Серому его новую куртку испачкал, когда на него упал. Он недолго обижался, но заметно расстроился, я думал, что дружить со мной перестанет.       — Вы с Сережей теми непоседами были, еще и себе на уме.       — Да это Серый скорее, а я так, за компанию, — посмеиваясь на выдохе, выдал Волков, пряча лицо в руках. Их схема с «отмыванием друг друга» уже была неактуальна, а воспитательница так тем более знала, когда эти двое включали «телепатическую связь» для прикрытия.       — Конечно, Волков, конечно. — Закатила глаза Татьяна, но улыбку не скрыла, открывая новый разворот альбома. Олег увидел самого себя, еще совсем юного, держащего в руках как свой, так и Сережин портфель. Типичная, но уже последняя школьная линейка, где Серый всегда мерз, а Олег недовольно морщился от моросящего дождя. — На выпускных фотографиях вы были веселее. — Отметила воспитательница, показывая фотографию, которая была вложена меж страниц.       — Последний год был одним из самых сложных. Мы с Серым никогда столько не ругались, столько в тот период. Я думал, что мы возненавидим друг друга раньше, чем успеем выпуститься, но потом отпустило, что ли… — грустно посмотрел на выпускную фотографию, где он обнимал друга за талию, смотря на плечо Сережи, где красовалась небольшая белоснежная пташка по имени Марго. В какой-то степени именно она поспособствовала их примирению в тот злополучный год. — Не хотели мы расставаться, и не стоило, наверное, этого делать. А сейчас уже поздно за голову хвататься, — заключил Олег, возвращая фотографию воспитательнице, но та не приняла, отдавая Волкову обратно.       — Оставь, тебе нужнее будет, — настояла женщина, вновь переворачивая страничку. — Сережу из мертвых ты не достанешь, но себя спасти еще можешь, — спокойно начала Татьяна, видя насквозь состояние своего воспитанника. — Уж армия на тебя так повлияла или смерть Сережи — не знаю, но твой тяжелый взгляд чувствуется на расстоянии, — коснувшись подбородка Олега, побудила его посмотреть ей в глаза. — Тебе сейчас сложно, сложнее, чем обычно, но ты рано опускаешь руки. Не смей ставить крест на своей жизни, — привычным нравоучительным жестом плавно провела указательным пальцем в воздухе, будто стараясь загипнотизировать мужчину. Опустив взгляд, Олег тяжело вздохнул, мысленно возвращаясь к тяжелой для себя теме.       — Не знаю, Татьяна Михайловна, не знаю, тяжко как-то. Сережа же в какой-то степени предал меня. Простить-то его я простил, а отпустить не могу, не выходит у меня так. — Чуть сменив позу, высвободил одну руку для дальнейших жестикуляций. — Я виноват перед ним, нехорошо поступил, оставил его, свое в итоге получил. Умудрился допустить серьезные ошибки, за которые… Ненавижу себя и расплачиваюсь по сей день.       — Олег, у всех людей, перед которыми ты провинился, есть своя голова на плечах, в том числе и у Сережи. Не стоит всю ответственность и вину на одного себя брать...       «Ага… своя голова… В том-то и дело, что у Серого их две, а у бывших товарищей ни одной целой не осталось…» Про себя усмехнулся мужчина, на несколько мгновений потеряв связь с миром.       — Послушай. — Взяв руку Олега в свою, Татьяна вновь заставила Волкова посмотреть на себя. — Я вижу, что ты не справляешься, хоть и прилагаешь все свои усилия. Я не могу знать всей правды, но мне кажется, что ты запутался, потерял свой «маяк», цель...       — Вряд ли он у меня был. Это по части Сережи. У него была цель, и он достигал этих целей, стремясь «постигнуть совершенство», — вспомнил слова Сережи, чуть приподняв брови, — а я просто следовал за ним. Наблюдал, поддерживал, рядом был, — на выдохе произнес, но как-то грустно отвел взгляд вбок, — мне кажется, я погас вместе с ним.       — Ты не прав. — Спокойно заключила Татьяна. — Твой «маяк» светил тебе до тех пор, пока ты не потерял к нему дорогу, оставшись в тумане своих страхов. Но свет и смысл, который ты так отчаянно ищешь, находится там, где ты видишь только беспросветную тьму. — Директриса поймала удивленный и полный непонимания взгляд бывшего воспитанника. — Свет в тебе, мальчик мой. По-матерински улыбнулась Татьяна и потрепала Олега, который только больше растерялся. Волков как-то не задумывался над тем, что внутренний «свет» тоже может направлять.       — Я все равно не понимаю... — Попробуй поступить так, как чувствуешь. Ты страдаешь от того, что вновь боишься прогадать и допустить очередную «непростительную ошибку». — немного склонившись, Татьяна положила свои ласковые руки на грудь Олега, чувствуя, как чуть отрывисто и неспокойно вздымается грудная клетка. — Вдохни поглубже. Ты всегда старался держать себя в руках и быть начеку, но попробуй отпустить этот контроль. Попробуй довериться жизни, доверься самому себе. — Шёлковый, почти воздушный голос воспитательницы не мог не расслабить те редкие мышцы лица, успевшие напрячься от минутного мозгового штурма. Сведенные к переносице брови также разошлись, оставив за собой мелкую морщинку. Волков почувствовал, что стало легче, но сложнее одновременно. Он понял, что очень сильно нуждался в свете, тепле, любви, доверии, спокойствии. Как и любой человек. В носу неприятно защипало, а на глазах выступили непрошеные слезы. Олег предполагал, что за прошедшую неделю они успели кончиться, но, видимо, из него было что выжимать. И тем не менее эти слезы не сопровождались болью или паникой, вместе с ними пришла легкость? Освобождение? Чудилось, что тяжелый камень упал с его души, оставив его в покое. Сначала Олег оценил это всё так, что он окончательно сдался. Но когда Татьяна Михайловна осторожно перенесла свои руки на плечи, Волков понял, что ему помогли сбросить с себя груз вины и отравляющей ненависти. Ему действительно давно следовало отпустить эти цепи, тянущие его на дно. Кажется, только сейчас бывший наемник как фигурально, так и буквально вздохнул полной грудью, опуская плечи.       — Всё хорошо, Олег. Всё будет хорошо. Я верю в это. — Почти шепотом произнесла воспитательница, немного сжимая плечи бывшего воспитанника. Ее словам хотелось верить, что Волков и сделал, как только понял, что ему нравится звучание и смысл этих слов.       Немного посидев, Олег пришел к выводу, что, какие бы сложности ни вставали на его пути, его жизнь все еще была в его руках. Он допустил ошибки, возможно, допустит еще столько же, ну и что? Нравятся эти ошибки или нет, приносят они что-то или нет — они часть жизни, часть его естества. Олег не может контролировать мир, но, как и сказал ему Вадим, он может контролировать самого себя. В свете нынешних событий это действительно не будет лишним. Самое главное — это то, что у Олега вновь появилась маленькая надежда на что-то действительно хорошее. Трудно было поверить в то, что выйдет все изменить, исправить, создать, но попробовать стоило, хотя бы попытаться. А уже после смириться с «судьбой» и опустить руки, приняв реальность такой, какая она есть. Настал черед Олегу поверить в самого себя.       — Татьяна Михайловна, спасибо вам. — Немного охрипшим голосом начал Олег, разворачиваясь к воспитательнице. — Не знаю, что бы делал без вас. Спасибо вам за то, что вы есть, за то, что всегда верите... Взяв руки воспитательницы в свои, Олег оставил лёгкий поцелуй на них, на несколько мгновений прижимаясь лбом к пальцам. Какими же бесценными и волшебными были эти руки, верили в каждого из нас. На свой жест глубокого уважения и благодарности Волков получил теплые и материнские объятия от Татьяны Михайловны.       Распрощавшись с любимой воспитательницей, Олег направился в свою квартиру, ощущая себя совершенно по-другому. С каждым шагом Олег все дальше и дальше уходил от самого светлого места в городе, теряясь в глубине питерских закоулков. Было темно, но крупные снежинки, расстилающиеся по улицам северной столицы, отражали скудное освещение желтых фонарей, создавая блики и слабые тени. Никогда он не испытывал такой яркий спектр чувств и эмоций, какой испытал за этот год. Ему хотелось восстановиться, хотелось окончательно нормализовать свою жизнь, возможно, даже завести собаку? Уехать куда-нибудь в Карелию или на Алтай? Хоть куда.       Конечно, Олег мог бы попытаться найти работу, но сейчас больше всего хотелось отпустить всё, что связано с прошлым. Однако светлые мысли слишком быстро сменились на более реалистичные и мрачные. Проблема с Вадимом, Игроком и Сережей все еще была не решена. Прикинув варианты отступления, Олег пришел к выводу, что его не оставят в покое, если не разрешится вся эта странная ситуация с Виктором и теми, кого представляет Вадим. Давно следовало узнать, на кого он работает. Если отмести в сторону всё, то всё равно останется Сережа, с которым всё совсем неоднозначно. Что, если Олег действительно видел его? В таком случае им нужно выяснить всё прежде, чем Волков решит сжечь последний мост.

…

      — У нас с тобой одна жизнь на двоих, — смеясь, выдал Сережа, очередной раз забирая свитер Олега, который прекрасно ложился поверх фиолетового свитера. Парень слишком быстро замерзал, из-за чего одной вещи было недостаточно, чтобы согреться. — Значит, и свитер тоже.       — Это новая тактика выпрашивания теплых вещей? — развернулся на стуле Олег, намереваясь подойти к Сереже.       — Ага. — С ехидной улыбкой ответил Сережа, замечая мелкий блеск в глазах Олега. Они уже успели выпить чай с Татьяной Михайловной, даже согрелись, однако, пока возвращались, ступая по холодным доскам коридора их корпуса, пришли к выводу, что на улице теплее, чем в помещении.       — Лааадно, а если я скажу, что ты в последние месяцы только ради свитера дружишь со мной? Ммм? Что на это скажешь? — спросил Олег, залезая на свою же кровать, где расположился Сережа. Подхватив плед уже привычным жестом, накрыл им Разумовского, зная, что ему и трех свитеров сейчас не хватит.       — Скажу, что ты не прав, потому что твой плед для меня имеет не меньшую ценность, — довольно промурлыкал Сергей, удобнее устраиваясь в постели Олега.       — Ну и сиди с ним, — скрывая усмешку, буркнул Волков, натягивая плед на голову Разумовского.       — Эй! — на этот жест, в месть за растрепанные волосы, Сережа отправил в Олега подушку, которая попала точно в лицо.       Не успев возликовать и потянуться к резинке для волос, как Разумовский получил удар от двух тяжёлых подушек. Вслед подушкам на Серого налетел Олег, который тут же притянул его к себе за ноги. Упав на спину, Сережа попытался вывернуться, но Волков уже успел навалиться на него всем весом. Рыжий вновь попытался ударить Олега подушкой. Заливаясь смехом, оба очень быстро вспотели и начали почти задыхаться. Разумовский всё пытался закрыться от Олега подушкой, а Олег решил перейти к тяжелой артиллерии, начав щекотать своего рыжего приятеля. Вновь получив за это подушкой по лицу, Волков немного отстранился. Дотянувшись до второй подушки, начинал активно давать отпор.       В какой-то момент Олег так сильно ударил по подушке Сережи, что та вылетела из его рук, четко полетев в сторону открытого окна. Оба, разинув рты, резко перестали двигаться, пытаясь понять, что произошло и куда пропала подушка. Но уже через мгновение немых переглядок с окном их прорвало на еще более сильный смех. До коликов в животе и выступивших слез в уголках глаз им понадобилось несколько секунд, чтобы угомониться. Подловив момент, Олег поставил своеобразную точку, когда с помощью подушки повалил Разумовского на кровать.       — Я победил. — заключил Олег, сияя счастливой улыбкой.       — Поздравляю, победитель, теперь полетишь в окошко обратно за подушкой? Маргошу я тебе не дам эксплуатировать! — продолжая смеяться, спросил Сережа, убирая пушинки с волос Волкова.       — Не, я, пожалуй, на твоей посплю. Это будет моим трофеем, а плед и свитер, так уж и быть, будут твоим утешительным призом.       — Нет, так не пойдет! — возмутился Сережа, вставая вслед за Олегом, который вознамерился пойти со своим «призом» к своей постели.       — Тогда делим одну подушку на двоих, но тогда с тебя плед. — Олег заговорщицки посмотрел на Серого, кладя подушку к изголовью кровати.       — Согласен.       Уже через несколько минут Сережа лежал в постели Олега, занимая своими слоями одежды и одеяла большую часть кровати. Волков, как обычно, разместился у стенки, занимая верхнюю часть подушки, в то время как Сережа занял нижнюю. Чувствуя Олега за спиной, Сережа прижался к нему ближе. Укрыв себя и Разумовского, Волков обнял своего друга. Удобнее пристроившись на смятой подушке, уткнулся кончиком носа в огненные волосы еще совсем юного Сережи.       — Я в первую же зиму без тебя продрогну, — сонно прошептал Сережа, успевший согреться в руках Олега. Волков сразу же понял, о чем речь, но не стал оправдываться и повторять собственные обещания.       — Придется оставить свитер тебе.       — Нет, ты там замерзнешь.       — И что же мне делать? — почти влюбленно спросил Олег, не скрывая улыбки, сквозь полузакрытые веки смотря на Сережу.       — Может, тебе никуда не уезжать? Хочешь, я не поеду в Москву? Останемся здесь? А, Олеж? — завалил Олега вопросами, переворачиваясь к нему лицом. — Я найду для себя вуз здесь. На сколько тебя заберут по контракту? Два года? Может, мне с тобой пойти? Отстреляемся вместе…       — Нет, Сереж, так не пойдет. Ты очень талантливый, не просто талант, ты — гений. Я не прощу себя, если ты угробишь свою мечту ради… меня. Но я не открещиваюсь от тебя! Я никогда не откажусь от тебя. Никогда не забуду наши мечты. — Чуть более эмоционально заявил Олег, касаясь щеки Сережи.       — Ты… вернешься? Вернешься, даже если у меня ничего не выйдет?

…

      «Обязательно вернусь. И больше не покину тебя», — мысленно проговорил свои же слова Олег, про себя отмечая, что это был один из тех важных разговоров, которые сформировали часть нынешних устоев и определенных убеждений.        Олег действительно не хотел бросать друга, но он не знал, насколько для Сережи актуальны грезы прошлого. Тем не менее это обещание он был обязан выполнить. Он должен был просто вернуться к Сереже, вернуть его себе. Вернуть все на круги своя.