Сплит

Благородство. Роскошь. золото. деньги, чей запах даже в тени от настенных лепнин. Свет — мягчайший теплый ажур — услада для глаз; потолки, что на удивление выше амбиций самых опытных посетителей, — сводом собора; первый взгляд — восторженный вздох. Живой джаз, не наседающий на уши, но играющий фоном и выдержанным коньяком струящийся по каждому вензелю на блядской рамке очередной аукционной картины напоминает: попавший в такое место считается попавшим сюда не случайно, — оставшийся в этом месте считается оставшимся здесь по чистой удаче. Вы смотрите вон на того ангела, что изваянием — каменное совершенство, застывшее ради вашего взора музейным экспонатом? Что скажете? вычурно? да в нем одном жизни больше, чем в душах десятков людей, для которых ночная жизнь выше дневной благородство выше роскоши и деньги выше благородства; это к вашему сведению. «Господа, ваши ставки?..» Надменные лица, надменные слова, надменные купюры. Добросовестность Платона — философский пиздеж, имеющий основательные на то подтверждения. Не согласен? Посмотри от обратного — в конце концов, у каждого человека своя философия; усилием идиота, ни черта не смыслящего ни в античности, ни в людях, ни в самом себе, — усилием не свернуть ненароком собственную шею: тот мужчина — не забывшийся пьяный толстосум с двумя шлюхами по правую руку, а уважаемый человек в сопровождении прекрасных дам; та женщина не проигрывает четверть своего состояния — она дает отыграться молодым людям; а тот аккуратный парень в смольном камзоле с идеальной осанкой, сложивший руки за спиной, эту женщину вовсе не наебывает — да как можно? — он же крупье за рулеткой. крупье — за рулеткой, дилер — за покерным столом, бубновый туз — за рукавом пиджака мужчины, пятый шот «черного русского» — за счет того же самого мудака, а правда — за единственной незапятнанной душой на стали каркаса в застывшем трепете ресниц прекрасного каменного ангела.

***

      «Для персонала» — не комната, но отдельный проход, ведущий от третьего зала ко второму; от бильярда и рулеток к игорным столам под карты. Чернью мрамора и белизной слоновой кости отделки стен — бегло по сетчатке глаза, пока Пугод — неспешно — выстукивая глухо ритм каблуками кожаных туфель — прямой наводкой следует в святую святых; потому что карты — религия, что по сплошным догмам, — и он каждую из заповедей готов пересказать наизусть. потому что люди, играющие в карты, не наркоманы на азарте, а верующие сектанты. потому что первой главой в библии любого казино — незыблемым прологом — карты, деньги. …да, это все. нет, дальше нет двух стволов; это уже во второй главе. Широким движением рук распахивает резные двери, — те под напором бесшумно расходятся, открывая вид с внутреннего балкона на зал со сплошь стоящими круглыми столами на восемь персон; на каждый стол — по дилеру, по два метра в диаметре свободного места (личное пространство посетителей — их комфорт), по четыре стула с обивкой на две тысячи евро и по два закругленных дивана с обивкой на шесть тысяч (комфорт посетителей — гарант качества); да, цены упоминать обязательно, — Пугод каждый раз закусывает обратную сторону щеки, чтобы не начать распинаться о том, с каким усердием он самостоятельно подбирал модели мебели и с какой дотошностью проверял работу людей, отвечающих за интерьер, — так что пару слов о количестве вложенных средств можно и стерпеть. По обе стороны от балкона — полукругом — ступени, ведущие в сам зал, — но Пугод не спешит спускаться к игрокам. Он здесь не затем, чтобы совершать обход. Не сейчас. «Пятый, пятый, пя-тый…» — нараспев бубнит себе под нос, подходя ближе к массивным балконным перилам и опираясь на них обеими руками. Стучит пальцами в перчатках перебор от мизинца к указательному — нетерпение. «Пятый, пят… наше-ел, » — тихо тянет он, по-хитрому щурясь и вглядываясь в силуэт человека, сидящего на стуле подле дилера за одним из столов — удивительно, за пятым. Незнакомый персонаж. Волосы, что немногим выше плеч, — в низкий хвост, пряди у лба — выбившаяся дикость; рубашка цвета бордо с рукавами, закатанными по локоть — посланный в открытую нахуй официоз; не слишком большая борода, что с виду ухожена — странный образ; серьга-кольцо в ухе — пиратским клише; перчатка не по стилю отчего-то только на правой руке — ебучей пощечиной все тому же деловитому дресс-коду; спина, шире чем, блять, у костолома на входе в казино — вальяжно на спинке стула; а на спинке стула — небрежно накинутая накидка-куртка с меховым пепельным воротом, — Пугод такую впервые видит. Прикушенной нижней губой и сверкнувшим в глазах интересом, — недобрая вспышка сверхновой, — Пугод такого впервые видит. ожидаемо интересно. неожиданно сильнее, чем ранее казалось. — Тоже на него смотришь. Пугод взгляд от зала не отводит — он и по голосу прекрасно понимает, кто стоит в метре от него и кто стоял там до этого несколько часов к ряду, — ибо возложенные обязанности, — главный администратор: его правая рука, самый доверенный сотрудник и, — хоть Пугод и не уверен, что должен говорить это по этике работодателей-работников, но он думает, что Жирафу в свой адрес было бы приятно такое услышать, — хороший друг. Интонация в голосе спокойная, потому что он на работе; отпустить парочку едких шуток по поводу внезапного интереса к выделяющемуся кадру за одним из покерных столов Жираф успеет сразу же, как его смена подойдет к концу. Пугод знает, что как бы Жирафу это не нравилось, но тот стоит сейчас по осанке в отпаренном костюме-тройке, с залаченными-зачесанными назад волосами, руками за спиной и нечитаемым взором с высоты своего немалого роста тоже смотрит в зал. — Мне передали, что в этом зале есть игрок, отыгравший без проигрышей семь партий подряд, — Пугод безынтересно окидывает беглым взглядом остальных игроков за тем же столиком, но ни за кого толком глаз не цепляется. — Сейчас идет восьмая. Пришел посмотреть на зверя. Это ведь он? В неожиданно довольном насмешливо-коротком ответе видна тонкая схожесть в ходе мыслей, — ожидаемо интересно: — Он. — И давно он сидит за пятым столом? — Часа два, не больше, — Жираф немного хмурится, пытаясь прикинуть в голове более точные временные отрезки; все-таки начальство интересуется. — До этого примерно столько же за одиннадцатым и первым. — Покер любит, значит… еще бы не любил, пока его любовь прибирает к рукам бешеные суммы из кошельков мажоров, — читай: крадет эти суммы из вероятного банка казино. — И как оценишь игрока? Пугод присматривается к положению незнакомца: стул по правую руку от дилера, лицо, не проявившее ни единой эмоции за время сессии, карты полувеером постоянно в руке, — да, есть гении, думающие, что каждые несколько минут класть карты на стол и перепроверять их по пять раз — замечательная идея, во время исполнения которой свои возможные комбинации засветить абсолютно точно невозможно (а за согнутый «полувеер» Пугод перестал бранить игроков сразу же, как заказал люксовые прочные колоды), — и приличные стопки различных фишек на его части стола. Играть, похоже, умеет. — Ну, точно не идиот. — До этого он играл и на блайндах, — тихо говорит Жираф, стрельнув секундно глазами в сторону собеседника — мельком проверил реакцию на сказанное. — Он не все время на позициях отсиживается, если ты об этом. Если бы только об этом, то было бы совсем иначе; перед незадачливыми зрителями — комедийная зарисовка. Выражение лиц его противников — отдельная удручающая тема; собственно отчасти по этой самой причине Пугод сюда и примчался — рядом с этим мужчиной, на седьмой позиции, сидит один из тех, у кого договоренность с казино шестьдесят на сорок при выигрыше. Один из тех, в чьих навыках игры и, конечно, ловкости рук Пугод бы ни за что не усомнился — он его лично приметил и «завербовал» при первой попавшейся возможности. И… и что? Завербованный сидит сейчас с таким же недовольным еблом, что и остальные, в недоумении поглядывая на собственные карты и на до ебучего неудачно выпавший ривер. Из забавного — у крупье этого стола лицо не лучше. Разве это — комедийная зарисовка? Нет, здесь целый спектакль, которого стены заведения так долго ждали и над которым теперь беззвучно хохочут, наконец имея возможность лицезреть нелепое представление. Выводов за пару минут Пугод успел сделать немало. Можно бесконечно кичиться немалыми знаниями в области азартных игр и в своеобразном ведении бизнеса, — кому-кому, а Пугоду — точно можно, — но здесь и простой человек, мало понимающий в делах казино, уверенно скажет: перед ним — великолепная кандидатура на пополнение в их дружный коллектив. Жираф, до этого терпеливо ждавший хоть какого-нибудь ответа, неясно хмыкает, наклоняется чуть ближе к Пугоду и произносит достаточно четко, в особенности выделяя последнее слово: — Кстати, их игра почти закончилась. Пугод бы пошутил про джекпот, но за несколько лет уже подзаебало. Он в мыслях куда проще: «как удачно». — Что ж… — Пугод решает снова взглянуть на мужчину: тому неведомо, что по его душу вот-вот спустятся — скинув две карты в центр, он преспокойно подвигает свою пепельницу чуть ближе к краю стола и, достав из кармана штанин портсигар «Treasurer», легко пальцами подхватывает одну из сигарет. «Вентиляция… Третий.» Прежде чем отпрянуть от балконного выступа и ступить в сторону лестницы, Пугод решительно хлопает по гипсовой поверхности перил, кинув напоследок сотруднику уверенное: — …он курит. Освободи третий вип через пять минут. Жираф неприкрыто улыбается ему вслед, пока рукой тянется к черной микрогарнитуре в левом ухе, дабы уведомить охранников у приватных комнат о подготовке нужного випа: — Так и знал.