in arte libertas.

Жизнь в одно мгновение может потерять все свои краски. Вначале ты веселишься и радуешься, а после наступает отвратительная черная полоса, и вот ты уже блуждаешь в поисках хоть какого-то света, который напрочь исчезает из твоей жизни. «Ну может хоть что-то, ну может хоть кто-то!» — на подкорке еще вертится назойливая надежда на лучшее, но трезво рассуждающее сознание быстро гасит все наивные мысли, погружая тебя в еще большую темноту. Ничего не радует, ничего не удивляет, ничего не волнует. Состояние, полностью лишенное хоть каких-то положительных эмоций. На их место быстро приходит грусть, отчаяние, гнев. Слезы становятся твоим постоянным гостем, навещая время от времени, даже не нуждаясь в приглашении. Дом обрастает мусором, который нет сил выбросить, сигареты становятся единственным поводом выйти на улицу до ближайшего круглосуточного магазина, сон уходит насовсем, сменяясь раздражающей бессонницей, которая несет за собой чудовищно разрушительные мысли. Есть несколько стадий принятия произошедшего в твоей жизни дерьма. Отрицание. Кавех мечется из угла в угол. Не может такого быть. Может, он неправильно его понял? Но ведь слова были достаточно четкими и прозрачными, не заставляющими сомневаться в смысле сказанного. В ход идет уже вторая пачка сигарет, пока он не может найти себе места в собственной комнате в общежитии. Слезы то приходят, то уходят. Он совершенно потерялся в собственных мыслях. Может, стоило поговорить о произошедшем чуть подольше и все оказалось бы абсолютно не так как он себе представил? Мало ли, у всех бывают приливы негативных эмоций. Может, Хайтам просто выплеснул на него накопленный гнев и его слова совершенно не являются правдой? Может, он любит его, но просто боится признаться? Тогда почему он сказал такие грубые слова да еще и с таким холодом в голосе? Сомнений оставаться не должно, но Кавех не перестает заниматься самокопанием, чувствуя тяжелый ком в горле, предвещающий разве что слезы и очередную истерику. До чего же он жалок. Гнев. Да как он, блять, посмел ему сказать такое? Что Кавех сделал ему плохого, чтобы получить такого? Он всячески проявлял внимание, слушал, проводил тонну своего свободного времени вместе с Хайтамом. А он что? Фактически послал его, и ведь даже не деликатно, а как настоящий мудак. Как он вообще мог отвергнуть его столь унизительным образом? Он что, в его глазах настолько жалкий? Да тысячи других людей мечтали бы с ним познакомиться, а он счёл себя особенным гурманом, которому такое примитивное блюдо, как Кавех, не подходит. Да пошел он нахуй со своими пристрастиями. Кавех сможет найти мужика в тысячу, а то и миллион лучше, чем этот ублюдок. Торг. Может, он все-таки правда не так его понял. Хайтам ведь звонил ему после. Может, стоило поднять трубку или хотя бы перезвонить, чтобы «расставить все точки над и»? Нужно было поговорить с ним еще на месте, а не убегать в слезах из галереи словно вся твоя жизнь окончена. Он сглупил, это правда. Вместо избегания проблемы нужно было решить ее прямо там, на месте, чтобы быть уверенным в правоте собственных мыслей. Может и вправду Хайтам не так выразил то, о чем думал? Стоит ему перезвонить. Кавех несколько раз открывал телефонную книгу, безрезультатно смотря на иконку нужного ему контакта. Никаких успехов ему это не дало. На кнопку «вызов» он так и не нажал, а сообщения читать и вовсе не собирался. Депрессия. На этой стадии Кавех и застрял. Он не мог выкарабкаться из болота, в которое сам себя и запихнул. Если бы не его чувства, все было бы хорошо. Они бы изредка общались, переписывались время от времени, обменивались приветственными словами в коридоре и на этом все. Но он так сильно нуждался во взаимности. Ничего больше ему не хотелось так же сильно, как ответного признания в любви. Однако вместо него он получил ничто иное как выражение отвращения и холода. Все потому что он недостойный. А ведь Хайтам даже не узнал о его частичной слепоте. Если бы узнал раньше, бросил бы сразу или немного потянул из-за жалости? Исход всегда один. Он не такой уж и красивый, как ему могут говорить из чистого чувства жалости. Не такой умный, каким признают его однокурсники. Не такой интересный, как говорят друзья. Которые просто не хотят его разочаровывать. Не такой хороший творец, каким хотелось бы быть. По сравнению с Хайтамом он полный ноль. Так на что он вообще надеялся? Что его полюбят? А за что его любить? Вопрос хороший, потому что ответ на него вполне себе односложный. Нет таких качеств, за которые его можно было бы полюбить. Он представитель посредственной серой массы ничем от друг друга не отличающихся людей. В нем нет ничего особенного. Никакие из его черт характера не цепляют, а уж тем более не заставляют испытывать симпатию. Хайтам общался с ним «от нечего делать», это стало ясно как день. Насколько же он жалок. Не стоило отнимать время у такого занятого человека. Можно ведь было просто наблюдать со стороны, почему же он так не сделал? На что он, блять, надеялся? Черный туман сгущался. Кавеху становилось все тяжелее вставать с кровати и продолжать жить жизнь. Какое-то время он даже пытался ходить в Академию, как раньше, но его мысли были все об одном. Учебный материал проходил мимо него. Мозг совершенно не хотел концентрироваться на самом важном. Он пару раз выбегал в туалет реветь в кабинке как самый жалкий человек в истории человечества. Он не может быть сильным. Конечно, Чайлд, видевший все это, твердил ему обратное. Пару раз он даже приходил к Кавеху помочь с уборкой и принести продукты и сигареты, чем вызывал у второго лишь большее чувство вины. Из всех его друзей о произошедшем знал только Чайлд, который часто плевал на загруженный график, стараясь проводить больше времени с Кавехом. Он был невероятно благодарен ему за компанию, но чаще всего их вечера проходили в сопровождении тишины, пока не наступало время уходить. Почту Кавех не проверял. Он вообще перестал пользоваться телефоном, засунув его в дальний ящик шкафа, не отвечая ни на звонки, ни на сообщения. Тигнари, который так и не смог до него дозвониться, был в полном ужасе, когда завалился к Кавеху в общежитие, минуя вахтера, представляясь родственником одного из проживающих. В комнате Кавеха весь пол был заставлен выпитыми бутылками алкоголя. Он не стеснялся скидывать пепел от сигарет прямо на пол, большую часть дня засматриваясь на потолок и начиная реветь «ни с того ни с сего». Его глаза красные от слез, выглядели совершенно безжизненно. В них не было прошлого огонька, который привлекал окружающих. Кажется, словно он совершенно ослеп. Его внимание не привлекал ни стук в дверь, ни визуальные шумы в комнате. Он словно не замечал ничего происходящего вокруг. Пока один день сменялся другим, он полностью потерялся во времени. Календаря у него не было, брать телефон в руки не было сил, а настенные часы показывали разве что бесполезное для него время. Бледная кожа, с впадинами под скулами. Черные синяки под глазами, которые даже полноценный сон был не в силах убрать. Обкусанная кутикула и кожа вокруг пальцев, сальные волосы, которые мылись разве что по «праздникам», иссыхающее тело, с впалыми скулами и особо сильно выделяющейся худобой. У него не осталось сил на еду, поэтому, даже когда друзья навещали его, он продолжал лежать на диване, накрывшись тяжелым махровым пледом, пропахшим сигаретной вонью. Жизнь ушла из него, оставив после себя лишь слабо функционирующее тело без толики эмоций. Тигнари настойчиво пытался выпытать у него, что же произошло, в ответ на свои вопросы получая односложное «нормально». — Кавех, мать твою, тут даже идиоту понятно, что с тобой «не все нормально», — Тигнари открыл все окна в квартире, впуская в помещение свежий воздух, лишенный сигаретного дыма. — Может быть, — Кавех не отрицал, рассматривая засыхающий на подоконнике цветок. — Не может быть, а точно, — Тигнари уселся на край дивана, поглаживая Кавеха по ноге, — Может все-таки расскажешь? — Нет сил. — Хорошо, — Тигнари тяжело выдохнул, но понятливо кивнул, — Не думал сходить к психотерапевту? Я могу сам его подыскать. — Пока на это тоже нет сил, — Кавех зарылся в плед, накрываясь им с головой. — Ладно, я тебя понял, — Тигнари погладил комок под одеялом, с грустной улыбкой поднимаясь на ноги, — Я пока уберусь и придумаю, что нам поесть. Есть предпочтения? — Мне без разницы. Тигнари закусил губу и направился на кухню греметь посудой, чтобы наскрести хоть какие-то живые продукты в чужом холодильнике. Пришлось заказывать курьера, который через пятнадцать минут привез им овощи для салата. Тигнари не на шутку обеспокоился состоянием Кавеха, прося разрешения навещать его хотя бы пару раз в неделю. Тот согласился. На деле ему было безразлично, кто присутствует в его пространстве, а кто нет. Если бы в его комнату зашел незнакомец, который хочет его убить, он бы и пальцем не повел. Пусть делают, что хотят. Когда он с трудом запихал в себя еду, Тигнари предложил посмотреть фильм, под который Кавех успешно разревелся, испортив своими слезами весь вечер. До остатка дня Тигнари пытался его успокоить, гладя по волосам и разрешая выплакаться у себя на груди. Кавех до сих пор никогда не плакал так сильно как сегодня. Он захлебывался в слезах, которые лились из его глаз без остановки, ни давая ни секунды времени на передышку. Он все сильнее и сильнее сжимал толстовку Тигнари, оставив на его груди одно большое мокрое пятно. Друг не возмущался, просидев с ним так около двух часов, пытаясь привести в чувства. По его словам, Кавех слишком долго копил в себе негативные эмоции, которые вылились в такой истеричный плач, в котором он не видел ничего плохого. Хоть он так говорил, Кавех ему не верил. Ему было до ужаса стыдно за то, что он нагружает друга своими проблемами, заставляя беспокоиться. Еще через пару минут он побежал блевать от нервов, а после сидя в туалете закурил сигарету, подкуривая ее дрожащими пальцами, которые никак не могли прокрутить колесико. Тигнари остался с ним на ночь. Кавеху было спокойнее от его присутствия, но он так и не смог заснуть. Тигнари ушел на следующее утро. Ему нужно было сходить на пары. Кавеху тоже, но он успешно наплевал на этот факт. Когда он с большим трудом заснул, ему снова приснился Аль-Хайтам. Они были так счастливы вместе, гуляя по этой проклятой галерее и делясь с друг другом впечатлениями о творениях известных авторов. Кавех так завидовал себе из этого радужного сна, что проснулся в слезах, вытирая глаза кулаком и жалобно всхлипывая. Справедливости ради он даже пытался выходить на улицу. Когда произошла вся эта ситуация, он стал искать спасение в алкоголе и случайных знакомствах, наплевав на чувство собственной безопасности. Его часто пытались затащить в постель и если бы не Чайлд, который большую часть контролировал происходящее рядом с ним и знатно отшивал всех пристающих к Кавеху парней, то он бы, наверное, переспал с десятком людей, просто от нечего делать. Если его тело такое мерзкое, что Аль-Хайтам не признал его, то зачем тогда его хранить. Плевать, что с ним будет, кто соберется его трахнуть или кто признается в любви. Все одно. Проклятая любовь не покидала его ни на секунду. Он мучился, он страдал, он жаждал ответных чувств, которых никогда не дождется. Он продолжал любить Хайтама даже после сказанной ему грубости. Он готов его простить, если тот придет и признается, что все сказанное ложь и что он дорожит Кавехом, даже если считает его всего лишь своим другом. Он не против оставаться с ним рядом, дружить, наблюдать за тем, как великий художник влюбится, женится, заведет семью. Он готов быть рядом в самые тяжелые моменты его жизни. Стать крестным для его детей, подружится с его женой, которая точно будет завидной красавицей. Он готов на все. Но Хайтам не приходил и, видимо, даже не собирался. Этот факт доводил Кавеха до истерики, заставляя биться в конвульсиях и желать для себя лишь одного. Смерти. Он хотел смерти как никогда раньше. Частыми мыслями стали именно суицидальные намеренья... Ничто, даже родители или диагноз не доводили его до таких желаний, но сейчас иной случай. Он не видел своей жизни без Аль-Хайтама рядом. Он успел сделать его своим смыслом жизни и сейчас никак не мог избавиться от ощущения, что потерял свой единственный шанс на хорошее счастливое будущее. Были моменты, когда он брал нож с кухни, проводя им по листу бумаги, чтобы узнать, насколько он острый, когда смотрел в окно, думая возможно ли умереть, если спрыгнуть с такой высоты, пытался найти методы удушиться. И все же остановился на ноже. Он долго сидел в ванной, с ножом в руке и обнаженным запястьем. Кисти его рук дрожали, лезвие маячило прямо над бледной кожей. Он боялся крови, но не своей. Когда первый резкий порез разошелся по коже, а кровь начала стекать на пол, образуя причудливые узоры на руке и круглые пятнышки на кафеле, он даже не шикнул. Ему было совершенно безразлично, останется ли шрам, остановится ли кровь или нет, будет ли больно завтра. Он наплевал на все это, продолжая водить лезвием по оголенной коже, пока на ней не осталось живого места. В глазах темнело, а сознание начинало уплывать. Он не делал ничего для того, чтобы выжить, просто лег в ванную в одежде, включая холодную воду и закрывая глаза. Если бы не Тигнари, который ворвался его квартиру в предчувствии чего-то плохого, он бы так и умер. Одинокий, жалкий и несчастный. Этот вечер он предпочитал не вспоминать. Жалкая попытка, которая не увенчалась желаемой удачей. Каждое утро у него начиналось одинаково. Он как обычно не смог заснуть, поэтому встречал рассвет у окна с сигаретой в зубах, задумчиво смотря куда-то вдаль. Мысли не покидали его ни на секунду, поэтому было легче бороться с ними, когда солнце уже взошло, а в городе начиналась привычная шумиха, подтверждающая его догадки насчет того, что жизнь продолжается и идет своим чередом, несмотря на его горе. Естественно, это было грустно. Как же без этого? Только вот, он уже начинал мириться с неизбежным итогом его любви. Нет, он не в силах назвать это юношеской влюбленностью: наивной, искренней и слегка дурной. Это что-то больше, чем-просто любовь. Это вся его жизнь, заточенная в одном лишь человеке. Ноябрь стал для него месяцем отчаяния. Его он не помнил от слова совсем. Чайлд с большим трудом смог вытащить его на зачет, обещая помочь чем сможет. Конечно, Кавеха сейчас не особо тревожила собственная успеваемость, но наблюдая за тем, как друг прилагает колоссальные усилия для поднятия его на ноги — он сдался. Чтобы добраться до учебного заведения, ему даже не пришлось преодолевать болезненно-привычный маршрут. Чайлд позаботился о том, чтобы его у входа в общежитие ждало такси. Все предусмотрел. Кавеха это даже немного улыбнуло, впервые за такой большой промежуток времени, который был для него словно один нескончаемый день. Когда он выходил на улицу в привычных солнцезащитных очках черного цвета, на улице светило солнце, но по иронии самой судьбы он не видел мир цветным. Тесные стекла очков накладывали на реальность унылый серый фильтр, успокаивая сознание. Конечно, погода не будет сочувствовать его неудаче, столь маленькой по сравнению с масштабными проблемами во вселенной. Но он ужасно хотел увидеть дождь. Кавех добрался до Академии без лишних проблем. Выкурив одну сигарету по дороге, он совершенно погрузился в себя, проходя сквозь знакомые турникеты. Он не обменялся с охранником даже приветственными словами. Не сейчас, когда он здесь лишь из чувства вины перед другом. Кстати, у них с Чайлдом на днях состоялся весьма откровенный диалог, который даже вынудил его немного рассказать о произошедшем. Не без толики слез, но все же. Чайлд в свою очередь поведал ему о своем не самом легком прошлом. Он даже назвал свое настоящее имя, что делал крайне редко. Аякс. Тогда Кавех на секунду опешил, а после слабо улыбнулся, искренне радуясь такому уровню доверия между ними. Чайлд был хорошим парнем, хоть и пытается создать вокруг себя сумасбродный бунтарский образ. Даже после такого грубого отказа, он не стал предлагать Кавеху свою кандидатуру на место парня, как делал абсолютно каждый посетитель дешевого бара, в который они ходили время от времени. Он стойко выслушивал все нытье Кавеха, никогда не перебивая, разве что изредка шумно выдыхая дым. Не описать словами насколько Кавех ему благодарен. По сути ничего кроме университета их не связывало, но то, что между ними образовалось, с легкостью преодолело границу однокурсников, стремительно поднявшись до ранга близких друзей. И этой дружбой Кавех невероятно сильно дорожит и будет дорожить. Кое-что из слов Чайлда Кавех никак не мог выкинуть из головы. Он слишком сильно привязывается к людям, делая их частью себя и своей души. Чайлд не сказал, хорошо это или плохо, разве что уточнил, что именно эта черта причиняет ему эту невыносимую боль. Он бы никогда не подумал, что является «счастливым» обладателем большого и доброго сердца, которое вмещает в себя жизни всех дорогих для него людей. Тигнари уже говорил ему, что он словно лучик света в темноте, к которому хочется тянуться. Только вот какой смысл от луча, если он не дарит тепло? Тучи сгущаются, прерывая солнечные отблески и закрывая небо серой гладью, состоящей из одних лишь бездушных облаков. Таков мир. Такова его жестокость. Аудитория встретила его мыльным гомоном студентов, среди которых он затерялся, садясь на самую дальнюю парту, вешая шоппер на крючок и пустым взглядом утыкаясь в экран над преподавательским столом. Волнение и страх, который царил в аудитории, его совершенно не касался. Он был под куполом, через который не проходили ни эмоции, ни шумы группы. Сейчас все, что его хоть немного беспокоило — мысли о том, как сильно он хочет вернуться домой, в свою прокуренную квартирку в общежитии его университета. Чайлд в скором времени вошел в аудиторию, прошмыгнув мимо многочисленных поклонниц, и усаживаясь рядом с Кавехом, чтобы приобнять его в своей привычной манере, закидывая руку на плечи другу. — Давно здесь? — Не так давно, — ответил Кавех, все еще витая в потоке мыслей. — Я нашел ответы на сегодняшний зачет у старшекурсников, так что мы не пропадем. Кавех тихо хмыкнул в ответ. То, что он мог вот так сидеть в обществе, уже радовало Чайлда. Это небольшой шаг для возвращения прошлого Кавеха в реальность. Именно для этого он так много трудился, именно это стало его великой целью. Зачет и вправду не доставил никаких проблем. Кавех лишь назвал свое имя на перекличке, а уже дальше Чайлд сделал все сам. Он и бланк заполнил, и ответы сам вписал. Кавеху осталось лишь сдать бумажку и тихо покинуть аудиторию. Чайлд вышел чуть позже, перекидываясь льстивыми выражениями с молодой преподавательницей. Кавех уже начал различать, когда он флиртует из интереса, а когда из выгоды. Сейчас второе было настолько очевидно, что даже еле-еле функционирующий мозг Кавеха воспринял этот флирт как вклад в будущее. Для своего же счастливого будущего он не делал ровным счетом ничего. — Пошли в табачку, — выпалил Чайлд, как только покинул стены аудитории. Ему, судя по всему, так же, как и Кавеху, было совершенно наплевать на оставшиеся пары. — Пошли, — ответил Кавех, натягивая на голову капюшон черной толстовки. Сегодня его образ разительно отличался от всех предыдущих. Такое называют «тотал блэк» кажется. Впрочем, в его интерпретации это скорее «тотал депресст». Белое от облаков небо было куда приятнее палящего дневного солнца. Под такую погоду хочется слушать депрессивный плейлист и задумчиво слоняться по улицам с сигаретой в зубах. К счастью Кавеха, рядом с Чайлдом он не обращал внимания на триггерные места, лишь грустно окидывая взглядом крыльцо, на котором они говорили с Хайтамом во время празднования посвящения, да на ту самую лавочку, где они часто курили вместе. Такие памятные места, хранящие в себе тонну приятных воспоминаний, ввиду произошедшей ситуации окрашивающихся в мрачные тона болезненной ностальгии, резали сердце Кавеха острыми осколками разрушенного его собственными руками счастливого будущего с Аль-Хайтамом. Чайлд рядом был более чем спокоен. Он изредка проверял состояние Кавеха, кидая быстрее взгляды, которые не оставались незамеченными. Его тоже можно понять. Чайлд видел шрамы на руке Кавеха. Он был, мягко говоря, в шоке, разглядывая уродливые розовые полосы. Словесных комментариев Кавех так и не получил, но по взгляду небесно-голубых глаз все было, итак, понятно. Чайлд беспокоился так же сильно, как Тигнари. Кавех чувствовал себя буйным подопечным психиатрической больницы, за которым посматривают два заботливых санитара. Жить стоило хотя бы ради того, чтобы не разочаровывать людей, которые верили в его силу духа и всячески поддерживали. Кавех должен отплатить им за оказанное беспокойство и внимание своим выздоровлением. Он должен вернуть себя прежнего, но пока это казалось невозможным. Тот наивный и романтичный Кавех, которого они знали, запрятался в самом дальнем уголке сознания, плача в тесной темной комнате, запрятавшись в самый дальний угол, ни при каких условиях не решаясь покинуть пристанище. На его место пришел равнодушный и безэмоциональный Кавех, который с трудом мог адекватно функционировать. Сейчас он очень похож на телефон с включенным режимом энергосбережения, на котором остались последние проценты зарядки. — О чем задумался? — Чайлд слегка склонил голову на бок, наблюдая за непроницаемым выражением лица Кавеха. — Да так, обо всяком. В основном о смысле жизни. — А разве он вообще есть? Кавех опешил, повернув голову в сторону Чайлда. — Он должен быть. У каждого есть смысл жизни, и то, ради чего он вообще существует. — Бред какой, — Чайлд рассмеялся, стряхивая пепел на каменную плитку, — У меня вот его никогда не было и не будет. Живешь себе и живешь, делаешь что хочешь, поступаешь как хочешь и не морочишь себе голову всякими тяжелыми философскими мыслями. — Но разве у тебя нет каких-то целей и мечт? — Кавех полез в карман за пачкой сигарет, подыскивая зажигалку. — Есть, конечно. А у кого их нет? Только вот, цели имеют свойство меняться и это не так страшно, как может казаться, — Чайлд глубоко вдохнул сигаретный дым, продолжая на выдохе, — Допустим, ты хотел стать успешным художником, но нашел себя в изучении языков, так вот, нет ничего плохого в том, чтобы сделать рисование хобби и переключиться на другое дело. Людям ведь свойственно меняться, а вместе с тем меняются и их цели. Кавех задумчиво хмыкнул, развивая эту мысль в своей голове. А ведь Чайлд прав. Нет ничего зазорного в смене планов. — Если это моя единственная жизнь, то я хочу прожить ее без сожалений, чтобы перед смертью быть благодарным за все произошедшие в моей истории события. Даже плохой опыт все равно опыт. Он делает нас сильными. Именно поражения делают нас более стойкими, а вот победы, наоборот, часто только расслабляют, — Чайлд похлопал Кавеха по плечу, заставив его вздрогнуть, — А иначе о каком интересе может идти речь, если ты всегда выходишь победителем? Скука и только. — Твоя правда. Покинув стены учебного заведения, они направились в оживленный район. Чайлд схватил Кавеха за рукав, проходя сквозь толпу студентов, которые, как и они, предпочли прогулять пары и развлечься с друзьями. Только вот их диалоги мало походили на развлечение. Однако Кавех чувствовал себя намного жизнеспособнее вот так просто болтая с Чайлдом на тяжелые темы. В табачной лавке их встретил знакомый продавец, с порога откладывая им две пачки привычных сигарет. Удобно, когда твои вкусы знают и сразу преподносят нужное на серебряном блюдце. А ведь Аль-Хайтам тоже успел выучить о нем практически все. Может быть, он уже успел выкинуть из головы бесполезные знания, но вот Кавех будет помнить вечно его любимые сигареты, кофе, книги, темы для разговора, места. И его квартиру, которая успела стать для него даже большим домом, чем собственное скромное жилище. Жизнь без привычной рутины была невыносимой. Жизнь без Хайтама просто не хотелось жить. Прикладывая карту к экрану, Кавех принял пачку, спешно запихивая ее в карман и тихо благодаря знакомого табачника. Чайлд не так сильно торопился, расспрашивая специалиста по кальянной индустрии об интересующих его новинках. Пока Чайлд мило беседовал у прилавка, Кавех уже успел отойти к двери, рассматривая цветные упаковки, чтобы просто убить время. Чайлд вскоре заметил скучающего друга, быстро распрощавшись с продавцом и, подхватывая Кавеха под руку, вышел из магазина. — Сильно хочешь домой? — спросил он, останавливаясь у пешехода. — Не то чтобы, я мог бы еще немного погулять, — Кавех глянул на дорогу, рассматривая цветные пятна пролетающих мимо машин. — Тогда давай посидим где-нибудь, поболтаем, покурим. Может забежим купить булку какую. — Я не против. Они свернули в спальные районы, устраиваясь на лавочке близь пустующей детской площадки. Чайлд сбегал за пивом и закусками, пока Кавех бесцельно рассматривал окружающие его растения, теряющие свой прежний зеленый цвет. Под отдаленный шум дороги они болтали обо всем до темноты, сидя под мигающим фонарём и допивая вторую баночку алкоголя. Кавех даже на мгновение почувствовал себя живым, пропуская в речи саркастичные шутки и иногда незаметно улыбаясь шуткам Чайлда. Так прошел месяц без Аль-Хайтама. Месяц с того самого дня, когда его жизнь должна была закончиться, но на зло всему миру продолжалась. Звезды продолжали освещать его тернистый путь, заставляя влачить свое существование и теплить призрачную надежду на светлое будущее. Может быть, для него еще осталось скромное местечко во вселенной.