***
Пропуск для посещения следственного изолятора, в котором держали Дунаевского, я получил на удивление быстро. В этой жизни знакомства и связи что-то да решают. За пропуском я обратился к Марго, а точнее, через неё к её отцу. Полковник Никешин не задал ни одного лишнего вопроса — видимо, сыграло роль ещё и то, что я по сути раскрыл за них ими же расследуемое дело. Интересно, а догадывался ли Никешин о моём мотиве, предполагал ли что-нибудь, или просто принял это как факт? Я об этом точно не узнаю. Передвигаться на костылях было всё так же проблематично, но за всё время я к ним даже привык и передвигался более уверенно. Когда меня провели в кабинет, в котором мне предстояло поговорить с Дунаевским, я тут же поймал его удивлённый, полный непонимания взгляд. Он смотрел на мою загипсованную ногу, потом на меня, словно пытался передать свой вопрос одним лишь взглядом. Я криво усмехнулся и тяжело опустился на стул перед ним, аккуратно откладывая костыли. — Доброго дня, Эрнест Фёдорович, — сухо поздоровался я, не скрывая лёгких ноток торжества, — помните меня? Меня зовут Максим, и я помогал Алексу, когда его хотели арестовать по подозрению в убийстве. Выражение его лица не изменилось. Он так же сидел напротив, нахмурившись, явно не понимая, зачем я пришёл. Наверное, он думал, что я пришёл позлорадствовать, но я всё же решил сделать ему приятный сюрприз в конце нашего разговора. — В том убийстве? — Эхом повторил он. — В том самом, — подтвердил я, постукивая пальцами по гладкому серому столу. Дунаевский кивнул. — Это ведь был не Алекс, и теперь вам это хорошо известно. — Он произнёс это так твёрдо, что я опешил. То есть он знал всё с самого начала. А какие тайны еще он скрывал за своим безразличным взглядом? Сердце быстро застучало. — А вы так спокойно об этом говорите. — Я постарался звучать легко, хотя в душе разражалась настоящая буря. — Мне никто не верит, — Дунаевский тяжело вздохнул, но я не услышал в его тоне драматизма. Он звучал устало, разочарованно, но как будто совсем не злился, хотя любой на его месте мог бы устроить истерику. — Устраивать истерики и биться головой о стену камеры мне уже не солидно. — Он будто прочитал мои мысли. — А вы сюда зачем пришли? Хотите требовать от меня компенсации за вашу ногу? Он кивнул в сторону моей отставленной загипсованной ноги, чем вызвал у меня краткий, но нервный смешок. — Это не поможет моим костям срастись быстрее, — с улыбкой заметил я, и он так же улыбнулся мне в ответ. — Увы. Мы замолчали. Дунаевский не выглядел напряжённым или даже напуганным. Он сидел расслабленно, положив руки на стол, и смотрел прямо на них, как будто сейчас он мог раскрыть ладони и прочитать ответ. — Как насчёт того, что у меня в руке остался карман вашего пиджака? — Внезапно спросил я, нарушая тишину. — Точно моего? — Он поднял на меня глаза и прищурился. И тут меня как будто прорвало, и я принялся исполнять свой нехитрый план. — Schämst Sie Ihnen nicht, das Geld aus dem Bettlern zu nehmen? — Быстро проговорил я. Собственный голос на немецком звучал странно и чуждо, а когда я произнёс вопрос целиком, то даже не поверил, что это был мой голос. С довольной улыбкой я откинулся на жестком стуле. — Non capisco la lingua tedesca. — Незамедлительно последовал ответ. — Что? — Не понял я и тут же подался вперёд. — Вот именно… что… — Горько ответил Дунаевский и снова уставился на меня. Растерявшись, я не надолго завис, но продолжил следовать своему «плану». — Mochten Sie Alex auf der Bühne sehen? — Не сдавался я. Дунаевский поморщился и закачал головой. — If you struggle talking in Russian, maybe we’ll switch to English? — Он произнёс это с лёгким «русским» акцентом и снова уставился на меня. Я внимательно разглядывал его лицо, пытаясь прочитать в нём издёвку, насмешку, но уж никак не замешательство и ступор. — Вы сейчас смеётесь надо мной? — Я озвучил свои мысли вслух. — Я уже сказал вам, Максим Владимирович, что я не знаю немецкого языка, — пояснил Дунаевский с лёгкой улыбкой на губах. — В школе давали английский, а итальянский пришлось выучить, когда появилась недвижимость и второе гражданство. Вас что-то удивляет? Он приподнял брови, всё ещё не пряча улыбки. Видимо, моё выражение лица было слишком красноречивым. — Ваше спокойствие, — признался я и снова принялся постукивать пальцами по столу. Похоже, нервничал тут я, хотя это именно я находился в более выигрышном положении. — Ничего не хотите мне сказать? Кому достанется вся ваша недвижимость и деньги? Я действительно не понимал, как он мог оставаться таким спокойным. Все мои догадки подтвердились в один миг. — Думаю, вам уже известно, что детей у меня нет. — Дунаевский проговорил это особенно печально. — Но есть любимый племянник. — Я нарочно упомянул Романа, красноречиво выделяя слово «любимый» интонацией. — Любимый? — Дунаевский усмехнулся. Его руки, лежащие на столе, сжались в кулаки. — Я бы его задушил вот этими самыми руками. Как думаете, Максим Владимирович, скоро я до него доберусь? И даже в таком положении он не терял оптимизма, и, пусть довольно специфичного, (но подходящего к текущей ситуации) но чувства юмора. Всё-таки первое впечатление об этом человеке, когда я впервые встретил его в театре, меня не обмануло. — Вы знаете, что он покинул театр? — Понизив голос, спросил его я. — Я уверен, что не сам. — Дунаевский закивал, а его улыбка как будто стала шире. — А знаете ли вы, кто теперь займёт его место? — Настаивал я. Мужчина заметно повеселел, одобрительно выпятил губы и сам себе кивнул. Хотел бы я знать, о чем он в этот момент думал. — Надо же… в театр снова пойдут люди? — Он задумался. — Вы не знаете, у Алекса в семье нет военных? — Был только бедный реставратор, который из кожи вон лез, чтобы выбить место любимому сыну, — тихо заметил я, глядя Дунаевскому в глаза. Тот заметно погрустнел. — Тогда понятно, в кого у него столько упорства. Если бы я мог, я бы поднялся из-за стола и принялся ходить по маленькой комнате. Но всё, что я мог сделать, это выдержать короткую паузу и собраться с мыслями. Меня переполняли эмоции, чувства, и весь этот вихрь туманил мой разум, что было совершенно неприемлемо для моей работы. Да чего уж тут говорить: такое случалось в моей жизни впервые, и причина всему этому сейчас репетировала где-то там, на Площади Искусств, наконец-то счастливая. Дунаевский совсем сник, но почему-то мне казалось, что в тот момент он точно думал не о себе. Я слегка откашлялся, привлекая к себе внимание и доставая бумаги из папки, которую небрежно бросил на столе, войдя в кабинет. — Эрнест Фёдорович. — Дунаевский снова посмотрел на меня. — Я подготовил для вас договор. Вы согласны, чтобы я стал вашим защитником? Он широко улыбнулся. — Вы сломаете ему жизнь, молодой человек, — заметил он, глядя на бумаги перед собой. — Или он сломает ещё не одну.***
После непростой беседы я чувствовал себя легко. Все сомнения вмиг рассеялись, ответы на вопросы были получены, виновник найден (а доказать эту вину дело уже вторичное), а дома меня ждал самый прекрасный мальчишка на свете, который, судя по количеству отправленных мне сообщений и пропущенных звонков, был довольно раздражён. Я открыл чат на телефоне, с улыбкой просматривая сообщения Лекса, полные гнева насчёт моего отсутствия в «таком состоянии», успокоил его и заверил, что уже нахожусь на полпути домой. Но мне всё же пришлось ему соврать. В голове возникла странная идея, которую мне непременно захотелось реализовать. Раз уж я провинился перед Лексом и меня обязательно отчитают, а то и ударят по губам (и не только по губам), я решил, что терять мне было нечего, и отправился исполнять свой странный, но приятный замысел. Телефон продолжал вибрировать в кармане, а я лишь глупо улыбался, переставляя костыли про брусчатке.***
Как только моя нога переступила порог нашей квартиры, я столкнулся с пристальным взглядом зелёных глаз, так внимательно изучающих меня. Лекс стоял прямо, не скрывая своего недовольства, хмурил брови, скрестив руки на груди. — Ты ничего не забыл? — Буркнул он вместо приветствия и прищурился. — Алекс… — Мягко проговорил я. — Я думал, что ты снова пропадешь на репетиции, как вчера. На мои слова Лекс недовольно фыркнул и двинулся ко мне. — Ты уже хочешь, чтобы я пропал? — Криво оскалился он, помогая мне снять пальто. — Нет, я… — Я закусил нижнюю губу. — Надо было купить кое-что. Я попытался чмокнуть его в щеку, чтобы сделать маленький шажок к перемирию, но Лекс ловко увернулся, не убирая рук с моей талии. — Ты не забыл, что до сих пор двигаешься на костылях? — Он крепче прижал меня к себе и повел в гостиную. — Мне помогли сесть в машину, все нормально. — Пальцы Лекса больно впились в мой бок, и он ущипнул меня. Я тихо заныл. — Человек так устроен, что привыкает ко всему. Мои попытки отшутиться только больше раздражали Лекса. Не знаю, играл ли он со мной, или точно был зол, но его реакция меня даже забавляла. Как же мне было приятно ощущать его беспокойство обо мне. Я не был тем человеком, который специально провоцировал партнёров на подобные чувства, но почему-то получать вот такие выговоры от Лекса было до жути приятно. — А домашнее задание по немецкому ты сделал? — Спросил он максимально строго, и я понял, что он не шутит. — Завтра у тебя урок по расписанию. — Я сделаю. Ты же мне поможешь. — Я обаятельно улыбнулся, зная, что Лексу это нравилось, что бы он ни говорил. — Кто тебе сказал такой бред? — Лекс скривился в усмешке. — Такую чушь. — На моё исправление я снова получил щипок в бок, ещё болезненнее, чем раньше. Я зашипел от боли, но продолжил. — Я просто хотел сделать тебе сюрприз, а ты снова злишься. Тебе как будто нравится исключительно злиться за меня. Что я сделал тебе плохого? Теперь пришла очередь Лекса широко улыбаться. Мы оказались в гостиной, и он помог мне усесться на диване, помогая вытянуть ногу вперёд. — Мне нужно извиниться? Он снова скрестил руки на груди и плюхнулся на другой конец дивана, выпрямляя ноги и практически закидывая их мне на бедра. — Хотелось бы, — вздохнул я, разглядывая его ноги. — Извини, мой любимый болван, — елейно произнёс Лекс и одарил меня моей любимой улыбкой. — Так уже лучше, — одобрил я. — Как прошёл твой день? Лицо Лекса словно оттаяло, и он улыбнулся одними лишь уголками губ. — Хотел заглянуть в театр, но мы очень поздно закончили. — Он немного помедлил, собираясь с мыслями. — На Рождество будет спектакль, и у меня в нем есть роль. Мои глаза непроизвольно распахнулись, и я уставился на него. — Главная? — Шёпотом проговорил я. — Не скажу — Лекс по-детски вытянул губы вперёд, а потом снова посерьёзнел. — Вдруг что-то пойдёт не так. Он сказал это тише, чем обычно. Я ощущал его нервозность всем телом, и мне очень хотелось поддержать его. Как жаль, что я мало понимал в театральном искусстве, мало знал о чувствах артистов, мог только догадываться. Но надо было быть совсем слепцом, чтобы не увидеть волнения Лекса. — Суеверия? Не бойся, ты начинаешь новый год ролью в театре. И я очень за тебя рад. — Мои слова прозвучали как-то поверхностно, но я искренне не знал, как я мог его поддержать. Мне просто хотелось быть рядом, и чтобы он рассказывал мне как можно больше. — Начинаю? — Лекс усмехнулся, открыл на телефоне афишу театра и протянул мне. — Мое Рождество в конце года, поэтому год я заканчиваю. Я захлопал глазами, как полный дурак. Мне никогда бы не пришло в голову спрашивать человека о вере, но мне стоило догадаться, что Лекс католик. Значит, теперь мне предстояло выучить все его праздники, чтобы больше вот так не опозориться. — Прости, пожалуйста… — Я сжал в ладонях его каменные икры с выдающимся рельефом, огладил их и обхватил руками. — Я уверен, что все были рады твоему возвращению, и эту роль тебе дали потому, что ты её более чем достоин. Лекс грустно улыбался, глядя на меня. — Ты всегда такое мне говоришь, — заметил он, но совсем беззлобно. Я продолжал обнимать и гладить его ноги. — Правильно сказать «так»… — Лекс закатил глаза. — Разве я когда-нибудь был не прав? Или ты не хочешь мне верить? — Раньше я не хотел, но когда поверил — не ошибся, — честно сказал мне Лекс и, убрав свои ноги, поджал их под себя, а потом резко приблизился ко мне. — И буду верить и сейчас. Он обхватил ладонями моё лицо, не давая мне опомниться, и поцеловал. Ещё каких-то пару месяцев назад я готов был продать душу за то, чтобы он так сделал, но сейчас он мог резко, посреди разговора, вот так начать поцелуй. Внезапно, волнующе, до мурашек. — А театр остался прежним. Я его любил таким… — прошептал он, оглаживая мои щёки большими пальцами. — Я помню некоторые детали, как будто это было вчера. — Он коснулся пальцами моих губ, продолжая рассказывать. — Это называется… Когда вернулся после каникул… — Отпуск. Длинный отпуск, — подсказал ему я, чувствуя, как сердце ускоряет свой ритм. — И к счастью, твой затянувшийся отпуск подошёл к концу. — Я замолчал, глядя на него. — У меня кое-что есть для тебя… Лекс изогнул бровь в непонимании, а я, подхватив костыли, попытался подняться с дивана. Я проделал всё быстро, и Лекс, кажется, даже не успел сориентироваться, чтобы предложить мне помощь. Вернулся я скоро, так скоро, насколько мне позволяли костыли, с небольшим свертком. — Что ты задумал делать, Dummkopf? Лекс смотрел, как я снова усаживаюсь на диван. Я покачал головой, всем видом демонстрируя, что объяснять ничего не собираюсь и просто прошу его смотреть. Я вытянул руки вперёд. — Мне нужны твои ноги, — серьёзно сказал я. Лекс тихо засмеялся. — По-моему, ты уже достаточно их потрогал, — хохотнул Лекс, но снова уселся на диван, вытягивая ноги и кладя мне их на бедра. Я потянулся к свёртку рядом и принялся осторожно распаковывать его. На Лекса я старался не смотреть, чтобы не испортить момент. Я отчего-то нервничал, словно собирался сделать ему предложение руки и сердца (кстати, следует подумать об этом). Когда я закончил с упаковкой, я ненадолго завис, поднимая глаза на Лекса. Он уставился на меня, а потом перевёл взгляд на тёмные, иссиня-чёрные аккуратные чуни для разогрева, которые я держал в руках. — Позволишь? — Тихо спросил я, получая в ответ утвердительный кивок. Взяв ступню Лекса в свои ладони, я слегка растёр её, чтобы немного погреть, любовно огладил кожу и на мгновение застыл, разглядывая пальцы его ног. На них виднелись свежие мозоли от недавних репетиций, пальцы были странно изогнуты. И хотя я догадывался о том, что ноги артистов балета выносили колоссальные нагрузки и это не могло проходить бесследно, я никогда не представлял, что они на самом деле выглядят так. Лекс замер, всё ещё глядя на меня. Я поймал его взгляд. Не долго думая, я наклонился ниже и невесомо, едва ощутимо, коснулся губами его ноги. Мне показалось, что Лекс вздрогнул, а я взял в руку один сапожок и принялся аккуратно надевать его на ногу Лекса. Затянув небольшой шнурок, я проделал то же самое с другим сапожком. Когда я закончил, Лекс ошарашенно глядел на меня, не говоря ни снова. Я попытался робко улыбнуться. — Weißt du, dass du der beste Dummkopf bist? — Прошептал Лекс. Он разглядывал новые чуни какое-то время, а потом резко потянулся ко мне. Я мягко засмеялся, принимая его в объятия. — Знаешь, чего я хочу? — Зашептал Лекс в мои губы. Я приподнял брови. — Я хочу, чтобы mein Dummkopf пришёл на рождественский спектакль… — Загадочно проговорил Лекс. И мне тут же стало ясно, что роль, которую ему предложили, всё-таки была главной. — Твоё желание непременно исполнится. — Я обхватил его лицо ладонями, а он в ответ сжал их своими холодными пальцами.***
В одно особенно холодное утро я выглянул в окно и заметил первый жидкий снег, покрывший дорожки и старые крыши. Лекс еще спал, наполовину прикрытый одеялом. Я поежился от холода, присел на кровать и постарался снова накрыть нас обоих одеялом. Так мы проспали почти до обеда, пока нас не разбудил звонок в дверь. Я остался лежать в кровати со своим огромным отвратительным гипсом, а Лекс, завернувшись в махровый халат, направился к двери. И только услышав из коридора знакомый голос, я понял, что соскучился по Антону и будто сто лет его не видел. Из их разговора было понятно, что они куда-то опаздывают, и мне стало совестно, что я не разбудил Лекса, а заставил его проспать со мной все на свете. Пока я ковылял до прихожей, Лекс уже начал собираться. Он носился по квартире и постоянно повторял на немецком каждый предмет, который нужно было положить в сумку. Что-то я ему даже подал, например телефон и провод для зарядки, после чего вышел в коридор и встретился взглядами с Антоном. — Отлично выглядишь. Очень давно тебя не видел, — бросил я ему и протянул ладонь для приветствия. Костыль мой упал, но пробегающий мимо Лекс быстро поднял его и сунул мне в подмышку. Рассмеявшись, Антон пожал мою протянутую руку. — Много дел появилось, — улыбался он, — я тоже по тебе соскучился. Как нога? Я неуверенно пожал плечами, качнул костылями и прижал их к стене. Колено давно не болело, а потому дома я передвигался, целиком опираясь на ногу. Проблема была лишь в том, что она не гнулась и иногда сносила то, что плохо стояло. — Жду, когда избавлюсь от этой махины, — кивнул я в сторону костылей. — Алекс позвал на спектакль, а я боюсь, что придется тащить в зал эти палки и испортить ему весь праздник. Стоящий рядом Лекс толкнул меня локтем, но тут же удержал. Судя по реакции, Антон тоже собрался меня ловить, а мне от этого сделалось стыдно и неловко. Каким же большим и сильным я хотел казаться перед ними в самом начале. — Болван… — шепотом пробубнил Лекс и стал обуваться. Антон теперь стоял ближе ко мне, и я не сразу заметил, как он придерживает меня под локоть. — Я могу тебе помочь, — промурлыкал он. — В этой постановке роли у меня нет, так что я вполне мог бы тебя поддержать. Я с улыбкой посмотрел на них обоих, постарался вспомнить нашу первую встречу, и тут меня обдало странным холодом. Наверное, я должен был через это пройти, но повторить это я бы не решился. Если бы я заранее знал обо всех трудностях, то испугался бы помогать незнакомому мальчишке, работающему в баре. Сейчас я абсолютно об этом не жалел и был уверен, что на тебя не свалится столько, сколько ты не сможешь вынести. — Даже не верится, что мы говорим об этом. Каких-то полгода назад я всего лишь сидел в баре на Думской и пил не самые лучшие коктейли, а утром шел на работу и страстно ее ненавидел. Сейчас я живу с артистом в одной квартире, сплю с ним на одной кровати, покупаю ему носочки для репетиций и собираюсь снова идти на балет в театр. Это будет второй раз в моей жизни. — А в твой первый раз я сидел рядом с тобой, — обратился ко мне Лекс, и я улыбнулся ему. — Как хорошо, что в этот раз ты не будешь сидеть рядом со мной. Он задержался на пороге, сбросил сумку на пол и подошел ближе ко мне. Мое сердце наполнилось отчаянной любовью к этому мальчишке, и я проглотил все свои мысли о том, что не повторил бы своего подвига. Еще как повторил бы! Лекс порывисто обнял меня и прижал к стене. К своему стыду я чуть не разревелся. — Не хотел бы я вспоминать, что было со мной полгода назад, — глухо произнес он мне в плечо и смешно поцеловал в скулу. — Зря ты так говоришь, — вмешался в наш разговор Антон и погладил Лекса по спине. — Ты поднялся со дна и можешь этим гордиться. А еще ты встретил прекрасного человека, который очень тебя любит, заботится о тебе и даже покупает носочки. Мы все рассмеялись, а Лекс снова поцеловал меня в щеку и нагнулся, чтобы подобрать сумку. — И похоже, что он полюбил свою работу, — заметил он и как-то странно на меня посмотрел, будто упрекал в чем-то. — Ну нет, это уж слишком, — со смешком отмахнулся я, — просто сейчас у меня очень захватывающее и интересное дело. На самом деле моё захватывающее дело теперь жило со мной. А ещё я стал понимать этих странных чокнутых коучей, которые в своих бестолковых тренингах упоминали всем известную фразу «На работу — как на праздник». — А это и называется — полюбить свою работу, — словно вторя моим мыслям проговорил Антон. Мне же хотелось что-то сделать, что-нибудь такое, чтобы побыть вместе с ними обоими. Я проклинал свой гипс на чём свет стоит, но в последний момент мне пришла в голову отличная идея. — Приходите вместе после репетиции, даже если закончите очень поздно, — добродушно предложил я. — Закажу нам ужин, и мы сможем нормально пообщаться. — Не забудь надеть передник без белья, — хитро подмигнул мне Антон. Лекс тихо прыснул. — А еще я очень эротично отставлю в сторону свою ногу в гипсе и взмахну волосами. — Я сделал в воздухе жест руками, повторяя какую-то древнюю рекламу шампуня. Лекс закончил зашнуровывать кроссовки и, поднявшись, подошёл ко мне вплотную. Он обвил руки вокруг моей шеи и ласково промурлыкал мне в ухо, но так, чтобы и Антон мог это слышать. — Scheiße… Я теперь буду представлять это весь день. Я обнял его в ответ за талию. — Пусть твой день пройдет хорошо. — Мои губы коснулись его щеки.