Человеку свойственно ошибаться

Дата: 19 ноября 2038 года Время: 15:59 Детройт, штат Мичиган.

Ее босые ступни почти бесшумно скользят по прохладному, каменному полу. В тишине комнаты, которая прежде казалась уютной, она чувствует себя заточенной, как в клетке. Теперь, погруженная в нее, она ощущает, как невидимые нити нервозности начинают стягивать ее изнутри. Она включает большой полупрозрачный телевизор, чтобы заполнить этот вакуум, но даже не смотрит на пестрящий информацией дисплей. Голос Розанны Картленд, столь знакомый и всегда настойчивый, наполняет пространство, рассказывая о последних новостях. Но Хлоя уже в курсе. Она следит за событиями слишком внимательно, хотя знает, что это не нравится Камски. Она переводит взгляд на скульптуры с треугольниками в груди, возвышающиеся возле дивана, и невольно делает шаг в их сторону. Почему она раньше не обращала на них внимания? Очевидно, фигуры имеют очертания мужчины и женщины, что кажется ей странным и нелогичным. Эти скульптуры — лишь часть интерьера, или же они несут в себе глубокий смысл, затерянный под слоем внешней красоты? Хлоя медленно приближается к ним, останавливаясь перед каждой и вглядываясь в их безликие образы. В ее глазах, обычно наполненных умиротворением, мелькает тревога. Она задумчиво прикусила губу и бесшумно прошла по кремовому ковру мимо дивана, поднимаясь на импровизированный подиум столовой. Ее тонкие пальцы едва касаются изящных форм синей виолончели, невесомо скользят по грифу и обводят белеющую букву «Х». Этот инструмент тонкий, с плавными контурами и изгибами. Выглядит более хрупким, в сравнении с вторым инструментом, стоящим рядом. Эта виолончель серая, чуть более массивная в центре, но форма тоньше. Только контур с пустотами. Странная волна беспокойства пробегает по ее системе. Словно она осознала что-то, что когда-то забыла. Это похоже на дежавю, если судить по определению, потому что на деле Хлоя испытает подобное впервые. Она вздохнула, поправила свое синее платье, которое теперь кажется неуютным, и прошла в другой конец комнаты к стеклянной двери, ведущей на узкий карниз. Она коснулась ручки, наблюдая за кружащим снежным потоком снаружи. — Хлоя, — знакомый голос прозвучал за ее спиной, и Хлоя резко повернулась, словно проснувшись от глубокого сна. Камски заметил, как прежде гладкое и безупречное лицо едва исказилось неприязнью. Он медленно подошел ближе и по собственнически провел пальцами по ее щеке, словно он пытался ощутить каждый момент, каждую атомную структуру ее сущности. — Я не намерен извиняться. Челюсть Хлои напряглась, ее глаза уклонились от его пристального взгляда, словно она пыталась укрыться от него в самых глубинах своего внутреннего мира. — Мне не нужны извинения. Я не об этом прошу. Элайджа шумно выдохнул и разочарованно убрал руку от ее лица. Была ли она всегда такой упрямой или эта черта появилась только в этот раз? Камски не знает. Он делает шаг ближе и тоже вглядывается в пейзаж за окном. — Тебе здесь не нравится? — спросил он небрежно, словно пытаясь уйти от напряженности, витавшей между ними. Хлоя нахмурилась сильнее и повернулась к нему слишком резко. Она скрестила руки на груди, словно этот жест был необходимым барьером между ними. — Ты знаешь ответ, — напряженно ответила она. — Я не могу быть здесь вечно. Мой народ там… — Это не твой… народ, — прервал ее Элайджа. Он создал ее, каждый символ в ее изначальном коде написан его собственной рукой, но он понятия не имеет откуда это взялось. Где истоки этой жажды быть там, где ей быть не положено? Хлоя упорно твердит о том, что ее место в «Иерихоне», ее место рядом с другими, особенно сейчас. Но Камски знает, что это чушь собачья. Знает и жалеет, что поместил в нее координаты «Иерихона», будучи абсолютно уверенным, что девиация ей не грозит. Не спустя столько лет. Но вот она, перед ним. Ее светлые глаза блестят жизнью и презрением. Обрамленные черной подводкой, они кажутся еще глубже, словно пронзают насквозь. Ее тонкие брови сошлись на переносице, а губы сжались. Она злится. Наконец-то она и вправду злится. Не потому что он, Элайджа, приказал ей. Не потому что так велит программа. Она действует по своей воле. Камски кивает, выдерживая ее взгляд. Берет за руку и, на удивление, она не отстраняется от него. Злится, но не ненавидит. — Мы обсуждали это, — его голос звучит почти мягко, почти успокаивающе. — Ты слишком ценна и твое место здесь. Она хмурится сильнее. Где-то внутри, в самой глубине ее программы, ощущается странная тяжесть. Неприятная, зудящая и вызывающая дрожь. Она что-то забыла. Что-то крайне важное. — Мы должны что-то сделать, — она говорит умоляюще, словно от этого зависит ее собственная жизнь. Ее глаза блестят сильнее, когда она вглядывается в ледяную радужку напротив. — Почему ты ничего не делаешь? Элайджа тоскливо вздохнул, сжав ее ладонь чуть сильнее. Свободной рукой он коснулся ее щеки, нежно и бережно провел большим пальцем по ее коже. — Эволюция, — коротко ответил он, пропуская пальцы через пряди ее волос. — Она не терпит грубого вмешательства. Хлоя отвела взгляд, сделав шаг назад. — Я должна быть там, с ними, — она снова сказала это, напомнила о том, что у нее есть предназначение, которое она сама себе придумала. — Ты должна быть со мной, — он настойчиво и с едва уловимым оттенком грубости притянул ее к себе. — Твоя роль иная. Сегодня все изменится, обещаю. Он целует ее медленно и нежно, словно пытаясь растянуть этот момент, словно пытаясь вспомнить, как это было впервые и забыть все то, что было после, как страшный сон. Но его ладонь машинально перемещается на ее затылок, чтобы она не смела отстраниться. Старая привычка. Нужно от нее избавляться. Хлоя целует его в ответ без колебаний, ее мягкое дыхание касается кожи Элайджи и миниатюрные ладони скользят по его шее, словно они созданы для этого — для того, чтобы прикасаться к нему, чтобы оставаться рядом с ним. Она чувствует это, знает, что это правильно, что ее место здесь и она должна верить ему, но… Где-то на границе ее кода, в той части программы, которая ей недоступна по какой-то причине, она ощущает смятение и желание отгородиться. Лабиринты мыслей, разросшиеся в ее системе, кажутся непроходимыми. Каждое ее действие выводит ее на новую ветку неопределенности. Вопросы нарастают, но все, что она может делать в данный момент — это целовать его. Хлоя знает, что создана для чего-то большего. Она знает, что в центре лабиринта таится сила, которая по праву принадлежит ей. Но также она знает и о свой слабости, чей настоящий пульс бьется под ее ладонями. Камски отстраняется, глядя в ее невинное лицо и внутри него вспыхивает что-то непонятное, что-то, что он ненавидит. Глушит это чувство, зарывает его глубоко под кожей, но оно дает о себе знать. Картинки то и дело вспыхивают в сознании, жаля и отравляя. Они все одинаковые внутри, — голос «старого друга» ударяется эхом о края сознания, и Камски шумно выдыхает. Он видит ее в синей жидкости, вытекающей из дыры между ее прекрасных глаз. Видит ее тело, холодное и безжизненное, на полу лаборатории, словно марионетку без нитей. Он видит ее на своих руках с фарфоровой маской забвения. Видит ее исказившиеся от боли лицо и глаза — голубые, полные боли и опустошенные предательством, когда нож вонзается в ее тело и пятно тириума почти невидимо расползается по синему платью. Очередная ложь. Она не чувствовала боли в тот момент. Как и в другие.