Терапия

••• Во время прочтения советую включить:  Дорогое развлечение- куок Немерено- лампабикт, Элли на маковом поле   ••• «Как мне объяснить, что я не болен? Взять и излечить себя обоймой? Вряд ли в этой жизни буду понят. Они выбирают залить пойлом Или взять на понт меня, Хоть я покойник? Парни, погодите, я спокоен, И я верю в исключения»  «Дорогое развлечение»- КУОК ••• Любовь хочется сравнить с желанием поспать. Сон нам так же необходим, как любовь, забота и поддержка. Кто бы что ни говорил, как бы не отнекивался, дрался и кусался, он хочет любить и быть любимым. Почему же именно сон? Когда не хватает сна, ты думаешь о нем, когда проснулся, мечтаешь найти вечером, днем, немного позже утром. Мечешься, ищешь, где бы, где бы. И когда находишь, то растворяешься в сладостной неге, полностью погружаешься и пропадаешь. Всё равно, что лечь в прохладную постель после тяжелого дня. Она, как и во время засыпания: не можешь улечься, не удобно, и так и этак, вертишься, переворачиваешь одеяло, подкладываешь или убираешь подушку, но по утру не можешь встать, потому что буквально прирос. Важно помнить, если сон беспокойный, пугает вас, необходимо успеть проснуться.  Любовь - это что то необыкновенное. То, что познают счастливцы.  ••• Правда.  Для многих она многое значит, приобретает бесконечно важную роль в той или иной ситуации в жизни. Она бывает роковой и спасительной. Убивает и возрождает. Дает надежду и напротив её забирает. И всё же, что лучше, знать её или же нет?  Вы точно когда-нибудь слышали такой вопрос: «Что лучше, сказать пациенту, что он скоро умрет или нет?». Как думаете?  С одной стороны, зачем ему говорить о скорой потере жизни, если он может прожить её последние минуты в сладком неведении. Так же лучше, если он будет смотреть на близких и не понимать, что взирает на них в последний раз.  А с другой такая вещь. Что, если человек за незнанием своей скорой кончины не успеет сделать что то важное для себя? Что-то сказать, отправить то самое письмо, попросить прощения у тех, кого обидел. Представьте, если он умрет, так и не сделав то, чего хотел. Это же не нестерпимо ужасно несправедливо.  И это работает не только в этом случае. Иногда Правда бывает такой горькой и  болезненной, что, узнав её, человек не сможет устоять от горя, но правильным ли будет её скрывать?  А как же ложь во благо, верно? Иногда стоит утаить правдивую историю, возможно даже приукрасить или совсем о ней умолчать. Конечно, рано или поздно всё вскроется, может даже и не только правда, но обязательно высунется наружу. Уж наверняка не знает никто, нужна ли ложь во благо, да и ни кому либо об этом рассуждать.  Лжецов никто не любит. Да и те, кто часто лгут тоже себя за это не поощряют, будет напротив странно, если человек хвалится таким изъяном. А вот… Если он делает это не специально? В смысле, в голове детали так спутываются, что он и сам не в состоянии отличить, где правда, а где ложь? Можно ли тогда его винить?   Уж не знаю.  И всё таки, иногда хорошо жить в неведении. Правда пугает.  ••• - Три правды. Я расскажу две правды и одну ложь. Найдешь ложь - сделаю что нибудь для тебя, - сказал Эндрю.  - А если не найду?  - Ты покажешь мне все свои шрамы.  Нил потупился. Для него этот поступок не был чем то невообразимо интимным, но с Ним по другому быть и не могло, потому что сам Эндрю вкладывал в него нечто сокровенно важное. Для Миньярда показать свои слабости - пик возможности, к которой он не прибегнет даже под дулом пистолета. Никогда. Показать шрамы значит открыть свою душу нараспашку. Если он когда то это и сделает, то этот Кто то должен быть для него по меньшей мере Солнцем в Солнечной системе. На столько важным.  Джостен почесал кончик носа, а после бросил быстрый взгляд прямо на Эндрю, смотрящего себе под ноги.  Видно, как он наверняка пожалел о том, что такое сказал. Сам себя и подставил. Какие истории ни расскажет - все так или иначе обнажат один из осколков в сердце. Ведь, как не безызвестно, в любой лжи таится толика брезгливой правды.  Миньярд считает, что таким образом сможет расположить к себе душу, замкнутого, скрытного и боящегося окружающих Нила. Не только для себя, но и для остальных. Би старается помочь, подрыть под Натаниэля там, где можно, разузнать, что произошло. Ваймак и другие тоже пытаются, только вот не понимают, что Веснински не даст им ничего, пока что то не предложат взамен. Такие правила игры никого не устроят. Жаль, что пока понял это лишь он. Причина, по которой Эндрю решил до последнего удерживать его здесь, таится где то там, в той правде, которую он готовит. Только вот, какова она? Что это? Страх? Надежда или опасение?  Он решил, что Нилу необязательно знать всё, будь это правдивой историей или лживой, так или иначе изменит, украсит, уберет пугающие детали! Уберет, лишь бы не узнал… всё. Только не он. Однако, он с ним честен, даже если убирает некоторые детали. Честен везде. Лжи как таковой и нет.  - Хорошо. Но как я узнаю, где правда, а где ложь? Мне неизвестна твоя биография.  В ответ пожали плечами:  - Значит, я в тебе ошибся, - отрезал он и так же повернул голову. Глаза вновь встретились. - Правда номер «один»: я был конченым подростком-наркоманом, который чудом не сдох под лестницей.  - От наркомана в тебе только болезненная худоба. - Хм? Вообще то я поднабрал, - иронично принялся осматривать себя, явно насмехаясь над опрометчивым предположением. Эндрю любил иронию, насмешки и шутки. Так легче реагировать на абсолютно любую ситуацию. А что такого? Защитная реакция, чего уж поделать. Взрослые даже перестали делать замечания, лишь кидали немного недовольные взгляды.  «Может, за его повязками скрываются язвы и болячки от иголок?» - подумал Натаниэль. «А что, почему бы и нет? Иногда Эндрю правда выглядит, как торчок, осталось только шприц в руку положить». - В таком случае я требую подробностей.  Миньярда словно ударило по щеке. Он отвернулся и закусил губу. Не поймешь - придумывает, что сказать или с болью вспоминает ту далекую историю из юношества. На секунду Нилу послышалось что-то вроде: «Сдохни».  Эндрю выпрямился, накинул на себя маску безразличия и беззаботно начал рассказывать, стараясь активно жестикулировать.  По разному можно понять, когда человек нервничает. Например, Сет мнёт костяшки пальцев, Дэн накручивает волосы на палец, Мэтт смеется, Нил сбегает, Аарон начинает кидаться ругательствами (унаследовал от мамы), а вот его близнец старается показать абсолютную безразличность, холодность, да будто ничего с ним и не происходит. Излишки прошлой жизни. Никогда не показывать, что на душе, никогда не показывать, что хочешь плакать. Никогда.  Шероховатый бок пальца почесал нос, предотвращая чих.  - Однажды я сидел в «зассаном углу», как ты там  говорил. В тот день я украл у моего сводного брата деньги и сбежал из дома. Мне была нужна доза. Хотя бы чуть чуть. Найти кого-нибудь, кто продаст пару грамм было легко, - в школе много ребят этим занимались, я был среди них, но последние пару недель прекратил. Купил у какого-то знакомого и съебал с уроков. Сел под лестницами многоэтажки, смотрел на бумажку с порошком. Такая маленькая, а стоила целое состояние. Руки так по-блядски тряслись, но успокоиться вообще не получалось, ещё казалось, что сейчас подует ветер и всё нахуй сдует. Тряслись они не от дикого желания, а от страха. Я понимал, что когда приду домой, - мне полный пиздец. Уже тысячу раз пожалел, что украл у него эти несчастные купюры, а все из за желания отвлечься хоть на минуту, - с каждым словом казалось, словно он говорит всё тише и тише.  - Я видел столько боли, ее не забьешь в трубку, не растворишь алкоголем и в наркоте ни хуя не сгниет.* Она, блять, сидит в тебе и тухнет, вылезает на кожу язвами, волдырями и прыщами. Внутри как будто ползают гигантские черви и прорывают в тебе туннели.  Он вздохнул,  почувствовав всё, как и в тот день.  - И я сижу, - Эндрю поднял пальцы так, будто держит в них маленькую бумажку. - Смотрю на порошок, закрываю глаза и впихиваю в себя. Когда приходит осознание, нервная система будто срывается нахуй. Помню, что тогда обхватил колени руками и начал просто смотреть на асфальт, пока мир вокруг расплывался волнами. И уже ничего не чувствую, не слышу, только неимоверное спокойствие, разливающееся по всей груди, сердцу, перетекает в мозг и растворяется. Эта штука так тебя расслабляет и вводит в заблуждение, что после  страх ещё пуще прежнего сковывает суставы. А в голове, блять, крутится, что нужно домой, потому что «скоро мама вернется и будет волноваться», а туда нельзя. Нельзя, потому что ночью меня так отхуярят, что всё желание вообще дышать улетучится.  Хотел сказать, каким именно способом произойдет насилие, но предпочел умолчать, и без того унижается как никогда.    - И ты сидишь, твой мир сужается до какой то блевотины перед глазами, и в голове крутится: «Я умру». Думаю, что тогда словил либо белочку, либо паническую атаку, потому что впервые с начала употребления мне перехватило дыхание. Казалось, что вздохнуть я больше никогда не смогу и помру рядом с чьей то рыганиной.   Сам не зная почему, но у Джостена в горле застрял колкий комок, похожий на слезы. Захотелось… Обнять Эндрю? Даже если это ложь, то лучше бы так оно и было, для правды слишком невыносимо. Любого человека, рассказывающего такое, беспредельно сильно хочется обнять, утешить, прекратить поток злостных мыслей. Такое же нарочно не придумаешь.  - Тогда лучше бы я правда помер, потому что через пару дней, когда вернусь домой, меня ждет старший брат с ахуеть какой крутой битой. Знаешь, что самое обидное? Бил он не по видным местам. Бил по самым крепким костям: по берцовой и бедренным, по предплечьям, там, где мама не увидит за одеждой. За какими-то чертом воспоминания вызывали у него улыбку, пробирающую до мозга костей. Она у него такая, особенная. Никогда точно не поймешь, искренняя та или нет, с насмешкой или это просто блеск глаз делает её такой. Эндрю умеет особенно улыбаться. Улыбка человека, который растягивает губы только когда вправду плохо. Малознакомых людей это пугает до чертиков, привыкшие стараются просто не смотреть, но Нил наблюдал за ней с упоением. Он, конечно же, не ликовал, что Миньярд так себя защищает, преграждая ею нервный срыв, улыбка делает его лицо невероятно живым. В обычное время, когда парня не настигают приступы, эмоции совершенно не окрашивают ни глаза, ни рот. Чистое полотно, ничем не колышущееся. Как только уголки губ приподнимаются, даже если изображают насмешку, Эндрю сразу начинает походить на человека, а не на фарфоровую куклу, готовую убивать всех игрушечным ножиком.  - Через несколько дней я опять убежал за дозой, и так уже не помню сколько раз. Если думаешь, что надо было брать у мамы, то нет. У неё я никогда не воровал. Даже мысли не было. Её сын вытряхивал деньги с мелкотни, либо пользовался девочками, которые с радостью на него прыгали, так что в финансах никогда не нуждался.  Никогда бы не хотел, чтобы кто-то испытал даже малую часть этого дерьма. Правда, врагу пожелаю, ну, ладно, разве что Дрейку, раз уж на то пошло. Страшно, когда нет выхода. Это просто пиздецки страшно.  Нил сидел, не проронив ни звука. Ему казалось, что даже малейший вздох будет оскорбительным. Не знал, правда это или враки, но на душе появилось множество глубоких ран. Достаточно моментов в его жизни, когда в голове это злосчастное: «Я умру». Хотя, порой кажется, лучше умереть от передоза, чем от руки человека. Там ты убиваешь себя, держа судьбу в своих руках, а когда Кто то владеет тобой - страшно до умолишения.  Натаниэлю не хотелось понимать Эндрю, он бы предпочел, чтобы тот никогда такого не испытывал.  Джостен принялся ковырять заусенцы на больших пальцах, справляясь с напавшим волнением. Оказалось тяжко придумать, как ответить на его слова, да и должен ли вообще? Это довольно мучительно неловко, аж холодный пот по спине берёт и мерзко сковывает мышцы. Он не ожидал от историй соседа услышать о розовых замках с принцессами, но и как реагировать на такие обстоятельства, так же понятия не имел. Многое повидал, вот и чувства притупились. Словно мозг резко выстраивает стену, не позволяющую эмоциям выходить наружу, когда происходят страшные, нечеловеческие вещи.  Миньярд заметил ковыряния, понаблюдал, а после, видимо, это стало раздражать(?).  - Тц. Да что ты делаешь, уберись, - дернув Натаниэля за руку, воскликнул он, а, поняв, что голос зазвучал слишком громко, притих, вслушиваясь в тишину.  Пальцы Эндрю горячие. Зависли на запястье, покрытые синими паутинками вен. Они не сравнимы с напускной холодностью голоса, глаз и поступков. Нилу кажется странным: у человека с таким ледяным сердцем такие теплые руки, немного грубые, покрытые мозолями и маленькими порезами. Ладонь чуть меньше, но такое ощущение, будто её жара хватает на всё тело, потому что ощущается оно даже у ног.  Эндрю поднес его пясть поближе к лицу, внимательно всматриваясь на пальцы в темноте, а после взял и, кажется, выдернул заусенец вместе с кожей и костями.  Веснински болезненно закусил губу, ненавистно озираясь на мучителя.  - Да что б тебе все пальцы оторвало,- злобно прошипел он, поджимая раненную руку по живот.  - Дай бог, дай бог. Будешь знать, как есть себя, - усевшись бочком, Миньярд обперся локтем о довольно твердую подушку. Они здесь либо настолько мягкие, что кажется, будто там одно перышко на всю наволочку, либо просто камень в ткани.  - Знаешь, как только я начинаю думать, что ты нормальный, сразу выкидываешь что-то опровергающее.  Ранки зачесались и искушали залить их слюнями или почесать зубами.  - В том то и дело. Я больной, Нил. Мне надо лечиться, понимаешь? И та хуйня, которая иногда стоит в темноте и смотрит, сама по себе не пропадет.  Веснински отпрял от стены, уместился почти у самого края, сложив ноги лотосом, загораживая спиной темный угол, в который не попадал лунный свет.  - Что ты видишь? - Это не входит в мои планы на сегодня, отвали,- он вздохнул, как голливудская звезда, уставшая отвечать на вопросы репортеров. - Так… Вторая правда: я пытался убить того самого брата в этой больнице.  «Решил разбросать их по уровню жестокости? Такое наверняка придумал, кто бы дал его брату просто так заявиться сюда, при том условии, что травмы получил наверняка из за него»,- подумал Нил.  - В этом изоляторе сижу уже не в первый раз. Если не ошибаюсь, то третий. Между прочим, бью рекорды всей больницы.  «Будто этим стоит гордиться..»  - Когда я попал сюда, Он находился тут уже пол года.  Под «Ним» Эндрю имеет ввиду Аарона. Всё же произносить это имя тяжеловато после стольких происшествий.  - Дрейк, - так звали моего сводного брата, находился в армии, по крайней мере Кэсс меня в этом уверяла. Так вот, загремел я в сие обитель со своими болячками, чувствую себя наравне с кучкой дерьма, прямо такого благоухающего, осталось только наступить. Прошел месяц, второй, с Ним я ни разу не увиделся, поэтому переживать было не о чем.  Дальше Эндрю мрачнел с каждой буквой, шутки, которые раньше отпускал, боле не могли укрывать собою смертную боязнь перед тем происшествием. Начал говорить отрывками, прерываясь почти на каждом слове. Пальцы заняли себя пробой ткани рукавах. Делал всё, лишь бы не смотреть на Нила. Не видеть, как его лицо поменяется, как начнет изображать сочувствие или же какую либо реакцию на рассказ.  - Тем утром я лежал под капельницей. Не ел несколько дней, потому что элементарно не лезло, казалось, желудок прирос к позвоночнику. Рене воткнула какую-то водичку и ушла, надеясь, что мне не придет в голову убиться станцией или иголкой в вене. Признаться, желание имелось, но сил - нет, - вздохнув пару раз, продолжил.  - Время десять двадцать, как сейчас помню, раньше в палате висели часы в виде солнца, тикали они примерзко, мучительно. Помимо тикания я услышал звук колёс по тому насыпному гравию на улице. Уже тогда сердце чувствовало, что какой-то пиздец будет… Две минуты. Прошло две минуты, и Рене приходит за мной. Говорит: «К тебе пришел родственник». Он замолчал. Облизнул губы и поправил волосы, готовясь рассказывать дальше. На груди висела гиря, не дающая вздохнуть. Воспоминания били по щекам, рвали одежду, оставляя голым и пинали меж рёбер, перекрывая кислород.  Затошнило. Язык завязало. Ещё чуть чуть и ужин полезет наружу.  - Честно, никогда себе не прощу, что подумал о Кэсс. Я… Хотел, чтобы это была она. Она, а не Дрейк. Но судьба распорядилась иначе,- голос дрогнул.  - Не вынимая капельницу, Рене помогла мне спуститься в коридор.  По предплечью Эндрю пробежали мурашки. Он вспомнил ту холодную осень, то ужасное состояние, которое его тело еле выдержало. Если бы не поддержка врачей, то, возможно, дни были бы сочтены. Вспомнил будто следящий взгляд пластиковых солнечных глаз, вспомнил количество ступеней, цвет футболки - все детали, соединяющие со всем этим дерьмовым днём.  - Когда я его увидел, то сразу захотелось вырвать себе глаза. Так мерзко оказалось  смотреть на эту бычиную рожу спустя два года, к горлу аж желчь подкатила. Угадай, что он мне сказал? «Привет, братец». «Братец»! Да я блять…  Его скрючило от злости, он поджал губы и смял пальцы, косятшки побелели и неприятно захрустели.  - Сука, знаешь, что он делал…Блядство, - сквозь зубы процедил Миньярд, потирая переносицу.  Джостену неприятно смотреть, как Миньярд корчится от злости вперемешку с обидой, которую старательно скрывал. Душа буквально рвалась на части. Разрывалась, потому что ничем нельзя помочь. Уже поздно бить кому то морду, кричать и биться. Всё это уже пережито, оплакано, вырезано у себя на руках, выкрикнуто и отбито на подушке. Как бы ему хотелось быть в Больнице тогда. Поддержать его, побить Дрейка или Ваймака, который его впустил. Помочь. Хоть чем-то.  - Эндрю, можешь не рассказывать, если тебе тя…  - Заткнись, - перебил он, вновь сжимая Нила, только теперь ткань одежды на бедре. Осудив собственное действие, так же молниеносно убрал пальцы, как если бы нога была раскаленной сковородкой, - Если я начал, то закончу. Не вмешивайся. Всё нормально.  Толика ярости выскочила с успокоительным выдохом. - Слова, которые добили, Дрейк произнес с необычайно самодовольным лицом,- он потер ладонью своё, смывая злость с кожи.   - «Аарон тоже тут?». В этот момент у меня, блять, сорвало чеку. Катетер, который был в вене, я в эту же секунду сорвал и воткнул ему в плечо. Левой рукой делать это было неудобно, потому что целился то изначально в шею. Иголка была маленькой, так что не могла нанести ему какого либо вреда, но само вымещение на нем скопившейся агрессии доставило мне неимоверную эйфорию. Ну, до кучи успел пнуть его в яйца и, кажется, поцарапать глаз. А потом под угрозы моей скорой расправы над ним, истекая кровью, меня утащили сюда. Конечно, после я рассказал Рене и Би, что да как, поэтому ему сюда вход навеки закрыт под угрозой полиции. Как жаль, что в шею не попал, было бы красиво.  Глаза Миньярда поднялись на смутившегося Ната, упрямо прожигающего простынь.  - Не делай такое лицо,- холодно упрекнул его тот, сгущая брови.  - Какое?- спросил Нил.  - Ты мне сочувствуешь. Я не нуждаюсь в этом.  - Прости, само как-то получается, - ладонь потерла щеку в попытке остудить смущение и то выражение, о котором сказал парень.  - С Ники ты так себя не вёл, считал, что у тебя отсутствует чувство эмпатии.  - Почему?  - Сегодня с ним ты был не особо эмоционален, хотя ваш поцелуйчик я заценил. Не знал, что ты по мальчикам.  Натаниэль встрепенулся, раскраснелся, будто его обвинили в чем-то до жути непристойном. Сердце задребезжало, а внутри возгорелся целый пожар из возмущения, обиды, гнева и негодования. Благо, удалось быстро сообразить, что чем больше реакции, тем меньше возможности отмести от себя эти пакостные утверждения.  - С чего ты взял, что мы целовались?  - Видел в окошко, - кивком Эндрю направил взгляд Нила в сторону. По рукам пробежались мурашки. Ему так и хотелось схватиться за ворот и вытрясти из голубоглазой бестии все подробности этой встречи. Зачем они там были, как до этого дошло, за каким чертом они целовались? Однако, это невозможно. У Эндрю нет причин, чтобы допытывать соседа, а жаль, что нет.  - Мы не целовались. Ники просто…Поддался какому то своему порыву.  - Ммм… Вот оно что. А я уже записал его в твои любовники,- ехидно ответил Миньярд. - Как считаешь, в следующий раз дашь «его порыву» залезть тебе в штаны? - Прекрати.  Нил ответил грубо, осаждающе и с ненавистью. Такие бредни от него услышать еще противнее, чем от кого либо ещё.  - Эндрю, закрой рот.  - Чего ты так заверещал? А?  Всё сочувствие к нему резко улетучилось, на потолке собралось в комок озлобленности и вернулось обратно в грудину.  - Ты прав. Я не обязан перед тобой оправдываться. Ты выставляешь себя придурком. Мне никто не нравится: ни парни, ни девушки. Поцелуй с Ники ничего не значит ни для меня, ни для него. И точка.  Хмыкнув, Миньярд резко придвинул лицо к Джостену, смотря на его губы. Оскалившись, произнёс, накренив голову.  - А если бы это сделал я, как бы ты отреагировал?  Щёки Веснински зардели пуще прежнего, как хорошо, что этого не видно в темноте.  Все эти поцелуи, держания за руки, переглядки и свидания оставались для Натаниэля в отрочестве запретом, а в юношестве уже не такой желанной вещью. Девушек он сторонился, вспоминая удары матери по щекам за мимолетный взгляд на них, которые сопровождались воплями о том, какие девушки змеи - искусительницы и шаралатанки. О парнях он и не задумывался вовсе. Примеров таких отношений никогда не было перед глазами, вот и не зналось. Да и ни к чему была эта любовь. Подвергать смертельной опасности любимого - хуже пули в лоб.  Крылся в вопросе Эндрю какой-то двусмысленный подтекст, с гнильцой.  - Не мели чушь. Тебе, кажется, надо поспать, я пойду.  - Нет, погоди.  Нил не успел и встать, тот вновь ухватился за футболку.  - Не буду издеваться, останься. Неужели не хочешь победить?  - А что ты сможешь для меня сделать?  - Что захочешь. Могу достать вкусной еды, наркотики, дорогие сигареты, алкоголь. Что угодно.  Ни в чем из этого Джостен не нуждался. Сигареты курил, но так, от нечего делать. Особая зависимость, благо, не приелась. Еда тут вполне сносная на контрасте с тем кусочничеством, которым он занимался в «свободной» жизни. После той ночи в Райских сумерках о наркотиках и выпивке вспоминать было буквально тошно. Если это всё, то предложения Эндрю бесполезны. Но он обладал тем, чем Нату обзавестись будет тяжко, - информацией. Сосед постоянно где то пропадает. Когда хорошо себя чувствует, на его берцах появляется свежая грязь или трава, значит, - он куда то выходит. Учитывая, что большая часть территории с насыпью из гравия, сырой земли и газона маловато для прогулок, либо же Эндрю на столько двинутый, чтобы топтаться по кусочку без грунта. Раз так, то он точно покидает территорию Больницы. А желание исчезнуть отсюда хотя бы на пару минут посещает всех и каждого, находящегося в этих стенах. Обладание таким знанием бесценно.  - Если угадаю, то расскажешь мне, как покидаешь территорию Больницы?  - Зачем? Сбежишь? - голос звучал немного странно, будто боится, что Нил так и поступит.  - Нет. Я… Хочу время от времени гулять где-нибудь. Меня душат эти стены.  - Ты понимаешь, если я покажу тебе, а потом ты где нибудь сломаешь себе ногу, впадешь в паничку или тебя сожрет медведь, виноватым оставят меня? Нил, мне на душе не нужен ещё один труп.  - Да не собираюсь я умирать. Если так за себя боишься, то сходи со мной. В чем проблема, не понимаю?  - Проблема в тебе, - тыкнув пальцем, укоризненно произнес Эндрю.  - Установят диагноз, тогда и поговорим.  - Как мой диагноз влияет на прогулки на свежем воздухе? - недовольство в голосе нарастало.  - Ну смотри. Идешь ты по полю, - выставив два пальца вертикально, изображая человека, Миньярд стал водить ими по бедру. - Идешь такой с дереализацией. Все хорошо, чудесно, а потом «хоп»! И тебе кажется, что всё какое то ненастоящее, хочется это потрогать, понять вообще че происходит. Видишь какое нибудь болото. И такой: «Хм, оно настоящее или я ебанулся? Хмм, дай ка проверю». И нахуй тонешь в иле. Как тебе вариантик? До жути романтично, скажи.  Нил недовольно закатил глаза, цокнув языком.  - Ой, все. Помолчи. Рассказывай уже третье.  - Эта история будет самой веселой, - с упоением начал Эндрю, выпрямляя спину. - Раньше здесь работала ещё одна девка. Эту потаскуху звали Кейтлин. Тупая, рыжая и бесноватая шалава. Работала тут якобы заместо практики в колледже. Впервые Ваймак взял кого попало, не знаю, чем руководствовался, потому что она вообще ничего не умела, бедная Рене мало того, что сама впахивала, как лошадь, а тут еще эту учить что да как. А она оказалось довольно коварной тварью! Строила из себя такую добренькую, радушную и правильную, а сама положила глаз на больного человека, да ещё и посмела, - на этом слове он сделал особый акцент, - поцеловать. Нормальная, нет?  Джостен слышал от Уокер о той медсестре, и о том, что её выкурил Эндрю, значит, говорит правду. Но кого она «совратила», что вызывает такую бурную реакцию?  - Так… Кого она поцеловала то..?  - Аарона. Потаскуха немытая, - недовольно закатив глаза, прохрипел он.  - А что в этом такого? - искренне недоумевал Нил.  - Во первых, врачам нельзя, а во вторых…, - слова почему то застряли в горле. Нату подумалось, что тот поперхнулся, потому что замолчал уж слишком резко. - Не хочу говорить.  - Рене рассказывала, ты её выкурил.  - Да. Так вот, когда я об этом узнал, то приложил некие усилия, и она тут же с вещами на вылет. Избавиться от нее оказалось очень легко.  Заметно, как Миньярд упивался своей победой. Но почему его так напрягала назревающая симпатия Аарона и Кейтлин? Разве это плохо, что брат наконец нашел того, с кем хочет проводить время, да и Нил уверен, что до этого замкнутость ему не позволяла вообще находить хоть какие отношения, даже дружеские. Разве брат не должен был поддержать в этом? А может, у Эндрю действительно были какие то мотивы. Но тогда какие? Даже страшно представить, как это произошло. Веснински понадеялся, что обошлось без ножей…  - Почему ты это сделал? Думаю, она не хотела как то навредить Аарону.  - Кейтлин - девушка, Нил. Она не может не навредить. Если все её «поцелуйчики» - это просто развлечение, потом она разобьет ему сердце, и этот баран снова будет страдать из за женщины.  - Аарон здесь из за женщины?  - Нет.  Эндрю потускнел. Плечи опустились, а взгляд с Нила переместился куда то на руки. Показалось, он смутился, но в потемках не шибко видно весь спектр эмоций, проскочивший на лице. Видимо, в жизни женщины причиняли близнецам только боль. Других причин ненавидеть их нет. Мать Ната никак нельзя назвать образцом, но ненависти к противоположному полу тот никогда не испытывал, разве что страх, но и то в отдельных случаях.  - Вообщем. Вышиб я её отсюда. Вот правда. Теперь думай. Одна попытка, учти.  Все три истории звучали абсолютно правдиво для Натаниэля. В каждую Миньярд вкладывал ничем не поддельные эмоции, пробирающие до мозга костей. Казалось, что лжи вовсе и не было, это всё- чистая правда. Но выбрать придется. Больше всего не верится в историю с  наркотиками. Эндрю не ведет себя настолько беспечно. Он кажется человеком, который не потратит деньги за такой бред, зная, что потом брат его побьет. Нилу хотелось верить, что сосед намного умнее этого поступка, поэтому решение принял следующее…  - Думаю, что ты соврал на счет наркотиков. Ты либо дебил, либо лжец.  И сразу же осёкся. «Черт. Я не угадал»  По лицу Эндрю растеклась мерзкая улыбка Чеширского кота. Ту, которую Нил просто ненавидел, проклинал, хотел заклеить скотчем, залить клеем и присыпать содой.  - Блять… - Я - дебил, а ты - не-у-дач-ни-к.   - Тогда…Тогда что было ложью? Не понимаю…  В ответ ему лишь довольно пожали плечами.  - Выполняй условие сделки.  - Не понимаю…  Нат тяжело вздохнул. Быстрым, но подрагивающим движением рук ткань стянулась и обнажила торс и предплечья. Воздух неприятно охладил согревшуюся кожу.  - Ни черта не вижу, пошли к окну.  Не дождавшись ответа, Миньярд переместился поближе к свету. Веснински почти поравнялся в росте, - сосед стал на пару сантиметров выше.  Нил продолжил наблюдать за глазами напротив. Те в секунду распахнулись, а после так же быстро уняли напирающее удивление. В воздухе повисла тягостная тишина, создавая между парнями кирпичную стену.  Сердце Эндрю заколотилось быстро-быстро, разгоняя кровь вниз к промерзшим ногам. По спине пробежались мурашки то ли от предрассветного ветерка, вскоре окутавшего обоих, то ли от трепета, пробирающегося от мозга до кончиков пальцев. Его взгляд остановился на холодных глазах, блистающих в лунном свете, хранящих в себе тысячи звезд, пробуждающих неведомые созвездия, заставляющие душу терзаться в раздумьях; сполз на небольшие синяки под глазами, отливающие серебром на бледной коже, появившиеся от недостатка сна; остановился на покусанных губах, расчесанных ногтями и зубами, немного дрожащих в слабой улыбке, наплывшей от смущения; заметил первый, самый большой и бросающийся рубец, он был уродливым, в форме утюга, время не успело затянуть его полностью, дать просто слиться с кожей, оставило весь рельеф и форму, запечатавшись на всю жизнь. На груди тоже тянулась, кажется, бесконечная полоса от ключицы до ложных ребер, она наверняка принесла Нилу неимоверную боль. Другой отнюдь не меньше, - дырка от пули прямо в плече, а дальше - другая, возле грудины, как же он еще жив? Маленькие порезы, глубокие ножевые, нанесенные лезвием, иглами и многими непредставляемыми воображением орудиями, пытающимися убить.  Руки Эндрю дрожали, ощупывая каждый шрам, рубец и порез, цветущий на Ниле, как самый прекрасный стебель цветка.  Можно услышать биение его сердца. От чего так волнуется?  Взяв Веснински за запястья, он принялся скрупулезно всматриваться на переплетения шрамов, не пропуская ни одной линии. Круги, выжженные чем то наверняка горячим, напоминали кратера.  - Твои шрамы похожи на поверхность луны, - еле дыша, вылетело с губ.  Нил улыбнулся, воспринимая это как шутку. Сам же просто сгорал от смущения. Он ощущал непонятную боль в сердце, оно будто горело, разожглось ярчайшем пламенем и теплилось внутри, прожигая собою одежду, тянулось к кому то напротив, влекло. Так тепло. Правда, тепло, как никогда и не с кем раньше. Почему именно рядом с Миньярдом жар проносится по телу? Рядом с ним хочется спать, хочется расслабиться, не думая, отпускать шутки, хочется плакать, хочется посмеяться, хочется слушать музыку и смотреть на звезды.  По рукам бегут мурашки, трясут кончики пальцев, хотя кажется, будто кровь их покинула, - настолько холодные. У него даже онемела челюсть, маленькие грозы засели в горле, мешая говорить. При взгляде на Эндрю появлялся блеск в глазах, придавая им особую нежность.  Легко спутать это что то простой с неловкостью.  - Зачем ты так говоришь? Луна красивая, а это… Урод… - Нет. Это не «уродство»,- перебил его Дрю, сжимая кожу сильнее. - Красиво. Со странной нежностью проходится по предплечью, огибая все выступающие венки, белые ветви, кратера, пятна, кресты и зигзаги.  - Почему ты считаешь «это» красивым? - осторожно спросил Нил, боясь шелохнуться. - Обычно напротив стараются не смотреть. Некоторые шрамы выглядят противно.  - Знаешь, чем храбрее герой, тем больше кровавый след, следующий за ним. Понимай, как хочешь.  - Ты тоже герой. И тоже храбрый.  Уголки губ Миньярда приподнялись, выказывая явное несогласие.  - Я же просил не сочувствовать мне.  - Это не сочувствие. Это восхищение.  Их глаза вновь встретились. Один окидывал ледяной теплотой, другой горячей злобой, но у обоих сердца бились, почти что впрыгивая навстречу друг другу, почти что срастаясь вместе.  Эндрю ни за что бы не хотел, чтобы Натаниэль сейчас ушел. Не только потому, что тот заполняет собой пульсирующую тишину, но и почему то ещё. Сердце. Он чувствует, как бьется его сердце. Бьется оно не от страха, не от ненависти, а от чего то нового. Именно поэтому то оно и кажется ненастоящим, неправильным, будто такого просто не может быть. Такого, как Он нет. Невозможно!  «Исчезни. Ну же, исчезни сейчас.» - молебно повторял про себя Эндрю, закусывая губу. «Тебя же нет, Нил. Такого не может быть.»  - Звезды сегодня такие красивые, - Джостен  устремил взор за его спину, заставляя повернуться. - Здесь и вправду особенное место. Даже небо так считает.  - Да. Красивые…  В груди защемило. Появилось ощущение, будто слёзы вот вот выползут наружу.  - Эндрю, что тебе нравится? - Джостен сел на подоконник, вяло улыбаясь. Решил сменить тему, она стала заходить куда то, куда Эндрю не готов был его впускать. Пришлось идти обходным  путём.  - Космос.  - Поэтому палата так украшена?    Миньярд улыбнулся.  - Нет. Первые дни здесь я был очень подавлен, до момента, пока получше не узнал Рене. Всё же разговаривать Здесь с кем то необходимо. Когда на меня опять накатило, она решила припереть все эти вещи.  - Получается, чтобы порадовать тебя, Рене сделала все эти штуки и украсила палату?  - Получается, что так.  Миньярду очень захотелось закурить. Очень.  - Как вы с ней так сблизились?  - Мы… Похожи. От неё меня не тошнит.  - И не хочешь её убить? - Пх. Да, я не хочу её убить.  Нил тоже улыбнулся  - Кого ещё ты не хочешь убить?  - Би… М… Кевина… Ээ… И всё. Список закончился.  - Чем я тебе напакостил, что вызываю желание убить?  - Ты по умолчанию первый в списке.  - А, всё твоя теория, верно.  - Может и так.  На пару минут воцарило молчание. Его украшала тихая музыка, создаваемая шипением листьев и сверчков, отдаленные песни лягушек и цикад.  - Джостен, то, что ты мне рассказал у дома Ваймака, - правда?  Веснински заметно напрягся. Ногти неожиданно больно впились в ладони, оставляя после себя вмятины, напоминавшие кривые полумесяцы из за того, что он их грыз, иногда беспощадно доедав до самой крови.  Ответом был короткий кивок, потому что рот в мгновение онемел, да и сама способность говорить улетучилась, превратившись в замок, нависший на губах.  - Ты хочешь мне это рассказать? Поделиться. Уверен, мучительно никому это не рассказывать.  - Когда твои слова стоят тебе жизни - нет. Не мучительно. Я могу рассказать, но не здесь. Там, где никто не услышит.  - В таком случае, думаю, что заслуживаю сегодня одной правды от тебя.  Они обменялись мимолетными улыбками.  - Что хочешь знать?  - Откуда появился шрам с утюгом.  - Ах, этот. Ну… Как то раз, в детстве, к нам домой пришли полицейские проверять что-то у отца. В доме он никогда товар не хранил, поэтому ничего так и не нашли. В какой-то момент, видимо, я повел себя не так тихо, как хотелось бы ему, поэтому, когда они ушли, отец взял раскаленный утюг со стола и ударил. Было больновато.  - Он еще жив?  - Нет.  - Повезло, - улыбнувшись ответил Миньярд. -Я, к счастью, своего папашу ни разу в жизни не видел. Даже имени его не знаю.  - Тебе никто не рассказывал? Даже Он?  - Конечно нет. Вспоминаю первую встречу с Тильдой, тошнить начинает. Ебало у неё примерзкое. Как же я рад, что мы уж точно не в неё пошли.  - Какой она была?  Эндрю стушевался. Видимо, Нилу удалось задеть один из шипов, охранявших непробиваемую броню.  - Меня она раздражала. Когда я и Аарон встретились, наши семьи договорились оставлять нас у каждой на одну неделю, поочередно. Когда мы были у меня, все было хорошо, Аарон нормально ел, спал, мы занимались всякой чепухой. А когда… Жили у этой старой кошелки, он сразу же менялся. Такого затравленного взгляда хрен у кого встретишь. Да, при мне то он старался быть веселым и всё такое, но когда она заходила в комнату, тут же покер-фэйс и взгляд в пол. Еще она нас путала.  - И… Она.. - И иногда она била меня, а не его. Понимала это только за ужином, но даже не думала извиняться.  Аарон. Панический страх Эндрю. «Разрушенная семья».  - Ты что то сделал…  Веснински неосознанно сделал шаг назад, словно боялся стоять рядом с «убийцей». Напрасно. Точнее, за один шаг взял и разорвал и без того натянутую между ними нить. Такой «жест» довольно сильно ушиб по душе Эндрю, въедаясь в грудину иглами размером с ладонь. Они огибают сердце и не мешают ему перестать биться с новой скоростью.  - Ты виноват в том, что Аарон здесь, - утвердил Натаниэль.  - Да… - поджав губы, он отошел от окна, разворачиваясь в сторону самого темного угла комнаты. Прячет лик. Лик, искаженный в пробивающих насквозь грудь.  Он не хотел. Не хотел ничего из этого. Он не хочет быть здесь, не хочет видеть призраков, не хочет спать в палате, не хочет ходить на терапию, не хочет говорить о проблемах, не хочет, чтобы Аарон его избегал. Он не хотел ничего из этого. Он просто… Просто хотел счастливой жизни для своего брата. Каждый ребенок этого хочет. Правда, очень хочет. Эндрю мечтал о ком то действительно родном, а ком-то, с кем сможет поболтать глубоко ночью, да просто не чувствовать себя с ним в опасности. Но и это он потерял. Сам всё взял и разбил вдребезги, безвозвратно разъебав всё, что так ценил.  - Нил… - он глубоко вздохнул, подавляя гигантскую вспышку гнева. Опять затараторил стих себе под нос: «… Кто заставил тебя поверить,         Что другие даруют целостность?        Тогда как большее, на что они        Способны, это лишь дополнять.»  - Черт, Эндрю, прости меня, я не хотел вот так это сказать.  Джостен задумал, было, дотронуться до его плеча, но тут же отдернул пальцы.  - Нил, просто давай я тоже отложу этот разговор на потом. Это отвратительная тема для разговоров ночью. У каждого из нас есть какая то хуйня, которую мы не хотим рассказывать.  - Но тогда мы не сможем выйти отсюда, разве нет?  - Именно поэтому это тюрьма. Ой, всё, помолчи уже. Ты очень всем нравишься, когда молчишь.  - Ха? Все - это ты?  - Конечно. Я тут единственный.  Плюхнувшись на постель, Миньярд похлопал рядом с собой, приглашая сесть, но Веснински отрицательно помотал головой.  - Мне уже пора. Ты должен поспать, да и Рене наверно придет проверить, как тут у тебя дела.  - Да похуй, ложись тут. Я знаю, что ты не спишь уже вторые сутки.  - Ты странный.  - Ты тоже. Располагайся. Только я сплю в стены.  - Я с краю.  Оба легли лицом ко входу, напрягаясь каждой частичкой тела. Оба готовы в любой момент защищаться, драться, рвать и метать, спасая свою жизнь. Для Эндрю и Нила спокойный сон - это непозволительная роскошь, которой те не обладали чуть ли не с самого рождения.  Подушку поделили пополам, - улеглись каждый на самый её край, одеяло осталось скомканным где-то в ногах.  - Почему ты всегда спишь лицом к двери?- спросил Миньярд.  - Потому что так всегда смогу быстро встать. В моих реалиях нужно уметь очень быстро покидать место ночлега. А ты почему у стены?  - Потому что никто не может лечь сзади. Нил поджал руки и ноги сильнее.  - Если не будешь касаться меня во сне, то всё нормально. Смотри не свались с края, - с этими словами, Миньярд прикрыл глаза, вслушиваясь в тихое сопение лежащего напротив. Уже не так противно находиться рядом. Даже спокойно. Нат всегда врывается в тишину, окружающую его, как луч солнца сквозь густые тучи.  - Спокойной ночи, Эндрю…  Вскоре Нил погрузился в сон. Такой глубокий и сладкий, тянущий веки, приковывающий к подушке, тягостно манящий.  От чего то спать с Миньярдом уютно. Его дыхание тихое и ровное, убаюкивает. Он пообещал защиту. Защиту от всех невзгод, какими бы они ни были, защиту от кошмаров и страхов, преследовавших даже тень. Мало верится, но сейчас его обещания навалились пуховым одеялом и дали заснуть. Крепко-крепко.  А вот другому не спится. Сверлит затылок, рассматривая чуть волнистые волосы, после худую спину, просматриваемую сквозь футболку, на легкое вздымание плеч.  «Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Он даже дышит не по настоящему, нужно увеличить слух в десять тысяч раз, чтобы различить его дыхание от шума ветра. Сколько же ты бегал, что научился настолько беззвучно существовать, Нил? Нил… Я.. Почему ты такой? Почему ты заставляешь меня колебаться и думать о том, о чем думать вообще не стоит? Нахуй я постоянно злюсь и строю из себя непонятно что. Какого хрена с твоим приходом моё состояние всё страннее и страннее, блять. Нил, что ты такое, не своди меня с ума. Не бывает такого, как ты, не существует, нет тебя, понимаешь, нет, исчезни, умоляю. Прекращай заставлять меня чувствовать это, ненавижу тебя. Я ненавижу тебя, Нил.»  Пальцы схватили кофту на груди и со всей силы её сжали, оставляя подтекающий комок в груди.  «Блять. Рене.»  Девушка во все глаза смотрела на смятых на койке парней, но молчала, держа в руке пластиковый стакан с водой.  Её друг прижал к губам палец, умоляя молчать. Не к чему будить только что заснувшего человека. Пускай останется.  Дрю понимал, что утром будет скандал. Ручку от окна заберут, Нила переселят куда-нибудь вниз, а на него укоризненно посмотрят и продержат тут ещё недельку. Считай убийство совершили. Да и к черту это всё и всех. Возможно это единственная ночь, когда они смогут спокойно поспать, единственная ночь, когда Нил ещё здесь. Возможно уже завтра он уедет в другую больницу, а когда вернется, всё встанет на свои места. Возможно завтра и не настанет, и их всех размажет метеоритом.  Рене придет утром, а там разберутся.  Для него сейчас ничего не имеет значения, кроме дыхания несуществующего парня, спящего рядом.  ••• - Сет! Сет, просыпайся, - закричала Элисон. - Сет? Издеваешься что ли? Не заставляй меня подходить, пожалуйста.  Оставив на раковине расческу, прошла в палату, распределяя локоны за уши. Рейнольдс рассчитывала, что он просто глумится над ней, потому что обычно всегда подает голос, если та его зовет.  - Сет?  Парень сидел, сжавшись в клубок, смотря в пол стеклянными, полными дикого ужаса глазами. По его телу бежала мелкая дрожь, которая нарочито мерзко перекрыла пути для кислорода.  - Сет? Ты здесь?  Еле-еле Гордон сфокусировался на плавающем силуэте возлюбленной, обеспокоено машущей ему возле лица, как жаль, что несколько секунд и сознание куда-то пропало, растворяя в себе её крики о помощи.  - Рене, с Сетом что то не так!  ••• *- оригинал: Лсп и Фараон - Амнезия «Я видел столько боли, не забить её в кальян Не растворить в алкоголе, и в наркоте не гниёт, нихуя Помогите, друзья, похороните её и меня на танцполе»