Если бы...

      Вспомнить — это как заново пережить. «Память ваша не тускнеет. Мало кто из людей способен помнить так ясно. Но тут, пожалуй, нет места зависти. Память сурова к вам,» — говорил однажды дяде Тьелко старик-атани. Слова его, тихие и веские, и сейчас стучали в голове. Ещё одно доказательство: ведь старейшины Тельмира нет в мире уже больше пятнадцати лет.       Но лучше помнится то, что было самым ярким. Или самым горестным.       Тьма… жуткая, давящая тишь… чьи-то руки, притиснувшие к себе.       — Дядя Морьо, а что с дедушкой Финвэ?       Потом слезы. У всех. Разом.       Ему тогда было страшно. Но больше удивляло то, что дед Фэанаро, оказывается, тоже умеет плакать.       — Лорд Тэльпэ!       Странное обращение однако. Прижилось, пока не знали ещё, к кому причислить этого юного нолдо. Сын второго лорда Химлада, в Амане он тогда ещё считался бы ребенком. Но здесь взрослели быстрее.       — Эльо? Что-то случилось?       Вот и ещё один недоросль Аглонской крепости со столь же неопределённым положением «отрока», как называли подросших детей фиримар. Из тех, кого в Исход, как и его, практически унесли на руках. Даже младше.       Сам он ведь помнит Древа. Видел их. Они совершили семьёй путешествие в Валмар, как было принято в Тирионе, едва он чуть-чуть подрос. Тэльпэ помнил ослепительный свет, яркий до рези в глазах, руки матери на плечах, фигуру отца, склонившегося над чашей со светоносной росой. В сиянии смешанного света Лаурэлин и Тэльпериона черты лица его казались резкими и тёмными, будто выточенными из камня.       Эльо, Эленасто Элендион, родился уже на севере, в поселении мастеров, выросшем за первые три лоа изгнания вокруг их крепости — Форменоссэ. Свет Древ там был тусклее и холоднее. Серебряные лучи Тэльпериона едва разгоняли наплывавшую после смешения света темноту. Но Лаурэлин светила ярче, даруя окрест жизнь светлым сосновым лесам и душистым лугам, окрашивая облака и небо в фиолетовые тона.       — Лорд Тэльпэ, тебя лорд Куруфинвэ зовёт в мастерские.       Догорал закат. Тэльпэ встал, стряхнул с плеча пожелтевший осенний лист. В вечернем свете Анара берёза, заботливо сохранённая во внутреннем дворе крепости, больше не напоминала Лаурэлин. Обычное дерево. Пусть и красивое очень.       Воспоминания уходили. Интересно, каково остальным? Тем, кто старше. ***       Отец раздумчиво смотрел на догорающее в горне пламя. На сероватой рабочей рубахе из грубого льна чернели угольные разводы. Кожаный фартук он уже снял и повесил на медный крючок возле входной двери. Этот крючок был вплавлен в чеканную основу — простой узор из спирально закрученных линий, похожих на вьюнковые усики. Тэльпэ сам делал его когда-то, ещё в конце первого столетия после восхода солнца, когда у отца дошли наконец руки до обустройства собственной мастерской.       Свет лампады высвечивал белые листы бумаги на письменном столе. Исчерканные свинцовым карандашом чертежи. Похоже на механизм винтового подъёмника, над которым отец работал последнее время. Опять не то.       Тэльпэ знал, что он любил. Пламя в горне, блеск металлов и тяжесть молота в руках. Не просто мастер, а искусник, Куруфинвэ Фэанарион не любил однообразной работы. Каждое изделие делал он уникальным, единственным. Почти личностью. Но закон войны суров. Нет большого смысла творить. Надо работать. Нужны мечи, стреломёты и стрелы. Доспехи и щиты. Подъемные механизмы и система водопроводных труб в самой крепости. Не штучно, интереса и красоты ради, а много и быстро. А значит нужно искать месторождения руд, малахитовых и железных, киновари и угля для выплавки металлов. Нужно налаживать работу мастерских и чертить на бумаге рассчитанные ещё Фэанаро схемы, приспосабливая их под наличные условия. Думать о посевах и домашнем скоте. О бесконечных орочьих набегах, в конце-концов.       Скоро будет триста девяносто солнечных лет с начала Осады Ангамандо. Триста девяносто — и ни одного спокойного. Сначала постройка Северных Врат Аркалондэ — первой крепости на востоке; потом возведение Южных — главной цитадели их земель. Небыстрое дело. Ни отца, ни братьев его никто не учил править и вести за собой. Зачем — в Амане Благословенном? Но учиться пришлось.       Тэльпэ уж не помнил, когда отец делал что-то для души. Для себя. Разве что иногда запирался по вечерам в мастерской, делал подарки братьям и самому Тэльпэ. В те дни он бывал веселее обычного. Счастливее обычного, что ли. И дядя Тьелко то и дело находил повод, вспоминал о годовщине прорыва осады Фаласа, постройки главной башни Южных Врат, чем-нибудь дне зачатия, а то и вовсе о смешном детском валинорском празднике — Дне Алых Лент.       Тьелпэ поймал себя на том, что они с отцом уже долго молчат вместе, одинаково уставившись на огонь. Да что за день сегодня. Сплошь мысли и тени прошедшего.       — Сын, — тихий голос и долгий взгляд.       — Да, отец?       — Тэльпэ, ты как сегодня? У тебя на лице написано несоответствие мыслей и настоящего.       Заметил. Целые века все дни занят, будто и нет отца. И обидно было раньше, в детстве, до горечи. Но потом вот так, вечерами, приходит, спрашивает. И смотрит. Долго и вдумчиво. Как будто впитывает его целиком. И лицо, и слова, и улыбку. Теперь понятнее стало. Что тут скажешь — правитель. Как не простить — отца.       — Расскажешь? Какие думы блуждают в голове?       — Ты правильно понял, отец. Я вспомнил прошедшее. Целый день мысли о нём.       — У меня тоже, колокольчик серебряный мой, у меня тоже.       О чём же? О пламени, что унесло деда? О тех кругах звёзд, пока не было света? О матери? Моей или твоей?       Отец встал, подошёл к столу. Мотнул головой, подзывая. Оперся ладонями на потемневшую дубовую столешницу. Темная коса из трёх прядей, перевитая гербовыми лентами, алыми с черным узором, заострённым клинком легла вдоль позвоночника.       Тэльпэ встал рядом, всмотрелся в чертёж.       — Ты здесь изменил механизм, верно?       Отец кивнул.       — Смотри. Вот расчёты.       Минут пять Тэльпэ сосредоточенно вчитывался в каллиграфический отцовский тенгвар. Тот всегда писал образцово — независимо от важности бумаги.       — Ага… Понял. Ты увеличил значение полезного действия.       — Надеюсь этот вариант будет итоговым и мы попробуем пустить его в ход. Но дело не в этом, — отец аккуратно, краешек к краешку сложил верхние листы и убрал в средний ящик стола, предварительно вложив в кожаный чехол с чернильной пометкой «Чертежи. Механика», — Смотри-ка сюда.       На столе остался ещё один бумажный лист. Он был длинным и ранее сворачивался в свиток, потому загибающиеся углы придерживали три шестигранные гайки и один поставленный на шляпку болт. На листе было что-то помечено алым: галочками и кружочками.       — Сегодня прибыл гонец от рудокопов. В шахте авария. Обрушилась центральная система подъёмных блоков и повредила рельсы. Судя по всему, из-за повышенной влажности проржавела внутренняя часть крепления. Внеплановый осмотр остального оборудования выявил ещё парочку опасных моментов. Необходимо заменить зубчатые колеса тут, тут и здесь, — пальцы отца упёрлись в три красных кружочка на чертеже, — Эти два — третьего размера, и ещё одно — пятого. Устранить последствия аварии и заново установить систему блоков с полной заменой вот этих, — пальцы сместились с кружочков на галочки, — частей.       Тэльпэ про себя отметил, каких именно.       — Я одного не понял: причем здесь я?       В шахтах была мастерская, в которой работал один из лучших мастеров Химлада.       — Ангайнэр ранен и работать не может. Фаньяро один не справится. Кано Эстелиндо просит отправить мастеров. Ты же хотел отправиться в шахты. Поедешь?       Тэльпэ любил горное дело. Ему давно уже хотелось снова съездить к месторождениям, спуститься в шахты, поучиться у рудокопов и послушать подземную музыку. Тихий разнозвучный шепот. Мастера-нолдор, как и кхазад, слышали голоса камня, подобно тому, как синдар и авари слышали голоса леса, а тэлери и фалатрим — голоса моря. Подземные руды и минералы ощущались по-разному, как звуки разной высоты, только на уровне осанвэ-восприятия. Да и повидать бывалого горняка Эстелиндо, напарника деда и давнего друга всей их семьи он был совсем не против.       — Поеду.       — Ну и отлично. Рельсы и кое-какие запасные части есть в запасе в шахтах. Зубчатые колеса возьми последнего производства, с нашего склада. Они надёжнее старых будут. Остальное, в случае чего, придется делать на месте. Возьмёшь с собой мастера Айкахена в помощь, нескольких пограничников и отправишься с обозом продовольствия. Одно дело пришлось бы его отправлять. Неделей раньше, неделей позже…       — Когда выезжать? Послезавтра на рассвете?       — Нет. Завтра после полудня. На тебе — подготовка. Найди гонца и расспроси, что необходимо. Времени должно хватить на сборы.       Тэльпэ кивнул. Отец единым движением смахнул гайки и болт в жестяную коробку, заново скатал мигом свернувшийся двумя трубочками лист и протянул сыну.       — Держи. Возьмёшь себе. А теперь — спать. И немедленно. Не забудь умыться и вычистить зубы.       — Папа!       Отец тихо рассмеялся.       — Шучу. Пошли, поужинаем. Нас уже ждёт Альмадиль — суровый комендант, которому мой грозный братец Турко Собачья Шкурка наказал, уезжая к центральным рубежам, за нами следить. Чтоб не забывали есть, спать… Зубы чистить, опять же.       Тэльпэ очень захотелось обнять отца. Вот такого, близкого и теплого, как меховое одеяло. Сейчас, в этот самый момент. Потому что потом он снова станет Куруфинвэ Фэанарионом, вторым лордом Химлада, холодным закалённым клинком.       Все они, семеро братьев, могли теперь вот так застывать.       …Будь он друг иль недруг, будь высок иль низок…       …Ни право, ни милость, ни помощь стали, ни Судеб Владыка его не избавят от гнева Фэанора и сынов Фэанора…       …Месть жестокая того не минет…       Тьелпэ знал, что эти слова цепью лежат на каждом из них. Они раздувают и без того горячие угли гнева и ненависти, пробуждают жгучее желание хоть в одиночку, но ехать к Железной крепости. Мстить за погибших, за пленённых, за потерявших и потерянных. Возвращать утраченное. Это пламя приходится душить рассудком. Теперь нет смысла спешить. Уже поздно, бесконечно поздно. Теперь нужно бить точно в яблочко. Наверняка. На поражение. На уничтожение — насколько смогут воплощённые — Моринготто.       Отец уже направился к выходу. Сквозь улыбку сквозила неизмеримая тяжесть. Атаринкэ было труднее всего.       — Папа!       Он обернулся.       — Мы все сможем, папа!       В кольце родных рук было тепло и спокойно, как и всегда.       Он поймал этот миг. ***       — Так ты поедешь в шахты?       Они сидели втроём на крыльце небольшого двухэтажного домика в тени яблоневых ветвей. Здесь жил среброкосый нолдо Ньенинквэ, мастер-литейщик, с дочерью и учеником. Он принял в семью и взял на обучение Эленасто, сына своего погибшего друга. Сейчас этот юный нолдо с задумчивым видом грыз сочный паданец в ожидании ответа. Рядом сидела белоголовая молчунья Сильвин, и ножом вытачивала из орешниковой чурки фигурку коня для раксэнуру*.       — Да, Эльо, поеду.       Здесь, в городе, прибившемся к стенам крепости, жили в основном мужчины. Горняки и работники с металлом и камнем. Почти каждый отстроенный дом был вместе с тем и мастерской. И каждый эльда был готов немедленно отложить кувалду и взяться за меч.       Те же семьи эльдар, в которых были дети, поселились на высоком западном берегу Келона. Там постепенно вырос довольно большой укреплённый посёлок, названный Оравирин*. К северу от него, где берег спускался вниз к пойме реки, цвели летом разнотравные заливные луга, на которые дети гоняли на выпас домашний скот. А к югу золотились засеянные эльдар хлебородные поля. В поселке жили также и атани племени халадин, чьи предки пришли из земель Таргелиона, но не смогли продолжить дальше путь на запад; и потомки Беора и Мараха, пришедшие из Эстолада в земли Химлада.       — Тэльпэ, — Сильвин вскинула голову, положила нож и недоструганную фигурку на скамью— Ты сказал, мастер Ангайнэр ранен? Опять орки?       Сильвин была самой юной из эльдиэр Аглонской крепости. Мастер Ньенинквэ признал её взрослой в год начала Осады Ангбанда, о чем позже сильно жалел. Заставить её отправиться в плодородный и спокойный Оравирин мог бы после этого только личный приказ одного из старших лордов Химлада, но Сильвин сумела доказать свое право остаться. Тихая рисовальщица карт и резчица по дереву прекрасно стреляла из лука и неплохо владела лёгким одноручным мечом. На её счету было двое науро*, пришедших с гор и напавших на маленький отряд, ехавший по пути к охотничьей крепи у Бродов.       — Да, они самые. Моринготто разводит их, как крыс, в своем Ангамандо и шлёт на убой целыми отрядами. Но на сотню-другую убитых орчин и гауров* в Мандос неизменно уходит кто-нибудь из наших, — ответил девушке Тэльпэ, от внезапно нахлынувшей злости сломав напополам яблоневую ветвь, которую крутил в руках.       Они надолго умолкли. Смерть не была худшим исходом. Если твари из Ангамандо одерживали верх, выживших забирали в плен на рудники. Бежать удавалось единицам. Вернуться полностью к прежней жизни — никому.       — Будь осторожен, лорд Тэльпэ, — тихо попросил Эленасто.       — Будь спокоен, Эльо, — улыбнулся Тэльпэ, — Вернусь уже через две седмицы. Отец просил быть в крепости к моменту его отъезда в Таргелион. Дядя Морьо… ну, лорд Карнистиро, зовёт его на переговоры к кхазад.       Эльо нервно улыбнулся. Сильвин снова взялась за фигурку. К дому со стороны трёхэтажного здания складов быстрым шагом приближался мастер Айкахен.       — Мне пора идти, — Тэльпэ встал, — Надо все проверить ещё раз.       Эльо коротко сжал его плечо. Сильвин на миг подняла светлые глаза.       — Удачной поездки, Тэльперинкваро.       — Спасибо. До встречи, — и Тэльпэ пошел, почти побежал навстречу старшему товарищу по работе, — Я уже иду, мастер Айкахен! Уже иду. Только загляну к отцу перед отъездом. ***       Шахты, к которым должен был ехать Тэльпэ, находились севернее Аглонского прохода с западной стороны Эред Горгорот. Отвесные склоны в этой части гор не позволяли подойти к ним с принадлежащего Химладу берега Ароса. Дорога, удобная для продвижения обоза, лежала через Дор Динен к его истокам, где Эред Горгорот разделялись на два хребта: Аглонский и Ладросский, между которыми некоторое время шла низкая, вполне проходимая тропа, оканчивающаяся горной долиной, в которой и стоял горняцкий посёлок.       На повозки нагрузили взятые со складов детали, мешки зерна и картофеля, запасы мяса, деревянные бочонки с квашеной капустой, морковь, лук и чеснок. С особым тщанием упаковали в холщовые мешочки высушенные травы. Чернокосая нолдиэ-целительница, жена одного из мастеров, бережно доставая с полок высушенные травницами Оравирина сборы, обстоятельно объясняла Тэльпэ:       — В темных мешочках — те, что против воспалений при ранениях. Девясил, бодяк и живица, листья одуванчика и подорожника. А в светлых — малина, зверобой и липовый цвет от лихорадки. Отдельно — ромашка, мята и душица для чая. Храните их от влаги, лорд Тэльпэ и спокойного вам пути.       Пока пожелания сбывались. Дорога текла медленно и неимоверно скучно. Ранняя осень в этом году выдалась теплее иного лета. В застывшем воздухе витал тяжёлый запах увядающих трав. Озлившиеся к осени мухи въедливо жужжали и кругами носились вокруг всадников, вынуждая их досадливо отмахиваться, а то и вовсе ожесточенно бить себя по не скрытым одеждой местам.       Повозки сопровождали трое нолдор, не считая его самого, мастера Айкахена и Эрривэ, молодого горняка-посланца. Двое шли впереди, по обеим сторонам от голов тянувших возы быков, остальные верхом. Но далеко старались не отъезжать. Стоило воодушевленному началом пути Тэльпэ оставить спутников позади, как по возвращении он немедленно получил строгий выговор от командира отряда.       — Никуда поперед не лезь, мальчишка самоуверенный! Тэльперинкваро, очень тебя прошу. Если что случится, с меня лорд Куруфинвэ три шкуры сдерёт.       Под суровыми взглядами Тэльпэ сник и дальше ехал вровень со спутниками. Немного дорогу скрашивала наладившаяся беседа с Эрривэ. Посланец живо рассказывал о горняцкой жизни и столь же живо интересовался последними вестями с границы.       Дорога шла чуть под уклон.       Постепенно каменистый берег буйного в этих местах восточного притока Ароса, поросший неприхотливыми травами, сменили песчаные почвы с низким осиновым подлеском, из которого как-то незаметно вырос светлый сосняк. Вдоль наезженной дороги деревца стояли низенькие и чахлые, зато к востоку бор раздавался вглубь и вширь, служа домом многим лесным зверям и птицам — настоящий рай для охотника.       Они в основном и жили в поселении на Бродах, куда нередко наведывался развеяться от дел дядя Тьелко. Старший лорд Химлада Туркафинвэ Фэанарион больше всего на свете ценил свободу.       Эрривэ, в пределах видимости углубившийся в лес, вскоре с гордостью доставил к отряду довольно крупного подстреленного зайчишку, а Тэльпэ влёт сбил спугнутого их приближением глухаря.       На ночлег остановились в небольшом охотничьем домишке, специально срубленном на полпути к Бродам. Распрягли быков, пустив их пастись, и расседлали коней. Немного посидели на улице, отдавая честь зажаренной на костре добыче, метким спутникам и прекрасному повару Айкахену.       Под вечер похолодало. В высоких кронах сосен зашумел-засвистел ветер, отогнавший тягуче зудящих над ухом комаров. По-осеннему холодные порывы начали ощущаться сильнее, нежели тепло от костра, и решено было забираться в дом.       В нём было даже жарковато от загодя растопленной печи, чуть-чуть пахло дымом, тянувшим из плохо промазанных глиной печных щелей. По полу уже разбросали соломенные тюфяки. Они были чуть влажноватыми, но вскоре нагрелись в теплом воздухе, и теперь в комнате усыпляюще пахло прелым сеном, к запаху которого примешивались нотки заваренной в медном чайнике душицы.       Караул решили не выставлять. Крепкие стены защитят от всех зверей, включая наурор, а орчинам пробраться вглубь Химлада сквозь заслон гор и крепостей не удавалось вот уже три сотни лет.       К вечеру второго дня пути маленький отряд без приключений добрался до охотничьего поселения у Бродов, где обычно останавливались на отдых путешественники. Слившийся воедино Арос разливался здесь непривычно широко, каменистое, непредсказуемое дно переходило в ровное песчаное, успокаивалось бурное течение, делавшее эту в общем-то неглубокую реку тяжёлой для переправы. Берега поросли тростником, но дно было твердое, а вода изумительно прозрачная. Стоило взбаламученному песку вновь осесть на дно, как становилось видно каждый мелкий камешек, каждую лежащую на дне раковину. Несмотря на холодные ночи, днём всё ещё стояла совсем летняя жара, и Тэльпэ не сумел отказать себе в удовольствии искупаться в прибрежном обрыве, смывая дорожную пыль. Неизменно холодная вода горной реки сперва обожгла, будто ледяная, но вскоре ощущение холода сменились приятной прохладой. Мокрая коса потяжелела, набрякла от влаги, и Тэльпэ решил распустить и промыть волосы лёжа на спине и разбирая руками густые пряди. Спутники, кстати, идею только поддержали, ласточками занырнув с обрыва в мигом вспенившуюся темную воду.       Переправляться решили ранним утром следующего дня. ***       Грохнуло внезапно. Спустя, наверное, пару часов после полуночи. Будто снизу, из глубин, забили кузнечным молотом. Земля содрогнулась раз, другой, третий, потом все стихло. С края стола свалился и разлетелся на черепки глиняный кувшин, серебристо заблестела на полу расплескавшаяся вода.       Тэльпэ рывком сел, одеяло с тихим шорохом свалилось на пол. Повернул голову. Справа от него на соседней кровати с совершенно безумным видом в той же позе замер Эрривэ. Лицо его в темноте кажется белым, тёмно-рыжие волосы выбились из заплетенной на ночь косы. Свет луны отражается в широко распахнутых светлых глазах.       — Лорд Тэльперинкваро… Вы тоже… Мне не приснилось?       — Нет, кажется…       Как же растерянно звучат их голоса.       — Но что? Земля будто содрогнулась…       Тэльпэ не знал, что сказать. На первом этаже заскрипела дверь и раздались торопливые взволнованные шаги. Раздался громкий звук, плеск воды и металлический лязг, потом снизу донеслось тихое, но вполне отчётливое описание ситуации на восхитительной смеси нелетописного квенья и валарина. Судя по всему, кто-то из хозяев дома налетел в потёмках на полное воды ведро.       Внизу хлопнул ставень. Тэльпэ вскочил с постели, натянул штаны и, не застёгивая рубашки, направился вниз по крутой деревянной лестнице. У окна стоял встрепанный нолдо в одних полотняных штанах. В углу валялось ведро, а по деревянному полу разливалась огромная лужа.       — Что там? — тихонько спросил Тэльпэ.       Нолдо обернулся, глаза слегка сверкнули, отражая лунный свет.       — Пока ничего. Тэльперинкваро, если не ошибаюсь?       Тэльпэ кивнул. С лестницы аккуратно спустился Эрривэ, держа в одной руке горящую свечу. Прошлёпал босыми ногами по мокрому полу и поставил подсвечник на стол. Молча подошёл к двери и вышел на крыльцо. Пахнуло ветром и холодом ещё сильнее, нежели от открытого окна. Эта часть дома не отапливалась, и Тэльпэ ощутил, как руки и спина покрылись гусиной кожей.       Дверь скрипнула. Робкий свет свечи заглушил другой, более сильный и ровный. Второй из хозяев, Рокьэнсурэ, держал в руках лампаду.       — Все тихо? Тогда дверь прикрой, — обратился он к горняку и добавил немного непоследовательно, — Мне это не нравится.       — Удивил, — буркнул его друг, затворяя и ставни, — Надеюсь ты имеешь в виду причины этой землетряски, а не то, что тебе дует.       — Наринкэ, если я прав по поводу причин, то нам всем скоро будет совершенно неважно, дует ли, не дует. Всем станет жарко.       Тэльпэ нервно сцепил руки. Он видел, как окаменело лицо Эрривэ, как стиснул столешницу охотник Наринкэ. Каждый из них прожил слишком долго на границе, чтобы глупо лелеять пустые надежды.       — Когда-то он рушил горы…       Земля задрожала вновь, слабее, чем в первый раз, но гораздо продолжительнее. Тэльпэ слегка качнуло, Наринкэ вовремя сел на подрагивающую скамью, Рокьэнсурэ, ругаясь шепотом, держался за ушибленную распахнувшейся дверью голову.       Эрривэ, белый, как полотно, сидел на полу в луже воды, прижав руки к груди. Он никого не видел враз потемневшими от чужой боли глазами.       — Держись, atarinja, не смей, не вздумай… Слышишь! Нет… — шепот клоками повис в тишине.       Эрривэ поднял пустые глаза.       — В шахтах скорее всего обвал. ***       Вестей с крепостей Аркалондэ ждали с самого утра. Ночное землетрясение — слово прицепилось — всполошило всё небольшое население Бродов. Низким бревенчатым домам сотрясение не причинило вреда, только сложенные кирпичные печи пошли длинными тонкими трещинами, да побилась хрупкая глиняная и стеклянная посуда.       Никто не спал.       Незадолго до утра в предрассветных сумерках небо на северо-западе посветлело и помутнело одновременно. На горизонте над вершинами Эред Горгорот повис сероватый туман. Слабо потянуло гарью, как от далекого лесного пожара.       Голубь прилетел, когда солнце уже поднялось. Письмо было написано лично лордом Куруфинвэ.       Отец писал, что разведчики с северо-западных укреплений Лотланна, тех, что стоят дальше Аглонского хребта гор, видели, как после полуночи, одновременно с начавшимися сотрясениями, задымила, а затем и запылала грохочущими всполохами вершина Тангородрима. Издали было видно, как раскаленные струи медленно поползли вниз к северной границе Ард-Гален.       К рассвету равнина запылала. Высокие и суховатые от непривычно теплой осени травы горели охотно, и огонь расползался во все стороны со скоростью лавины. Северо-западные пограничные отряды снялись первыми, отступив к самым многочисленным центральным рубежам, где находился сейчас лорд Туркафинвэ. Необходимо было вести срочные работы по восстановлению полуразрушенных землетрясением насыпей и каменных укреплений, способных остановить пламя.       Южная крепость оказалась почти не повреждена. Обвал западного склона хребта ей не повредил. У Северных Врат обрушилась старая башня и повредила часть стены с бойницами и стреломётами. Есть пострадавшие.       Второй лорд Химлада писал, что чары, мешающие осанвэ, усилились, но родичи горняков все равно ярко почувствовали обрыв связей. Из тех, про кого можно было узнать, в живых не осталось никого, как не осталось сомнений в том, что именно Моринготто вновь начал активную деятельность.       Эти чары ответным ударом повисли на границе с Ард-Гален с самого начала Осады Ангамандо. Они ощущались, как тяжёлое одеяло, окутывающее чужие сознания. Тэльпэ помнил, как испугался страшно, когда внезапно не смог дозваться ни отца, ни дяди Тьелко. Старшие и средние фэанариони уехали тогда с мужчинами к Аркалондэ, строить Северные Врата позади первого рубежа укреплений, оставив Младших и эльдиэр с детьми на южном берегу Мистарингэ.       Все попытки разбивались о стену темных чар. Только голова заныла, будто в виски вбили по гвоздю.       Амбаруссар, сами перепугавшиеся за братьев, сперва сдвоенным хором проклинали Врага. Потом попытались дозваться старших. Безуспешно.       В итоге с Тэльво связался сам дядя Макалаурэ. Он успел сообщить, что на востоке все в порядке, после чего связь оборвалась. Как позже выяснилось, менестрель попросту потерял сознание, заработав себе носовое кровотечение и адскую головную боль. Большего же не сумел и вовсе никто. Осанвэ стало среди тех, кто держал Осаду запретным. ***       Пропажу Эрривэ обнаружили к обеду, спустя несколько часов после получения известий. Он постучался в двери приютившего их дома наутро следующего дня. Мокрый с ног до головы после переправы, обманчиво спокойный и какой-то посуровевший.       Тэльпэ ждал его возвращения. Его поездка теперь не имела смысла, и он хотел лишь точно знать, что случилось. Сердце у самого ныло болью, но вдогонку Эрривэ его не пустили, пригрозив и вовсе посадить под замок. Эстелиндо, Ангайнэр, Фаньяро, Алассэмо…       А будет ли Мандос милосерден?       Эрривэ сказал, что обвал полностью уничтожил не только посёлок рудокопов, но и подступы к нему.       Они стояли вдвоём возле крыльца.       — Лорд Тэльперинкваро! — Эрривэ тронул его за плечо, — Вы возвращаетесь в крепость?       Горечь сжала сердце тисками.       — Да. И как можно скорее. Я ждал тебя.       — Я еду с вами.       Мутная дымовая завеса повисла над Аглонским проходом. С Ард-Гален пламя перекинулось на Лотланн, выжигая все дотла. Земляные укрепления центральных рубежей позволили дяде Тьелко сохранить на границе отряды, успевшие окопаться от огня вкруговую со всех сторон.       Когда Тэльпэ со спутниками достиг городка, от Северных Врат пришли вести, что пламя утихло. Равнина почернела и пылила горячим пеплом, от остывающей земли тянулась дымовая завеса. Выслать разведку туда, где ещё два дня назад стояли северо-западные рубежи не было никакой возможности. Почти отвесные склоны Аглонского хребта полностью скрывали от взгляда земли Ангамандо.       Отца Тэльпэ встретил с внутренней стороны врат, мрачного и полного дурных предчувствий. Южная крепость была приведена в состояние полной боевой готовности.       — Я еду в Северные Врата. Вместе с личной дружиной. Там крупные разрушения. Необходимо моё присутствие.       Отец опять говорил рубленными фразами. Клятва и ярость. Ярость и клятва. Одно питает другое, мучительно вгрызаясь в сердце.       — Ты останешься здесь, Тэльпэ. С Альмадилем. Ждите вестей.       — Хорошо, отец.       Они вдвоем прошли Врата насквозь. Всадники уже седлали коней. В голову пришла мысль, что он мог и не успеть увидеть отца. Потом, когда пыль уже начала оседать, Тэльпэ понял, что все ещё смотрит вперёд, на север, а плечом ощущает тепло от отцовской ладони.       Что-то будет. Это чувствуют все, а значит этому стоит поверить.