Холод

Луна очнулась, глядя в тёмный низкий и пыльный потолок, и сначала не понимая, как она тут очутилась. Память отматывала свою ленту воспоминаний неохотно, медленно, будто бы и ей самой неприятно было об этом «говорить». Вот она стоит в кабинете у Макгонагалл, там же, помимо неё, ещё Гермиона Грэйнджер, сестра вейлы Габриэль Делакур и Чжоу Чанг. Дамблдор начинает творить чары, говоря что они не пострадают (хотя говорил он на редкость снисходительно и на губах старика играла совсем неискренняя улыбка), и она сжимает в кармане поисковый амулет для Ивана… Чернота. Потом пробирающий до самых костей холод. И она словно вынырнула с глубины. Они были точно не в факультетской башне. Луна аккуратно привставала из кровати — её Брагинский невдалеке, у окна-бойницы, держал в руках тлеющую сигарету, вдыхая и выдыхая сизый дымок. Курить Иван начал с недавних пор. Полумна не знала с чем это связанно, но догадывалась — последние месяцы были нелегкие… — Иван… Парень-воплощение повернулся к ней. Несмотря на полутемное, плохо освещаемое помещение, она увидела неестественную бедность его лица. — Ваня, как ты? — по-русски спросила она чуть с акцентом, и Брагинский-младший удивлённо поднял брови: — Ты делаешь успехи. Я? Нормально. Как-то он шмыгнул носом, и Полумна неожиданно поняла, что он втягивает в себя струйки крови, невольно текущие из носа. Она смогла на это промолчать. — Чем кончился второй тур? — Понятия не имею, — пожал плечами парень, — мне фиолетово. — И щелчком отправил окурок от сигареты в бойницу. — Я разбирался с чарами Дамблдора, наложенными на тебя большую часть времени… Девушка наконец встала на ноги и подошла к нему. Обняла и положила свою голову ему на плечо. Брагинский и его одежда были холодными как лёд — словно все тепло тела куда-то улетучилось без следа. *** Следующие недели не оставили в памяти Ивана Брагинского ровным счетом ничего. Он автоматически ходил на занятия, делал домашние задания, отрабатывал, когда надо, новые заклинания и варил зелья, говорил с сокурсниками и смеялся, но все ещё пребывал в пограничном «замороженном» состоянии, и мыслями находясь далеко не здесь. Студенты и учителя слегка сторонились подростка, поглядывая с опаской, но он этого ничего не замечал. Кровь и внутренности словно покрылись кромкой льда и не оттаивали. Сам-то он понимал что это результат его колдовства и принятия в себя осколка особой ледяной магии Северного Духа, и так просто «рассосаться» эти чары не могут. Отец его об этом предупреждал… а он не послушал. — Эта магия опасна. Я всего лишь два раза применял её… И горько об этом пожалел. Если вспомнишь старую сказку о Кае и Герде, то там Кай принял в себя осколок её ледяного зеркала, и его сердце замерзло и стало равнодушным ко всему — к чужой боли, к страданиям других и к чувству любви… Тут будет все точно так же, но если не оттаешь, то рискуешь превратиться в этакого холоднокровного монстра… Этого делать нельзя… Плохо тогда понимал слова папы Иван-младший, а сейчас уже поздно — он дал ростку-сосульке укрепиться в своей душе. — У тебя глаза изменились… — проговорила как-то девушка-блондинка, когда они, после того как остались наедине и занялись любовью, насытились друг другом и просто лежали в кровати, — они раньше были тёмные, как насыщенные аметисты, а сейчас светлые, с оттенком в голубой и синий… Мне это не нравится… — Пару минут назад ты кричала и стонала совсем иное… — Пару минут назад, — вернула она его тон с процентами, — ты никогда не позволял себе брать меня с такой жесткостью и жестокостью. Ты требовал, а не отдавал. — Прости. Я сам не знаю, что на меня нашло, — юноша прикоснулся губами к её тонкой шее в качестве извинения, — я словно сплю наяву, и не могу проснуться… — Тогда позволь мне отогреть тебя… — она вновь нависла над ним, и Иван прочитал в глубине её серых глаз одновременно решимость и вспыхнувшую было остывшую искру страсти. — Позволь растопить твоё ледяное сердце, колдун из далёкой северной страны… Они снова сплелись воедино, вот только ведущие роли поменялись местами. *** Удивительно, но после этой ночи Иван словно пришёл в себя, ожил. Это заметил даже Невилл, с которым Иван сейчас пересекался не так часто. Сейчас они оба вышли немного пройтись до отбоя по школьной территории. — Я поздравляю тебя с тем, что ты прошёл в Третий Тур Турнира, друг, — сказал Долгопупс, — все, конечно, были в шоке от того как ты это провернул, и теперь реально боятся тебя. Ты же показал себя как нереально сильный маг. — Я открою тебе страшную тайну, Нев. Весь мир боится русских. — Брагинский картинно поиграл бровями, — быть может и не зря. Оба парня весело рассмеялись. Да, инаковость Ивана уже изрядно давила тому на плечи и поставила невидимую печать на его лице, но пока он ещё мог общаться на равных с обычными людьми. Но скоро, и он понимал, это все кончится, и он уйдёт дальше по дороге жизни, стирая пути за собой. Ставя крепостные стены между самим собой и окружающими его людьми. Не может быть воплощение равно человеку, не может — и все. Это и есть главное их проклятие — забыть, каково это быть просто смертным человеком… Ведь они давно уже не люди. — Конечно, не люди, - прошелестел в его сознании бес-искуситель Александр. Отсмеявшись всласть, оба парня пошли дальше. Достигнув серых валунов на берегу озера, где недавно проходил второй тур Турнира Трех Волшебников, Иван жестом потребовал остановиться, и, наложив в мощные чары сокрытия и защиты от внешних «недобрых» чужих глаз и ушей, повернулся к Долгопупсу: — Невилл, у меня к тебе серьёзный разговор… Я чувствую, что, скорее всего, на пятый курс сюда не поеду. — Из-за отца? — спросил тот. — И из-за него тоже, — признал Иван часть правды. — Я хочу попросить тебя присмотреть за Луной… Ей ещё учиться здесь. Не хочу, чтобы её в это во все впутали… — Хорошо. Даю слово. — Твёрдо проговорил подросток. — А правда, что ты с ней… И Невилл, не договорив, порозовел, осекся. –Да, — просто сказал Брагинский. — Правда. Я думаю, что излишне говорить о том, что об этом не стоит трепать языком? — Конечно же нет, — слегка обиделся друг. — Я и не собирался. — Прости. — Извинился перед ним Иван. — Я постоянно на взводе, на нервах… — Да я все понимаю, Турнир, твоё неожиданное участие… — развёл руками гриффиндорец, — я, в отличие от Уизли, никогда не верил в то, что в Кубок ты вложил свое имя сам! *** Около корабля Дурмстранга его отловил Виктор Крам. — Пойдём, поговорим? — спросил он, и они с Иваном ушли под сень деревьев. Брагинский, улыбаясь, поставил защиту от подслушивания второй раз за этот день. — Мне необходимо знать, что у тебя с Гермионой… Она постоянно… — Ничего. — Перебил его Брагинский. — Грэйнджер в меня влюбилась ещё на младших ступенях школы. Я уже несколько раз ей объяснял, что между нами быть ничего не может кроме обычной (без всякой задней мысли) дружбы и общения, но она и слышать ничего не хочет. Упорно пытается завоевать меня — пытается переплюнуть по оценкам, всячески заставить ревновать… Глупо, — развёл руками парень. — Между нами, если на то пошло, всегда будет стоять моя семья. Ты же знаешь… Тем более у меня есть… невеста. — Знаю. — Передай мой разговор с тобой сейчас ей. Путь приходит в себя и смотрит вокруг… И, наверняка, увидит тебя. — Я тоже этого желаю, — сказал Крам. — Очень желаю. Она так не похожа на всех моих поклонниц… — Да, у неё есть, в отличие от большинства девчонок, эта часть тела. Под названием мозги…