***
Соулмейты.
Судьба, желавшая от души посмеяться и понаблюдать за людскими мучениями, соединяла невидимыми, но на удивление прочными нитями. Узнать об этом просто — имя одного безжалостно выжигалось на руке другого. «Соулмейтами быть не страшно» — говорят те восемьдесят процентов, которых эта учесть не постигла. Это весьма поэтично, романтично и вдохновляюще. Ведь соулмейты рождаются и умирают в один день. Сколько историй о любви продаются в мягких переплётах о том, как два человека обретают смысл жизни друг в друге и живут долгую счастливую жизнь. Одну жизнь на двоих. Реальность же оказалась жестокой и диктовала свои правила, совершенно не обращала внимание и безжалостно игнорировала человеческую мольбу. Автомобильные аварии, пожары, болезни уносили с собой на одну жизнь больше, чем положено. Красные нити тянули соулмейтов друг за другом без возможности выбирать и выбираться из этого замкнутого круга. Человек мог выйти на работу в приподнятом настроении, с множеством радужных планов на ближайшие выходные и не вернуться к семье только потому, что в этот день его родственная душа села пьяным за руль. Поэтому в мире не существовало одиноких соулмейтов. Они всегда умирали парами. Похоже ли это на грёбаную сказку? Каори видит глубоко въевшееся под кожу «Риндо Хайтани» прекрасным утром четверга и едва не роняет из рук скрипку во время занятия. Липкий пот выступает на шее, плечах, множество ледяных мурашек пробегают по спине, когда она пытается ненароком выяснить что-нибудь об этом человеке. Она не питает иллюзий о красивой романтической истории между родственными душами, не гадает, насколько он красив и умён. Лишь бы спокойный и здоровый. Пропускает мимо ушей рассказы о неестественных реакциях организма на соулмейта — всё это позже. Когда она видела на остановке человека с чьим-то выгравированным именем, то не допускала сочувствия в его сторону, а только отворачивалась. Будто не желала признавать факт существования родственных душ и настолько безжалостного предписания Вселенной. Но она теперь их часть. Мысль о том, что её родственная душа может бесследно затеряться в Токио или вообще быть на другом конце света, ужасает. Однако были вещи и похуже. Каори боится, что найдёт соулмейта на больничной койке и неутешительным от врача: мы сделали всё, что могли. Не редкий случай, кстати. Но бывает ли ещё хуже? Определённо, да. Она подсаживается с подносом к Нэо, своему другу с класса фортепиано, вытянутая по струнке и неестественно бледная. У Нэо короткие чёрные волосы, выразительные зелёные глаза, родинка над губой и дружелюбная улыбка. Ему она доверяет на все сто процентов — дружба тянулась с начальной школы, они вместе поступили в музыкальный колледж, но даже сейчас подступивший ком к горлу не даёт ей признаться. Они как-то обсуждали, что это всё глупости. Соулмейты, связи — редкое явление, но если уж оно тебя коснётся, соберись и живи дальше. Люди же как-то справляются, справишься и ты. Тем более, Каори и была такой. С девизом: «если долго мучаться, что-нибудь получится», с амбициями, здравомыслием, желанием действовать и умением находить выход из сложных ситуаций. Но в реальности слишком много «но», чтобы Каори принимала её без сомнений и со всей стойкостью. — С чего это ты заговорила о братьях Хайтани? — Нэо прерывается от поедания клёцек. — Братьях? — Риндо, это который помладше, кажется, а так их двое. Серьёзно никогда не слышала? — Так ты с ними знаком? — Каори выдыхает с облегчением, но улыбка пропадает с лица, когда Нэо крутит пальцем у виска. — Конечно, я с ними не знаком, я же не самоубийца. — В смысле? — Они ж преступники, — говорит Нэо с набитым ртом и, благо, отворачивается и не видит, как Каори роняет ложку прямо в суп и застывает глиняной статуей. — В смысле? — глупо повторяет она и отказывается верить в правдивость его слов. Нэо поворачивается обратно, давя смешок от только что услышанной шутки за соседним столиком, и вновь хмурит брови. Глядит на разбрызганный по столу суп и брезгливо морщится. В его глазах читается неодобрение, Каори и сама понимает, что он хочет сказать. Весёлая, взбалмошная, уверенная в себе, она всегда находила темы для разговора, не упускала возможности побыть в компании, и тут садится за дальний столик в полном одиночестве. Что-то подозревает, но не тянет подробности клешнями — за это Каори его мысленно благодарит. — Главные в Роппонги. Там и драки, и вымогательство, они как из исправительной колонии вышли, так и стали негласными лидерами. Там, говорят, полиция старается не всовываться. Каори давится соком и инстинктивно натягивает рукав кофты до кончиков пальцев. Ледяная корка инея паутинкой расползается и царапает глубоко под кожей. — Исправительной колонии? — Да, они вроде за убийство отсидели. Отбитые на голову, короче. Эти, как их… — Нэо задумывается, морща лоб, и как ни в чём не бывало спрашивает у знакомого что-то, а Каори, сгорая от стыда, слышит фамилию её соулмейта. — Короли Роппонги, вот. Так, а чего они тебя заинтересовали? Соседний стол заинтересованно выжигает в Каори дыру, а она смыкает губы в тонкую белую полосочку и задирает подбородок. Смеряет их недовольным взглядом и выигрывает негласное соревнование — они отворачиваются первыми. Только нежелательных расспросов и пустых обсуждений ей не хватало. Каори наконец давит из себя милую улыбку, но пальцы мелко подрагивают, выстукивая незамысловатый ритм. — Да так. Услышала фамилию, вот интересно и стало. — Ты поаккуратнее со своим любопытством, — Нэо пожимает плечами и снова принимается за свою порцию, переключаясь на разговор с однокурсниками. А Каори бросает скомканное: «я спешу» и пулей вылетает из столовой. Мысли крутятся в её голове сумасшедшей каруселью. Братья Хайтани. И один из них — её родственная душа. Следующие два дня она проводит в полубреде и попытках собрать себя заново. Её здоровье ухудшается на глазах — температура под тридцать девять, головокружение, постоянная кровь из носа из-за скачущего давления. Дом пуст, мама вернётся на следующей неделе. Каори росла в творческой семье, поэтому неудивительно, что она выбрала музыку в качестве занятия всей своей жизни. Её мама — художник, отец — хоть он уже несколько лет не живёт с семьёй — архитектор. Ей надо увидеться с ним, надо быстрее найти, но Каори выходит на улицу только до аптеки и обратно. «Он, должно быть, чувствует то же самое» — проносится не впервые в голове, и на мгновение её обуревает чувство вины. Сейчас её родственная душа может только догадываться о резких изменениях в своём организме. Её имя появится на его руке только после того, как Каори отыщет его, и связь окончательно закрепится. Когда она с трудом встаёт с кровати, понимает, что тянуть больше нельзя. Каори не берёт с собой никого, идёт одна по улицам Роппонги в бесформенном большом белом свитере. Бесцельно плутая в незнакомых переулках, она забредает в какой-то затхлый бар с кривой самодельной вывеской. От едкого запаха сигарет тошнота подкатывает с новой силой, но она всё же задерживается в пустом помещении с засаленными столиками, чтобы задать несколько вопросов. Её пугает, как официанты, сбившись в кучку, перешёптываются и кивают в её сторону. Как бы невозмутимо Каори не пыталась говорить, хозяин бара смотрит на неё косо и отвечает неохотно. Да, есть такие. Ничего не знаю, ничего не ведаю. И всё же Каори замечает недобрый мутноватый проблеск в широко посаженных глазах, поэтому ещё пару минут допивает купленную газировку, прижимая выпачканный платок к носу, и вскакивает со своего места. Единственный посетитель, в стельку пьяный, гогочет, когда она уже тянет дверную ручку на себя и выкрикивает: — Хочешь найти Хайтани — выйди на улицу ближе к ночи, цыпочка. В Роппонги она была лишь несколько раз, а ночью — никогда. Но даже она понимает, что это невероятно опасно. Цветастые машины проезжают мимо со свистом, прохожие торопливо идут по своим делам, а Каори вымученно смотрит на наручные часы и считает, что послушать того пьянчугу — худшее, что она может предпринять. Но подчиняется в тот момент, когда запястье под свитером сводит судорогой, напоминая ей: Риндо Хайтани.***
Настоящее обличие Роппонги проявляется, когда на его плечи ложится ночное одеяло сумерек. Редкие мигающие вывески и маленькие огоньки в окнах с плотно задёрнутыми шторами не способны осветить улицы так, чтобы чувствовать себя в безопасности или хотя бы хоть чуть-чуть спокойнее. Хотя, о какой безопасности может идти речь в такой ситуации, — думает Каори и, ёжась от холодного порыва ветра, лихорадочно оглядывается. Она не сворачивает в подворотни — не совсем ведь рехнулась, но от того не легче. Редкие прохожие вызывают в ней приступы паники. Либо пьяные, либо подозрительно прогуливающиеся в тёмных одеждах с натянутыми на нос капюшонами. Она жалеет, что родители отдали её в музыкальную школу вместо занятий по борьбе. Рассказывать об этой ночной прогулке она никому не станет. Иначе её посчитают сумасшедшей на всю голову — пошла искать преступников ночью в одном из самых криминальных районов Токио. Но Каори не знает, где живут братья Хайтани, не знает их знакомых и даже номера телефона. А щёки пылают, стоит приложить к ним ладони — температура даёт о себе знать. Бесцельные плутания заводят её на окраину района, где находиться было не то, чтобы страшно — Каори едва ли способна повелевать своими дрожащими коленями. И вдруг она слышит то, к чему пыталась себя подготовить все эти дни. За углом дома раздаются крики, ругательства и следом слышится звук глухих ударов. Сосчитать голоса не выходит — больше трёх точно. И Каори вжимается в кирпичную стену настолько, что та готова под её напором пойти мелкими трещинами. Голые щиколотки обжёг ледяной ветер. Каори с опаской смотрит из-за угла и ужасается увиденному — парни валяются на тротуаре, над ними возвышаются несколько других со сбитыми в кровь костяшками и с маниакальными улыбками на лицах. — Теперь мы не такие смелые? — Да пошёл ты. — Слышишь, ты, — один парень грубо берёт за волосы одного из лежащих на земле и встряхивает. — На этой улице главные — мы. Не твоя шайка, не Исао со своими ребятами — мы. Один из них резко поворачивает голову к ней — промчавшаяся машина на секунду осветила местность и выдала Каори с потрохами. Тело всё в миг сжимается в одну маленькую точку, когда он окрикивает других. В кармане есть ключи, но сильно ли они помогут, когда они выше, сильнее и берут числом. — Это что за хуйня? — хмурится парень покрепче и тут же смеётся. Делает шаг к ней, а Каори отпрыгивает назад на все десять. — У нас тут завелась крыса? Их куртки вымазаны в пыли, перемешанной с густой тёмной кровью, лица распалённые недавней дракой. Светлые волосы того, что обратился к ней, прилипли ко лбу. — Я заблудилась. Уже ухожу, — набравшись смелости, выдавливает она и трясётся, как осиновый лист. Сама понимает, что они её не отпустят. — Куда поскакала так быстро? — Я первый её увидел! Она моя! — Заткнись. — Да ты заебал уже командовать. — И деньги у них забери. Живее. — Хорошая девчонка, — буднично замечает один из них. — Сиськи бы ещё побольше. — Да в темноте нихуя не видно. А как делить будем? Пока мозг Каори отключается от мира сего, парень в окровавленной куртке продолжает цинично осматривать её, словно кусок мяса. Они говорят о ней так, будто её самой тут нет, рассматривают, как уже полученную в бесплатное владение собственность. Другие поднимают полуживые тела и шарят по карманам. Лица мельтешат перед глазами, и одно единственное бьёт в голове набатом: «его тут нет». Парень скалится. — Отсосёт по очереди. Остатки самообладания стремительно покидают её тело. Она осознаёт, в насколько безвыходной сейчас ситуации. Парень стоит напротив неё, и безумные сумасшедшие глаза в темноте кажутся глазами хищника. Одно движение, и ему ничего не стоит схватить её за шкирку и приступить к делу. Если начать кричать, может она привлечёт внимание. Или кучку ещё таких же отмороженных. Или эти её убьют, не колеблясь. Любая мысль о спасении заводит в тупик. Бессилие отдаётся стучащей болью где-то в районе затылка. Ветер обжигает голые щиколотки, дыхание учащается, страх волной накрывает её с головой. Это всё была идиотская затея. Её соулмейт такой же? «Да», — подсказывает ей внутренний голос и тут же принимается орать изнутри, что надо бежать сломя голову. Щуплый парнишка сплёвывает кровь на грязный асфальт и приподнимается на локтях, из груди вырываются рваные хрипы. Компания гогочет недолго, и парень с размаху получает тяжёлым ботинком в лицо. Кровь брызгами разлетается повсюду, пачкая их лица и одежду — попадает даже на её светлую юбку, и это будто становится определяющим сигналом. Каори срывается с места и мчится, не разбирая дороги. Крики за её спиной и топот означают только одно — за ней организовалась погоня. Как назло, на улицах не видно ни души, да и вряд ли решились бы они вступиться за незнакомую девушку и выступить против толпы разъярённых парней. Сердце вот-вот из груди выпрыгнет, Каори видит две идущие навстречу фигуры, но даже не думает останавливаться. Врезается в одну из них, не успевая сманеврировать на узкой улочке. Руки в белых перчатках на секунду берут её за плечи, и Каори несколько раз шумно вдыхает слабый запах одеколона. Вскинув голову вверх — это происходит всего за несколько мгновений, пока мозг анализирует причину остановки — первое, что видит, это яркие фиолетовые радужки в сощуренных то ли от неожиданности, то ли от интереса глазах, тонкие брови, сведённые к переносице и две аккуратно заплетённые косички. — И как это понимать? — спрашивает он и переглядывается со второй фигурой, но Каори не отвечает. Как только крики в духе «вижу её» и «теперь не убежит» достигают сознания, в кровь выпускается такое количество адреналина, что та начинает бурлить в венах. Каори оборачивается, убеждаясь в том, что между ней и её преследователями остаётся каких-нибудь метров пять, и проталкивается между прохожими, набирая скорость. В ушах свистит ветер, больно бьёт в лицо и заставляет закрыть глаза. Резкое головокружение, пульсация от висков переходит к затылку, и в глазах стремительно темнеет. Каори останавливается на пустом перекрёстке и хватается за холодные железные перила у одного из домов. И тут же понимает, что больше не слышит оскорбительных возгласов, сразу оборачивается. Картина её ужасает. Группа её преследователей осталась у тех двух фигур и будто позабыла о ней. Только сейчас она замечает, что на них одинаковая форма, и от этого тревога берётся за неё с большим энтузиазмом. Почему они остановились? Что-то не так. Каори кашляет, уткнувшись в локоть, и изо всех прислушивается. — Извините, мы не хотели. Яширо возомнил, что может приказывать, и мы… — Нам доложили, — слышится хрипловатый голос того, в кого Каори врезалась совсем недавно. Ядовито-спокойный, от которого тело мгновенно покрывается мурашками. — И вы в свою очередь решили доказать обратное? Это же ваша улица, верно? Тот, что казался Каори сильнее прочих, в тусклом свете фонаря выражает сейчас высшую степень смирения. Глаза, налитые ранее злобой, теперь полны ужаса. — Нет, конечно нет, вы всё не так поняли. — Ран, меня заебало это слушать, — высокомерно говорит второй и отводит руку назад, разминаясь. Что-то щёлкает внутри. — Это повторяется не первый раз, кажется, вам не помешает усвоить хороший урок. — Больше голова не раскалывается? — с сарказмом тянет парень с косичками, Ран, и поворачивается ко второму. И, видимо, боковым зрением замечает Каори, потому что в следующую секунду лениво оборачивается прямо на неё. По светлым волосам с голубыми прядями другого проходится белая перчатка. Каори сгибается по пополам, упираясь руками в колени, как заворожённая, не смея разорвать зрительный контакт, терпеливо выискивает любое изменение в его лице. Кроме в удивлении взлетевших бровей Ран наклоняет голову вбок. Нечасто, должно быть, посреди ночи им встречаются девушки. — Мне нужно отвлечься. И тут же реагирует на голос. Металлический лязг, и белая перчатка держит нечто, похожее на указку. Телескопическая дубинка, точно. Такими обычно пользуются полицейские, но эти двое точно не причислены к ним. Её преследователи успевают пролепетать невнятно ещё несколько слов, как вдруг первый из них получает чёткий удар в грудь, который сбивает его с ног. Двое на шестерых? Безумие. Это не задержит их надолго, поэтому нужно уходить сейчас же. И будто услышав её мысли, второй ловкими движениями валит сразу двоих. Один получает в челюсть и падает навзничь. На второго, который всё ещё в сознании, бесцеремонно садятся, и пока телескопическая дубинка глухо ударяется о чьё-то тело, надавливает на спину и дёргает руку. Хруст и нечеловеческий крик бьют по ушам. Парень под ним извивается, стучит свободной рукой и молит остановиться. Но слышит только смешок перед тем, как хруст костей раздаётся во второй и в третий раз. Каори пятится назад, но её останавливает электрическое: — Риндо, не церемонься с ним. Сломай ещё ногу, чтобы думал, прежде чем называть себя кем-то. «Риндо» — слышится ей, «это конец» — переводит внутренний голос. Нет, нет, нет! Не может быть. Каори затыкает уши, чтобы заглушить чужие вопли, но это самое «Риндо», растекающееся словно сладкая патока внутри, прогнать не выходит. Она с трудом сдерживается, чтобы не выкрикнуть его, но позволяет себе лишь прошептать имя и почувствовать, каким пряным оно остаётся на языке. Что-то вновь шумит в висках, губы неприятно дёргаются в бреду. Их двое. Братья. Риндо. Драка. Роппонги. Перед ней братья Хайтани. Риндо всё ещё сидит спиной к ней, и Каори ловит себя на мысли, что даже не взглянула на него, когда врезалась в его брата. — Гляди-ка, да вы ещё и карманники, — Ран обездвиживает одной рукой и уже крутит в руках небольшой кошелёк. — И всё это без нашего разрешения. — Извини, больше такого не повторится! — Да, — пугающе ровно соглашается Ран и за шиворот отбрасывает его к брату. — Нечем будет бить. Риндо понимает брата без слов и встаёт с неподвижного тела. Убил? Нет, он дышит. Без сознания. Хотя, и убить вполне мог. Рука сгибается неестественно, затем вторая — реальность покрывается плывущими пятнами. — А за нами внимательно наблюдают, — Ран обращается к брату, но смотрит прямо ей в глаза и от одного его взгляда Каори мысленно готова просить вернуть её преследователей. — А? Риндо поднимает голову и вопросительно смотрит на Рана, без особого интереса прослеживая за ним, почти сразу же отворачивается и внезапно резко возвращается к ней. Наконец Каори видит его лицо — ещё одна пара фиалковых радужек отпечатывается в её голове. Ей становится дурно, хочется закрыть голову руками и свернуться в невидимый комок, но мозг всецело переключается на него, стараясь запомнить даже самую маленькую деталь. В нём читается то же самое, что и в Каори — они оба узнают друг друга. Риндо слегка отрывает рот, поправляет очки в тонкой оправе, отпуская сломанную руку. — Ран, это она. Лицо его брата меняется слишком резко. С равнодушно-снисходительного на смесь эмоций, которые Каори различить не в силах. Одно ей понятно на подсознательном уровне, инстинктивно — Ран этой новости не обрадовался. Губы искривляются, появляются пренебрежительные черты. — Уверен? — Да. — Закончи с ним. Её родственная душа ещё какое-то время не двигается, но после ещё одного окрика Рана, возвращается к делу. Каори с ужасом наблюдает, как из тени выныривает высокая худая фигура и направляется к ней. Ей хочется бежать, а она не в силах пошевелиться. Только с каждым его шагом грудная клетка вздымается всё труднее. Ран подходит почти вплотную напротив замершей со слепым взглядом куда-то сквозь него Каори. Медленно, оценивающе оглядывает с ног до головы. Не убьёт же, не станет, иначе брат… Когда Ран поднимает руку, Каори поджимает губы, готовясь к тому, что её ударят, но пальцы в бархатных перчатках обхватывают подбородок и поднимают голову. На его лице ни дрожит ни одна мышца, и Ран похож на точёную статую из камня. Кулачки непроизвольно сжимаются, ногти впиваются в ладони. Ран цыкает, чуть хмурясь, и будто изучает её дальше. Берёт тонкую каштановую прядь, ведёт по всей длине и накручивает на палец с кончика. Она уже в стальном капкане и понимает это слишком поздно. — Показывай. Каори молчит всё время, пытается совладать с настигшим её чувством безысходности, и тянет рукав свитера вниз, желая спрятать порочную надпись ото всех. Ран замечает этот жест и тихо хмыкает. Быстро перехватывает её руку, берясь за запястье и почему-то медлит. Выяснить причину — не лучшее время с не лучшим человеком. Ран качает головой, будто снимает какое-то наваждение, и быстро поднимает рукав до локтя. Может, она исчезла, и всё это было только плодом её больной фантазии или ошибкой Вселенной. Но тонкие нити надежды разрываются, и уже двое рассматривают вычерченную надпись на белой коже. Большой палец невесомо проходится вдоль букв, и если зажмуриться до цветастых пятен и абстрагироваться от криков и от Роппонги в целом, можно было бы счесть это бережным жестом. — Сука, — только и шипит Ран и шумно втягивает воздух. Добавляет громче: — Бросай их. Слышится ещё недолго хрипение, и вот стук ботинок становится всё ближе. Каори предпринимает попытку шагнуть назад, но Ран только крепче стал держать её запястье. Риндо подходит и злополучному тату практически не уделяет внимания. Каори морщится, когда в животе разливается нечто тёплое, что было дикостью в нынешних условиях. Это доказывает связь родственных душ между ними. Каори видит свою родственную душу омерзительно красивым и её будто не смущает то, что он всего пару минут назад сломал кому-то руку. Объективна ли она, сошла с ума окончательно или всему виной проклятая связь? Каори с трудом переводит взгляд на Рана и с сожалением замечает, что и он тоже привлекателен, однако в этом случае на первом месте стоит страх, не позволяющий делать смелых выводов. Значит, всё-таки связь. — Я же говорил, что это не простуда. Ладонь в перчатке, уже его, а не Рана, скользит по скуле к уху. Ран раздражённо вздыхает и убирает телескопическую дубинку. — И что будем делать, м? —Для начала, я хочу избавиться от своего дерьмового самочувствия. С этими словами он снимает перчатку, и только теперь становится видно, что та уже не белоснежная, а покрытая въевшимися багровыми брызгами. Риндо тянет к ней руку ладонью вверх и останавливается. Каори даже удивляется — он оставляет её иллюзию выбора — и гипнотизирует сначала её, а затем и самого Риндо. Тот становится непробиваемым, как скала. Каори смотрит на Рана, едва шевеля губами, и несмело пытается высвободиться из его хватки. К неожиданности, он отпускает сразу и теперь молча пилит её напополам. Как только Каори вкладывает свою ладонь в ладонь Риндо, внутри взрываются тысячи красочных фейерверков. Подобного она ещё ни разу не испытывала. Как-будто они знакомы уже тысячу лет, лучшие друзья, крепкая пара. Риндо чуть сжимает её пальцы — и Каори не сдерживает короткого вздоха. Появляется морщинка между бровей, он тоже пытается понять новые для него ощущения. — Тебе тоже кажется, что мы близкие друг другу люди? Это вырывается у неё случайно, опрометчивое действие вызывает в братьях незамедлительную реакцию. Они разбирают и собирают её, как кусочки пазлов. Если Риндо не реагирует, то в Ране её слова отдаются сжатой челюстью и опущенными уголками губ. Он в бешенстве. — Как зовут? — Каори. — Почему так долго ждала? — Найти не могла, — безбожно врёт Каори. Ран терпеливо осматривается, не замечая при этом странном диалоге никого постороннего. Кроме тех, кто в данную секунду стонет от боли и собирает себя по кусочкам, но то сущая мелочь. Сложностей возникнуть не должно. — Мне лучше. Даже температуры не чувствую, — осведомляет Риндо, не поворачиваясь к брату. — Мне тоже, — зачем-то кивает Каори, понимая, что им наверняка глубоко плевать на её состояние. Небо, заволочённое тучами, рассеивается. Тускло светит желтоватый полумесяц, под боком у него две яркие звезды. Ран слегка толкает брата в бок. — Отлично, ты бы отцепился от неё. Когда Риндо отпускает её, становится адски холодно. Каори гонит от себя то, что вынуждена чувствовать, но всё равно морщит нос от неприятного покалывания в области груди. — Это проблема. — Знаю. Импульсы, посылаемые в область мозга, отвечающие за самосохранение, наконец приносят хоть какую-то пользу. Каори медленно отступает, как только братья начинают диалог, но, очевидно, невидимой при этом она не становится. — Эй, куда? — Простите, я… меня ждут. Мне пора. — Ты уйдёшь, когда мы позволим. Или не видела, что бывает с теми, кто нас не слушает? — Ран выгибает бровь в немом предупреждение. — Видела. Но мне правда нужно идти. Извините. Ещё несколько коротких шагов, и Каори разворачивается на пятках и пулей рвётся выбраться из удушающих объятий Роппонги. Не оборачиваясь. Не думая. Не тратя время на размышления о том, что будет, если они догонят её. Просто бежать. Но её не преследуют. Ран смотрит спасающейся бегством вслед и желает только одного — переварить всё, что произошло этой ночью. — Блять, надо было выяснить её фамилию. — Не нужно, — Ран, у которого вопрос застывает на губах, оборачивается и видит Риндо с задёрнутым рукавом. Имя мозолит глаза. — Каори Айкава.