Август. Замок Снежной королевы
Он не бывал на Кольском полуострове, пожалуй, триста лет. Что, впрочем, можно было сказать и за любой другой уголок мира, однако именно Арктика, такая холодно-прекрасная, вызывала в душе особый, человечный трепет. Здесь, в заснеженной крепости, окружённой с одной стороны Белым морем, а с другой — искусным ледяным забором, в своё время и началась история, длившаяся ни много ни мало три столетия. Именно здесь он получил знания и навыки, пригодившиеся ему в недолгой, но крайне кровопролитной битве. И здесь, в холодной зале ледяного дворца ему в руки была вручена вещь, лишившая его всего людского, что он когда-либо имел. Он с лёгкостью миновал высокий ледяной забор, влетел в печную трубу — никогда не зажигавшуюся и сделанную скорее для красоты и отведения людских глаз, — по памяти пролетел несколько комнат и, в движении обращаясь в человека, опустился за стол в примыкающему к спальне кабинету. Огляделся, со смесью интереса и недовольства замечая и сильно изменившееся богатое убранство, и стерильную чистоту, и слишком много света — разительное отличие от привычных за годы серых и грязных тюремных камер. Затем взгляд задержался на стоящем прямо посреди стола портрете в серебристой раме. Едва избавившись от мурашек, возникших от осознания, что изображение отнюдь не кистью нарисовано, он пригляделся, отмечая в короткостриженной славной девчушке знакомые черты. Острый подбородок, забавный маленький нос, блекло-голубые, точно прозрачный лёд глаза и снежно-светлая кожа — не считая наивно-доброго блеска глаз, точная копия хозяйки замка. Он задумался. Дочь? Внучка? Правнучка? Кто его знает, сколько «пра» следовало добавить, учитывая количество прошедших лет. Неверяще усмехнулся, пытаясь представить эту женщину, заботливо баюкающей ребёнка, но, так и не добившись успехов в собственных фантазиях, испуганно вздрогнул, услышав раздавшийся буквально из ниоткуда знакомый журчащий голос: — Как бы не было горько нам это признавать, Морок в самом деле сбежал из-под стражи. Василиса Васильевна Премудрая, иначе и быть не могло, в полный рост отражалась в зеркале и с обречённым, искривлённым от лёгкого гнева лицом вещала о том, что слухи, расползшиеся по Сказочному миру, правдивы и сам Князь Тьмы Морок три дня тому назад сбежал из места трехсотлетлетнего заключения. — Мы всё ещё выясняем, как именно ему это удалось, — продолжала Василиса, и в её синих глазах блеснула искорка лжи. — Но уверяем, что все силы Совета и Сказочного сыска брошены на то, чтобы его найти и вернуть обратно. — Но, судя по всему, Совету и сыску сильно не достаёт навыков банального магического следа. Насмешливые слова, раздавшиеся со стороны спальни заставили оторвать внимание от изображения Василисы и перевести взор к двери, в закрытом состоянии надёжно замаскированной под стену. В дверном проёме — в отличие от зеркального фантома Василисы вполне реальная и материальная — опираясь плечом о притолоку стояла сама Принцесса Севера. За годы, оценил он, она сильно изменилась: черты лица заострились, в уголках глаз залегли возрастные морщинки, зрачки, казалось, вовсе выцвели и единственное, что их освещало — это неземная усталость и отвращение ко всему земному. — Я думала, ты явишься позже. Стоит ли принимать за комплимент, Ваша Светлость, что, едва сбросив кандалы, ты со всех ног поспешил именно ко мне? — спросила она, делая несколько шагов ему навстречу, но глядела отнюдь не на незваного гостя, а в глубь бокала вина, мирно покоящегося в левой ладони. Единственного цветного пятна во всём её призрачно-белом облике. — Но разве мог я не навестить старую подругу? — послужило ей ответом. Она всё продолжала медленно идти, шелестя подолом длинного шёлкового ночного халата, и наконец-то удосужила его коротким испытующим взглядом. — В душе я очень надеялась на это. — Брось, принцесса, ты всегда была рада меня видеть. Она на секунду нахмурилась, а затем понимающе усмехнулась и отпила вина, признаваясь: — Лет двести меня так не называли. — Ну и как же теперь тебя кличут? — С лёгкой руки одного датского писателя я отныне зовусь Снежной королевой. — Чем же ты ему так насолила? — Отказала, — она расплылась в самодовольной улыбке. Затем наконец сделала последний шаг по направлению к столу и присела на его край, любезно интересуясь: — Вина, Владислав Владимирович, аль потчевать изволите? Закатив глаза в ответ на показное гостеприимство, Влад отрицательно качнул головой, заверяя: — Не хочу захворать. По достоинству оценив упрёк её ледяной натуре, Снежная королева поправила упавший на глаза гостя меховой капюшон и поинтересовалась: — Чей облик на сей раз? Его внешность определённо была ей знакома и напоминала какого-то из прошлого, очень важного для мира, но очень не примечательного для нее, вот только с годами память ластиком стерла всякие упоминания об этом лице. — Меншикова, — дернувшись от внезапной заботы, точно от проказы, ответил Влад и не удержался от едкого замечания: — А ты, погляжу, сильно изменилась. Я думал вы, сказочные, не стареете. — Все мы бессильны перед магией возраста, князь, как бы грустно не было это признавать. Я боюсь представить, насколько старо выглядел бы ты, если бы облик свой сохранил. Она перебрала пальцами свободной, правой руки, заставляя изображение Премудрой в зеркале погаснуть, а Влада — обратить внимания на безымянный палец, не украшенный ни единым украшением. — К слову об облике, — заговорил Влад, с трудом отрывая взгляд от белоснежной руки и, минуя тонкую талию и покатые плечи, заглянуть в настолько бледное лицо, что даже самая белая пудра отдавала на нём ярким цветом. — Ты, наверное, знаешь, зачем я пришёл к тебе. — Теряюсь в догадках, князь, — заверила она, делая еще один глоток вина, на крохотную секунду окрашивая голубые губы в бледно-розовый. — Ну что уж там, догадка может быть всего одна. Уговор наш старый помнишь? — Какой из? — она кокетливо вскинула белёсые брови. Влад закатил глаза и подался вперёд, переходя на громкий шёпот: — Да тот самый. Про Сказочный мир, престолы… — Фи, князь, — она жеманно поморщилась, и в глазах её Влад уловил издёвку и недоверие, — это уже давно не актуально. В самом деле, неужели ты считаешь меня настолько глупой? Тогда у тебя хотя бы была армия и внушительные шансы покорить сказочных. А сейчас? Шрамы от кандалов и набор ругательств восемнадцатого века. Куда с таким набором мир захватывать? Она даже не шелохнулась, когда Влад схватил её за запястье, сжав до боли в костях, и наклонился ещё ближе, обдавая грязным затхлым дыханием ранимую кожу шеи. — Мне б только в Сказочный мир попасть, — повторил он, едва разжимая губы. Королева заметно поморщилась. — Найду Повелителя, верну свой облик, а там уж всё будет, и власть, и слава. — И голова на плахе, — согласилась Снежная королева, вынимая свою руку из железной хватки и резко поднялась на ноги, отходя подольше от стола. Она было вновь поднесла бокал к губам, но с большим сожалением отметила, что вина там больше не осталось. — Причём как моя, так и твоя. — Романтично, не так ли? Она закатила глаза, по давней, уже забытой Владом привычке закусывая нижнюю губу. — От тебя смердит, как от болотного чёрта, — заявила она и потерла шею и щеку, точно пытаясь стереть с кожи следы его дыхания. — Почему я должна тебе помогать? — Ну же, Снежана, — заговорил он, с великой неохотой проигнорировав её заявление о чёрте, поднялся из-за стола и, грубо шаркая зимними сапогами, направился к ней, — ради всего, что между нами было. Да и, не забывай: долг. — Платёж, жаль, не настолько красен. — Она шумно выдохнула и обняла себя за плечи, в задумчивости постучав длинными пальцами по оголившемуся локтю. — Я могу подумать? — Разумеется, такие решения нельзя принимать с плеча, — ответил Влад над самым её ухом. Она даже невольно вздрогнула, услышав его голос настолько близко. — Но знай, что завтра я уже приду за ответом. — Только не завтра, — в её голосе мольба. — Завтра ко мне брат с племянницей приедет. Лучше дня через два. — Как скажете, ваше величество, — с притворной покорностью кивнул он, поцеловал прикрытое шёлковой тканью плечо и, обернувшись вороном, улетел той же дорогой, что и пришёл получасом ранее.***
18 век. Санкт-Петербург, Зимний дворец
Испугавшись прилетевшего из ниоткуда снежка, чëрный ворон, весело скакавший по перилам балкона, протяжно каркнул и за долю секунды взмыл в небо, миновал пару метров и уселся на заснеженном дереве сада. Ровно там, где весело прогуливалась дамская делегация и куда был направлен взгляд одного важного мужчины в кудрявом белом парике. — И всё же какие нынче женщины, — со вздохом, полным восхищения, протянул князь Меншиков, — отцам нашим такие и не снились. Его коллега князь Урусов, прежде вчитывающийся в текст несомненно важного документа, поднял голову и увидел, что Меншиков, заложив за спину руки, стоит у окна и с видом бывалого оценщика рассматривает гуляющих императрицу и фрейлин. — Какие данные, князь, какие данные проходят мимо нас. — И не говорите, Александр Данилович, — закивал Урусов, возвращаясь к документу, — такие данные, такие декольте — а вы, князь, женаты. Ну не насмешка ли судьбы? Всего секунда потребовалась Меншикову, чтобы распознать в серьёзном голосе собеседника недвусмысленную колкость, и ещё две, чтобы ответить с не меньшей иронией: — А я, знаете ли, о вас, Владислав Владимирович, беспокоюсь. Вы так мало обращаете внимание на женский пол, что в голову прокрадываются всякие мысли. — Право слово, Александр Данилович, — князь Урусов чуть приподнял чёрные брови, — это о вас с государем, если мне память не изменяет, слухи пускали. — Ваше счастье, что государь вас не может услышать, упокой Господь его грешную душу, — князь Меншиков перекрестился. — Однако княжна Репнина… С особой пылкостью он принялся рассказывать о достоинствах большеглазой княжны Репниной, затем черноволосой княжны Долгорукой, пропел настоящую оду качествам фрейлины Апраксиной и, наконец поняв, что молодые и прекрасные не отзываются в сердце Урусова, с жаром воскликнул: — Ну хоть на Варвару Арсеньеву взгляни! Да, согласен, дурна собой, — закивал он, заметив, что князь усмехается, — однако умна, имеет прекрасные манеры и способна поддержать любую беседу. — Да она же мне в матери годится, Александр Данилович! — напомнил Владислав. — Я, конечно, понимаю, засиделась Варвара Михайловна в девках, и вам очень хочется, как свояку, поскорее её замуж выдать, но не за меня же! — Про замужество, князь, я и слово не сказал, заметьте, — сказал Меншиков по-особенному улыбнувшись и, вновь вернувшись к интересному зрелищу, заметил: — Но, если честно, я весьма восхищён вашей выдержкой: пока все пытаются выбиться в фавориты Екатерины, вы даже не думаете об этом. Хотя, признаться, как любовница государыня хороша — что не скажешь о ней, как о правителе. — Вот и дерзайте, Александр Данилович, вспомните былые годы, — с улыбкой произнес Владислав, и Меншиков с искренним сожалением вздохнул: — Возраст уже не тот, мой друг, да и жена, сами понимаете. Владислав вновь усмехнулся. Их дружеский союз ещё покойный император называл «бабьим базаром», ибо князья Урусов и Меншиков, несмотря на статус, возраст и воспитание, не могли упустить момента, чтобы посплетничать. И кое-чему в их разговорах тет-а-тет стоило поучиться и женщинам — всё сказанное и услышанное обязательно сохранялось в тайне, а не, как это часто бывало, выносилось на всеобщий пересуд. Обсуждалось между ними всё: от французской моды и женщин до политики и крепостных. Однако смерть императора и воцарение (не при помощи вышеупомянутых князей, само собой) его супруги сильно развязали им руки. Да и могло ли иначе, если они буквально стали правителями России, только что корону не носили и титула «Его Императорского Величества» не имели. Но всё, будь то внешняя или внутренняя политика, лежало именно на плечах этих двух мужчин, и именно эта прочная, верная коалиция не давала прочим князьям и графам стиснуть их с пьедестала власти. Быть может, один Меншиков, с годами обретший высокие амбиции, давно бы уже был в ссылке, если бы более молодой и юркий Владислав не останавливал его от порой слишком компрометирующих шагов. И наоборот, не сильно опытный в политике Урусов без поддержки старшего коллеги давно бы отправился в своё имение под Москвой, а не вертелся в высших кругах Петербурга. Но история, как скажут много после, не терпит сослагательного наклонения, и думать об этом оба старались как можно меньше. Князья в самом деле были очень разные, хотя Меншиков не раз уверял, что в младшем друге часто видел отражение себя. И дело было даже не в возрасте, нет: Владислав был нетерпелив и поспешен, носил бороду, пусть и не длинную, скорее похожую на щетину, надевал парики исключительно на балы и раз за разом влезал в международные конфликты, из которых лишь чудом удавалось выйти без угроз для страны. В это же время Меншиков был гораздо спокоен и гибок в отношении других персон. А ещё он больше младшего друга любил рассуждать о женщинах, пусть и был гораздо старше, имел жену и троих детей, и даже сейчас не умолкая щебетал недавно овдовевшему Владиславу о красавицах фрейлинах, до тех пор пока не наткнулся на незнакомое лицо. — Дорогой друг, — произнес он, щурясь, чтобы получше разглядеть незнакомку, — не знаете, откуда взялась эта красавица? Какие черты — тонкие, точно с картин. А какие кудри — золото, а не кудри! И накидка самой императрицы достойна… Ну же, князь, взгляните! Едва удержавшись от того, чтобы закатить глаза, Владислав все-таки поднялся и оказался рядом с Меншиковым, тут же выискивая взглядом названную фрейлину. Нашлась она достаточно быстро и в самом деле была хороша собой, а её туалет, в отличие от многих других дам, в том числе и императрицы, совсем не был вульгарным: пышное многослойное платье, меховая накидка, греющая пальцы муфта, треуголка, лежавшая на золотых кудрях, и редко-редко мелькавшие из-под юбки аккуратные туфли — всё было подобрано с настолько безупречным вкусом, что глаз невозможно было отвести. — Новая фрейлина, — сообщил Владислав Меншикову и перевёл взгляд на неестественно хмурившиеся небо, — поступила несколько дней назад по прошению какого-то барона. Василиса Васильевна Лягушкина. Право слово, презабавная фамилия. Но не успел он улыбнуться, как раздались слова Меншикова: — Да ты совсем ополоумел?! — рявкнул он, не в силах совладать с обуреваемыми эмоциями, и Владислав тут же обернулся. Меншиков стоял у стола и гневно сжимал в руках ту самую бумажку, над которой всего несколько минут назад так старательно трудился его друг. Внутри у Владислава что-то неуловимо защемило, но он быстро принял прежнее беспристрастное положение и спросил: — В чем дело, Александр Данилович? — Он ещё спрашивает, — крикнул Меншиков, потрясая в воздухе треклятым документом, — сам войну магам объявил, а ещё спрашивает, что случилось! — Вы невнимательно прочитали, я никому войну не объявлял. — А кто ж казнил третьего сказочного посла подряд, шаврик ты пустоголовый, скажи мне на милость?! Меншиков со всей силой ударил кулаком по столу, и Владислав невольно вспомнил покойного императора во время его самого ужасного настроения — Александр Данилович, оказывается, за десятки лет дружбы многое перенял от Петра. На мгновение прикрыв глаза и сжав губы, Меншиков постарался взять себя в руки и спокойно — даже несмотря на дрожащий в приступе ярости подбородок — сказал: — Ты хоть можешь представить, что, если сказочные пойдут на нас войной, Нарва нам всем раем покажется? Да мы моргнуть не успеем, как эти маги нас сожгут или заморозят! Такой вариант развития событий был более чем вероятен, разум Владислава об этом только и говорил, но сердце… Оно вместе с амбициями кричало об исключительной правильности его действий. — Значит так, — сказал Меншиков, опускаясь на обитый стул и упираясь пальцами в столешницу, — сегодня же надо послать извинения Сказочной главе и прислать приглашение на бал — благо, у нас они слишком частые явления. А вам, Владислав Владимирович, я настоятельно рекомендую прекратить заниматься инквизицией — мы же не в средневековье, Бога ради, живём, на дворе восемнадцатый век — и всерьёз поработать над экономическим вопросом. И дай мне нормально заточенное перо, черт возьми! — В ящике посмотрите, — ответил Владислав, едва удержавшись от того, чтобы напомнить о том простом факте, что если бы один Светлый князь не занимался коррупцией, то дела с экономикой состояли намного лучше. Но не стал — не хотел будить зверя в друге, и поспешно вышел из кабинета.