You're my pain

А через неделю к ней пришло ужасающее осознание: она никогда не будет в порядке. Ни в этой жизни, ни в следующей. Их показ продлился на добрые несколько часов, но ей хватило и тридцати минут, чтобы дыхание сбилось, а ноги сами унеслись бы её на не гнущихся коленях прочь. Видеть всё это, всё то, что так нещадно напоминало о парижском прошлом, было мучительно. Маринетт готова была споткнуться, поднимаясь по этажам до рабочего кабинета. Хотелось закрыться и никого не впускать, никого не видеть, даже Адриана. Хотя нет. Особенно Адриана. Всё выглядело почти так же, как и несколько лет назад: почти та же студия, почти тот же костюм, почти тот же взгляд, которым он смотрел на неё, и на предложение полететь в другую страну для повышения опытности от него послышалось знакомое «буду носить одежду от тебя». То, как она ушла, не видел никто, будучи увлеченными дефиле какой-то девушки. По крайней мере, Маринетт надеялась, что её никто не застал убегающей, потому что лишних разговоров ей не хотелось. Ещё не хватало перед кем-то объясняться по такой теме. И ощущение порочности казалось в этот момент как никогда сильным, давящим на грудь и ядом бурлящим в пульсирующих жилках. Все её решения неправильные. Вся её жизнь неправильная. Вся её семья неправильная. Она сама — сущая неправильность, череда многочисленных ошибок и разбитых жизней. И всё это — человек, которого все вокруг наивно считали носителем чистого сердца. Маринетт противно от мысли, что о ней так неправильно думали. Возможно, её маска, которую она столько неосознанно носила, разбилась вдребезги. Дверь за ней приоткрылась, и Маринетт мысленно чертыхнулась от того, что именно у Адриана недавно закончился показ. Выглядел он, надо признать, обеспокоенным. — Что произошло? — ломанно спросил он, пытаясь подойти ближе, но рука мадам Куффен, которую она в останавливающем знаке протянула вперёд, не дала этого сделать. — Н-ничего, — с запинкой ответила она, когда лёгкие снова сдавило от нехватки воздуха. — Не похоже, — хмуро отозвался Адриан, на сей раз проигнорировав её жест и подойдя к ней. — Объясни хоть, что не так. — его брови вдруг согнулись домиком. — Тебе плохо? Я-я могу принести воды. — Нет! — резко воскликнула Маринетт, так, что тот дёрнулся от подобной неожиданности. — У меня всё хорошо. Тебе не надо обо мне беспокоиться. — Тогда… — Голова закружилась, кажется, — попыталась она быстрее отмахнуться, но тут же заметила, что Агрест, протянув руку, попытался её придержать на случай, если та вдруг упадёт. — Не надо, остановись. Всё нормально. Может, я переутомилась. Не обращай на это внимания. — Я не могу не обращать внимания, когда моим близким людям плохо, — вполне серьёзно — и Маринетт могла точно сказать, что таким его она никогда не видела — ответил Адриан, чем немало удивил свою собеседницу. — Близким? Я? — пытаясь унять пробивающуюся дрожь в сбивчивом голосе, изумлённо спросила мадам Куффен. — Мы были друзьями в школе, — пожал он плечами и подался воспоминаниям, хотя Маринетт удивлялась, что даже с её очень и очень странной манерой поведения рядом с ним тот продолжал считать её другом, — а сейчас, когда наше общение стало более открытым, я понял, что сблизился с тобой, и я не хочу, чтобы с тобой произошло что-то плохое. Его ладонь аккуратно потянулась вперёд, касаясь до её запястья. Она слабо дрогнула, метясь между амбивалентными желаниями оттолкнуть и не отпускать. — Послушай, — прокашлявшись, начал Адриан, — я хочу, чтобы у тебя было всё хорошо, но сейчас у тебя проблема. Тебе плохо, по крайней мере, как ты говоришь, в физическом плане. Хотя бы с этим дай я помогу, ладно? — вторая рука взялась за другое запястье. Дышать стало тяжелее. — У меня в запасе есть ещё пара часов перед тем, как поехать в Париж. Мне жаль, но мы видимся в последний раз, скорее всего. Хотя кто его знает? Давай я позвоню Луке и скажу, чтобы он отвёз тебя домой? Не волнуйся, я поговорю с Вивьеном и дам понять, что тебе стало плохо. — Н-но… — Дай мне помочь тебе, — напористо повторил он, сжав её руки чуть сильнее. — Лука хороший человек, пусть ты и без меня это понимаешь. У тебя ведь всё в порядке, верно? Всё хорошо? Если бы она была вулканом, то сейчас произошел бы мощнейший взрыв. — ДА НЕ В ПОРЯДКЕ Я! НЕ В ПОРЯДКЕ! Всё то, что копилось в ней годами, вырвалось внезапно и за пару мгновений. Маринетт резко отпрянула, вырвавшись из хватки ошеломленного Адриана и посчитав удачным то, что никого поблизости не было. Агрест, испуганно сглотнув, выпучил глаза настолько, насколько это было возможно, и сделал попытку вновь подойти ближе. — Маринетт… — Нет, Адриан, я не в порядке! — не выдержала она, чувствуя, как вот-вот удерживаемые ею эмоции возьмут над ней верх. Будь Бражник жив, то схлопотала бы акуму. — У меня ничего не хорошо! Ни-че-го. У меня есть всё, что я хотела, но я не чувствую достатка. Чувствую себя так, будто умерла внутри, а мою оболочку заставили жить в облике живого трупа. Я всё это время была влюблена в двух мужчин одновременно и ни один из них не является моим мужем! Адриан поперхнулся от услышанного. Он, как порядочный человек, всегда считал свободные отношения полнейшей чушью и искренне не понимал таких людей. Порой ему казалось, что тем просто мало. Что таким в жизни всегда будет всего мало. И он бы принял этот факт и сейчас, если бы… Если бы речь шла не о Маринетт. Не о его застенчивой однокласснице, такой доброй и милой, что в ней, как он думал, подобных изъянов быть не могло. — Как это вышло? — делая всё, чтобы в словах не читалось осуждение, спросил он после нескольких минут тишины. — Это такая длинная и запутанная история, — с трудом вдыхая воздух в ноющие лёгкие, фыркнула Маринетт. — Я влюбилась в двух людей, понимаешь? В двух разных мужчин. Первый был необычайно милым, добрым, бескорыстным, трудолюбивым. Да я могла перечислять его достоинства долго-долго, зная, что все вокруг уже в курсе, что я втрескалась по уши. — Тогда почему ты не поговорила с ним? Почему не сказала? Вдруг он имел к тебе какие-то схожие чувства, — взвинчено вопрошал Адриан, не веря, что именно она умудрилась угодить в такую историю. — Почему я не сказала? — с наигранным удивлением переспросила она, горько усмехнувшись в ответ на такой вроде простой вопрос. — Потому что я «просто друг», Адриан! — Маринетт пальцем ткнула в грудь оторопевшего приятеля. — Просто друг, и ничего больше. — Я… я… — не в силах сказать что-то, протянул Агрест, доселе будучи уверенным, что в коллеже та всего-то чувствовала себя некомфортно рядом с ним, потому и были постоянные несвязные речи и красные щёки при нём. — Да, Адриан! Да! Ещё с того момента, как ты мне отдал этот чёртов зонт, я в тебя влюбилась так, что не могла смотреть ни на кого больше, и нет, твои плакаты были в моей комнате не потому, что я была твоей фанаткой, а валентинку ту тебе отправила именно я, — продолжала Маринетт, активно жестикулируя и чувствуя, как груз сходил с неё. — Я влюбилась в одного человека в десятом классе. В доброго и дружелюбного Адриана, а не в красивую модель с обложек! А потом поняла, что люблю двоих сразу. Один из них мой одноклассник, для которого я «просто друг», — она рукой показала снизу-вверх на стоявшего в потрясении собеседника, — а второй он… Он… Агрест стёр капли пота с лица, переваривая информацию. Правда была похожа на бремя. — Он…? — переспросил Адриан, растягивая гласную. Прикрыв глаза, Маринетт прижала руки к груди и рвано выдохнула. — Он моя боль. Между ними повисло длительное молчание. Гнетущее такое, тянущееся для них опостылевшим бессмертием. Сколько прошло времени? Минута? Две? Счет не проходил, позволяя им затеряться в удушливом пространстве на всю затягивающуюся кровавой чертой вечность. Вплоть до того момента, пока Адриан не выбил у неё из-под ног почву. — М-моя Леди? Рука Маринетт судорожно дёрнулась. Вдыхая спёртый воздух, она медленно подняла голову на Адриана, смотрящего на неё в ответ. Так, будто увидел перед собой призрака. Подсознание отчаянно вопило: нет, невозможно. Это просто невозможно. Это неправильно. Это неприемлемо. Это жестоко. — Моя Леди? — в полнейшем неверии сипло выдавил Адриан, на миг испугавшись собственного голоса: настолько он не был похож на себя в этот момент. — Это… это правда ты? Маринетт продолжала вопить в уме, что этого не могло быть. Не могло быть всё так одновременно очевидно и запущено. Не могло никак, пусть губы её и выдавили тихое «Кот…». Но то, как резко Адриан сорвался с места, то, как он схватил её за плечи, притянул к себе и обнял, чтобы зарыться ей в волосы и ухватиться, как за последнюю частичку себя, сомнения не оставляли никаких. — Маринетт… — и ей хотелось ахнуть, потому что в первый раз в жизни она застала его плачущим. Пускай слёзы ей и не были видны, потому как лицо Адриана уткнулось в её шею, но она слышала их в его содрогающемся голосе. — Боже мой, моя Леди, я… Я нашел тебя. Я наконец-то нашел тебя. — сжимая её хрусткие плечи, он обнял её крепче, и Маринетт, ощутив, как жгло глаза, не сдержала всхлипа. Её ладонь прошлась по его дрожавшей спине, и, дабы не разразиться в рыданиях, она крепко, до боли, стиснула зубы. — Я столько искал тебя. Я так долго искал тебя, а ты… Ты всё это время была здесь, в Тулузе! Наверное, Мастер Фу хорошо повеселился, наблюдая за тем, как в этом хаосе они гонялись один за другим. Тут же Маринетт, выдохнув, поняла: винить старика было бессмысленно. Он-то наверняка был уверен, что серьги попали в руки умной девушки, а не той, которая из-за глупого страха разрушила несколько жизней. От чувства того, насколько всё обернулось боком, насколько всё было поверхностно, она снова всхлипнула, но уже громче, судорожно схватившись пальцами за пиджак Адриана. И вспоминая всё то, что уже приходилось им пережить. Теперь с осознанием того, что всё это время перед ней был один и тот же человек. Всё это время она была слепо влюблена в Кота Нуара. Чтобы развеять чары Купидона она поцеловала Адриана. Она мечтательно вздыхала каждый раз по Коту Нуару. Неоднократно разбивала сердце она Адриану. Трепетала и становилась заикой она перед Котом Нуаром. Её первый раз был именно с Адрианом. Она постоянно отвергала человека, которого по собственным же словам любила до потери пульса. Она испортила жизнь им обоим. И Адриан, как оказалось, был влюблён в свою одноклассницу, которая сидела прямо за ним, пока он в тот же момент, вопреки данным им обещаниям, думал, кем бы могла оказаться его ненаглядная Леди за маской. У них ведь могла исполниться их общая мечта: они могли быть вместе. Они могли быть с теми, кого любили, а не выбрать кого-то другого от безысходности и кормить их ложью. Они сейчас могли без страха ходить вдвоём, как замужняя пара, и у них могли быть общие дети. У них могло быть всё то, о чём они мечтали. Они могли быть друг у друга. Но из-за её наивных страхов это всё кануло в бездну и испортило жизнь сразу нескольким людям. Маринетт думала, что никогда ещё не терпела такого фиаско. — Почему ты ушла? — взяв её за плечи и отстранив от себя, воскликнул Адриан, демонстрируя ей очерченное извилистыми стезями слёз лицо. И сам он был подобно обиженному котёнку, брошенному один на один со всем миром. — Почему, ответь мне. Почему ты, ничего не объяснив мне, ушла? Ты хоть понимаешь, что я пережил? Я чуть с ума не сошел, пытаясь найти тебя! Я… Я думал, что с тобой что-то случилось! Думал, что ты попала в опасность! Даже думал, что ты уже мертва! Какого чёрта, просто скажи мне? Маринетт виновато посмотрела на него, разглядывая болезненно-осунувшееся лицо. Разглядывая красные от слёз глаза и пролегшие под ними мешки, будто говорящие о том, как долго он не мог заснуть после её внезапного ухода. Она бы всё рассказала, поведала, будто по заготовленному раннее сценарию, но теперь, глядя на Адриана, на не меньше неё страдавшего Адриана, поняла, что слова просто затерялись, словно их и не было никогда. Лишь опустила голову, не в силах что-то сказать. — Я ведь мир готов был перевернуть, лишь бы найти тебя, — продолжил он, мягко взяв её за руку, совсем как несколько лет назад, чтобы поцеловать тыльную сторону ладони. Адриану будто было всё равно, что она замужняя женщина, и выбрал он, будто смеясь всем в лицо, именно ту руку, на которой поблескивало в издёвке обручальное кольцо. Ему мерзко было от мысли, что его Леди могла принадлежать кому-то другому. — Я целый год не позволял себе смотреть на кого-то ещё, пока не отчаялся. Скажи, что тебе мешало просто снять маску? Неужели ты настолько ненавидела Кота Нуара, что не посчитала это нужным? Маринетт сжала зубы, и, будь то возможным, оскалилась бы. — Да как ты мог так сказать? — процедила она, но свою руку не утянула. Слишком уж по-родному это всё было. — Я любила вас обоих, Адриан. И тебя, и Кота. Я разрывалась между вами, была между двух огней. Я позволила сделать Нуару то, что не позволила бы многим другим, и что теперь? Ты утверждаешь, что я ненавидела его? — А что ты чувствуешь сейчас? — бегло выпалил Агрест. — Хотя бы к одному из нас, а? Что ты к нам чувствуешь, Маринетт? Его руки вновь схватились и сжали её плечи, готовясь трясти её. Она сузила глаза, выдавив только одно: — Всё ещё люблю, — бесстрастно ответила Маринетт. — Вас обоих. Ссутулившись и спрятав лицо за чёлкой, Адриан снова зарылся лицом в её волосы, касаясь носом до шеи. И плевать, что у обоих на пальцах кольца, связывающие их вовсе не друг с другом. Плевать, что кто-то мог войти. Это ведь его Леди. Она была его с четырнадцати лет. Он сделал её своей. Не Лука и не кто-то другой, а он! — Прошу, — между вздохом вымолвил Адриан, не глядя ей в глаза. — Моя Леди, прошу тебя, пойдём со мной. Клянусь, я поговорю с Кагами и мы разведёмся. То, что у нас — это не семья. Я сделаю всё, как ты хочешь, только, прошу тебя, не оставляй меня снова. — он остановился, и в этой тишине она смогла услышать, с каким трудом он вздохнул. — Только не после того, как я нашел тебя. — Адриан, — щёки Маринетт наконец-то обожгли слёзы. Отстранившись, она жалостливо взглянула на него. Она опять портила ему жизнь, — мне жаль, я… — Мы портим жизнь и себе, и тем, кого якобы любим, Маринетт, — он взмахнул рукой и шмыгнул носом, так и не отойдя от недавних рыданий. — И будет лучше прекратить это всё как можно скорее. Чем раньше, тем лучше. — Моя семья построена на лжи, — хрипло выдавила она, — но остается семьёй, которую мы построили. Мне жаль, пойми. Мне очень жаль. Приди ты раньше, намного раньше, то я бы всё бросила, я бы ушла с тобой, но сейчас… Сейчас уже поздно. Мы опоздали на несколько лет. Нет, не так. Я опоздала на несколько лет, и я очень сожалею, что по моей вине страдаем и мы, и Лука с Кагами. Потому что с ними мы играем во влюблённых. — Так давай закончим эту игру и будем по-честному любить и не любить. — Поздно, Адриан. Поздно, — Маринетт покачала головой, проведя ладонью по залитым слезами щекам, и, оглянувшись, лицезрела на настенные часы, отбившие приличное время. Агрест проследил за её взглядом. И охнул от увиденного. — Тебе пора, уже скоро автобус тронется отсюда в Париж. — Я не хочу оставлять тебя тут, — возразил он. — Либо я останусь с тобой, либо ты пойдёшь со мной. — Нельзя, — снова отрицание. Снова отрицательное качание головой. — Ты поедешь в Париж, а оттуда в Токио, и останешься с Кагами, а я… Я пойду к Луке. Возможно, как ты и сказал, мы видимся в последний раз. Маринетт быстро схватилась за свою сумку, дабы уйти прочь. Прочь от боли. Прочь от воспоминаний. Уйти туда, где снова в сомнительном уюте её будет преследовать бесконечный фарс, обёрнутый в любящую улыбку солнца. Она остановилась, когда схватилась за ручку двери. Снова. И глянула на него через плечо. — Адриан… *** Он смотрел на открытую дверь. Туда, где ещё полчаса назад маячила её убегающая фигура. Адриан знал, что этот секрет не сможет поведать никому: ни жене, ни друзьям, ни знакомым и коллегам. Адриан знал, что эту боль не сможет разделить с кем-либо. И что-то в нём шариком лопнуло, заглушая посторонние звуки вместе с телефоном, на который ему звонила супруга. Руки сами потянулась до уст, в последний раз ощутивших внезапное касание губ его Леди. На них — её слёзы, солёные и обжигающие. И это одновременно лучшее и худшее, что когда-либо было между ними.