Сплит

      Родная атмосфера. Кому-то, может, и с грустью приходится признавать, что казино ему заменило домашний очаг, затащив супротив воли в беспроглядную бездну безысходности и мнимой роскоши, — потому что реальная роскошь — для тех, кто не успел всадить все свои ненаглядные банкноты в первый же день, оставшись по итогу ни с чем; Пугод же казино называет своим очагом с гордостью: по крайней мере, не бездна затащила его к себе — это он тащит людей к бездне; если смотреть глобально, само собой. В этой бездне может быть нечто прекрасное. Печально то, что прекрасное в ней никто толком искать и не пытается. Пугод нечасто бывает средь зала в рабочее время; ему это за ненадобностью — ему и без того знаком каждый сантиметр здания. Это место было буквально им с нуля отстроено и любовно взрощено, подобно дражайшему ребенку; а хороший родитель никогда не лишит свободы свое чадо — у Пугода для этого есть персонал. Ни одному из игроманов нет дела до проходящего мимо них владельца казино; если у них и есть жалобы сейчас, то они бездумно пропускают лучшую возможность их высказать. Однако упрекать посетителей в моментной глупости было бы не менее глупо, — их можно понять — ставки; ставки, что растут в геометрической прогрессии с каждой картой, раскрываемой дилером. и даже проплыви невесомо по воздуху меж столами не то, что пугод — да хоть сам иисус, не касаясь босыми, измученными терновником и гвоздями пробитыми ногами мраморной мозаикой выложенных полов, — вторым третьим да хоть четвертым, блять, пришествием, — всем будет до смешного сильно поебать, потому что иисус за них не отыграется да и вряд ли эти люди когда-нибудь с иисусом еще увидятся; сплошная алчность — лишь бы только безбедно вариться в адских котловинах. Пугод подходит к пятому столу, жестом прося молодую крупье пока повременить с раздачей карт; встает по правое плечо от нее и прокашливается наигранно, прося внимания у сидящих игроков. — Добрый вечер, — начинает он, обращаясь, однако, ко всем, хоть и надо ему быть услышанным всего одним нужным человеком. — Приятной игры… Паузу выдерживает — театральную; деловито продолжает говорить лишь поле того, как на пятках поворачивается в сторону посетителя, ради которого весь фарс им и был затеян: — …всем, кроме вас, — руки, что этого были сложены в подобие замка, теперь указательными пальцами обращены в сторону мужчины, за которым явился Пугод. — Звучит странно, но, по правде сказать, я по вашу душу. Не отвлеку? Незнакомец наконец с интересом смотрит на него, и Пугод искренне старается не засмеяться; лица остальных игроков, что сидят за этим столом и видны Пугоду лишь на периферии зрения, выражают благодарность в наивысшей ее степени. Возможно, ему лишь кажется, — либо женщина, что сидит на малом блайнде, действительно выдыхает с облегчением, глазами злобно сверкая в сторону непрошенного вундеркинда, с которым была вынуждена играть несколько предыдущих партий и которому позорно проебала часть своих сбережений. А мужчина продолжает спокойно смерять взглядом, ожидая дальнейших реплик от потревожившего его человека; Пугод отчего-то тоже молчит на несколько секунд дольше, чем стоило бы. «Знать бы еще, как его зовут…» — Модди, — незнакомец, будто читая мысли, представляется и тянет руку в приветственном жесте. — Полное имя вам не нужно. Пугода несколько забавляет надменная вычурность, коею сквозят сказанные слова; тот, кто выглядит, как сидящий пред ним человек, не должен стараться попасть в правила хорошего тона и — тем более, — такого типажа люди обыкновенно не общаются на «вы», — а Пугод в своей жизни на такой типаж насмотрелся вдоволь: грубый выскочка, который чудом научился сносно играть, шляясь по кабакам. полное имя не нужно — если пугод захочет, он узнает даже название каждого из тех затхлых кабаре, в которых хоть единожды появлялся этот модди; разбитое пижонство, — напрасный гонор — отсутствие алиби. — Владелец этого скромного заведения, — лишь пожимает руку в ответ, представляясь тоже; раз Пугоду необязательно знать полное имя мужчины, то он вправе не говорить и свое. Лишь из вредности — наведение базовых справок насчет владельца крупнейшего казино не доставит особых трудностей. — О как, — отводит руку; в голосе слышно воодушевление, будто бы Модди целый вечер только этого знакомства и ждал. — Чем буду обязан? — Хотелось бы сыграть с вами парочку партий. За товарищеской беседой, конечно. Модди последний раз затягивается, выдыхает мерно дым — тот поднимается к потолку, закручиваясь спиралью, — после тушит бычок о дно пепельницы, не глядя на собеседника, и мягко интересуется: — А с каких пор мы товарищи? Хитер. Но в выборе фраз неоснователен: если бы Пугода подобные неловкие вопросы брали, он бы сейчас не стоял здесь, предлагая воплощению дерзости сыграть с ним один на один; жаль, — воплощение дерзости не учитывает, что общается с квинтэссенцией дерзости; с олицетворением ее премного большим, чем в принципе можно себе вообразить. — С тех самых, как вы переступили порог моего казино. Модди оглядывается многозначительно на остальных посетителей зала; не с целью высмотреть кого-то из толпы, но с целью объять взором огромное количество людей, погрязших сию минуту в азарте. Пугод такую многозначительность в рот имел, — окинув взглядом пару ближайших столов, Модди усмехается — открытой издевкой: — Насколько же много у вас товарищей. — Знаете, захотелось донять одного конкретного, — и пусть Пугод умело держит снисходительную улыбку — излишки профессии, — но голос его насквозь пропитан раздражением. Он, не видя более смысла в саркастическом диалоге, проходит не спеша мимо стола в направлении приватных комнат, позволив себе коротко похлопать по плечу новообретенного — с его прямого позволения — товарища; Модди бы в любом случае пошел в вип за Пугодом — по его виду очень даже видно, что на предложение он уже негласно согласен. — Следуйте за мной.

***

      Приятный мягкий полумрак — лишь бы не спугнуть изнеженное, избалованное чувство собственной важности. Комната относительно небольшая. Чтобы выпятить напоказ все свое великолепие, не нужно много места; здесь — чувство какого-то неправильного таинства, стол на четыре персоны, небольшая барная стойка и всего два человека из персонала — дилер и бармен, — которых Пугод вежливо просит выйти, желая остаться со своим гостем тет-а-тет. Модди выбирает место за столом по левую руку от Пугода. Выдвигает стул, садится и взглядом ищет пепельницу — он уверен, что находится в комнате, в которой дозволено курить; взгляд ненароком падает на два рокса, что находятся у места дилера и наполнены каким-то алкоголем. Виски; поодаль стоит бутылка шотландского Macallan’а. Бегло осмотрев стол на наличие какого-либо лишнего хлама, — он, конечно, уверен, что его крупье выполняют свою работу безукоризненно, но все же, — Пугод достает колоду карт из внутреннего кармана пиджака и буднично спрашивает: — Во что играем? — Техасский. Рифл шафл — чтимая общепринятая простота; Пугод перелистыванием мешает карты, не глядя на свои руки, — приевшимся действием, совершаемым на автомате благодаря многолетнему опыту. — Вы сидите за столом Оазиса и собираетесь разыгрывать Техасс? — Уточняет с высокомерной снисходительностью — на столе видны красивейшие узорчатые врезки, обделанные изумрудным бархатом — «Caribbean». Зря, что ли, Пугод растрачивался на персонализированную под разные игры мебель, наделяя каждый вип своей тематикой? Кроме того, приглашенный им в этот приват человек играл по большей части именно в эту разновидность покера — ему ли не выгоднее играть в ту игру, в которой он по-настоящему хорош? — Карибский успел утомить, а Техасский холдем — классика. Счастье, что я вообще соглашаюсь играть с вашей личной колодой. Пугод ловит в интонации Модди благосклонную недоверчивость; хмыкает, но внаглую продолжает размешивать карты: — Колода чиста, — индивидуальное своеобразие пугодовской речи — уверенная пакация. — В моем распоряжении казино, и вы считаете, что я стал бы грязно крапить карты? Ответа не приходит; оскорблением — пускай и правдивым. Модди лишь скучающе смотрит несколько секунд на пугодовские руки — на шелестящие от каждого движения карты в них: — Тасуйте лучше. Вы ведь умеете. — Думал, это будет выглядеть вульгарно. — Мы в казино, — смотрит глумливо, намекая на обреченность происходящего действа. — Здесь все выглядит вульгарно. Сукин сын; бестактно прав — и правдивость его слов Пугоду малоприятна: — А согласен, — равняет колоду в руках; его гостю нужно зрелище — он попробует удовлетворить эту странную потребность. Разговор у них выходит колкий, едкий — к дружеской атмосфере никак не располагающий. — И вы в эту вульгарщину отлично вписываетесь. Карты — переливающаяся водопадом лестница, — лестничные пролеты, спирали викторианских усадеб; стекают из руки в руку — мерно, — меж пальцами перекручиваются одна за другой, расправляются гирляндой — даром, что связующей веревки не имеется, — легко, будто гравитация — светский вымысел, выдуманный жителями затонувшего государства, — будто карты — без массы, без веса, — будто колода — реликвия, заколдованная веками назад неизвестным алхимиком, — и пугодовские руки — магниты, из безумного потока — упорядоченного хаоса — не выронившие ни единой карты, ибо выронить — равно греху, в этих стенах осуждаемому и судимому здешними культистами по всей надлежащей строгости. Благородная фикция — безуспешная попытка удивить единственного зрителя, который хоть и увидел желаемое, проводив глазами каждый исполненный финт, — где рифл шафл — в флориш, — и карты — дамским веером — из полукруга — в окружность — ровную, отточенную — да вновь обратно в ровную колоду, — а все равно во взоре не выказывает должного ошеломления; «садись, — мол, — ставлю четыре». Под натиском чужого взгляда Пугод прекращает красоваться; его попросили — он сделал, и стыда за затянувшееся на добрые полминуты представление не испытывает. Выкладывает пять карт на стол — рубашками кверху, — и садится на свое место, простенько перетасовывая оставшуюся колоду блоками — дабы у визави больше не осталось сомнений насчет его добропорядочности: — Анте? Модди выдвигает одну фишку — чистой условностью: — На интерес. — Полагаю, я задаю слишком много вопросов, — Пугод поддерживает ставку, следом раскладывая себе и своему сопернику по две карты, — но прошу прощения: в покер — на интерес? — Пока мне задаются вопросы, я буду давать ответы, — говорит умиротворенно, поглядывая на выпавшие ему карты. — И, раз уж мне позволяют выбирать, мне бы хотелось отличиться в выборе. Загадочность — не в пору: — Дилетант. — Ну, куда уж мне. На лице — непроглядное ничего; Модди не то, чтобы спокоен — он скорее не выражает вообще никаких эмоций, выдерживая перманентную неловкость, которую Пугоду парировать становится все труднее и труднее. Музыка из зала еле слышна — отголоском жизни — кипящей, порочной, — и им остается сидеть в практически гробовой неуклюжей тишине, которая с непривычки гнетом на плечи давит десяткой атмосфер. Пугод чувствует, что их беседе пора перетекать в другое русло — более благосклонное к тому, чтобы подвести к заключению договора: — Было бы интересно послушать, где вы научились так играть. Модди скучающе выдвигает к центру еще одну фишку — ставка уже на круг: — Достаточно хорошо знать правила, — пустая отговорка. — Было бы куда интереснее узнать, почему многие из ваших посетителей играть совершенно не умеют. — В подобных местах таким посетителям только рады. Странно, что это нужно объяснять; мне выгоднее вести их к столу с дилером, чем брать под ручку и устраивать семинары о тонкостях азартных игр. — Как прямолинейно. — Это бизнес, — Пугод поддерживает ставку в одну фишку, не видя смысла в ее увеличении. — А бизнес — деньги. Так уж исторически сложилось, что просто так нарисовать их нельзя, а на них строится многое. — И зачем нужно столько денег? — Глупый вопрос. — Без глупого ответа. Пугод фыркает цинично, открывая три имеющиеся на столе карты: — А зачем, например, вам деньги? — Мне? Совершенно ни к чему, — Модди, не глядя на флоп, выдвигает к банку три фишки высшего номинала. — Смешно. — Вы смешнее. — Почему ж вы так считаете? — Пугод поддерживает ставку, выдвигая три чипа. Улыбка в голосе — наголо обличающий компромат; послушать подводку к вышесказанному ему в самом деле хотелось бы. — Так красиво говорите, но слова воняют гнилью. Забавное несоответствие. При всем кричащем богатстве… Буду проще, скажите честно: насколько много бабла ежедневно приносит зал с игровыми автоматами? Я в их механизме пока не шибко разбираюсь, но будто бы выиграть там почти нереально. Вам настолько нужны деньги, что с десяток автоматов подкручены на девяносто восемь к двум? Пугод старается не реагировать на сказанное, открывая параллельно четвертую карту — отмалчивается. Модди бегло окидывает взором выпавшую карту и ставит еще три фишки, продолжая тираду: — А, и надеюсь, ту крупье не уволят. Она тоже смешная: я видел ее потуги подкинуть мне дерьмовые карты на втором круге. Ничего, еще наработает — коллеги научат. За первым столом дилер был куда более… Сука. До этого отвечал односложно, и теперь решил завалить накопившимися претензиями? — по всей видимости оно именно так и есть, потому что Модди заканчивает мысль с подтекстом несколько резким, обличительным: — …искусен. Прямо как вы сейчас. Хотя, наверное, все же не настолько. Пугод выдвигает три фишки: — Дешевый блеф. Открывает ривер. — Дешевые проститутки через дорогу и виски в вашем баре, — Модди кивает в сторону алкоголя, к которому так никто и не притронулся, и скидывает карты — те красиво разлетаются, раскрывая получившуюся комбинацию. — Пара. Пугод спокойно скидывает свои карты следом и забирает вышедшую стопку фишек: — Каре. Модди закуривает. Пугод собирает карты и вновь их тасует — теперь без излишеств. о клевете — разнузданной, неубедительной, выгоревшей, фениксом из пепла ставшей — суждение. подкрепляемое мыслями-лопатами, что копают до земного ядра, пробуривают данное им на растерзание нечто насквозь и на поверхность вылезают в грязи измазанные, выжравшие тонну разнообразнейших каменных пород — счастливые, горделивые, — кричат: «а мы говорили!» — и сиди думай, о чем именно они говорили, покуда невнятные речи от клеветы не так уж и далеки; суждение без доказательств — пустословие: пока не доказано — не ебет, что сказано. Пугод далеко не раз выслушивал подобные обвинения — в их игнорировании он уже поднаторел. Да, он мерзавец. Да, он гад. Да, он последняя блядь, плюющая на рамки приличия в плане своей добросовестности; как его только не называли, — у него уже столько имен, что в паспорте, он боится, не хватит отведенного места для их закрепления. Это всегда было его беспроигрышной тактикой — выигрышным постыдным посредством. Пугод мог, может и будет в силах позволять себе играть грязно, если это влечет за собой непосредственную выгоду да ему лично в руки. Выгода — колода в его руках — родная, выжженная временем, время пережившая и до сих пор Фортуной любимая, — прошедшая столько партий, что и вспоминать страшно. Никому нельзя ее подстрекать; седое фамильярство — эта блядская меченая колода всякого еще переживет. Однако про выходки дилера он слышит впервые: пусть в зале и есть завербованные игроки, именно крупье ни в коем случае нельзя вмешиваться в ход игры — это правило нарушаться не может. И это «искусен», промелькнувшее в реплике Модди… К чему он клонит? — Рубашки. Пугод на мгновение прекращает тасовать карты, замерев. Переспрашивает как-то даже недоуменно, потому что быть того не может: — Простите? — Замечательный узор, — указав на колоду в руках собеседника, Модди говорит одновременно с тем, как выдыхает сигаретный дым. — Ты не врал, карты не грязные. Колода относительно новая. На заказ? — Ковровые комплименты — напрасное подхалимство: — Крапленая ведь. Признайся, долго запоминал все вариации орнамента на разных картах? Да блять. выгоревшая проекция — картавое шулерство, что никогда не подводило до сих пор — споткнувшийся мерин. — У тебя зоркий глаз. Слишком, — Пугод не знает, отчего в его голосе теперь четко прослеживается строгость; за шулерством поймали именно его — чуть ли не в первый раз, — и он же этим недоволен. — Льстишь. Я не успел разобраться, за что отвечают разные узоры: они выделяют комбинации или масти? Их больше четырех? Пугод глазами сверкает, уверенно перекидывая карты породнившимся оверхэндом: — Их больше четырех. — Раздавай, — «р» в оскале — брошенный вызов — острие зубьев вил, — по пугодовскому самолюбию — точно в цель. И Пугод раздает — впервые за несколько лет вновь попадая в лапы азарта, на который здесь принято молиться отборнейшими молитвами; который Пугод успел проклясть отборнейшими проклятиями. Раздает первый раз. Игра. Стрит на пару — за Модди. Раздает второй раз. Игра. Пара на старшую карту — за Модди. Раздает третий раз. Игра. Фулл хаус на тройку — за Модди. Раздает четвертый раз. Игра. Каре на каре — по старшинству карт — за Модди. Раздает пятый раз и, нахуй, понятия не имеет, что происходит. Он из раза в раз при тасовке высматривает выигрышные комбинации, подкидывает себе аккурат выбранные из-под низа колоды карты, раскладывает ривер за ривером — себе в ожидаемый плюс, а фишек на его части стола становится все меньше и меньше. Игра. Флеш на пару — за Модди. Пугод, позабывший о том, что хотел подвести Модди еще после первой игры к заключению договора, раскладывает карты в шестой раз. Ему необходимо выиграть; потерянный авторитет — наркоманом в завязке, которому эта завязка и даром не сдалась, — он просто обязан выиграть и выбора у него не слишком много. Игроки снова ставят анте. В который раз открываются первые три карты на столе. — А, даже так… — Модди, даже не взглянув на открывшийся флоп, продолжает разбираться в системе крапа пугодовской колоды, переворачивая бесстрашно розданные ему карты и рассматривая их рубашки — сопоставляя вензеля на обороте с достоинством карт и их мастями. — И додумался ведь… Пугод, конечно, смотрит на повернутые к нему карты соперника — у того снова намечается флеш; сдается и, невнятно рыкнув — глухая обида заседает следом в гортани, раздирая когтистыми лапами глотку, — скидывает свои карты в центр, не дожидаясь открытия четвертой карты на столе; пара дам — оскорбленных, — падает поверх раскрытых карт за партию, и Пугод нахально выхватывает из руки Модди сигарету, в срочном порядке затягиваясь этой поганью как можно сильнее, пропуская ебучую дрянь через легкие — по венам, чтоб горечь — в кровь — намертво, перекрывая его позорное бесчиние. Модди прожигающим взглядом смотрит на Пугода, после — на скинутые в поражении карты, — у Пугода уже злостная дрожь начинает бегать по телу от этого взгляда, — и скидывает свои карты тоже, легким движением руки двигая небольшое количество выдвинутых за начало раунда фишек на свою сторону: — Тебе бы с такими мозгами подыскать другие способы… заработка. — Вот после игры с тобой мне и кажется, что я должен уйти в цирк, — морщится; с непривычки — не курил пару недель. — Клоуном. — Ну, в цирк — это почетно. Ты все еще умеешь исполнять некоторые трюки с колодой. В фокусники бы вписался. — Уж спасибо. Мешать перед ребятней карты, и… что? Раскладывать пасьянс? Всегда мечтал. — Дети любят фокусы. — Прям кипятком ссутся. Модди руки складывает на столе и несколько наклоняется вперед, опираясь на локти. Прищуривается: — Иронизируешь? Пугод стряхивает пепел с сигареты в хрустальную пепельницу. Усмехается, откидывается расслабленно на спинку стула, делает еще одну затяжку и разводит руками — открытая ирония: — Насколько умею. Лично я на фокусы успел насмотреться. Надоело. — Смотри сюда. Отсутствие азартной спеси успокаивает, потому Пугод, хоть и без особого интереса, но всамделишно смотрит, как Модди берет карту из общей колоды в руку, зажимая ее меж средним и указательным пальцами. Шестерка бубен. Ожидание простого мухляжа вынуждает Пугода смотреть вовсе не на карту: глаза то и дело бегают ко второй руке говнюка. Ему эти скверны осточертели до невероятного; что сейчас? — а сейчас — наверняка — «Запомни карту, я положу ее обратно в колоду, перетасую, раскрою красивенько веером, и ты именно ее вытянешь» или какая-нибудь подобная гнусть. Заломит небось карту вне колоды и будет строить вид, что показывает грандиозное шоу — Пугод через это тысячу раз проходил, если не больше. — Я говорю на карту смотри. Нетерпение — Пугод раздражительно цокает, однако вглядывается по чужой просьбе в шестерку бубен — и чего он в ней не видел?.. На его глазах перестаивается масть — ромб к верхнему своему основанию ширится, закругляется — сердцем — в черви, — и остается единственным из шести, посередине; чернила плавно перетекают из шестерки в туз, гордые литеры «Т» выводятся сами собой, словно великим каллиграфом — незримо проступают словно откуда-то с обратной стороны карты, что не видна Пугоду. Сам же Пугод, брови сведя к переносице, всматривается пристальней — расцветший интерес. Модди поворачивает карту оборотом — на рубашке медленно меняется пара вензелей, что служат отличительным знаком для определенной карты; неканоничное событие — изощренные вензеля в верхнем углу не принадлежат тузу червей. Пугоду кажется, что он потерял всякую нить происходящего, что ни черта не может понять, но ошибается — путается еще пуще прежнего, когда Модди выдвигает из-за одной карты в руке из ниоткуда взявшуюся вторую, переворачивает обе лицевой стороной, а там — циничными, дерзновенными шутами — два джокера. Будто пребывая в неведомом ему ранее ступоре, Пугод взгляд переводит сначала туда, куда Модди ранее скидывал свои две карты по окончании партии. Он знает, что там должны быть дама треф и девятка червей — он их видел; там лежит шестерка бубен. Аккурат приподнимает две карты, что собственными руками выкладывал перед началом игры — джокеров используют редко; не смотрит ни на рубашки, ни на отличительные знаки на них — он уверен, что так не может быть, что это все какой-то фарс; поражением роскошным, невероятным, унизительным — дама треф. девятка червей. Вновь смотрит на Модди, ожидая объяснений, но объяснений не дожидается — за спиной его визави на спинке кресла из пустоты появляется накидка, которую тот оставил в зале пару часов назад; огненными росчерками, пепельными перьями исходит — смольная пыль, всполохами бордовыми, будто бы даже кровавыми — невыглаженный бархат; где хлопок в меховой песцовый ворот переходит, швами-нитями прошивается и воплощается буквально из ничего во что-то; действом кинематографичным настолько, что только в кино ему и место, — в жизни так не бывает, это не должно существовать в реальном мире и выдаваться за нечто будничное. Пугод со стула буквально вскакивает, глаза — широко распахнуты. Из руки выпадает недокуренная сигарета — прожигает дорогостоящую обивку сидения. «…кто ты?» — через силу с опаской сказанное — обрывочное, неприветливое, — и собственный голос — хриплое недоразумение, потому что — Пугоду, конечно, неловко, но — фокус удался и фокуснику полагается премия. Модди с легкой улыбкой кладет многострадальные карты на стол и достает из портсигара очередную сигарету; не надоело ли ему впихивать в себя столько курева? Хотя теперь и неясно, будет ли ему хоть что-то от выкуренных им сигар, — он не отвечает на обыкновенный вопрос, и закрадываются сомнения насчет базового утверждения — а человек ли он в принципе? — У товарищей такое не спрашивают. Да и ответ, боюсь, тебя не устроит. Попробуй угадать. угадать. угадать, блять. тут не угадать — угадывают обыкновенно то, что в голове отложено заранее, о чем имеют хоть малейшее представление. Пугод не угадает; у него вообще нет предположений ни насчет того, кем по природе своей является сидящий за столом мужчина, ни насчет того, может ли хоть один тонометр, амперметр или глюкометр измерить размеры его ахуя — а пугодовский ахуй теперь находится в своем абсолютном апогее. А этот сидит — спокойный, как июльское небо, и лишь в глазах его виден тусклый проблеск баловства, которое он позволил себе вытворить. Изводит невнятным таинством и более не делает ничего странного — хотя и кажется, что в его арсенале имеются приемы куда более крышесносные. — Для инспекции слишком умный. Да и на рядового циркового фокусника точно не тянешь, — Пугод смахивает со стула бычок и опавший с него пепел и вновь садится на свое место, недоверчиво поглядывая на собеседника. Ему неведомо, что он имел честь лицезреть, но теперь Модди всем своим видом показывает, что удивлять своего зрителя больше ничем не собирается — пусть напряжения оттого и не становится меньше. — Но по твоему поведению я могу сказать, что ты законченный черт. — Ого, — Модди коротко смеется, закуривая — уже скорее на рефлексе. — Близко, но не то. Спрятав лицо за ладонями и как-то устало растирая кожу на лице, дабы привести себя в чувства, Пугод нервозно вздыхает, впервые за вечер позволяя маске серьезного дядьки расколоться надвое: — Хорошо, другой вопрос: насколько крупные проблемы у меня будут после твоего визита? — Ну, они бы были, — неопределенно вертит кистью в воздухе, размышляя над ответом, — если бы ты не позвал меня в вип, пожалуй. Не решаясь спросить, какие проблемы Модди ему пророчил, Пугод берет в руку одну из видоизмененных карт, что успела побывать и шестеркой бубен, и тузом червей, и красным джокером. Вертит ее, взглядом задерживаясь на каждой потертости, что была оставлена с течением времени, — каждая — точь-в-точь. — Я отсрочил божью кару? — Что-то вроде. — Пиздец. Слава богу, что ли. Модди заходится смехом — что странно — смехом теплым, мягким — его образу не соответствующим ни в какую. Пугоду вообще не хочется смеяться. Настигают даже мысли о том, что Пугод переработал свою норму и от переутомления словил парочку галлюцинаций; может, в глазах от настигшего бреда плывет бешено — просто чудится изменение мастей карт и появившаяся из ниоткуда куртка — может, она все это время там висела. Ан нет: Модди, видимо, надоели игры; он поднимается со своего места, одновременно туша сигарету, и невесомым движением двигает все свои выигранные фишки на сторону пугодовских — даже их не касаясь. Пугод на это бросает фразу с некоторой дерзостью, боязливость скрывающую; он, конечно, старается стойко держаться молодцом, но увольте — он в таких ситуациях доселе не бывал: — Акт милостыни? Спасибо, неприятно. — Помни ставку, — отзвуком начала их знакомства хлопает Пугода по плечу — возможно, чтобы поглумиться. — Интерес. Мой. Ты его выиграл. «Выиграть интерес» — такая себе инвестиция; Пугод не успевает сформулировать шутку и толком обдумать услышанные слова, как в комнату проникает яркий свет из коридора и просачиваются звуки из основного зала — открывшаяся беззвучно дверь. Модди вышел. Даже не попрощался — бестактный ход с его стороны. Бросив взгляд на неупорядоченные стопки фишек (у дилера прибавится работы в сортировке чипов по номиналу), Пугод потирает плечо — оставленные фантомные касания. И на душе отчего-то гадко, — необсеченная совесть? Да ну, — у бессовестного-то человека — и совесть, — несмешная шутка; смеяться по-прежнему не тянет. Его не столько волнует поражение, сколько оставленная на томленье загадка; Пугод ненавидит загадки — да и ебучие ребусы потеряли для него всю свою прелесть сразу же, как только ему исполнилось лет семь-восемь. «Угадай». Давай, собери пятнашки, — двигай двойку к пятерке; влево — в-л-е-в-о, блять, болван, куда ты ее пихаешь? — и восьмерку не трогай, дурак, — говорю же: не тро-гай, — хуево ты, братан, в такен играешь. Ну не может быть такого. Теперь, вроде, век технологий, — каждый второй — атеист, и человек — вышел — из обезьяны, и ведьм-неведьм всех сожгли в инквизиторских кострах еще пять сотен лет тому назад; да, чувак, большой взрыв, вулкан… нет, — нет же, блять, не ребро Адама и не Ноев ковчег — я тебе говорю двойку к пятерке двигай, ты почти ряд собрал, — и нахера ты восьмерку тронул, олух, хорошо же стояла. водевильная ахинея — курьезная чепуха; ну бред ведь, блять. чистейший. Пугод терпеть не может загадки. Каждую из повстречавшихся ему загадок он непременно решает. С какой вероятностью произойдет их повторная встреча? Неясно, — каждая вероятность тоже случается с некоторой вероятностью — и так до бесконечности. Но есть ли смысл? — Модди уже вышел; Модди вышел, оставив дверь открытой. Из привата почти выбегает — следом за чертовым Модди, — быстрым шагом рассекает по коридору с випами, задевая по дороге одного из охранников; будто это что-то действительно важное — не сгорающая сделка, но возможность много более ценная — в разы обиднее будет видеть, как она сгорает. И в голове — набатом — «быстрее» — потому что Модди сгорит, — Пугод уверен, что тот так может, — потому что Модди пеплом осыпется и больше в жизни тут не появится; потому что Пугод хотел бы, чтобы это не было разовым рандеву. И срать он хотел на договор. Ему невдомек, что теперь происходит — он впервые кем-то заболел. Ловит Модди на выходе из зала. Хватает за руку, тканью перчаток цепляясь за закатанный рукав — и в этом действии искреннего волнения куда больше, чем в графоманских россказнях. Переводит дыхание, не зная, что конкретно из себя выдавить. Смотрит на Модди с просьбой во взгляде — он чувствует, что она есть, но сам понятия не имеет, какая там, блять, просьба, — она, как и остальные суматошные мысли, четкой формулировке не поддается. Модди снимает его руку со своего предплечья — неспешно, — как лапу нашкодившей дворовой псины, попрошайничающей у случайного прохожего. Пугоду мерещится брезгливость; он уже было чувствует себя опозоренным и зарекается больше в жизни не идти на поводу у эмоций, но Модди перехватывает его кисть другой своей рукой и пожимает ее: — До встречи. Пугод — в который раз за вечер — в ахуе; сжимает неверяще чужую ладонь: — До встречи? — озадаченно; диалог выходит тарантиновский, но он не может сказать что-нибудь внятное — ему проще переспросить и удостовериться в услышанном. — Мне кажется, что ты не проникся цирковой эстетикой и продолжишь вести дела здесь. По циркам я все-таки не хожу — не мой профиль. А вот в этом заведении я еще появлюсь; уж больно забавно. — Забавно, говоришь, — Пугод понимает, что ему должно быть обидно, но как бы он ни старался, а довольство в голосе спрятать не может. — Значит, кастинг в клоуны мне пройти все же стоит. Модди смотрит на него как-то странно. Наклоняется близко к уху, проговаривает четко — так, будто этого никто кроме них не должен слышать, — а никто кроме них бы этого и не понял: — Сделай одолжение: посоветуй пройти такой кастинг дилеру пятого стола, — и уходит в сторону выхода, оставив Пугода в одиночестве около ресепшена. На памяти Пугода нет ни одного раза, чтобы он вслед провожал кого-либо кроме наряда полиции или нагрянувшей без предупреждения инспекции; чтобы он вновь ждал визита не потому, что у кого-то потенциально много денег, а потому, что кто-то потенциально интересен — потенциально понравился, — каким бы бульварным клише это ни звучало. Карты; карты в кармане отворота пиджака. Пугод их в ближайшие дни извертит и искрутит, рассмотрит чуть ли не под микроскопом — напоминанием о сегодняшней встрече. В ворохе мыслей выделяется одна особо неожиданная — возможно, загадку он хотел бы оставить нерешенной как можно дольше. Мысли этой он склонен потакать; что ж, — чем сложнее, тем интересней. «Помни ставку» — пулевое ранение от нагана, что прошиб выстрелом без предупреждения; «интерес». И если они с Модди играли на интерес, то ответ в своем смысле прост — они оба выиграли; крепкая ничья — разделенный поровну выигрыш, и белая нить — нитью красной; то, что было прошито белой нитью на похуй, красной — логическое звено, его личный афродизиак, — греческим благовонием — эфирный фимиам: сплит.