Во всяком деле, чтобы добиться успеха, нужна некоторая доля безумия.
Когда Айше приехала и Афитаб немного отошла от потрясения и радости встречи с сыном, славянка посчитала нужным послать весточку о том, что главная Хасеки вместе с шехзаде Махмудом сейчас находятся в Старом дворце и отправятся в Топкапы с первыми лучами солнца ради безопасности шехзаде и матери главного наследника. И вот, когда они уже уехали, икинджи-кадын провожала взглядом карету, смотря на нее, находясь на улице. «Нет, продолжатся так больше не может — прошла неделя, а ничего не изменилось. Он так и не приказал вернуть меня обратно, и мне нет никакого дела сидеть здесь дольше, пока Айтач забавляет его», — размышляла она, медленно возвращаясь во дворец, но остановилась, посмотрев на идущего рядом Илхами-агу. — «Я возвращаюсь к сыну и любимому: если Магомет не желает идти к горе, тогда гора пойдет к Магомету». — Ага, готовьте мне карету, я отправляюсь во дворец падишаха. — Но султанша, нам не поступало указаний по поводу Вашего возвращения. — Возразил слуга. — Мне, чтобы вернутся, они и не нужны. Готовьте карету. — «Я поступила невероятно глупо, и эту глупость намерена исправить». Через час госпожа вместе с Бешуш и Гание сидела в карете, смотря на пролетающие мимо пейзажи леса, покрытые солнечным светом. Нужно было столько всего обдумать, и сейчас самое время: где-то через часа два-три она предстанет перед Повелителем, сделает первый шаг на примирение с ним, которого она ждала от него. Ох, как же хотелось верить, что все пройдет лучше, чем хорошо. Вскоре за окном показались знакомые виды, а затем и стены Топкапы, парк и в конце концов, сам дворец. Он уже оживился: слуги то и дело бегали по поручениям, выполняли обязанности, а девушек из гарема вывели на улицу, дабы те освежились и не чахли в помещении круглыми сутками. Увидев приехавшую госпожу, которую они никак не ожидали увидеть, поклонились, и когда она отошла на приличное расстояние, зашептались между собой. Мол, как огорчится Айше Султан и Айтач, и что у них вновь отбирают шанс попасть в покои Повелителя, но неизвестно, позволят ли Афитаб Султан задержатся надолго в султанской резиденции. Впрочем, она сама не знала и не могла быть уверена до конца, что остаться ей удастся. Идя по знакомому коридору и уже видя двери покоев Мурада, она услышала его голос: гневный, напряженный. И еще чей-то. Айше. Точно, это был ее голос, но другой: надломленный плачем, страхом и разочарованием. Перед русинкой возник Силахтар, и поклонившись, преграждая ей дорогу. — Добрый день. Госпожа, Повелитель предупреждал, что Вы можете приехать, — неожиданно для девушки, произнес хранитель покоев, и она остановилась, непонимающе смотря на него. — И пропустить Вас я не могу, пожалуйста, Вам придется подождать. — Силахтар-ага, неужели ты правда думаешь, что слыша плачь той, кто помогла мне подержать на руках сына, я просто останусь стоять тут и ждать? — «Пусть с Айше мы враги, однако я в долгу у нее и не могу оставить в беде». — Товарищ правителя опустил глаза, стараясь не поддаваться на манипуляцию любимицы Повелителя, но та продолжала, и голос ее стал строже, не планируя, что ей откажут. Впрочем, как и всегда. — Пропусти меня, пожалуйста. Иначе пройду сама без твоего позволения. Хранитель покоев задумался, вглядываясь в султаншу: все-таки решил пропустить, однако прежде предупредил, что за все последствия ей придется нести ответственность самостоятельно. Афитаб не стала отпираться, и вошла в покои, где застала не самую приятную картину: главная Хасеки сидела на полу, на коленях, смотря снизу на Мурада, стоящего к ней боком и сцепившего руки за спиной. Когда вторая наложница вошла в покои, взор обоих обратился на нее, и албанка поспешила утереть слезы со щек, все еще находясь на прежнем месте. — Повелитель, госпожа. — Славянка поклонилась государю, не сводящего с нее взгляда: под его глазами залегли тени, а плечи были напряжены. — Мой султан, я прошу, умоляю выслушать меня! — Тебя я вовсе не ждал видеть здесь. — Заметил мужчина, не двигаясь с места. Он взглянул на притихшую и плачущую главную наложницу. — Айше и ты виновны в почти что преступлении: выкрасть наследника со дворца. Чем думали?! — Государь, во всем вина лежит лишь на мне, но и Вы тоже прекрасны, право: разлучить мать с собственным дитя. — Ты сама сделала это, не я рвался отправить мать наследника в Старый дворец, Афитаб. Русинка отведя взгляд, понимая, что Мурад прав, приблизилась к Айше, и сев с ней рядом на колени, по-дружески обняла, погладив по плечу и прошептав: — Я в долгу перед Вами, госпожа, и сделаю все возможное, чтобы Вы избежали наказания, обещаю. — Она кивнула, чтобы албанка встала с колен, и та повиновалась, будто провинившийся ребенок. Встала и поклонилась. — Повелитель, мой господин, позвольте настоящей виновнице отвечать пред Вами, Айше Султан вовсе не виновата и уверена, что дети ее ждут и переживают за мать. Падишах все же кивнул, после чего баш-кадын удалилась, оставив султана и мать младшего шехзаде наедине. Афитаб Джейдахан Султан приняла более удобное положение на коленях, расправив юбки платья и сложив руки на колени, посмотрела на Мурада Хана снизу вверх, но этот взгляд был настолько горд, что казалось, будто сама наложница находится сверху, а не снизу, и сидит не на полу, а на троне с увенчанной на голове короной. — Я не верю, что Айше по твоей просьбе привезла к тебе Махмуда, Афитаб. Не верю и точно это знаю — ты бы никогда не попросила сделать это. — Вы, как всегда правы, мой господин, но она мать, как и я. Окажись Айше Султан на моем месте, я бы поступила также. — «Не уверена, что поступила бы, как она, но об этом знать Повелителю и кому-либо еще не обязательно». — Сжальтесь, и я клянусь, что подобного более не произойдет. Поверьте мне, в последний раз. — Помнишь, что я говорил, в ночь, когда мы только познакомились? — На его губах появилась улыбка, и мужчина, проведя рукой по подбородку и губам девицы, взяв ее за руки, помог встать с пола. — Тебе сложно не поверить — ангельский лик все исправляет, сглаживает. — На губах наложницы расцвела ответная улыбка, и она зарылась в объятиях любимого, прячась от окружающего мира в надежном укрытии, крепких плечах и руках. Гюрхан поцеловал свою Джейдахан в шею, крепко прижимая к себе. — Я скучал. — Мне было плохо без вас — тебя и Махмуда. Я не могу передать словами, насколько трудно было быть там в заточении и понимать, что Вы не придете ко мне, я не увижу Вас и не услышу. О, а больший ужас смотреть на тех хатун, что живут там: они серыми тенями ходили мимо, будто неживые. Мурад, это настолько жестоко, лишать их жизни, ссылая туда. — Но таковы правила — многих из них выдадут замуж, они будут обеспечены жалованием и приданым. Нет нужды беспокоиться о них. — Султан и султанша присели на диван, все еще держась за руки. — А что на счет остальных? Что будет с ними? — Падишах молчал, не находя ответа. — Что если отпустить их на волю, дать возможность работать или, в конце концов, выдать замуж их всех? Я знаю, что просить о чем-то я не в праве после произошедшего, однако я желаю узнать причину, отчего нельзя сделать то, о чем я спрашивала. — На всех женщин, что там находится, не хватит казны, а есть те, чей возраст не подходит для замужества, некоторые чем-то провинились и не заслуживают тех благ, которые обещаны. К тому же, не мне решать их участь, а Валиде. — Ответил владыка, и о чем-то задумался, что явно не вызывало радости, и серьезно посмотрев на вторую Хасеки, молвил. — Есть еще вопрос, на который я хотел бы услышать правду, — славянка беспечно кивнула, открыто смотря на Хана Хазретлери, но услышав имя, недовольно закатила глаза. — Айтач. Кто-то под покровом ночи пробрался к ней в комнату и угрожал расправой — не подскажешь, кто бы это мог быть? — Если ты намекаешь на меня, мой господин, то меня даже в Топкапы не было до сегодняшнего дня, я не могла приказать это сделать. Однако добавлю то, что если она умрет — жалеть и плакать не стану. Султанша осталась во дворце, а во дворец Плача послали указ привести оттуда вещи госпожи сегодня же. И отобедав в компании правителя, ясноликая вернулась в свои покои, где со всей теплотой поприветствовала слуг, принимая из их рук маленького сына. Служанки рассказывали о буднях в гареме, сплетни, но с появлением Махпейкер Кёсем Султан все затихли, приветствуя могущественную. Мать султана, разумеется, была довольна и рада, что невестка вернулась, однако сказала, что в этот раз Хасеки повезло, а в следующий все может обернутся иначе. Ясноликой необходимо быть мудрее, хитрее и осмотрительнее. А после брюнетка удалилась, давая возможность Афитаб все обдумать и отдохнуть с дороги. Но с уходом властной свекрови, красна-девица вспомнила о словах Повелителя — кто-то покушался на жизнь его фаворитки, и это серьезно, глаза закрывать точно не станут, начнут искать виновного. Но если виновна не она сама, то кто? Айше Султан? Тут точно что-то не так, и ради своей же безопасности и уверенности, госпожа выстроила в ряд перед собой всех слуг, ожидая, пока они сосредоточатся на ее словах. — Пока меня не было, кто-то начал действовать — некто угрожал этой абхазской фаворитке, и честно признаться, меня приятно удивляет тот факт, что неприязнь к ней испытывает кто-то еще. — Говорила ясноликая, расхаживая взад-вперед, и остановившись в какой-то момент, продолжила. — В гареме ничто не бывает тайной — по крайней мере надолго таковой не является — меня интересует то, что вы слышали, возможно даже видели. Это крайне важно, ведь от этого зависят ваши жизни и то, смогу ли я защитить вас. — Обведя взглядом служанок, калфу и евнуха, встречаясь с их взглядами — задумчивыми, сосредоточенными или, казалось, бесчувственными — икинджи-кадын вздохнула. — Подумайте об этом, а после скажите, если что-то вспомните или узнаете. Пока что можете быть свободными. Разошли все, кроме…. Зеки-аги. Евнух остался стоять на месте, а его глаза холодно блестели, смотря на хозяйку. Первое время мужчина стоял недвижно, а после приблизился к девушке, кланяясь ей. Хасеки заподозрила неладное, однако решила подождать, что скажет ей слуга. — Госпожа, в произошедшем с Айтач-хатун виновен я. — Сухо признался ага, не смотря в глаза Афитаб Фарзин Султан. — Ч-что? Зеки, как ты мог…. Ах, Аллах, как ты мог действовать за моей спиной? Разве я давала приказ? — Нет. — Наложница шумно выдохнула, потирая переносицу. — Госпожа, я не смог смирится с несправедливостью: хатун предала свою госпожу, но сослали Вас в Старый дворец. — Попытался оправдаться ага. Славянская султанша задумалась: Зеки-ага, раз так поступил, перешел на ее сторону и вряд ли расскажет кому-то. Но что, если это все игра? Обычная ложь, дабы подставить ее и навсегда вышвырнуть из резиденции куда подальше, нежели Старый дворец. Необходимо все хорошенько обдумать, и посмотрев на ага, Афитаб молвила: — Пока ничего не предпринимай, без моего ведома ни шагу, ты будешь нем, как рыба. Мне необходимо подумать, а тебе залечь на дно и не высовываться, дабы не вызвать подозрений — покушение на фаворитку Повелителя так просто не оставят. — Зеки кивнул, глубоко и покорно поклонившись. — Займись делами, скоро мои вещи привезут. Время шло, день за днем проходили однотонно и ничуть не отличаясь один от другого. Гевхерхан Султан вместе с сыном и мужем, Топалом-пашой, вернулись к себе во дворец, отчего любимая канареечка правителя заскучала еще больше, особенно находясь в ожидании ответов на свои письма государственных деятелей. Не забывала она и об Зеки-аге и о том, что он предпринял без ее ведома — она не ругала, не кричала, «кормя» холодным молчанием, дабы проверить его. Но евнух вел себя, как ни в чем небывало, прислуживая и выполняя приказы, как м прежде. Вскоре ожидание госпожи оправдалось: она получила первую записку, гласящую, что чиновник будет ожидать ее в саду у решетчатого окна — им оказался никто иной, как Халиль-паша, визирь. Поскольку армянин занимал высокую должность и находился в столице, ему было скорее всего встретиться с ясноликой. И девушка, не зная, чего ожидать, с надеждой ранним утром собралась и отправилась в назначенное место, где ее уже ждали. Афитаб в насыщенно голубом оттенке платье с нашивками в зоне декольте и меховой накидкой на плечах следовала по коридору вместе с Зеки-агой и Гание-хатун. Она подготовила себя к любому ответу Халиля — коли он согласиться, отлично, а коли нет — ну что ж, нет так нет, ничего не поделаешь. У нее останется еще Абаза Мехмед-паша и Ахизаде. Подойдя к окну, она увидела стоящего визиря — мужчина был в возрасте, однако держался прямо и далеко не был немощным, про таких можно сказать «в полном рассвете сил». Руки его были важно заложены за спину, а лицо смотрело в сторону дворцового парка, в ожидании второй наложницы Повелителя и матери младшего наследника. — Великий визирь Халиль-паша. — Обозначила свое присутствие Афитаб Фарзин, остановившись и наблюдая за тем, как государственный деятель оборачивается лицом и почтительно кланяется — как-никак, а она является второй Хасеки, любимой султаном Мурадом, и он обязан держаться с ней уважительно. — Афитаб Султан, приветствую. — Сказал мужчина, приблизившись к окну. — Я порядком был удивлен Вашим письмом и тщательно обдумал его, посему задержался с ответом. — Вы человек серьезный, это сразу видно — как только я пришла, Вы тут же к делу перешли. — Заметила славянка, позволив себе немного улыбнутся. — Что же Вы решили? — Паша молчал, будто бы в последний раз взвешивая окончательный ответ, пока канарейка падишаха терпеливо ждала, понимая важность поставленного вопроса. — На меня и мою поддержку Вы можете рассчитывать, госпожа. Но имейте в виду, что против Кесем Султан и Повелителя — никогда не пойду. — Упаси Аллах, Халиль-паша — об этом можешь даже не думать, уверяю. — Заверила молодая женщина, и в ее душе засветило солнце: у нее появился чиновник, который будет частично верен ей и сможет помочь. Однако радоваться было еще рано. — Визирь также может быть уверен в том, что не пожалеет о принятом решении. Надеюсь на хорошее сотрудничество. — Взаимно, султанша. Теперь же мне пора, государственные дела не станут ждать. Так они распрощались, отправляясь по своим делам и обдумывая свои дальнейшие шаги и планы, не забывая и о своих собственных насущных проблемах. Визиря напрягало состояние страны — все шло не так гладко, и к тому же Мурад Хан со временем становиться все более и более решительным, стараясь оградить от государства свою Валиде и себя от ее советов и контроля. А вот для Афитаб гештальтом оставалась гезде Айтач-хатун, впрочем, небольшой козырь в ее рукаве уже имелся, и оставалось лишь отдать приказ, что она и сделала этим же вечером. — Зеки-ага, — за окном стоял бледный вечер, а пламя свечей освещало опочивальню матери наследника. — Я позволяю тебе действовать. — Евнух лишь удивленно поднял умные глаза на свою хозяйку. — Сделай все, чтобы стереть Айтач с лица Земли. Будь осторожен и ни в коем случае не убивай ее — заставь страдать, играй с ее страхом, как кот с крысой, сделай так, чтобы она боялась сомкнуть глаза, чтобы ночь стала ее самым страшным кошмаром. Сумеешь? — Не закончу, пока не добьюсь поставленной Вами цели, султанша. Теперь уж ага сделает все, как надо — в голове есть некоторые мысли, которых одалиске стоит страшиться. Главное не попасться и делать все предельно аккуратно, дабы не оставлять следов. Иншалла его госпожа получит желаемое. Но только Зеки все не мог понять, почему он делает это для славянки. Он был приставлен к ней простым слугой, дабы исполнять данные поручения и вовсе не планировал ставить на кон свою жизнь, ведь если его раскроют, Афитаб Султан вряд ли заступиться за него. Хотя кто знает, кто знает. В прошлом она оставалась даже с больной служанкой на оспу, чуть не умерев самостоятельно от этой же страшной болезни. Что ж, время покажет — компромат на госпожу есть и у него. Если Зеки пойдет ко дну, то и наложница тоже вслед за ним отправиться. Сегодня действовать пока было рано, необходим день, дабы все подготовить, а пока он из тени будет наблюдать за своей жертвой. Он станет безмолвным наблюдателем, пока все не будет готово. Веревки, хлороформ, мысль и скрывающая лицо одежда — имеются. Осталось лишь два необходимых компонента: карета и Айтач.*** Комната гезде Айтач-хатун. ***
Фаворитка Повелителя вернулась в свою комнату с кухни, взяв оттуда кувшин с водой и стакан. По ночам ей бывает сухо во рту, поэтому абхазка всегда берет себе воду, дабы утолить жажду. Гезде потушила свечи и подойдя к кровати в полной темноте, опустилась на мягкий матрас, выдыхая: султан Мурад расследовал дело ее нападения, однако ничего не было найдено, а с приездом Афитаб вероятность того, что поиски продолжаться были крайне малы. Впрочем, больше не было подобных инцидентов, возможно, и спать спокойно можно? С этими мыслями Айтач легла в постель, укрывшись одеялом и смотря в потолок. Сон постигал ее медленно и уверенно, пока…. Шаги. Шаги долой прогнали сон, еле уловимый скрип входной двери, чей-то темный бесформенный силуэт. Неужели опять? Гордая абхазка не могла сдвинуться с места, пока неизвестная фигура приближалась все ближе. Вот она остановилась у ее кровати прямо над одалиской, и когда та наконец обрела голос, хотела закричать и позвать на помощь, уже оказалось поздно: ее рот и нос зажали мокрой тряпкой с неприятным запахом, но менее резким, чем был в прошлый раз. Айтач вновь пыталась вырываться, но силы покидали ее с той же скоростью, что и в предыдущий раз, пока тяжелые веки полностью не закрылись. Зеки-ага, убедившись, что одалиска отключилась, убрал тряпку и засунул ее в карман, после чего терпеливо и спокойно укутал красавицу-наложницу в ее же покрывало, перевязав ее еще и веревкой для прочности. Также аккуратно, будто он несет фарфоровую вазу, он взвалил тело несчастной себе на плече, и озираясь по сторонам, бесшумно двинулся гаремом к выходу, следя за тем, дабы его никто не увидел и не услышал. Он следовал к скромной карете, стоящей за пределами дворца со стороны выхода для слуг и людей, приносивших продовольствие на кухню гарема. Посадив связанную Айтач в экипаж, евнух занял место кучера и натянув поводья, повел лошадь подальше от Топкапы по лесным тропам, ведущим…. Ведущим к отвесной скале, внизу которой бились волны Босфора о камни. Упав с такой высоты, никто не выживает, разбиваясь насмерть и растворяясь в морской пучине, как русалка, превращающаяся в пену. Уже идя по земле и неся на плече одалиску, ага почувствовал, что она начинает просыпаться. «Прекрасно, не придется долго ждать», — подумал он, сбрасывая ношу со своего плеча на землю, как мешок с картошкой. Айтач-хатун не сразу поняла, где находиться, но отчетливо слышала звуки ночи и как вода бьется где-то неподалеку. — «Неужели я сейчас умру? Меня выбросят в Босфор». — Мелькнула первая мысль у абхазки, когда она оклемалась и начала пытаться выбраться из сдерживающих ее веревок и ткани. Нужно было что-то предпринять, спасти свою жизнь, она не умрет просто так. — Эй! Отпусти меня! Кто приказал тебе убить меня?! — Молчание в ответ. Фигура незнакомца стояла не двигаясь, смотря на тщетные попытки жертвы выбраться на волю. — Это Афитаб Султан приказала сделать, не так ли?! Ха-ха, да это она — я точно знаю! — То же молчание, которое действовало на нервы наложнице-фаворитке и в прошлом служанке. — Повелитель так просто не оставит мою смерть…! Что вы делаете?! Бедняжку стали катить по холодной земле ближе к отвесной скале, и самое страшное, что обрыв приближался, а все тело застыло от страха. Гордая представительница Абхазии только и могла кричать, а когда она оказалась в пяти дюймах от финальной точки, то даже не могла сказать ничего, насколько это было жутко. Двигаться было нельзя, иначе она соскользнет вниз и умрет, молить о пощаде — все, что ей оставалось. На лбу выступил холодный пот, когда похититель присел возле нее на корточки — лица разглядеть не удавалось, даже глаз не было видно из-за мглы. Айтач горько заплакала, и по ее грязному лицу крупными каплями стекали слезы, пока в горле стоял ком. — Тебе не спастись, неверная — плачь сколько хош. Ты виновна. — В чем же моя вина? Прости… — Аллах простит. Моя же задача организовать вашу встречу. Сердце билось, как у кролика в момент, когда его берут на руки. Этот стук болью отдавался в висках, пока она не потеряла сознание и очутилась в блаженном небытие. Зеки закатил глаза и вздохнул — как же быстро эта женщина отключилась, а он и не сделал особо ничего, но сколь недолго она героически держалась. Служитель гарема вернулся во дворец и придал своей жертве ее первоначальный вид. Все признаки ночного происшествия были удалены, улики уничтожены и на утро Айтач должна думать, что все это ей просто на просто приснилось, ведь никаких увечий, кроме, возможно, небольшого синяка, нет. Зеки знал, что его хозяйка уже отдыхает, не решился потревожить ее сон, поэтому без лишнего шума вернулся в свою комнату, припрятав все вещи в тайник в полу и лег спать, дабы завтра, как ни в чем не бывало, вернутся к своим привычным обязательствам.***
С пробуждением, абхазка чувствовала себя неважно — тело ломило, а голова раскалывалась. Она еле-еле приподнялась на руках, озираясь вокруг: она лежала в своей комнате на кровати, из окна светил луч весеннего солнца, а все вещи лежали на своих местах. Айтач посмотрела на свое одеяло: чистое, ни одного пятнышка или намека на ночной кошмар и ее преследователя. «Мне все это приснилось? Не-е-т, это была явь». — Не дожидаясь двух своих служанок, что спали вместе со всеми джарийе внизу, гезде-хатун подошла к шкафу, облачаясь в оранжевого оттенка платье с полупрозрачными длинными рукавами, убирая волосы в полураспущенную прическу. И пока она переодевалась, то убедилась в том, что ночью она и правда не спала, с ней это и правда случилось — синяк красовался на ее боку. Совсем не большой, но заметный. — «К кому я могу обратиться за помощью? Ни к кому, не на кого надеяться. Гевхерхан Султан уехала и не станет идти против подруги, Атике Султан презирает всех рабынь, считая их простым товаром, коим мы и являемся. Валиде Султан мало обращает внимание на стычки одалисок, устремляя свой взор на государственные дела». — В груди защемило, а во рту появилась сухость. Прикрыв глаза и уравновешивая дыхание, абхазка осушила стакан с водой, а услышав шаги за спиной, вновь вспомнила прошедшую ночь. Застыв, точно вкопанная, «коронованная Луной» притаилась, вслушиваясь в звуки за дверью. Но тут в комнате для фавориток появились две ее прислужницы, кланяясь — темноволосая девушка облегченно выдохнула. — Передайте на кухню — пусть подают мне завтрак, а после я скажу, что сделаете дальше. Свободны. — Приказала одалиска, спускаясь в ташлык и скрываясь за дверью гарема, направляясь в покои второй матери наследного принца, совсем не ждавшей ее увидеть. Любимица Повелителя сидела на тахте, поздно завтракая. Махмуд был у кормилицы, недавно из покоев вышла швея, получившая заказы на наряды к весеннему сезону как для госпожи, так и для ее маленького наследника. А евнух доложил ей о начале своих действий — все было просто прекрасно, и шло как по маслу. Неужели наступили светлые времена, когда черная полоса сменилась на белую. Очень хотелось верить в это. Однако утреннюю идиллию прервал приход запыхавшийся соперницы. — Я никогда не подумала бы, чтобы такая как ты осмелилась на это. — Заговорила Айтач без приветствий и поклонов в ножки. — Но тебе меня не испугать, не тягаться тебе со мною. — О чем ты толкуешь? Не понимаю. — Совершенно спокойно ответила славянка, попивая горький кофе и заедая его ореховым лукумом, не глядя на нежданную гостью. — О, ты все прекрасно поняла, Афитаб. Это ты все подстроила, и я чуть не погибла — но Повелитель непременно узнает о произошедшем. — Начнем с того, что для тебя я госпожа — Хасеки Афитаб Султан, мать наследника, а ты всего лишь гезде-хатун. Рабыней была, рабыней и останешься. — Наконец, посмотрела ясноликая в сторону «коронованной Луной». — Убирайся, и не смей обвинять меня в чем-либо без доказательств. Стража! — Двери тут же открылись, и в покоях показалось двое евнухов в серых одеждах и тюрбане. — Доказательство у меня есть, — наложница ткнула пальцев в себе бок, где под слоем одежды красовался синяк, хитро ухмыльнувшись. — И султан непременно увидит его. Ушла Айтач также быстро, как и появилась. Афитаб нахмурилась: ее настроение несколько омрачилось, и пропало бы вообще, если бы не тот факт, что совсем скоро этой гордячки не станет. Зеки все сделает, а она все закончит. Повелитель лично сошлет ее куда-нибудь, и для Айтач станет это решающим ударом. Что ее еще огорчало, так это ответ Ахизаде, и он не был положительным. Мужчина сказал, что передавать письмо Кесем Султан не станет, и уничтожит его, ведь всем известно, что могущественная Валиде делает с теми, кто может создать хоть малейшую опасность ей, ее детям и власти. Так тому и быть — что не делается, все к лучшему. Теперь оставался Абаза Мехмед-паша, но он пока молчал, что напрягало не меньше. Айтач-хатун не собиралась отступать и оставлять все на произвол судьбы. Красавица-фаворитка тут же решила обратиться к одной женщине, практикующей заговоры. И сама в город она не сунется — мало ли, что может случиться за пределами дворца Топкапы — к ней отправиться и тайно приведет ее служанка. Первый раз Афитаб не умерла, второго раза ей не избежать. Умут-хатун стала «жертвой», которой было необходимо проникнуть за стены султанской резиденции и отправиться в город, привести оттуда ведьму и заранее отдать ей мешочек с некоторой суммой акче. Джарийе было боязно, но что ей оставалось делать, ведь лучше выйти в город, чем перечить своей хозяйке. Ведающая оказалась не такой страшной и старой, как казалось рабыне — она была женщиной средних лет с не отталкивающей внешностью, но довольно упертой и недоверчивой, словом, подозрительной. — Свяжусь с наложницей султана, и что потом — убьют, как нежелательную свидетельницу. — Говорила она, искоса смотря на пришедшую. — Не желаю я со дворцом связываться. Умут-хатун все-таки удалось уговорить Хазан-ханым помочь — а как, одному Аллаху известно. Но женщина сказала, что в сам дворец в жизни не зайдет, и порога не переступит, да встретятся они в саду или в каком другом укромном месте. На том и порешив, служанка гезде-хатун возвратилась восвояси, доложив, что колдунья придет следующим днем ранним утром, и будет ожидать фаворитку в парке. Этой ночью Айтач не могла уснуть — и не только из-за того, что переживала из-за прихода ведьмы — а из-за того, что боялась повторения происшествия прошлой ночи. Но ночное время выдалось спокойным, и она зря навострила уши и не спала. На утро она видела в зеркале бледную кожу и темные полукруги под глазами. Но времени на прихорашивание не было, поэтому она в полном одиночестве вышла в сад, где увидела невысокую женщину с пышными формами и красным платком, повязанным в темных волосах. — Айтач-хатун — это Вы? — Спросила женщина, оглядывая фаворитку Повелителя. — Я, ханым. — Кивнула в ответ абхазка. — Что-то Вы для наложницы нашего падишаха жалко выглядите. Впрочем, это дело не мое. — Достаточно резко сказала Хазан: никогда не хотела вмешиваться как-либо с дворцом и этими интригами меж женщинами султана. Не одна знахарка до нее оказывалась крайней и исчезала, будто и не было вовсе, историй было немало на сей счет. — Что от меня требуется? — Заговори это украшение. — Темноволосая фаворитка протянула небольшой кулончик, и Хазан-ханым приняла украшение, рассматривая его. — Получится? — Смотря на что. — На болезни, мучения. Можно и на смерть. — На смерть заговаривать не стану — иначе и мне мучатся долго в руках Всевышнего. Да и заговаривать украшения не так просто и мало действенно. — Что тогда можете предложить? — С нетерпением спросила Айтач. — И когда все будет готово? Мне нужно как можно скорее. — Тихо-тихо, благодари Аллаха, что я вообще согласилась прийти в это кровавое место. — Шикнула на наложницу ханым. — Я заговорю травы, положу их в небольшой мешочек и готово будет. Достаточно, чтобы эти травы лежали в месте, где чаще всего бывает человек, что становится жертвой. — Кровать подойдет? — Вполне. Все будет готово в любой срок, но и стоить по-разному будет. Семьдесят пять акче — и завтра передам через служанку твою. Сумма, сказанная ведьмой, была не мала, но и цель стоила не меньше. Коронованная Луной сказала, что деньги передаст служанкой, которая завтра придет забрать заговоренный мешочек, поскольку при ней в данный момент нет денег, они все в ее комнате, а выходи она часто в одно время будет странным. Хазан была недовольна, но согласилась, поторапливаясь вернуться в город, в свое убежище, дабы как можно скорее выполнить заказ. Ох уж эти пернатые пташки в золотой клетке — точно злые гиены убивают друг друга ради добычи. На все готовы пойти, лишь бы избавиться от соперницы. Мешочек оказался и правда небольшим, колдунья сделала все быстро, получив хорошую плату за свои труды. И вновь Умут-хатун оказалась крайней. Ей было необходимо пробраться в покои второй Хасеки и подложить заговор ей под голову. Но как же это сделать, когда в опочивальне любимицы падишаха крутятся слуги, а у дверей стояли стражники. «Нужно узнать, когда меняют спальное белье и тогда я смогу зайти и сделать все, что мне нужно». — Подумала Умут-хатун, идя по коридору. — «Но если еще не время, Айтач-хатун ждать не станет и с меня снимет кожу, все нужно делать самой». Афитаб Султан сидела на диване перед круглым столиком, на котором были разложены шахматы. Черных шахмат было больше белых, и за первые отвечал шехзаде Касым. Брат султана предложил невестке сыграть пару партий, сославшись на то, что он давно не практиковался, а кроме наложницы брата-Повелителя играть ему было не с кем. Да к тому же, вести диалог с интересными людьми всегда интересно и познавательно. — Шах и мат, Афитаб Султан. — Произнес Касым, переставляя свою фигуру на две клетки вперед, полностью окружая и отрезая пути для отступления. — Вы вновь обыграли меня, шехзаде. — Мрачно улыбнулась славянка, принимая поражение. — Поздравляю. — Еще партию? — Собирая шахматы на доску в их места, но с отрицательным кивком собеседницы, стал собирать все фигуры обратно в коробку, а собрав, медленно откинулся на спинку дивана. — Не огорчайтесь, что не выходит все и сразу, необходима практика. — Для меня стало честью стать для шехзаде соперником в игре, как и провести время, так что я не огорчена. — «Почему шехзаде Касым вечно ходит где-то рядом со мной? То библиотека, то эти игры в шахматы, даже в коридоре стали частенько встречаться — уже совсем не походит на простые совпадения». — Останетесь на обед? — «Подумаю об этом непременно, как разберусь с Айтач и посмотрим, что можно будет сделать». — Буду рад, если еще не наскучила моя компания. — В темных глазах наследника заблестели радостные огоньки, чего нельзя было не заметить. Даже во время обеда он распевался соловьем, цитируя своих любимых авторов, рассказывая о каких-то своих несбывшихся мечтах и о том, что ему впервые так спокойно и комфортно с кем-то говорить во дворце Топкапы. — Пусть этот дворец мой дом, однако никто не отменял того факта, что расслабляться представителям династии Османов нельзя даже с самыми близкими. — Говорил темноволосый парень. И слава Аллаху шехзаде вскоре покинул покои славянской наложницы, и ей удалось наконец выдохнуть и прийти в себя после его здесь времяпрепровождения. Не то чтобы брат султана был ей неприятен, однако что-то в нем заставляло Фарзин беспокоится. Возможно потому, что он один из главных претендентов на престол? Сначала Баязид, потом Касым, следом Ибрагим, и только потом сыновья нынешнего властелина, среди которых ее сын остается последним. Именно у Махмуда меньше всего вероятность выжить, уже не говоря, чтобы стать падишахом. Дурные и черные мысли стали закрадываться в красивую головку султанши, которые рано или поздно появились бы в любом случае: чтобы ее ребенок имел больше шансов выжить, необходимо избавиться от всех угроз, которые стоят у него на пути. Даже если эта угроза исходит от его родственников. Но никто не пойдет против сыновей Кесем и ее пасынка, а значит, она сама должна все устроить, никому не говоря. Иншалла Мурад Хан не узнает о ее мыслях и планах, иншалла простит за них ее и Аллах Всемогущий. С наступлением вечера после неплотного ужина — фрукты и айран — русинка легла в новую, чистую постель. Мягкие перины и шелковая простынь мягко приняли девушку в свои объятия, а менее жаркое одеяло окутало ее тело. Постельное белье приятно пахло мылом, а подушки были мягче, чем обычно, поскольку их выбили и немного выставили на лучи солнца. И все бы ничего — сон пришел к Афитаб довольно быстро, забирая в свои владения — если бы не какая-то неприятная слабость, накатившая на нее ранним утром. Было трудно подняться, ноги подкашивались, а голова казалась ватной — даже крепкий кофе и плотный завтрак не помогли, лишь раздраконивая своей тяжестью проснувшуюся госпожу. Все ходили точно по струнке, стараясь не навлечь на себя гнев хозяйки. — Помягче, Гание, голова раскалывается, — попросила, поморщившись Афитаб. Ее виски массировала служанка, нанеся на пальцы масло. — Конечно, султанша, простите. — Кивнула девушка. — Мави-калфа, что там в гареме? — Поинтересовалась славянка, прикрывая веки. — Все, как обычно, моя госпожа — девушки учатся, сплетничают. Айтач-хатун ходит то с гордо поднятой головой, то с синими кругами под глазами, Хаджи-ага рыщет, и Лалезар-калфа тоже — следят за фавориткой, чтобы с ней ничего не приключилось. И еще кое-что, — заметила калфа, переминаясь с ноги на ногу. — Было решено евнуха поставить у ее дверей, а в комнате поселить одну из девушек, поскольку гезде утверждает, что на нее почти каждую ночь совершают покушения. Но никаких тому доказательств не было найдено, лекари утверждают, что это могут быть и правда обычные кошмары. — Зеки-ага, где он? — Его Хаджи-ага позвал, допрашивает — о Вас интересуется, допрашивал и евнуха Айше Султан. «Необходимо обождать, но так просто оставлять ее отдыхать», — ей что-то дают? Успокоительное, может, снотворное. — Не могу знать, султанша, но у лекарки могу поинтересоваться. — Отрицательно покачала головой женщина. — Хотя не думаю, что она не доложит Валиде Султан или Хаджи. — Заплати за молчание, разузнай. — Что мне делать после? — Пусть добавит что-нибудь, что вызовет обратный эффект, или скажет увеличить дозу, дабы ее состояние ухудшилось. Придумай и действуй на свое усмотрение, и молчи главное, не упоминай имен. Мави сделала все, как ей приказали. Для хорошего сна Айтач давали снотворное с минимальной дозой, чтобы не причинить вреда ее здоровью, но с последним приходом лекарка внезапно изменила свое решение и велела одалиске выпивать больше обычного лекарства, мол, так будет лучше для нее и ее сна. Абхазка беспрекословно подчинилась, а узнав о том, что заговоренный мешочек начал действовать в полную силу и уже вечером, когда силы Афитаб оказались на пределе, она потеряла сознание. Султанша находилась в бреду, поднялся жар, и лекари были обеспокоены, не зная, чем вызвано воспаление, поэтому старались лишь убрать последствие болезни. Шехзаде Касым наведался к невестке в покои, пока она лежала в постели, с трудом дыша и наблюдаемая лекаркой. Женщина отдавала приказания, а служанки все их выполняли — принесли таз с водой, тряпки, дабы обмакивать лоб и протирать сухие губы. — Возможно простудилась, шехзаде — все-таки наступила весна, а в это время года болеют чаще, чем в остальные. — Ответила женщина на вопрос брата Повелителя о состоянии матери шехзаде Махмуда. — Иншалла, госпожа скоро поправится — я побуду с ней, пока температура не спадет. — Позаботься о ней, хатун — Афитаб Султан дорога нашему Повелителю и династии в целом. — Лекарка кивнула, вновь устремив взгляд на приболевшую. Касым же стоял неподвижно, смотря на девушку, чьи волосы у лба намокли от выделяющегося пота, как за своей спиной он услышал скрип входной двери, а повернувшись, увидел на входе брата-султана. Мурад удивленно и серьезно смотрел на младшего брата, отнюдь не ожидая увидеть его в покоях своей возлюбленной икинджи-кадын. Темноволосый парень почтительно поклонился, отойдя в сторону. — Повелитель, — поприветствовал он падишаха, сопровождаемый взглядом его пронзительных зеленых глаз. — Касым, что ты тут делаешь? — Разнесся голос Мурада Хана по покоям. Шехзаде сглотнул: ему было запрещено появляться наедине с женщиной, что принадлежит султану. Да, они были в одних покоях, играли в шахматы, но на этот раз она находится в постели в одной спальной рубашке, и были видны открытые участки кожи, ее тела. — Прошу прощения, брат-Повелитель, как только я узнал, что Хасеки Афитаб Султан слегла в постель, то забеспокоился и решил, что моим долгом будет поинтересоваться об ее здоровье. — Ответил младший шехзаде, склоняя голову. — Хорошо. Возвращайся в свои покои, уже поздно. — Кивнул правитель, направляясь к постели ясноликой, и садясь рядом с ней. — Что с ней? — Темноволосый сын султана вышел, за дверью увидев, как его старший брат касается рукой ко лбу и подбородку славянки, и ему впервые захотелось быть султаном, быть на месте брата — иметь все, что есть у него: власть, гарем, внимание матери, не боятся того, что могут в любой момент посреди ночи явиться палачи… Отмахнув из головы эти мысли, он вернулся к себе. Неправильно это, ведь они братья. Мурад любит их, а они любят его, значит нужно беречь и уважать их семейные отношения. — Я предполагаю, что это простуда, Повелитель, не думаю, что что-то серьезное. — Покорно ответила лекарка, Кара-хатун. Падишах трети мира погладил рукой бледный подбородок Афитаб, после чего накрыл ее руку своей — горячая. Девушка слабо приоткрыла веки, и увидев, что рядом с ней сидит Хан Хазретлери, расплылась в улыбке, которую только могла выдавить из себя в подобном состоянии. — Мурад, ты пришел, — тихим голосом произнесла она, приветливым взглядом смотря на него. Мужчина улыбнулся в ответ, и его брови стали домиком. — Я так рада тебя видеть. Но вот в который раз встречаю тебя, лежа в постели. — Моя госпожа, Афитаб, ты выглядишь уставшей, но все по-прежнему прекрасна, ничего не изменится. Что я могу сделать, чтобы ты почувствовала себя лучше? Проси все, что пожелаешь. — Произнес мужчина, но девушка не успела ответить, как она поднесла руку ко рту, приподнимаясь — к горлу подкатила тошнота. — Скорее таз! — Служанки тут же подставили к госпоже миску, и ее стошнило. Мурад Хан придерживал русые волосы, второй рукой поглаживая по спине, пока приступ рвоты не закончился, и госпожа не легла на подушку, вытирая рот тряпкой, отдавая ее прислужницам. На глазах выступили слезы усталости и стыда. — Почему я такая слабая?.. Заболеваю так легко и быстро, я так устала…. Я хочу спать, и голова болит. — Она захныкала, точно ребенок. — Это не нормально, Кара-хатун. — Произнес султан, вставая с постели. — С моего прихода ей стало хуже, она горит вся. — Повелитель, я… Температура повышается, я не знаю, почему лекарства не помогли, но если все продолжится в том же духе, один Аллах ведает, сможет ли госпожа выдержать. — Осторожно произнесла женщина. — Как…. Как сбить температуру? — Ох, как бы не сделать хуже — Хасеки необходимо погрузить в воду, не слишком холодную, но ни в коем случае не теплую и некоторое время она должна побыть в ней, пока температура немного не спадет, тогда я…. — Не успела она закончить, как султан Хан двинулся к постели наложницы, попутно приказывая набрать ванну воды. Он раскрыл ясноликую и обвив ее рукой свою шею, поднял на руки, чувствуя горячее тело — в его руках она дрожала от холода, прижавшись головой к плечу, пытаясь держать руку на его шее. Повелитель направился в хамам, где Бешуш вместе с Гание набирали воду, в которую после и погрузили славянку. Прохладная вода окутала тело, ночная рубашка полностью прилипла к коже, обрисовывая каждый изгиб и выпуклость. Некоторое время мать младшего наследника лежала обездвижено, положив голову на твердую стенку ванны, будто мертвая — ее глаза опухли, губы потрескались, а щеки горели — однако ей стало куда лучше. Падишах все это время сидел рядом, измеряя рукой температуру — все еще высокая, но теперь уже не критическая, так что казалось, можно было возвращать славянку в постель. Одалиску укутали в полотенце, после чего вернули в покои и заставили выпить три стакана крепкого чая, не смотря на все ее пробы сопротивляться — выпила она и еще какое-то терпкое на вкус лекарство, от которого она передернулась, со временем задремав и сквозь сон слыша приглушенные голоса тех, кто сейчас был в ее опочивальне. К утру жар ушел, будто не было его и вовсе, оставив после себя лишь призрачные воспоминания прошедшей ночи и слабость на пару с отсутствием аппетита. Ясноликая лежала в постели в ослабленном состоянии, молчаливо смотря в потолок: мысли путались, а в глазах расплывались силуэты, если надолго задерживать взгляд на чем-то дальнем. В покоях кроме нее самой пока никого не было: лекарка ненадолго удалилась отдохнуть, а заодно и приготовить еще лекарства, служанки получали от нее указания по поводу ухода, а Махмуда на время перенесли в комнату Валиде Кёсем Султан, где ему будет безопаснее и спокойнее. Заодно и бабушка немного дольше побудет рядом с младшим внуком. До слуха донесся скрип двери и стук каблучков, и Афитаб увидела Айтач. Она в темно-бардовом платье приблизилась к ее постели, а султанша даже не смогла найти в себе силы приподняться, продолжив лежать на месте. Абхазская красавица наклонилась к сопернице, криво и иронично усмехнувшись. — Плохо, да? Головка небось болит, тело ноет в слабости, да? Ха-ха, — она издала истерический смешок. — Как забавно. Все молчишь — сказать нечего? — Кошка ты драная, пришла точно падальщик, учуяв запах крови, но рановато ты собиралась отпевать мою смерть. — Выдавила из себя русоволосая, взглядом изучив бледное лицо бывшей подруги. — Я знаю, что тебя тревожит, хорошо знаю — вон, кожа какая страшная, а синяки под глазами. Небось жуть пробирается под кожу. Иншалла тот, кто тебя мучает одержит победу, о, я молится буду об этом. — Врешь! Это ты виновата в том состоянии, в котором я сейчас нахожусь! — Выкрикнула Айтач, и ее рука потянулась к тонкой и длинной шее, сверля ее, расширив глаза. — А ведь ты настолько слаба сейчас, что я могла бы тебя прямо тут придушить и все подумают, будто ты отправилась в мир иной по вине болезни. На меня никто и не подумает — однако сейчас я этого делать не стану, помучайся еще перед смертью. — Безумная! Вон отсюда. — Как жаль, что до твоего шехзаде не добраться, иначе на одного в династии меньше стало бы. — Пошла прочь, мерзкая тварь! Рассмеявшись от бессилия второй Хасеки, Айтач-хатун вышла из ее покоев, скрывшись за деревянной резной дверью. Афитаб подумала о своем маленьком сыне: он в большей опасности, пока эта мерзавка жива. Фаворитка потихоньку начинала сходить с ума, судя по глазам и ее нервным смешкам — полным сумасшествием это назвать нельзя, но его признаками определенно, и если она сумеет навредить шехзаде прежде чем Зеки добьется своей цели…. Сердце замерло: что, если свекровь не сможет защитить своего внука? Гезде отлично удалось запугать молодую мать смертью ее единственного ребенка, и даже если слова были выброшены на ветер, свою лепту они внесли. Но если рассуждать здраво, то Кесем Султан сможет защитить Махмуда, и во всем дворце нет такого места, где бы наследник был в безопасности, кроме покоев и глаз великой свекрови. От нервов ее вновь стошнило, и во рту она чувствовала неприятный привкус желудочных соков. Постель пришлось менять, а госпожу отмывать в хамаме, который велели сильно не протапливать, дабы не причинить госпоже большего вреда. Однако то, что нашли в постели почти под самой подушкой султанской любимицы не стало большим удивлением, но не мало потрясло и напугало. Пазл сложился. Загадочная болезнь, приход Айтач и этот маленький, неприметный мешочек. — Да пошлет Аллах этой мерзавке больше мучений, которые я пережила, — обессилено проклинала Афитаб наложницу-фаворитку, пока смотрела на черный огонь с под заговоренного предмета. — Пусть вдвойне ей все вернется, иншалла. — Аминь, султана. — Кивнул Зеки, смотря в пол. — «Как я пропустил это? Как допустил? Ума не приложу, когда Айтач успела с ведьмой договориться, а возможно, сама наложила порчу, Бог его знает». — Евнух приоткрыл окно, дабы проветрить опочивальню своей хозяйки, впуская свежий воздух с улицы. — Зеки, — окликнула девушка слугу, когда тот отошел от окна. — Заканчивай с ней поскорее, пока она ничего хуже не придумала. И подайте мне воды, — отдавала приказания госпожа одно за другим. На какое-то время она замолчала, утолив жажду и смотря на входные двери, о чем-то размышляла, пока вновь не бросила взгляд на Мави-калфу. — Я должна сходить к Кесем Султан, у нее мой сын, и я хочу повидаться с ними. — Но госпожа, Вы больны, и лекарша велела соблюдать Вам постельный режим. — Я иду к сыну, Мави, и ты меня не сдержишь. — Сказала она, раскрываясь и собирая все силы, приподнимаясь с постели. — Ну же, помоги мне встать и переодеться. Уже через полчаса госпожа под руку с калфой шла по коридору в неброском, но насыщенном темно-малиновом платье с длинными рукавами и треугольным вырезом, украшенном до самого низа затейливыми завитками-узорами темно-золотистого оттенка. Короны на ее голове не было, лишь закрепленная волосах вуаль, а на ушах покачивались длинные с особым изяществом, серьги. Хаджи-ага повстречался им на пути всего в нескольких шагах от дверей в покои могущественной Валиде-регента. Верный многие года евнух луноликой султанши легко поклонился, преграждая путь женщинам. — Хаджи-ага, Валиде Султан занята? Я хотела бы увидеться с ней и шехзаде Махмудом. — Валиде занята всегда, Афитаб Султан, но думаю сейчас она сможет принять Вас. Прошу за мной. — Ответил ага, проводя младшую невестку и ее калфу к первой женщине страны, и открыв двери, объявил ее приход Кесем Султан, получая позволение войти. Брюнетка сидела на своем обыкновенном месте — на диване, рядом с которым располагался круглый столик с первыми необходимыми предметами для работы — а неподалеку от нее, где сидела одна из ее служанок, размещалась кроватка, в который, очевидно, лежал ее маленький внук. Подняв глаза на пришедшую невестку, Махпейкер кивнула, позволяя ей приблизиться к ней. — Валиде, Вы словно солнце во дворце, доброго Вам дня и иншалла, здравия. — Афитаб, как могла, поклонилась свекрови, приближаясь к ней с помощью Мави-калфы, присев на диване, куда ей указали. — Я была бы рада видеть тебя, Афитаб, если бы не твое состояние — Кара-хатун мне говорила, что ты должна соблюдать постельный режим и принимать все лекарства тебе приписанные. — Сделала замечание женщина, смотря на славянскую невестку. — Мне стало лучше, госпожа, намного лучше, и именно поэтому я решила проведать сына, с Вашего позволения. — Только она закончила свое предложение, как гречанка по-матерински коснулась рукой ее лба: холодный. — Ты госпожа, так и ведя себя соответственно — с шехзаде ты можешь увидеться всегда, а отдохнуть и поправить свое здоровье может далеко не каждая. — Я прислушаюсь к Вашему совету, Валиде. — Молвила в ответ славянская султанша, медленно кивнув. Вскоре «кошмары» Айтач возобновились. Засыпала она в своей постели, посреди ночи просыпаясь и проваливаясь в какую-то темноту, она видела темные лесные чащи, скалы, Босфор. Просыпалась привязанной вниз головой к ветке дерева или находясь в круге дымящегося костра, все это время находясь рядом со своим преследователем. Пытаясь положить под подушку обыкновенный столовый нож, она не могла его нащупать во время опасности, однако просыпаясь, находила его под подушкой на прежнем месте. В какой-то момент ей стало казаться, будто в ее разуме поселилась вторая ее личность, мучая. А славянка тем временем жила припеваючи: болезнь отходила, и вскоре она стала вместе с маленьким сыном показываться в ташлыке. Коронованная луной перестала покидать свою комнату, став затворницей и впуская лишь утром и вечером служанку с подносом еды и питья. Начались дни затишья, которые ничуть не успокаивали ее, наоборот, заставляя нервничать еще больше и ждать своей смерти. Ожидание было мучительным. Фаворитка тронулась умом, все меньше соображала, что творит. Покачиваясь как в молитве, сидя на постели, Айтач смотрела в стену. На столе лежали фрукты и стоял кувшин с шербетом и стакан, рядом с которым, возле граната, лежал нож. За окном постепенно вечерело, но еще было достаточно светло для того, дабы отправляться ко сну. Что-то внутри переклинило, и в глазах ее отобразилась ярость — они резко схватила в руки нож, немного поранив ладонь, ринувшись к выходу. Хватит! Хватит! Хватит! Она устала терпеть и чего-то ждать. Она лично убьет Афитаб, перережет ее горло, и теплая кровь брызнет ей на руки, только в этом случае она успокоится, не зря умрет от рук палачей. Абхазка бежала по гарему с ножом в руках, а джарийе сами по себе отскакивали от нее в сторону, поднимая переполох. Совсем еще молоденькие калфы не среагировали сразу, не понимая, что происходит и почему начался такой шум, а евнухов не виднелось в гареме сейчас. Айтач-хатун ускорилась, побежала, и увидела резные двери за поворотом, так хорошо ей знакомые — покои Хасеки Афитаб Султан — а ведь в них и она могла когда-то оказаться, будь она сильнее, не помогая вверенной ей хозяйке. Что ж, она ошиблась, ничего не поделаешь, время вспять не вернуть. Спрятав нож в рукаве, она приблизилась к двери, и евнухи ее пропустили. Внутри горел теплый свет, в мягкой зоне стояла госпожа, а вокруг нее суетились слуги, получая приказания. В глазах все расплывалось, а в руке блеснула сталь ножа — как послушная рука куклы на веревочке, она поднялась, замахиваясь. — Умри! Будь ты проклята! Умри! — Она бросилась на русинку, будто кошка, кто-то ее ухватил за талию, она кого-то ранила, из-за чего вновь освободилась из пут, сковывающих ее. Ясноликая же не могла сдвинутся и с места, только пытаясь прикрыться от опасности руками, будто те спасут ее. Наскочив на госпожу, абхазка повалила ее на пол, умудрившись и самостоятельно ударится коленками — она стала что-то говорить на родном языке. — Më në fund mund të hakmerrem me ju! Do të vdesësh me mua dhe ne do të digjemi në të njëjtin kazan! Oh kjo frike…. — Русинку сподвигло чувство самосохранения и желание жить, поэтому она, хорошо ударившись спиной о пол и немного забившись головой, стала сопротивляться. Ее руки машинально вцепились в руки нападавшей, сдерживая нож от своего горла, но она занимала невыгодное положение, да еще и к тому же была не так сильна, как соперница, поэтому сдавала свои позиции, пока лезвие все ближе и ближе приближалось к ее шее. Евнух, чья одежда испачкалась в собственной крови от пореза, вовремя пришел в себя от боли, и вместе со служанками столкнули безумную с госпожи, отбирая оружие и зовя на помощь стражников-евнухов. Афитаб дрожала всем телом, часто дыша и не находя в себе сил подняться. Бешуш и Ипек подскочили к хозяйке, присаживаясь с ней рядом, стараясь успокоить и подняться с пола, пока Айтач извивалась подобно змее в руках у стражи. Зеки пусть и был ранен в руку и кровь все больше багровела на ткани его одеяния, но мужчина отдавал приказания на счет абхазки и велел передать о случившемся Валиде Кесем Султан и о том, что будет необходимо принять решение по поводу судьбы фаворитки. Хотя у нее тропа одна — казнь. Гезде-хатун заперли в темнице, а к утру уже весь дворец покрылся сплетнями о нападении на мать младшего престолонаследника. Джарийе только и шептались об этом, чиновники недоумевали: как нечто подобное могло произойти при Кёсем Султан? Мимо ее глаз и муха не пролетит! А это мог пострадать наследник, будущее империи и его мать. Возможно, великая госпожа начинает сдавать свои позиции… Впрочем нет, все и вся контролировать просто невозможно, ведь правительница человек в конце концов, и ошибки свойственно каждому допускать. На диване данный случай не упоминался, видя, что султан и Валиде-регент не в духе: судя по всему, у них состоялся серьезный разговор, который был не из самых приятных. Женщина понимала, что ее сын любит эту наложницу и не допустит, чтобы с ней случилась какая-либо неприятность, однако кидаться на нее с обвинениями было уже чересчур. Будто в государстве мало проблем! Тем же днем Айтач была вывезена из дворца, казнена и скормлена рыбам, а ее имя вычеркнуто из гаремной книги. Афитаб оклемалась и радовалась своему травмирующему триумфу, из-за которого две ночи подряд не смогла сомкнуть глаз, а верный слуга лежал в лазарете под наблюдением лекарши. Султанша решила наведаться к свекрови, уже услышав о том, что она и Мурад Хан поссорились, а это было неправильно и нехорошо. Но не только поэтому она решила зайти к матери падишаха, ей также было необходимо разрешение устроить в гареме праздник от ее имени под одним весьма логичным предлогом. — Считаю, что хатун напуганы и ошарашены не меньше: с ними проживала безумная, и Аллах ведает, что могла сотворить, — говорила канареечка, стоя перед Махпейкер Кесем Султан. — Праздник развеял бы их страхи и отвлек немного, а также показать, что ни я, ни шехзаде Махмуд не пострадали. — «А еще мне нужно больше признания и расположения джарийе, которое лишним никогда не станет». — Я даю свое позволение, устраивай, коли хочешь. — Кивнула, все обдумав, луноликая госпожа, тут же добавив. — Но из своих средств. Это станет тебе опытом обращения с деньгами и их распределением — все султан должны уметь обращаться со своими доходами. Разумеется, любимица Повелителя согласилась взять все траты на себя, что ей остается делать? Это разумно, если так подумать. Поэтому на следующий день после обеда в гареме заиграла музыка, а на подносах разносили угощения: сладкий шербет, сушеные фрукты, лукум и пышки. Джарийе и более опытные наложницы улыбались и хихикали, пробуя сладости и двигаясь в такт музыке, некоторые осмеливались даже подойти к госпоже, устроившей праздник, дабы поблагодарить ее за милость и пожелать здоровья ей и ее шехзаде. Вскоре присоединилась к празднику даже Айше Султан, о которой в последнее время не было ничего слышно. — Госпожа, — поприветствовала Афитаб главную Хасеки, улыбнувшись. — Я рада, что Вы решили присоединится к нам. — Албанка опустилась на тахту почти рядом с младшей Хасеки, оглядывая взором веселящихся девушек. — В честь чего праздник? Неужели случилось что-то радостное. — Нет. Он был устроен с разрешения Валиде, дабы отогнать воспоминания о последнем инциденте. — Спокойно ответила славянка, не взглянув в сторону матери шехзаде Ахмеда и Ханзаде Султан. Айше же не стала развивать тему дальше, увидев вошедшую в гарем Бурназ Атике Султан, которая сама всё выскажет, это уж точно. Так и правда случилось. Светловолосая сестра султана подошла к невесткам и те встали, приветствуя ее. — Госпожа, для меня честь, что Вы к нам присоединились. — Иначе и быть не может. — Коротко ответила Атике, присаживаясь на тахту и беря со стола лукум с орехом внутри. Дочь Кесем Султан смотря на танцующих гаремных девиц о чем-то молча размышляла, после чего посмотрела на Афитаб Фарзин Султан, встречаясь с ней взглядом. — От Айтач-хатун избавилась, вот и праздник устроила, не так ли? Право, молодец. — Я не понимаю, о чем Вы, Атике Султан. — Невинно захлопала глазками наложница, не спуская взгляда с золовки. — Ты можешь обманывать кого угодно в этом дворце, но не меня и не Валиде — правду знаем только мы, как бы ты не пыталась ее скрыть. — Султана, простите, однако если Вы и Ваша Валиде знали правду, в таком случае, почему не остановили меня? Повелителю не рассказали, а просто дали бедняжке погибнуть. — Бурназ Султан смолчала, поджав губы, пока славянка усмехнулась ей в ответ. — «Конечно, глупых здесь нет, госпожи все прекрасно понимают — и Кесем Султан, и Атике, и даже Айше. Только вот последние молчать точно не станут и будут нагнетать, что-нибудь искать против меня. От Хасеки мне пока не избавиться, да и она пока что молчит, а вот сестра Повелителя… Необходимо встретиться с Халиль-пашой, ведь возраст у нее подходящий для никаха, не станет же она всю жизнь сидеть в Топкапы, верно?».