Опиум для души

Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презреньем. (Песнь песней Соломона)

***

Сдавленный стон срывается с губ — сухих, местами чуть потрескавшихся от постоянного облизывания. Дыхание неровное, рваное, поверхностное, учащенное. Сердцебиение определить труднее — этот ритм больше похож на звуки марокканских барабанов — где-то в глотке, отдаваясь в ушах гулом. Все тело в напряжении, пальцы — тонкие, изящные, с едва заметными следами ожогов и порезов — скребут обивку дивана, ноги сводит судорогой, а пальцы ног поджимаются, но все равно ощущаются, как что-то чужеродное. Как и это напряжение внутри — оно чужеродное, от него кипит голова, от него все тело трясет, от него кружится голова даже в таком, почти неподвижном состоянии. Светло-голубые глаза резко открываются — и радужку затапливает чернота зрачка, с губ — пухлых и искусанных, но таких красивых и четко очерченных — срывается еще один стон. Тело на диване выгибается от боли, и изгиб этот так силен, что кажется будто еще немного, и обладательница этого тела сломает себе позвоночник. С губ срывается очередное хриплое, надрывное: — Неправильно. Шаги на лестнице остаются не услышанными, глаза закатываются, тело начинает бить крупная дрожь, а скрюченные спазмами пальцы скребут уже не обивку дивана, а тонкую ткань домашней футболки, царапая через нее острыми ногтями кожу на груди, царапая незащищенную одеждой шею — до крови, крупные красные полосы, обрывающиеся на тонких ключицах. — Шерли, дорогая! — раздается голос домовладелицы, миссис Хадсон, что обеспокоилась, что странно, именно отсутствием шума с комнаты 221b по Бейкер-стрит. Пожилая женщина всплеснула руками и подбежала к теряющей сознание женщине на диване в просторной, хоть и заставленной книгами, папками и непонятными инструментами, гостиной. Марево — серое, уютное, болезненное и спасительное — заволакивает рассудок, и это почти мучение, не поддаться ему, но так притягательна и желанна возможность избавиться от мыслей. Мыслей нет — и молодая женщина отключается от окружающей действительности. Мысли всегда возвращаются первыми. «Приглушенный свет. Писк приборов. Боль в руке от иглы капельницы. Легкое давление восьми, нет, девяти датчиков. Руки и ноги зафиксированы мягкими ремнями. Вывод: больница, брату уже доложили об очередном срыве и наркозависимости. Идиоты». Женщина приоткрывает глаза и пытается сфокусироваться на окружающей обстановке, в конце концов, ей предстоит в ближайшие несколько часов сбежать отсюда. — Я бы на твоем месте увеличил данный срок на еще пару часов здорового сна, Шерли, — спокойный, очень спокойный, на грани фантастики спокойный голос сбоку заставляет один уголок губ дернуться вверх. — Как это глупо: дежурить у постели умирающей сестры-наркоманки, — свой собственный голос кажется чужим и хриплым, будто она кричала несколько часов подряд. Она проверяла — продолжительный крик, действительно, сводит на нет всю эффективность голосовых связок на следующие сорок три или семьдесят четыре часа, в зависимости от интенсивности крика. — Это предполагают определенные обязанности, возложенные на меня, как на твоего старшего брата. И я совершенно точно не хочу больше видеть тебя в таком состоянии. Женщина прикрывает глаза, сдержав улыбку от мысли «Если это тебя так бесит, то еще хотя бы разочек ты на это точно посмотришь». Мужчина в классическом костюме встает со стула, что стоял у больничной койки, перекидывает пиджак через руку и внимательным взглядом смотрит на сестру, дожидается встречного взгляда и поджимает губы, вздергивая подбородок, он чуть хмурится — так чисто по-английски, аристократично хмурится, что у Шерли невольно кривится рот от едва сдерживаемого желания высказать это брату, но брат вздыхает — понимающе, так понимающе, будто правда понимает, о чем речь — и кивает: — Будь уверена, точно не увижу. Действие снотворных и всех этих лекарств, что призваны очистить ее кровь от наркотика выходят на второй круг — веки становятся тяжелыми, глаза держать открытыми просто невозможно, все тело приобретает состояние разложившейся, гниющей массы — и этот запах гнили сидит где-то глубже, чем в носоглотке, проникая даже до Чертогов — до самой сути ее гениального, слишком гениального ума, окутывая этим дурманом лекарственного сна сознание, порождая новых и новых гниющих чудовищ. Мысли всегда возвращаются. У них запах рвотных масс и текстура, как у печени — склизкая, покрытая тонкой, но плотной, пленкой, мясистая, отвратительная. Цвет — как у застоявшейся бычьей крови. Женщина бросает взгляд в сторону двери, где в специальном ящичке лежит ее медицинская карта, напрягая зрение из последних сил, она может прочесть верхние строчки, и ее губы трогает презрительная улыбка: «Майкрофт». Имя: Шерли А. Холмс. Пол: Жен. Возраст: 26 Диагноз: Острое пищевое отравление. ** Воспоминания о госпитале, капельницах и наркотиках, навеянные видом тела в просторной современной гостиной, похожи и, между тем, совершенно разные. Шерли досадливо хмурится — ей неприятна собственная чувствительность к этому вопросу спустя столько лет с момента ее последней госпитализации в частную клинику с передозировкой. Точнее, не чувствительность, а неуместная сентиментальность. Она закрывает глаза, уверенная, что в этой суматохе никто не обратит внимания (все слепы) на то, как ее глаза быстро движутся под закрытыми веками. Задача: блокировка всплывающих окон с кадрами памяти о госпитализации, наркозависимости, собственных ощущениях, ломке при делах, связанных с приемом всех видов наркотических веществ. Важно: оставить общую информацию о наркотиках, их приеме, последствиях, влиянии на организм и психику. Статус: завершена. На месте преступления шумно: толпы идиотов и насмешливые взгляды, пренебрежительные взгляды, о, какие угодно взгляды, и все они — для нее. Она встает с корточек, быстрым и изящным движением одергивая юбку-карандаш, оглядывает собравшихся презрительным взглядом и, надменно выгнув бровь, спрашивает: — Если вы все позвали меня ради этого «неразрешимого» дела, то могу с прискорбием сообщить, что убийца опоздал с нанесением ранения примерно на полминуты. Она была мертва от остановки сердца, если пороетесь в ее ящике в ванной, то найдете несколько фальшивых рецептов на получение успокоительных и анальгетиков из серии опиатов. Она была наркоманкой, это же очевидно. Господи, неужели никто не удосужился проверить состояние ее ногтей и кожи? — бросает женщина и разворачивается, чуть дернув головой, чтобы отбросить от лица непослушную кудрявую прядь темных волос, застегивает черное пальто из тонкой шерсти и выходит из комнаты квартиры в центре Лондона, куда ее получасом ранее вызвали, чтобы помочь в ходе очередного расследования, над которым «работали» в Скотланд-Ярде. — Стерва, — доносится до нее, и, широко ухмыляясь, она поправляет ворот пальто, передвигаясь на высоких каблуках также легко, как спортсмены ходят в кроссовках. Тонкая, вся будто из углов, грациозная, одетая подчеркнуто-официально и невероятно соблазнительно одновременно, она чуть оборачивается и намеренно демонстрирует «вежливую» улыбку: — Андерсон, закрой рот, слюной закапаешь все улики, которые еще уцелели после твоего вмешательства. Мужчина, к которому обратилась Шерли, весь побагровел от возмущения и гнева, после чего сделал несколько шагов вслед за женщиной, но его остановил старший детектив-инспектор Лейстред: — Андерсон, осмотри труп еще раз, а вы там, парни, осмотрите ванную комнату, — быстро раздав указания, инспектор Грегори Лейстред поспешил за удаляющейся помощницей, если ее можно было так назвать. Если ее вообще можно было назвать хоть как-то, но, кроме имени и фамилии, а также придуманной ею же профессии «консультирующего детектива» ничего особо приличного в словарном запасе ни одного из ярдовцев не было. — Мисс Холмс, послушайте, — мужчина догнал самопровозглашенного детектива и пошел с ней по узким коридорам старого дома в направлении выхода, — возможно, мои ребята не так умны, как Вы, но это не дает Вам право вести себя подобным образом. Раз уж мы работаем вместе, и раз уж мы работаем с одной целью — поймать преступника, то… — Неправильно, инспектор, — Шерли остановилась на выходе, достала из кармана тонкие кожаные перчатки и надела их, не удосужившись даже взглянуть на него, и вздохнула, — цели у нас разные. И, поэтому, следуя Вашей «логике», — тут она насмешливо поморщилась, будто только что сказала удачную шутку на вручении Оскара, — Я не обязана вести себя так, как эти идиоты, работающие здесь, того бы хотели. И, упаси меня бог, вести себя так, как того требуют все эти условности. Правильный ответ на правильно заданный вопрос — вот, что важно, инспектор Лейстред. И постарайтесь не звать меня, если дело не дотягивает хотя бы до семерки по сложности от одного до десяти, все ясно? Вот и славно. Такси! Шерли вскинула руку, так легко и изящно, стремительным движением, больше напоминающим жест лондонского денди, и быстро перебирая ногами спустилась по лестнице к притормозившему кэбу, проигнорировав все готовые сорваться с языка Лейстреда возражения. В такси она позволила себе немного расслабиться откинувшись на спинку сидения и закрыть глаза, небрежно бросив таксисту: — В Бартс, пожалуйста, побыстрее. Таксист стрельнул глазами в зеркало заднего вида и попытался продолжить беседу, точнее, хотя бы начать ее, но все попытки наткнулись на стену полного игнорирования — детектив была в том своем состоянии зарождающейся бури. Бури из скуки и апатии, что терзали ее с постоянством смены времен года — не вполне приемлемое сравнение для человека, что почти всю сознательную жизнь не покидал Лондона. Звук смс-сообщения заставил ее вынырнуть из размышлений, но, прекрасно догадываясь, кто именно его ей прислал, даже не читает. «Ты снова сделала это. М.Х.» Она открывает текст и быстро, почти не глядя, набирает ответ: «Очевидно. Ш.Х.» «Доказывая свою некомпетентность и несносный характер. М.Х.» — Шерли фыркнула и также быстро набрала ответ и на это сообщение, в котором, по-видимому, шел разговор о том, что ее очередная соседка по квартире съехала меньше чем через сорок часов после заселения, не выдержав, по ее словам «Такой психованной стервы и хладнокровной суки» — не самая богатая характеристика, Шерли слышала и более подробные мнения о собственном характере. «Это семейное. Я занята. Дело. Прекрати совать свой длинный нос в мои дела только потому, что мне повезло с фигурой. Ш.Х.» «Неделя. М.Х.» На это сообщение она отвечать не стала — бесполезные вещи были не в ее духе. В ее духе было ощущение собственной силы, практически всесильности, когда перед собой она видела загадку, особенно криминального характера. За окном такси мелькали вывески магазинов, дорожные знаки, люди на улицах Лондона, и все это — суета, жизнь, клубки связей между людьми, звенья цепочек, которые иногда замыкаются и приводят к неразрешимым вопросам, к загадкам, к преступлениям, к продуманности, к незримой логике, которую можно разгадать, прочувствовать, осязать всем своим умом, следуя логике, жесткой и точной. Свои дедуктивные способности она всегда ставила превыше всего. Гениальность, которая стала практически проклятием, опытным путем все же нашла не столько созидательное, сколько спасительное применение — Шерли стала помогать сотрудникам лондонской полиции распутывать самые странные и неразрешимые дела, и это стало тягой, настоящим, глубоким чувством с ее стороны. Потому что, видит бог, сердца у нее не было, что было, в свою очередь, вторым предметом ее гордости. Страсть поддается анализу также легко, как и все чувства — химические вещества, — распаду. Эмоции — досадная необходимость, маска, роль, макияж, — когда ей необходимо получить информацию, а потом долго и мучительно приходится вычленять те несчастные крохи ценных знаний из всего того лишнего, что говорит жертва, свидетель или подозреваемый, будто отделяя пшеницу от плевел. Так, глядя в окно кэба, она могла сосредоточиться только на том, что действительно имело ценность, абстрагироваться от всех тех раздражающих условностей, что навязывают ей всяк и каждый: «Женщина не должна быть такой грубой». «Такое поведение недопустимо для юной леди». «Кокаин вреден, мисс Холмс». «Нельзя говорить человеку, у которого только что умерла любимая женщина, что эта женщина изменяла ему и собиралась убить». «Ты что, правда, не понимаешь, что оскорбила его?» «Ты не имеешь права ставить эксперименты над живыми людьми!» «Ты же будущая мать! Как ты можешь так разговаривать с ребенком?!» «Сумасшедшая! Когда-нибудь тебя придушат за твои фокусы!» «У тебя нет сердца!» Голоса, зрительные образы, картинки воспоминаний, словно быстрые кадры замелькали перед внутренним взором, и Шерли усмехнулась: она ничего никому не должна, потому что недопустимо говорить человеку, IQ которого выше большинства живущих не только в этом городе, но и на планете в целом, что она не понимает всех этих рамок и наручников, которыми повязано общество — это оскорбляет. Нельзя поработить мысль, можно научиться контролировать ее, направлять, творить ею, систематизировать, классифицировать, существовать одной лишь только силой ума. Ее Разум свободен и прекрасен в своем не-рабстве: Чертоги. У нее ушло долгих три года на то, чтобы отстроить их заново после того как первый опыт по превращению своего ума в оружие пошел крахом. Тогда мысли причиняли практически физическую боль, что было, собственно, не так уж и страшно, страшнее было то, что ее разум был одновременно и логичен и эмоционален — и дисбаланс этот сводил ее с ума в прямом смысле этого слова. Балансировку удавалось находить только при накачивании тела наркотиками. Тогда она снова видела все цепочки своих рассуждений так же четко и ясно, как привыкла видеть все в этом мире — следствие и причина, причина и следствие, от малого к общему, от неясного общего к понятному малому — и обратно, к целому, понимая, познавая его. Разве что, в наркотическом дурмане цепочки эти еще и презабавно искрились, а мозг больше напоминал высокоскоростной, мощный компьютер, способный решить любую задачу и сопоставить любые данные. Нынешняя версия Чертогов была совершенной, но за это необходимо было платить: задачи, загадки, вопросы без ответа, сложные темы, расследования — требовались мозгу постоянно, иначе она буквально чувствовала, как ее мозги превращаются в жижу, кашу, в нечто обычное. Новые Чертоги напоминали по форме своего устройства компьютер, что существенно упрощало форму постановки вопроса, поиск однажды увиденного, услышанного или узнанного в любой иной форме, запоминание любой новой информации, сортировка ее на «важное» и «неважное», и, что особенно радовало: удаление любой информации. И, пока большая часть населяющих планету Земля идиотов скулит о том, что они желали бы забыть, избавиться от мучительных воспоминаний, Шерли просто удаляла со своего «жесткого диска» все то, что могло ей помешать. Единственная в мире консультирующий детектив — это прекрасная профессия, особенно, если ее пришлось придумать для себя, чтобы поточнее охарактеризовать круг вопросов, который вызывал у притязательного вкуса гения хоть какой-то интерес. — Приехали, мисс. — Голос таксиста вырывает на мгновение из липкого марева образов и голосов настоящего и прошлого, и, она уверена, будущего (люди всегда будут спорить с ней, идиоты против гения — старо предание). Шерли расплачивается и выходит из машины. Поднимается по ступенькам клиники Св. Бартоломео — Бартс, как его прозвали студенты, практиканты, лаборанты, все, кто бывал в стенах этого здания. Стоит только ей переступить порог больницы, как ее встречает Молли Хупер — патологоанатом и практически единоличная владелица большинства видов дорогостоящего оборудования в лаборатории морга. — Привет, Шерли! — жизнерадостность и немного сконфуженная улыбка патологоанатома привычно раздражали, но перед глазами уже замелькали подсказки во всем образе хрупкой девушки напротив: «Радостное волнение, через тонкую белую ткань правого кармана просвечивают два листа плотной бумаги, скорее всего, билеты на концерт какой-нибудь начинающей группы с Олд-стрит» — собирается вечером пойти на свидание. «Светло-коричневая капля на левом рукаве ее больничного халата» — неловкий и несуразный парень, который угостил ее жутким дешевым кофе. «Новые серьги, подарок» — скорее всего, добивается ее расположения в корыстных целях — подарок, который никогда бы не сделал человек, искренне заинтересованный в том, чтобы носящий этот подарок партнер выглядел соответственно своему образу и характеру. «Губная помада неподходящего оттенка» — стремление понравиться, статья в журнале для женщин. Задача: воспользоваться возможным отсутствием персонала в лаборатории морга и провести эксперименты по одному направлению на трех разных трупах. Статус: в процессе. — Здравствуй, Молли, я хочу закончить эксперимент, — Шерли улыбнулась, максимально близко изобразив ту понимающую улыбку, что обычно видела на лицах большинства женщин, обсуждающих планы друг друга на свидания, — я бы хотела закончить начатый вчера эксперимент, ты не против, если я воспользуюсь кое-каким оборудованием? Обещаю, я закончу вовремя, и ты не опоздаешь на свое свидание. Мисс Хупер выглядела ошарашенной и смущенной, но при этом она восторженно смотрела на детектива и глупо, ужасно глупо улыбалась: — Никак не пойму, как тебе это удается? Конечно, пойдем, ты же успеешь до пяти? Джим сказал, что заедет за мной в пять. Джим — это мой … — Да, Молли, я поняла, что Джим — это твой парень, у которого несколько ужасный вкус, о, не в обиду, конечно, я не имею в виду вкус в выборе себе партнеров, но… — Шерли взглянула на Молли, ее вид буквально умолял женщину прекратить, и, против обыкновения, детектив внял этой невысказанной просьбе. — Я… Я знаю, что ты всегда такая, — запинаясь и отводя взгляд, вдруг невнятно проговорила Молли, но потом очень аккуратно, будто бы даже с жалостью посмотрела на Шерли, — но, пожалуйста, не говори так о Джиме, мне кажется, что он хороший и у нас все будет хорошо. Свои замечания Шерли решила оставить при себе, справедливо рассудив, что раз доступ к лаборатории и так получен, то и говорить особо не о чем. В лаборатории примостив весь свой немалый вес на небольшом стуле расположился один из сотрудников Бартса — Майк Стэмфорд. Он пил кофе, досадливо морщась то ли на вкус, то ли на температуру напитка, но, завидев входящих Шерли и Молли, встал и проворно засеменил к девушкам: — Какая встреча! Молли, нам нужно будет обсудить парочку лаборантов, что придут в понедельник на практику в морг, будешь их курировать, у тебя, в конце концов, просто прекрасно получается присматривать за сохранностью оборудования даже в кризисных ситуациях, — лукавый блеск в его глазах, когда он быстро глянул на детектива, что скинула пальто и небрежно перекинула его через спинку одного из стульев, говорил сам за себя. — О… Да. Конечно, Майк… — Хупер смущенно улыбнулась, определенно, вычленив из этой фразы только похвалу в свой адрес (немного сомнительную, но все же), а совсем не тот факт, что наличие двух лаборантов грозит ей поздними отчетами о практике и сокращением времени для свиданий. Шерли об этом также промолчала, решив, что просьба «не говорить о Джиме» подразумевала пресечение вообще всех разговоров о новом бойфренде Молли. — Как дела, мисс Холмс? Все также сводишь с ума нашего патологоанатома и выживаешь своих соседок? — Выжила, — хмыкнула Шерли, натягивая латексные перчатки и повязывая запасной фартук, чтобы приступить к изучению данных вчерашнего эксперимента о влиянии одного и того же яда на разные ткани организма. — Какая жалость, — Майк откровенно забавлялся, что было, в принципе, нормой для его поведения и черт характера — сангвиник, избыточный вес и специфический врачебный и преподавательский юмор. — Нужно найти новую соседку, не такую истеричку, как Дженифер, — пробормотала женщина в ответ, скорее озвучив мысль, нежели поддерживая беседу. — А разве ее звали не Энни? — недоуменно спросила Молли, переводя взгляд с Майка на Шерли и обратно. Майк только пожал плечами и кивнул в сторону детектива, что уже была увлечена происходящим на стекле под микроскопом, одними губами он быстро досчитал до трех и улыбнулся той самой улыбкой «ну я же говорил», когда Шерли буркнула в ответ: — Неважно. Майк улыбнулся еще шире и похлопал Молли по плечу, напомнил ей о необходимости подписать документы на согласие о приеме еще двух практикантов и удалился из лаборатории морга, Молли же открыла рот, намереваясь что-то спросить, но тут же закрыла, когда раздалось несколько раздраженное: — Нет, спасибо. И да, кофе был бы кстати. Черный, без молока. Два кубика сахара. — Спасибо, Молли, — добавила едва слышно сама себе Молли и оставила детектива в одиночестве, чтобы она разбиралась со своими экспериментами, все равно о кофе она вряд ли вспомнит уже через пару минут. О кофе Шерли и, правда, не особо вспоминала, в голове крутились кадры сегодняшнего места преступления и переписки с братом, который в своей зашкаливающе-раздражительной манере стремился контролировать жизнь младшей сестры, например, посредством подселения к Шерли «подходящих» соседок, якобы для того, чтобы ей не пришлось платить за проживание в этом и так не самом дорогом районе Лондона полную квартплату. На деле же каждая из подобранных, подосланных, случайно найденных, и любым другим способом доставленных девушек к дверям с табличкой 221b по Бейкер-стрит были устрашающе, невозможно, невыносимо раздражительны и глупы. Глупы той самой человеческой глупостью, когда на вопрос «Кто сказал, что так нельзя?» они хлопали ресницами, беззвучно открывали и закрывали рот, а потом лепетали что-то вроде: «Но ведь так нельзя» — или что-то похожее, не потому, что они и правда так думали, а потому что они не могли думать иначе. Каждая из предыдущих соседок стремилась наладить с Шерли контакт. Найти общий язык. Обрести взаимопонимание. Губы — такие красивые, пухлые, тонко очерченные, нежного естественного цвета изогнулись в усмешке: «О да, взаимопонимание». Таймер услужливо напомнил, что время, выставленное на одном из приборов для отделения плазмы в крови истекло. Шерли придирчиво рассматривала результаты проведенных тестов — что-то не сходилось, что-то не давало ей найти то самое, то изумительное в своей кристальной ясности решение поставленной задачи. Средневековые яды — забытые и действенные, — найдется ли преступник, что подберет к ним особый код и поставит под угрозу даже единственный шанс на раскрытие дела? Швырнув листы с распечаткой анализа на пол — неважно, потом кто-нибудь уберет — она вернулась к столу, намереваясь попробовать еще раз, добавив к обычному экстракту белладонны еще несколько реагентов, чтобы подтвердить свои догадки. — О, здесь, и правда, все довольно сильно изменилось, — мягкий, спокойный, с ноткой радостных воспоминаний, голос заставил бросить взгляд в сторону открывшейся двери лаборатории. На пороге стояла среднего роста молодая женщина, оглядывающая помещение с искренней улыбкой человека, что вернулся в место своей юности, не омраченное неприятными воспоминаниями. Впрочем. Неприятные тут же о себе напомнили: девушка сделала несколько шагов вперед, опираясь на трость, держа спину при этом напряженно-прямо, будто все ее усилия были направлены на то, чтобы не облегчить себе передвижение, опираясь на трость, а опираясь на нее ровно так, чтобы слишком сильное напряжение в левом плече отдавалось спазмом перетруженных мышц вдоль позвоночника и в шейном отделе. Едва заметное сужение глаз — настолько незаметно поморщиться от боли можно только если заранее готов ее причинить самому же, что, безусловно, не могло не заинтересовать: психосоматическая хромота и подчеркнутая уверенная независимость от чужой помощи. Короткая стрижка — не дань моде, — скорее, обусловлена удобством и привычкой, разворот плеч, несвойственный женщинам, которые чаще округляют плечи и выглядят так куда миниатюрнее и беззащитнее, — неосознанные сигналы «сильной» половине человечества. Дисциплинированна, ответственна, аккуратна. Во многом педантична, так как пуговицы клетчатой цветной рубашки застегнуты до самого горла, больше пряча фигуру, нежели подчеркивая ее достоинства, светло-коричневый кардиган поверх рубашки — чистый, опрятный, но явно давно в гардеробе, — года три или четыре, — непритязательность и практичность. Практически отсутствует макияж, серьги и кольца отсутствуют, но ворот рубашки, скорее всего, скрывает какой-нибудь кулон или подвеску, что-нибудь символичное, но не сентиментальное. Открыта, дружелюбна, уверена в себе, призвана помогать — скорее всего, врач, определенно, была задействована в военных операциях, возможно, работа в полевом госпитале. Все эти выводы замелькали перед глазами с ужасающей быстротой, будто перекидывая файлы с одного носителя на другой — так Шерли видела всю информацию о человеке. Но больше всего ей нравилось подтверждать свои догадки, вводить человека в состояние, близкое к панике: когда, казалось бы, недоступная информация о «личной жизни» становилась фразой, произнесенной незнакомкой. — Майк, одолжи мне свой телефон — у моего зарядка на нуле, — для убедительности помахав быстро выключенным телефоном, Шерли чуть улыбнулась, максимально близко напрягая лицевые мышцы, чтобы изобразить дружелюбие и легкое замешательство от коварства современной техники. — Прости, — Майк разводит руками и кивает в сторону коридора, — оставил свой мобильный в пальто, может, позвонишь со стационарного? — Я предпочитаю смс-сообщения, так быстрее, — «и не так раздражает, как слышать бесконечные вопросы собеседника», — хотелось добавить, но Шерли удержалась от колкости, которая все равно жгла непроизнесенным словом кончик языка. — Вот, возьмите мой, — все тот же мягкий голос и рука, что протягивает мобильник, на лице у девушки понимающая улыбка и готовность помочь, быть нужной. Очень удобно. — Спасибо, — детектив прошла, не быстро и не медленно, в самый раз, аккуратно взяла из протянутой ладони телефон и быстро набрала сообщение, в конце концов, раз уж соседка по квартире, скорее всего, уже найдена, то можно и сказать инспектору разгадку утреннего дела, и тут же вернула телефон. Майк встрепенулся и, спохватившись, представил их друг другу: — Джоан, это — мисс Шерли Холмс, Шерли, это — мисс Ватсон, моя давняя подруга. — Очень приятно, — Джоан уверенно протянула ладонь для рукопожатия. — Афганистан или Ирак? Десять. — Что, простите? — женщина непонимающе нахмурилась и склонила голову набок, вглядываясь в черты лица детектива пристальнее, надеясь, видимо, отыскать знакомые образы или воспоминания, чтобы убедиться, что, скорее всего, уже была знакома с Шерли ранее, но совершенно точно не находила ничего общего. Девять. — Я спрашиваю, Афганистан или Ирак? Восемь. — Майк, ты рассказывал про меня? — «Попытка отыскать логичное объяснение факту, который не укладывается в голове — очевидный плюс в копилку возможных преимуществ будущей соседки по квартире» — на автомате отмечает про себя Шерли, продолжая вести обратный отсчет до того момента, как ситуация станет окончательно ясна. Семь. — Нет-нет, дорогая. Я здесь абсолютно не замешан, — Майк улыбается хитро, переводя взгляд с Джоан на Шерли и обратно, он тоже замер и ждет. — Тогда как?.. — девушка переводит взгляд на Шерли и напряженно вглядывается, но в этом напряжении угадывается затаенное ожидание если не издевательства, то какой-то злой шутки. Шесть. Пять. Четыре. — Скрипку терпите? — Шерли поворачивается спиной к напряженной Джоан и чуть улыбается, надевая пальто, растворяясь в ощущении правильности происходящего — шокировать, заинтриговать, оттолкнуть, напугать и поразить, заставить снова себя бояться. Три. — Что?.. — Я играю на скрипке, когда думаю, иногда молчу целыми днями, поговаривают, у меня ужасный характер. Соседкам по квартире лучше знать друг о друге худшее, я полагаю, — очаровательная улыбка не сглаживает ощущения легкого ступора у невольной жертвы ее желания отвлечься от неудачного эксперимента. Два. — Сомневаюсь, что смогу с такой легкостью сказать, что во мне самое худшее, — со смешком отзывается Джоан и через секунду переводит уже более уверенный взгляд с Майка на Шерли, чуть прищуривается и снова склоняет голову набок, выражая внимание и полную сосредоточенность. Готовность слушать. Один. — В таком случае, квартира в центре Лондона за умеренную плату существенно увеличивает шансы на скорейшее определение с выбором худших качеств, — Шерли проходит мимо и у самой двери лаборатории разворачивается, чтобы еще раз оглядеть потенциальную соседку, хотя и с первого беглого взгляда знает достаточно, чтобы оценить вероятность скорейшего вмешательства брата в ее жизнь снова с новым соглядатаем, — Бейкер-стрит, 221b, если надумаете — завтра, в семь вечера. И прошу простить, мне нужно бежать, а то, боюсь, не успею забрать пальцы из морга до того как патологоанатом убежит на свидание. Дверь за Шерли захлопывается, Майк хитро и понимающе улыбается несколько ошарашенной, но все также неотрывно смотрящей на закрытую дверь, Джоан: — Она — нечто, верно? Ноль. У Джоан стойкое ощущение, что ее психотерапевт зря прописала ей эти антидепрессанты в попытке борьбы в психосоматической хромотой, в конце концов, она тоже врач и примерно помнит, сколько там противопоказаний, но это «Что происходит?!», гулом отдающееся у нее в голове, в сто раз лучше уже привычного до истерики «Со мной ничего не происходит».