Брак без любви — это пожизненная каторга.
Птица Феникс известна тем, что возрождается из пепла после своей смерти, и трактуется точно так же — воскрешение. Расправляя огненные крылья, она воспаряет над землей, оповещая свое возрождение, красуясь новым обликом и молодыми перьями. Точно также Афитаб предстала в опочивальне своего Повелителя: волосы волнами струились по плечам, платье, состоящее из желто-оранжевой ткани, увенчанной золотыми узорами и нашивками, ярко выделялось на фоне покоев, как и необычное украшение на голове у наложницы, в виде заколки с золотым птичьим пером. Ее образ дополняла ослепительная улыбка и блеск в глазах, устремленных на Мурада, который всего на мгновение застыл на месте, любуясь возлюбленной. После мужчина улыбнулся в ответ, протягивая и разводя свои руки, в которые нежно легли руки девушки. — Аллах Всемогущий, что за красота? Я ослеп, моя госпожа. — Мой господин, это вовсе не было тем, к чему я стремилась. — Проворковала славянка, обняв любимого и прижимаясь к его широкой груди. Здесь с ним она была в безопасности, спокойна как никогда, будто в райской гавани. — Мурад, я так скучала по тебе, и мне так хорошо в твоих объятиях, которых мне не хватало. — Я весь в делах, канареечка, но сейчас я весь твой, мое внимание — твое. — О меньшем я и не рассчитывала, мой милый Мурад. — Ясноликая и владыка опустились на кровать, и шлейф «огненного» платья свисал на пол. Она взяла руку султана в свои, рассматривая массивный перстень на его пальце. — Как прошел Ваш день, Повелитель? — Трудный день выдался сегодня, не желаю говорить пока об этом, — Владыка слегка нахмурился, но руки не убрал. Тогда ясноликая в целях рассеять мелькнувшее в Мураде Хане недовольство, коснулась пальцем меж его бровями, успокаивающе улыбнувшись. — Не хмурься, мой Мурад, я не хотела вызвать твой гнев. — Убрав руку от лица мужчины и видя, что он все еще испытывающе смотрит в ее глаза, желая найти ответа на свои какие-то вопросы. Ясноликая вытянулась вперед, и прикрыв веки, коснулась своими устами уст Повелителя, увлекая его в поцелуй. Трюк сработал, и правитель расслабился, а чувства взяли власть над разумом. Его губы взяли власть над губами возлюбленной, а мозолистая рука, знающая тяжесть клинка, коснулась подбородка, лишь на мгновение отстранившись, разрывая связь. Он был главным, и она томно смотрела на него снизу вверх из-под веера темных ресниц, пока губы оставались слегка приоткрытыми. — Ты достаточно изучила меня, коли знаешь, как влияешь на меня. — С этими словами он вновь приник к сладким розовым губам, зарываясь своей рукой в копну русых длинных волосах, прижимая наложницу ближе к себе, а вторую опустил ей на талию. Медленно, Афитаб оказалась лежащей на спине, пока ловкие руки Повелителя расстегивали пуговицы ее платья, умудряясь ласкать каждый постепенно оголяющийся участок кожи. Дыхание участилось, сердце отбивало чечетку, а кожа горела от самых крошечных прикосновений. Сначала ключицы, затем грудь стали оголенными, а вот уже платье сползло долой, плавно упав на пол. Мурад Хан отстранился от распухших от поцелуев девичьих губ, скользя взглядом по телу султанши. Оно преобразилось: грудь стала круглее, талия сохранила свой плавный изгиб, переходящий к таким же округлым бедрам, но теперь ее тело перестало напоминать о том, что она рабыня, которую морили голодом и мучала болезнь. Она перестала быть ходячим скелетом, и на костях образовалась мякоть. Да, беременность ее изменила, и мужчина считал, что в лучшую сторону — сделала ее еще краше и мягче в его глазах. Подняв взгляд к лицу наложницы, он увидел, что она не засмущалась, не спряталась от его глаз, как было раньше — смотрела, будто не боится ничего. Ухмылка. Она-то и вызвала смущенную полуулыбку на лице Афитаб, госпожи правителя. Эта ее эмоция была ценна ровно столько же, как и все ее другие — радость, восхищение, любовь, грусть, серьезность — они были бесценны и уникальны. Едиными — таких на всем белом свете не сыскать! — Ты мой Рай и Ад на земле, Афитаб. Девушка коснулась рукой к мужскому подбородку, нежной кожей ощущая жесткость и колючесть его бороды. Она заманила Мурада обратно к своим губам, обвивая руками его шею, мягкими прикосновениями поглаживая его плечи и лопатки, куда могла дотянуться. Хасеки будто стала смелее, углубляя поцелуй и прижимаясь телом к возлюбленному, касаясь оголенной кожей к ткани его кафтана. Однако несмотря на все старания одалиски, падишах отстранился и встал с постели — глаза Афитаб Джейдахан округлились, и она приподнялась на локтях, удивленно смотря на своего Повелителя. Тогда он хрипло рассмеялся, снимая со своих пальцев массивные перстни, складывая их на стол, а после вальяжно снял кафтан, откинув его на диван и расстегнул несколько верхних пуговиц рубашки, возвращаясь к возлюбленной. — Почему ты не снял и ее тоже?.. — Натягивая на себя край рубашки, спросила русинка, заставляя Мурада Хана наклониться еще ближе к ней. — Для тебя оставил, — касаясь губами к шее и опускаясь к груди, обхватывая руками ее бедра, в то время как ее руки проникли ему под рубаху, касаясь разгоряченной кожи. — А если не нарочно слетят пуговицы со своих мест? — Тихий смех, вперемешку с влажными, чувственными поцелуями. Сегодня их окутала своей властью ласка, тихий шепот и ритм сердца, бьющегося в унисон с сердцем партнера. Этот стук слышали только они, находясь настолько близко, насколько это было возможно. Вот мужчина поднимает руки девушки над ее головой, переплетая пальцы его и ее рук, закрепляя подобным образом, а следом из губ Афитаб вырвался стон, и она выгнулась навстречу Мураду, начинавшего неторопливо наращивать темп движения, оттягивая наступление пика наслаждения. Славянка точно весенний снег растворялась под лучами солнца от ласок турецкого султана, его ласковых слов, произнесенным голосом с хрипотцой, возникшей от возбуждения. Она не могла обнять его — руки покоились у нее над головой — и она чувствовала, как они начинают неметь, а внизу живота приятным теплом разливается волна удовольствия. В какой-то момент мужчина остановился, оставаясь внутри лона и чувствуя, как половые губы обволакивают плотнее его половой орган, только что изливший из себя «царское семя». На лбу у султана появилась испарина, а грудь одалиски вздымалась, пытаясь привести сердцебиение и дыхание в порядок. Еще один томный вздох и ощущение пустоты в своем теле — Мурад Хан вышел из возлюбленной, отпуская ее руки, которые тут же опустились в привычное им положение. Правитель улегся рядом на подушки, наблюдая за своей Хасеки и тем, что та делает — несколько секунд бездвижно полежав и прикусив уголок губы, она потянулась за одеялом, прикрывая свою наготу, после чего придвинулась к нему, зарываясь в объятия. Ее щеки покрывал румянец, волосы рассыпались на всей подушке, пока руки, подрагивая, коснулись бороды и краешка губ Мурада. — Мурад, поцелуй меня, — попросила она, разглядывая его черты лица и усмешку, возникшую на губах. Хан Хазретлери повиновался, приникая губами к ее устам, прижимая ее стан к своему рукой, после чего отстранившись, прикоснулся своим лбом к ее. — Мой султан знает, что мы нарушили правило — не вступать в связь в течении сорока дней после рождения мною ребенка? — Падишах прыснул от смеха, в улыбке раскрывая ровные белые зубы. — Божусь и каюсь, но и Вы стали грешницей вместе со мной — придется вместе отвечать за совершенное преступление. Вы со мной? — Теперь засмеялась уже Афитаб, явно согласная идти куда бы не завел ее султан Мурад. Лежа вот так рядом — в тепле и безмятежности — было так хорошо и спокойно, что казалось призрачной мечтой, игрой воображения. Мужчина коснулся губами женского лба, после чего поднялся с постели, придерживая у себя на бедрах покрывало и подошел к двери, а открыв ее, отдал слуге какой-то приказ, после вновь вернувшись к девушке и садясь на кровать. Русоволосая красавица приподнялась на локтях, вопросительно и с полуулыбкой смотря на возлюбленного. — Сюрприз. — Широко и интригующе улыбнулся он в ответ, чмокнув султаншу в губы. Вскоре слуга, опустив голову и смотря в пол, постучался в покои, внося длинный женский халат, а султану — вечерний его кафтан. Спрятав тела в теплые и дорогие ткани, падишах повел коридорами любимую наложницу в направлении, известном только ему. Афитаб Джейдахан Султан послушно следовала с ним рядом, в предвкушении сюрприза, пока они не остановились у одной из таинственный дверей, которые сторожило двое стражников, у одного из которых на поясе висели ключи. Поклонившись не смотря на пришедших, стражник стал отпирать двери, после чего отступил в сторону, пропуская господ вперед. В освещенном помещении на стенах и столах на мягких подушках размещались какие-то драгоценные вещи, если учесть то, что они охраняются стражниками. — Что это за место? — Поинтересовалась русинка, посмотрев на правителя. — Мы в так называемой сокровищнице династии — здесь находятся драгоценные вещи, которые когда-либо принадлежали нашим предкам. Здесь покоится священный золотой Коран султана Селима Явуза — именно на нем клянутся все падишахи править верой и правой Османской державой, рядом находится и меч его. — Стал рассказывать Мурад, подходя к каждому предмету, давая спутнице рассмотреть получше. Здесь находился и тяжелый венец султана Сулеймана I Великолепного, золотой с драгоценными камнями эгрет султана Мурада III, надеваемый на тюрбан, массивный изумрудный перстень с серебряной оправой султана Селима II Блондина, который получил и покойный отец нынешнего падишаха. Даже клинок Мехмеда Завоевателя здесь можно было лицезреть. Кроме вещей почивший правителей, здесь нашли свое пристанище и драгоценности их госпожей — высокая корона Хюррем Султан, одно из массивных ожерелий Хафсы Султан, матери Сулеймана Великолепного, изумрудно-золотая корона Сафие Султан и много иного добра. Но было кое-что еще — с краю у стены что-то скрывалось под черной тканью, скрытое от чужих глаз. — А что там? — Задала вопрос Афитаб, кивнув в сторону неизвестных вещей под тканью. Падишах довольно усмехнулся, рукой приглашая посмотреть. — Подойди и взгляни, — видимо, Мурад ожидал ее вопроса, поэтому остался стоять на месте, пока девушка не удовлетворит свое любопытство. Мать наследного принца приблизилась к стене и увидела деревянные ножки мольберта, а ткань четко очерчивала края полотна, и сняв материю, скрывающую его, ясноликая замерла: на нее смотрело двое глаз — карие и светло-зеленые. На портрете были изображены мужчина и женщина, сидящие на султанском троне в красном кафтане и роскошном синем платье. Их губы изгибались в улыбке, и каждая черта, каждая волосинка и маленький элемент изображения настолько передавали все, что было нарисовано краской, будто это было окно в далекое прошлое, и люди, сидящие здесь просто застыли, не двигаясь. — Догадаешься, кто они? — Теперь Хан Хазретлери стоял за спиной у красны-девицы, наблюдая за ее реакцией. — Эта красивая женщина, она, — нахмурив тонкие брови, Хасеки не могла поверить, что здесь были изображены люди, принадлежащие семье династии. — Неужели это Кесем Султан? Тогда с ней рядом твой отец, султан Ахмед Хан! — Да, это они еще до того, как мой отец умер от яда. — Кивнул властелин, смотря на лицо покойного родителя: именно таким он его и запомнил. — Мне жаль, Гюрхан. — Произнесла молодая госпожа. — Это дела давно минувших дней, так что не стоит. — Отмахнулся Гюрхан, переведя взгляд с портрета на любимицу, все еще рассматривающую полотно. — Если бы портрет Хюррем Султан и султана Сулеймана не был уничтожен, то ты смогла бы увидеть и их тоже. — Но как такое могло произойти? Все-таки они же принадлежат Османской династии, падишах и Хасеки Султан. Расскажи, мне любопытно. — Всякое говорят, вся эта история обросла слухами, в том числе и о том, что якобы художник влюбился в госпожу и приревновал к Повелителю, уничтожив полотно и пропав без вести. Никто не знает, насколько это правда, как и то, что картина и правда существовала. — Огорченно поджала губы Афитаб и виновато снизил плечами Мурад, но он тут же взял девушку за руку, подводя ее к одной из роскошных корон Сафие Султан, лежащих на красных бархатных подушках. Мужчина аккуратно взял золотое украшение в руки, венчая им голову возлюбленной, отчего та ахнула, удивленно смотря на него. — Этот венец теперь твой, Афитаб. — Корона была роскошна: состояла полностью из золота, на зубчиках сверкали изумруды, алые рубины, солнечные сапфиры. Камни были маленьких размеров, а основные несколько больше, и благодаря этому венец выглядел величаво, отражая изысканный вкус и властолюбие своей былой хозяйки. — Мой султан, я не могу передать словами, насколько тебе благодарна за оказанную честь носить на себе эту корону. — Она улыбнулась, склонившись перед ним и поцеловав руку, тут же выпрямившись. — Мне она подходит? — Будь по-другому, я бы не подарил ее тебе. Вскоре они вышли из хранилища, передав страже ключи и возвращаясь в султанские покои. Афитаб по дороге сняла с себя корону, поскольку та была тяжеловатой, да и выглядела глупо вместе с ночным халатом. Впорхнув в опочивальню, девушка оставила украшение на столе Мурада, где оно будет сохраннее, после чего вернулась к мужчине и обхватив руками его шею. Падишах, ухмыльнувшись, поцеловал наложницу, обхватывая рукой ее талию и ведя к постели, с легкостью укладывая возлюбленную на шелковые подушки. — Мой господин, Мурад, — они разорвали поцелуй, соприкасаясь лбами. — Что такое, моя госпожа? — Полушепотом произнес государь. — Я благодарю Аллаха, что ты есть у меня, что он даровал мне возможность познать эту любовь. — Падишах улыбнулся, занимая свое место на кровати, приобнимая наложницу, что склонила голову на его плече. Второй же рукой он переплел свою и ее руки, смотря на них: ручка наложницы была такой маленькой и нежной по сравнению с его, и казалось, что одно неверное движение может ее сломать. — Ты так редко говоришь о том, что любишь меня, все время загадки, сравнения. Я никогда не слышал от тебя простой фразы — я люблю тебя. — Султан смотрел на любимицу, продолжая за ней наблюдать. — Ты хотел бы услышать ее? Мне казалось, что она тебе уже надоела, ты столько раз слышал ее. — От тебя ни разу. И да, мне бы хотелось услышать эти слова — я хочу слышать их от тебя. — Я их скажу, но не сейчас. — Афитаб взглянула на Мурада, улыбнувшись ему. — Ты будешь слышать их, когда пожелаешь, пока не надоест, а вот, — одалиска замолчала, а султан непонимающе смотрел на нее. — Впрочем, это не мне решать. — О чем ты, моя Джейдахан? — Атике Султан меня беспокоит, мой друг сердечный. Твои сестры обрели свое счастье с мужьями и детьми, а она все время одна чахнет во дворце рядом с Кесем Султан. — Она выбралась из мужских объятий, присаживаясь на коленки у бока своего правителя. — Даже наложницы обретают свой семейный очаг. Ты не думал, что ей пора выходить замуж? — Думаешь, что уже пора подбирать ей жениха, — задумчивое выражение появилось на лице Мурада Хана, чьи глаза устремились в сторону пламени в камине. — Чтобы моя сестра познала счастье, необходимо, чтобы паша был не только умен и состоятелен, но и достоен ее, Афитаб. Он должен быть не простым мужчиной, а тем, кто солнце достанет с неба, если она попросит. — Уверена, такие кандидаты найдутся. И ведь не меньше важно, чтобы ты мог доверять им. — Славянка понимающе кивнула. — Например, из тех, кого я знаю, и ты рассказывал о них, это может быть Абаза Мехмед-паша. — Не смотря на все его заслуги и разговоры о нем, паша слишком молод. — Тут же отрезал владыка. — Возможно, Силахтар-ага? Он твой товарищ, верный человек, считаю, что ему можно доверить султаншу. — Повелитель со всем красноречием и скептицизмом посмотрел на возлюбленную, и та закатила глаза. — Ну тогда, может быть, Халиль-паша.*** Ранее тем же днем. Дворцовый парк. ***
Афитаб Фарзин Султан медленно ступала по дорожке сада, проходя мимо начинающих зеленеть кустов и коротенькой травы вокруг них. Поверх ее светло-бежевого платья на плечах покоилась теплое манто лавандового оттенка с меховой отделкой по его краям и у горлышка. Женщина приубавила шаг, а после и полностью остановилась, когда перед ней показался паша, которого она ожидала — Халиль пришел тут же, как его оповестили о том, что султанша желает с ним встречи к тому же, ему было также увидится с Кесем Султан, так что это было по пути. — Султана, — мужчина поклонился, на что Фарзин ответила ответным приветствием, в виде поклона. — Паша, я прошу прощения, что отрываю от дел, но это действительно важно для меня. Атике Султан меня беспокоит. — Армянин скептически выгнул бровь, как бы напоминая о том, что вредить гречанке и ее детям, в том числе дочерям. — Если султанша не знает чего-то, что может доставить проблемы, Вам боятся нечего. — Заметил Марашлы. — Ее возраст брака подошел. — Пояснила госпожа со славянских земель. — И считаю, что Вы достаточно хорошо подходите на роль ее супруга. Что думаете об этом? — Не мне решать, султанша. Только Повелитель и Валиде-регент могут об этом думать. — Уверена, что они поддержат Вашу кандидатуру, почтенный. Я постараюсь позаботиться о том, чтобы паша стал одним из рассматриваемых кандидатов и в случае помолвки Атике Султан и Вашей мы будем оба довольны. — Размышляла вслух Афитаб, уверенно смотря на собеседника. — Султанша покинет Топкапы, а Вы приобретете большее признание правителя, его Валиде и двора. Все в выигрыше. — Не спешите, говоря об последствиях, пока что никто не задумывается о свадьбе Бурназ Атике Султан, и какова вероятность того, что она согласиться выйти замуж за меня? — Возможно это грубо, однако ни Фатьму Султан, ни Айше и даже Гевхерхан Султан не спрашивали, когда устраивали их жизнь и брак. Никогда женщин здесь не спрашивали, чего они хотят и чего не хотят, Халиль-паша.***
— Марашлы? — Переспросил султан Мурад Хан Хазретлери. — А почему нет, — он не стар и не юн, имеет приличное состояние, а также пользуется твоим и Валиде доверием. Мне кажется, он прекрасный вариант. — Говорила девушка, смотря на мужчину, будто гипнотизируя его и стараясь подчинить своей воле. — «Противно от себя самой: я пытаюсь использовать Мурада в своих целях, и думаю, что он подозревает об этом, догадывается, однако молчит». — Атике Султан молода и эмоциональна, а Халиль-паша разумен и сдержан. Что скажешь? — Я подумаю, Malaki. — Лишь произнес в ответ Повелитель Османов, задумчиво смотря на любимую наложницу. Афитаб видела, что подобные разговоры утомляют мужчину: ему было их предостаточно днем, сидя на троне и проводя собрания чиновников, поэтому красавица-славянка решила перевести тему, улыбнувшись своей самой искренней и милой улыбкой. — Мурад, ты говорил, что мужчина должен достать солнце с неба, если женщина попросит, — она выдержала короткую паузу, после чего продолжила говорить. — Ты бы достал его для меня? — А ты хотела бы? — Он принял сидячее положение на постели, опираясь руками о перины. — Сначала ответь на мой вопрос. — Попроси и узнай. — Султан Мурад Хан, мой милый Мурад — ты мое солнце, и другого мне не нужно. Мужчина улыбнулся, когда девушка немного поддалась вперед, ближе к его губам, смотря то на них, то в глаза. Падишах сократил расстояние меж ними, после чего повалил возлюбленную на подушки, подминая под себя и посмеиваясь на пару с ней. — Будет тебе солнце, если ты этого захочешь…. Твои руки холодны — ты замерзла? — Нет, — пожала плечами Хасеки. — Но немного устала. После сказанных ею слов, мужчина без лишних вопросов накрыл Афитаб одеялом, пристроившись с ней рядом и прижимая ее спину к своей груди. Он зарылся лицом в ее русые волосы, вдыхая их аромат и целуя затылок — красна-девица очень быстро расслабилась, согреваемая теплотой мужского тела и объятий, после чего задремала, вскоре провалившись в глубокий сон. Мурад также очень быстро заснул, проснувшись с первыми лучами солнца, а выйдя на балкон понял, что ночью прошел легкий весенний дождь, полив оживающую землю и оставив маленькие лужи и влажный воздух. Его думы с самого утра погрузились в заботы: государственные дела, Валиде, возможный брак сестры… Ох, лучше бы его любимая не заговаривала с ним о никахе Атике, впрочем была права в том, что ей уже пора подбирать партию и возможно даже объявить о помолвке — в империи давно не было праздников, кроме как рождения наследников. Поток мыслей и уединение нарушил подошедший Мустафа Силахтар-ага, приветствуя его. Хранитель покоев доложил, что Повелителю стоит собираться, ведь Валиде Кесем Султан решила пораньше заняться делами и собирается собрать очередной совет, который Мурад Хан не вправе пропускать: если он желает рано или поздно взять всю власть в свои руки, тогда не стоит пропускать ни одно собрание, иначе какой-либо авторитет он потеряет. Посмотрев на мирно спящую Афитаб в постели, мужчина вздохнул, кивая товарищу — пусть ему подготовят наряд. Султанша пробудилась уже после ухода своего господина: перевернувшись и не почувствовав рядом любимого, она окончательно пришла в себя. Она с огорчением в глазах посмотрела на пустую половину постели, которую, впрочем-то, ожидала увидеть, пусть где-то в душе и теплилась надежда, что этого не произойдет. Ясноликая затянула потуже халат, видя подготовленную хонтахту, которая пока что была пуста и на ней не дымилась тарелками с произведением искусства повара. «Что ж, я подожду его немного, и вернусь к себе», — подумала красавица-наложница, после чего велела принести ей наряд из ее покоев и прислать служанку, которая поможет ей навести красоту. Бешуш-хатун справилась на ура со всеми своими обязанности: волосы были заплетены в прическу в виде широкой не тугой косы с некоторыми прядями, выпадающими около висков, а платье она выбрала светло-розовое с расклешенными рукавами, усыпанное мелкими драгоценными камушками в области рукавов, бюста и некоторой части юбки. На пальце заблестел перстень из брильянтов, под стать ему серьги и колье на тонкой шее. Служанка же после удалилась, предложив подать госпоже полноценный завтрак или хотя бы легкий перекус, на что ей ответили отказом — султана будет ждать Повелителя и при возможности трапезничать будет с ним. Вот славянка снова на некоторое время осталась одна. Девушка задумчиво и со скучающим видом отмеряла шагами покои, рассматривая их, будто впервые и вспоминая те минуты, когда они с Гюрханом проводили вместе за разговорами. Взгляд ее зеленых глаз упал на рабочий стол и небольшой книжный шкаф за ним, и от нечего делать, взяла в руки первую попавшуюся книгу, написанную на османском языке — что-то о политике — и принялась читать ее, принявши удобное положение за рабочим столом владыки османских земель. Писания казались чересчур учеными и скучными, даже в некотором роде непонятными, однако нужными. Будь ты хоть султаном, хоть рабом, а политика является неотъемлемой частью жизни каждого в той или иной мере. Тишина оказалась прерванной шагами Эмине-хатун, у которой на руках покоился шехзаде Махмуд. Мальчик не спал, и его карие маленькие глазки смотрели на молодую Валиде так приветливо и вопросительно, что на губах невольно появлялась улыбка. Приход сына и его няни значительно развеял повисшую скуку в султанских покоях. — Госпожа, — заговорила гречанка, когда ее хозяйка прижала к себе мальчика. — Беркер-ага приходил и сказал, что Повелитель рано утром заходил к Валиде Султан, долго говорил с ней о чем-то, а после они вместе отправились на совет. Евнух все-таки согласился служить второй Хасеки, принял ее сторону, но появляться часто возле любимицы властелина было под строжайшим запретом, ведь чем меньше людей будет знать тех, кто служит Афитаб, тем лучше. — Чтобы он мог сказать о настроении госпожи и падишаха? — Они выглядели серьезно, но расслаблено. — Покорно отвечала девушка. — А что слышно в гареме? Что говорят обо мне? — Разное, султана — о недавнем празднике Вами устроенным, про покойную Айтач, впрочем, ничего стоящего особого внимания. Фарзин Султан отпустила пейк-хатун, оставшись наедине с сыном. Мальчик с интересом оглядывался вокруг, но, судя по всему, его мало удивляло то, что он мог развидеть, и довольно скоро начал зевать, устало прикрывая веки. Под спокойный и тихий голос матери Махмуд стал засыпать, равномерно дыша. Не проснулся младший наследник даже тогда, когда его отец не ожидая увидеть ребенка спящим, довольно громко вернулся в свою опочивальню. Мужчина не ожидал увидеть в покоях ни ждущую его Афитаб Султан, ни их сына, но на его лице выступила улыбка, когда он увидел девушку сидящую за его столом вместе с наследником на руках. — Мы решили, что ты будешь рад видеть нас. — Произнесла тихо ясноликая красавица, оставаясь на своем прежнем месте. Повелитель Османов приблизился к ней, беря на руки малютку Махмуда. — Я всегда рад видеть вас. — Кивнул султан, прижимая к себе ребенка: мальчик был пухленький, с коричневыми коротенькими волосиками и маленькими розовыми губками. — Удобно сидится? — С усмешкой поинтересовался мужчина, взглянув на наложницу. — Более чем, мой милый Мурад. — Самодовольно ответила султанша, закинув ногу на ногу и вальяжно откинувшись спиной на резную спинку стула. Владыка рассмеялся, широко заулыбавшись. — Ты ушел так рано, и мы даже не позавтракали вместе. — Ничего не помешает нам сделать это сейчас. Правитель велел принести им поздний завтрак, и в ожидании исполнения приказа, вышел вместе с икинджи-кадын и младшим сыном на балкон. Уже слышалось первое пение птиц, на ветках деревьев образовывались почти, что говорило о приходе и властвовании весны. Пусть ветер все еще нес в себе прохладные нотки, а солнце не согревало так, как в апреле-мая месяце, но становилось куда теплее. День увеличивался, а ночи стремительно сокращались. Садовники готовили землю для цветов, которые совсем скоро будут питаться соками почвы, дабы обеспечить свое цветение. Первыми должны были распуститься крокусы, нарциссы, в конечном счете тюльпаны…. И кое-где в лесу уже можно было заметить голубые и белые подснежники. День выдался сегодня солнечный, несмотря на дождливую ночь. Айше Султан в роскошном лазурном платье с накидкой на плечах медленно следовала по саду вместе с маленьким Ахмедом, который все бежал впереди. Старший наследник был прехорошеньким ребенком, особенно когда улыбался — его любили все, начиная от родителей и заканчивая простыми слугами. Вот мальчик каким-то образом перецепился через собственные ножки и упал на коленки, поцарапав ладошки. Он заплакал, и молодая Валиде подскочив к сыну, присела перед ним на корточки, начиная утирать слезки и целовать поврежденные ручки. Шехзаде успокоился, и уже на руках у Нарин-хатун отправился вместе с матерью обратно в покои, скрываясь за дверьми, ведущими в гарем. Мурад Хан в это время внимательно наблюдал за сыном и бывшей возлюбленной, и Афитаб Джейдахан прекрасно видела это. — Баш-кадын прекрасная мать, шехзаде Ахмеду очень повезло. Иншалла он вырастет сильным и здоровым, каким является и сейчас, и да придаст Аллах госпоже сил. — Нарушила молчание девушка, стоя рядом с Повелителем. — Аминь, ясноликая госпожа. — Мурад Хан отвлекся от созерцания сада, вновь смотря на любимицу. — К следующей весне я смогу увидеть, как бегает Махмуд вместе с Ахмедом. — Ты когда-нибудь думал, в какой санджак отправишь шехзаде? — Помолчав, все-таки спросила вторая Хасеки. — Эта традиция прервалась еще при султане Мехмеде III, так что как-то не думал об этом, да и время неспокойное, другие дела требуют вмешательства. — Афитаб подняла на него вопросительный взгляд, требующий разъяснений и подробностей. — Народ не всегда доволен решениями, янычарский корпус капризен и не стабилен, а паши…. Кумовство и взятничество процветают еще со времен Сафие Султан, и моя Валиде ничем не лучше нее, они даже чем-то схожи. — Кесем Султан пробыла в Османской империи много лет и она боится за нее, боится за династию, а поскольку ты взошел на престол будучи ребенком, она считает, что ты недостаточно опытен и в этом нет ничего дурного, пусть тебе Мурад, это не нравится. Именно по этой причине я и поинтересовалась на счет санджаков — чиновникам и народу будет спокойнее знать, что их правитель имеет опыт в управлении державой. — Задумчивый мужской взгляд смотрел на нее несколько отстраненно и тяжело, отчего Афитаб подумала, что сказала что-нибудь не то, посему поспешила немного исправить ситуацию. Султанша подошла к Хану Хазретлери и встав на носочки, оставила поцелуй на его губах, произнося. — Не злись на меня, мой султан, я хочу только лучшего для тебя и тех, кто важен тебе. — Я не злюсь — твои мысли мне интересны, продолжим после завтрака. Вскоре в покои внесли круглый средних размеров поднос, установив его на ножки стола и разложив вокруг мягкую тахту. Махмуда Хазретлери унесли в покои его матери, оставшейся вместе с султаном на трапезу. На столе стояла баранина в соусе, печеная картошка, лепешка с зеленью и творогом, сушеные фрукты вроде фиников, персиков и куда же без сладостей: невзине, нуги и «сахарный кусочек», как его еще называют шекерпаре. В небольших чашечках дымился ароматный терпкий кофе, на блюдце рядом лежали кубики лукума. — Твой любимый горький напиток, канареечка. — Усмехнулся Мурад, надпивая кофе перед принятием завтрака, немного поджав губы после сделанного глотка. — Если тебе он не нравится, тогда почему пьёшь? — Не знаю, — ответил он, поставив чашку на то место, откуда взял ее. — Ты всегда пила его, вот и я взял за привычку. На душе у славянки потеплело, и она продолжила завтрак с улыбкой на губах. Мужчина заметил, как его слова повлияли на возлюбленную, отчего тоже улыбнулся, а госпожа заговорила вновь. — Ты когда-нибудь слышал про гадания на кофейной гуще? — Поинтересовалась Афитаб Джейдахан. — Гадание на кофе? — Скептически выгнул бровь Гюрхан. — Звучит несколько глупо, если выражаться мягко. — А вот и нет — довольно интересно! — Возразила она, погружаясь в свои воспоминания, делясь ими и с султаном. — В вечер нашей первой встречи, когда я сильно переживала, мне дали выпить чашку кофе — оно мне показалось настолько горьким, что я чуть не выплюнула его, но ко мне подошла Лалезар-калфа и сказала, что если я допью напиток, тогда она покажет мне нечто волшебное. Через силу я допила, — ее губы расплылись в широкой улыбке, обнажившей белоснежные зубы. Смешок. — И тогда на дне остался осадок, гуща. Калфа взяла у чашку и перевернула ее на блюдце, после чего показала мне рисунок, который образовался на стенках. Сначала я ничего не поняла, но когда пригляделась, то увидела арфу, точно такую же, как стояла у тебя в покоях, а неподалеку от нее — сову. Лалезар сказала, что это хороший знак, и мне стало спокойнее. Давай попробуем погадать тебе? Мурад Хан препирался недолго, интерес полностью поглотил его, поэтому допив кофе, он передал чашку с гущей наложнице, которая сделала все то же самое, о чем рассказывала: перевернула чашку на блюдце, подождала несколько секунд, а потом посмотрела на рисунок, показывая его мужчине и спрашивая, что он видит. Султан, пробежав взглядом по стенкам, стал пытаться отыскать рисунок, пока глаза не зацепились на вырисовывающееся солнце, какие-то мутные дуги и…. Книгу. Разумеется, что значения этих рисунков пара не знала, поэтому решили толковать в позитивном ключе, все-таки солнце — это яркая звезда, освещающая и согревающая землю, книга — источник знаний, а что может быть дурного в этом? Ничего. После того, как поздний завтрак подошел к концу, служанки унесли из султанских покоев широкий поднос вместе с опустевшими, возможно не до конца, блюдами, пока правитель и его одалиска переместились на диван, и приняв удобное положение, продолжили начатую до трапезы беседу. — Мы говорили о империи — продолжай, пожалуйста. — От веселости и расслабленности Мурада не осталось и следа, ведь разговор все-таки был серьезным. Афитаб Султан взяла пример с возлюбленного, сосредоточившись на своих мыслях и том, что она говорит. — Пусть я совсем не разбираюсь в управлении и мало что смыслю в политике, однако считаю, что это не должно становится предметом стычек между матерью и сыном. Кёсем Султан имеет большой опыт в правлении, которым ты можешь воспользоваться: к примеру, упомянутый тобой же султан Мехмед, во многих делах советовался с Сафие Султан. — Она положила свою руку на руку владыки, заглядывая ему в глаза. — Попробуй поговорить по душам с Валиде и убедить ее наставить тебя, подготовить к единовластному правлению султанатом, без ее участия. — Выбрала мирный путь. — Сделал вывод падишах. — Дипломатия не всегда правильный выбор. — Но для начала вполне сойдет. — С пашами, народом и янычарами она не станет помощницей. — А с Валиде Султан — станет. В конечном случае, если не выйдет, ты всегда можешь применить силу, но она твоя мать, забывать об этом не стоит. Не просто госпожа или регент государства, она самый близкий тебе человек, которому ты принесешь боль своим жестоким поступком и отношением. Пожалуйста, — девушка на мгновение замолчала, выдерживая достаточную паузу. — Не дай злости и недопониманиям взять верх. С их разговора прошло вот уже неделя. Повелитель долго думал над словами наложницы, а та пока ничего не спрашивала, давая мужчине хорошенько все обдумать и спланировать, в том числе и о судьбе его последней незамужней сестры. Пока что все оставалось так, как было, ничего не изменилось, но начало было определенно положено: днем дела, вечером отдых, а ночью, если необходимо, махинации. Султан Мурад Хан решил поговорить с матерью для начала, об Атике Султан, решив все для себя, и выкроив свободное время в первую половину дня, отправился к могущественной Валиде. Конечно, легко точно не пройдет, ведь Махпейкер Кёсем Султан всегда найдет способ сделать так, чтобы все было выгодно ей одной, но и ее сын был настроен решительно. Идя по коридору, Хан Хазретлери не думал ни о чем, что могло бы отвлечь от поставленной цели, и вот перед ним открылись двери в покои матери-госпожи, находившейся сейчас на балконе, сидя на серо-голубой софе с круглыми подушками. Хаджи-ага стоял при ней, сложив руки спереди — евнух тут же поклонился вошедшему Повелителю, который поцеловал руку брюнетки, приложив к ней лоб. Мужчина присел рядом с матерью на софу, встречаясь с ее приветливым и вопросительным взглядом. — Сынок, мой лев, — заговорила женщина, по-матерински проведя рукой по голове сына и улыбнувшись. — Что привело тебя ко мне сейчас? Насколько я знаю, дел сейчас никаких нет. — Верно, Валиде, я специально пришел именно сейчас, чтобы кое-что обговорить. — Он незаметно кивнул на евнуха, и Кесем махнула тому рукой, приказывая удалиться, после чего кивнула старшему сыну-Повелителю, дабы тот продолжал. — Я хочу поговорить о Атике. — А что такое с Атике? — Выгнула бровь брюнетка. — Ее возраст подходит для замужества, и я решил, что пора подумать об ее браке и подобрать кандидата. — Мурад, я считаю, что пока нет необходимости устраивать брак твоей сестры, да и время неподходящее. — Нахмурилась супруга Ахмеда I. — Наоборот, Валиде, праздник не помешает, благо, казна может себе это позволит, и в конечном счете, не дожидаться же подходящего момента для никаха. — Кесем Султан хотела возразить, но сын прервал ее. — Когда Вы выдавали замуж моих сестер, то не ждали подходящего времени, ничего не помешает сделать это и сейчас — выбор паши на роль мужа Атике я оставляю на нее и тебя, мама. Но если в ближайший месяц не будет найден паша, сестра выйдет замуж за того, кого я посчитаю нужным. — Но это жестоко! — Возразила наконец женщина, встав с софы и устремив сверкающий взгляд на падишаха. — Не больше жестоко, чем Вы поступили с Айше, Фатьмой и Гевхерхан. — Гевхерхан счастлива в своем браке, как и Фатьма — у них отличные мужья и здоровые дети. — Продолжала протестовать луноликая султанша, отстаивая оставшуюся незамужнюю дочь. Мурад Хан Хазретлери также встал с софы, глядя на Валиде-регента. — Я сказал все, что хотел, матушка. — Только и ответил он, покидая опочивальню правительницы. Не прошло и трех недель, как была объявлена помолвка сестры султана. Сколько слез пролила Атике, узнав о планах брата и о том, что он не собирается отказываться от своих слов. Злилась и на мать, что та не может уговорить Мурада передумать, да и, откровенно говоря, златовласой султанше казалось, что Валиде даже не собиралась делать этого. Смирившись с волей родных, Бурназ Султан вместе с матерью некоторое время ходила на совет, и из окошка с решеткой рассматривала пашей, параллельно слушая то, что говорила ей мать — рассказывала о каждом чиновнике, о котором знала и получала от Хаджи-аги ведомости про каждого из дворцовых мужей. И Повелитель прекрасно знал об этом, ведь видел силуэт младшей сестры, стоящий немного позади матери, убедившись в этом одним вечером, когда ужинал вместе с Бурназ Атике, которая пыталась выдавить с него жалость и рассказывала о том, какие мучения она испытывает, слушая про очередного пашу. Жених был выбран — Коджа Кенан-паша. Мужчина средних лет, если точнее, то ему тридцать семь, за происхождением турок и правоверный мусульманин, высок, правда, внешность была не самой приятной, но и страшным назвать его было с трудом. Служит он с особой преданностью и верой, еще никогда не был замечен в чем-то, что могло очернить его доброе имя и верность правительству. Имеет хорошее образование и не страдает от бедности — что еще нужно было для брака? Атике Султан дала свое согласие, ведь выйти замуж за него всяко лучше, чем за какого-нибудь старше сорока пяти, а то и пятидесяти. Начались приготовления, ведь до свадьбы оставалось два месяца — решили дождаться первых летних деньков. Нужно было спланировать ночь хны, обновить гардероб, сшить свадебное платье, провести во дворце молодоженов ремонтные работы. Повелитель решил, что дворец у Ипподрома, который некогда принадлежал покойному великому визирю Ибрагиму-паша полностью удовлетворил сестру своим близким расположением ко дворцу и не маленькими размерами, с садом вокруг и балконом, выходящим в сторону Босфора. Все слезы султанской сестры были выплаканы, выводы сделаны и судьба принята, оставалось лишь наслаждаться последними днями свободы и незамужней жизни. Афитаб Султан была довольна и не очень одновременно: пусть златовласая госпожа и уедет из дворца, но выходит замуж немного не за того. Все-таки она была уверена, что Повелитель Халиля-пашу выберет в мужья сестре — что ж, такой исход тоже неплох, время покажет, что выйдет из этого. Наконец, наступило долгожданное лето. Ветер приобрел жаркие нотки и пролив Босфора перестал приносить прохладу, не имея сил соперничать с неумолимыми лучами солнца. Гарем сегодня был громче обычного — конечно, сама османская госпожа замуж выходит, это не менее важное событие, чем беременность одной из наложниц или рождения ребенка султана. Играла музыка, танцевали наложницы, разносились сладости и прочие угощения, которые не были доступны джарийе в обычные дни их бытия. Все только и шушукались, что о наряде молодой невесты, которую они уже видели, направляющуюся в покои Валиде на обряд ночи хны. Все госпожи собрались там, кроме, разве что, Айше Султан, которая не вынесла бы долгой поездки, будучи беременной. А вот все остальные женщины, принадлежащие семье падишаха, нарядившись в свои лучшие наряды и проведя не один час в хамаме, восседали на тахте, наблюдая за церемонией. Афитаб Султан сидела рядом с главной Хасеки Султан, а напротив них восседали Гевхерхан вместе с сестрой Фатьмой. Сестры долгое время болтали, но когда вошла Атике, то затихли, устремив свое внимание за тем, как она садится на поставленное в центре мягкое небольшое кресло. Ее платье имело ярко-алый оттенок, ткань усыпана золотом, на голове роскошная корона, усыпанная рубинами, на руках — перстни, а красивое лицо и золотистые волосы прятались под фатой в тон церемониальному наряду. Трое хатун, держа в руках серебряные подносы с хной, ложками и монетами стали ходить вокруг новобрачной, пока другая пела песни, гласящие о прощании с девической жизнью. «Атике Султан очень красива, даже когда грустит», — подумала ясноликая, наблюдая за госпожей и рассматривая ее наряд. — «Ткань высшего качества, Кесем Султан очень постаралась для дочери, чтобы скрыть блеском украшений и элегантностью платья следы от ее слез». Сама же наложница Повелителя отдала предпочтение платью, состоящему из двух частей: нижнее платье имело молочный оттенок и длинные рукава, так называемые «рукава эпископа», с зауженной частью у кистей и свободнее перед ней; горловина имела украшение в виде кружев. Верхом служил женского пошива длинный кафтан, насыщенного оливкового цвета с вышитыми на самой ткани узорами, хорошо напоминающими тюльпаны. Русые волосы легкими волнами спадали на плечи, а корона Сафие Султан, подаренная ей Мурадом Ханом, дополняла композицию. Вот джарийе остановились, а певчая пташка замолчала, и Гевхерхан поднявшись со своего места, направилась к младшей сестре. Нежной госпоже дали ложку, которой она набрала хну и положила ее в ладони Бурназ Атике, что-то ей говоря. Хну накрыли двумя золотыми монетками, ладони были перевязаны двумя красными лентами, фата поднята с лица нареченной. Гевхерхан Султан ободряюще обняла сестру, и они вместе вернулись на свои места — первая расположилась рядом с Фатьмой, а Атике подле матери на диване. И праздник продолжился: игра арфы, барабанов и прочих струнных инструментов завораживала, а сладость и аромат блюд вызывал одобрение в глазах женщин. Разошлись они еще не скоро, но постепенно покои Валиде опустели, и она осталась наедине с дочерью, которая уже завтра вылетит из родового гнезда во взрослую жизнь, став женой. Никто не знал, о чем говорили госпожи, но на следующий день сестры султана вышла в нежном и легком белом платье, в меру усыпанном золотыми деталями — тема была выбрана природная — золотые тонкие ветви красиво обвивали тонкую талию, расцветая небольшими золотыми бутонами и листиками; подбородок был гордо поднят, а в глазах не было и намека на печаль, одно только безразличие. На шее красовалось подаренное братом-Повелителем ожерелье, а с головы свисала длинная вуаль, напоминающая европейскую фату. За ней самой следовала процессия наложниц, несущих приданное: ткани, золото, сундуки с кухонной серебряной и позолоченной утварью. В саду на Бурназ Атике Султан, супруги Кенана-паши ожидала карета, за которой также выстроились слуги, отданные ей в подарок. Мурад Хан не поскупился даже на особый подарок сестре — пятеро лучших лошадей из султанской конюшни. — Госпожа, — Атике уже находилась неподалеку от кареты и увидела идущую к ней младшую невестку — Афитаб Султан, в руках которой была небольшая шкатулка. — Я не могла не попрощаться с Вами, Атике Султан, и не подарить подарок от себя лично. — Наложница открыла крышку, и перед глазами султанской сестры оказался красивый браслет из горного хрусталя. — Иншалла Ваша супружеская жизнь будет такой же чистой и крепкой, как этот хрусталь. — Благодарю. — Сдержанно ответила госпожа, принимая дар. Она помолчала несколько секунд, смотря на невестку в блистательном наряде и обманчивой приветливой улыбкой на лице. — Не думай, что так легко от меня избавилась, женщина. Думаешь я не понимаю, какая птичка напела моему брату об этой свадьбе? — Не стану врать, этому поспособствовала я, но только лишь желая Вам добра, госпожа. — Она поклонилась и мило улыбнувшись, добавила. — Доброго пути. Славянка развернулась и отправилась обратно во дворец, а карета тронулась в направлении дворца у Ипподрома.