Иллюзия греха

Всё однозначно движется не в ту сторону. Несётся на невероятной скорости по кривому склону, обещая разрушения немыслимых масштабов. На протяжении целого часа — самых странных и медленно тянущихся шестидесяти минут в последние годы его жизни — Люцифер наблюдает за тем, как Ости откровенно накачивает дочь грёбаного шефа полиции. Ту самую, которая, сама того не осознавая, запорола встречу со старым другом; ту самую, которая вливает в себя шот за шотом забористый алкоголь, на расстоянии уже в пару дюймов от влажного рта обеспечивающий ей жуткое похмелье; ту самую, что делает это с нездоровым энтузиазмом. Он внимательно сканирует каждое действие: каждый наклон и запрокидывание головы; каждую короткую пробежку розового языка по коже между большим и указательным пальцами, присыпанной солью. До его места за столиком в дальнем углу зала докатывается каждый короткий смешок, неаккуратно выпавший — словно случайно и по недосмотру — из её горла. — Сделаешь одолжение? — даже не замечает, как вырывается вопрос; смотрит на Геральда и, когда видит обёрнутое в его сторону внимание, продолжает: — Замени на несколько минут Ости в баре, пусть подойдёт ко мне. И не наливай ей, — зачем-то подбородком показывает на Вики, будто он мог подразумевать кого-то другого, а теперь срочно необходимо уточнить. Геральд кивает и отрывается от сиденья, обходит выдвинутые из-за столиков стулья, некоторые из них поправляя по пути к стойке. Люцифер смотрит, как тот шепчет в ухо жены просьбу, целует её в голое плечо и забирает из рук металлический шейкер, подталкивая её в поясницу. Он видит, что Ости такая рокировка не по душе — она нарочито, с оттяжкой и акцентом бёдрами утяжеляет шаги, создавая своими каблуками шума больше необходимого; этот мерный стук практически заглушает голос Боба Дилана, расплывающийся между колонками в углах зала. — Ну? — её руки складываются под грудью, закрывая слоган Харли Дэвидсон на розовой майке. Он указывает на место, недавно занимаемое Геральдом. Пока Ости приземляется, с недовольным видом высматривая Лилу, что снова пытается ткнуть очередного бедолагу в своё декольте, он окидывает взглядом помещение, уверяя себя, что просто следит за порядком, а вовсе не желает убедиться в том, что всё в порядке с… — Вики? Он возвращает внимание на Ости, опознавая её вопрос, застрявший в пространстве. — Да, Вики, — складывает руки на столе, снимает со среднего пальца правой руки перстень, перекатывает в ладони: иногда Люцифер так делает, чтобы не отвлекаться; своего рода медитация. — Не думаешь, что ей пора остановиться, Ос? Мне вообще не нужны проблемы с её отцом. — Это ты про Винса? Шефа Винса? — её зелёные глаза комично расширяются, и его бесит усмешка, плавающая на поверхности изумрудных радужек. — Того, с которым ты так прекрасно сдружился? Серьёзно? Он оторвёт Геральду язык, честное слово. — Послушай, — Ости прерывает так и не сформировавшийся ответ на вполне справедливое замечание, — ей это нужно. Просто доверься мне, хорошо? — веселье с неё слезает подобно змеиной коже в одно мгновение. — Девчонка едва ли разговаривать со мной могла в начале вечера. Она здесь уже около трёх часов, а разболталась только недавно. Спасибо текиле. Она потерянная и сломленная, и… — И, если у тебя открылся дар, возможно, стоит начать свой путь наставника? — обрывает её слова резко. — Обратись в церковь, в общество анонимных алкоголиков или наркоманов, там твоя помощь будет уместной, — та уже не вздрагивает, но метает каменные кинжалы взглядом. — Иисусе, Ос, блядь. — Если ей со мной весело сейчас, то я не собираюсь… — Сейчас — да, ей весело, я это вижу, — ладонь сама по себе сжимается в кулак. — А знаешь, когда ей станет грустно? Завтра утром, как только она выблюет из себя внутренности. Похмелье, когда ты не нажираешься от радости, — вот, что будет крайне печальным зрелищем. — О, так ты думаешь, я не знаю, что это такое? — Замолчи, — он не хочет грубить этой девушке, вовсе нет, просто так куда легче и быстрее донесёт свою точку зрения. — Я хочу сказать, что завтра тебя не будет рядом, когда отходняк её добьёт. — Зато я рядом сейчас, когда этот мелкий засранец сбежал и оставил за собой пыль из-под ботинок, как будто Вики мало переживаний, чёрт возьми, — она поднимается, смотрит на него с той теплотой во взгляде, которую он не заслуживает. — Я нужна ей в эту самую минуту. Я и выпивка. И она в надёжных руках, так что не выпрыгивай из штанов. — У Ади сложное время, — ему кажется необходимым озвучить это; оправдаться, смягчить такой внезапный уход. — Он не был предупреждён, не видел её больше десяти лет. — И у Вики тоже! — тон голоса повышается на несколько децибел, после чего тут же гаснет: — Я парня не осуждаю, наверняка за решёткой не сладко, но мы боремся с последствиями того, что уже произошло. Смысл этого разговора? Сиди здесь и приглядывай за ней, если так станет легче, но не надо вести себя, как херов папочка. Люцифер думает, что даже её папочка себя так не ведёт, раз у его бара по-прежнему нет патрульных машин, отсвечивающих красно-синими сигнальными огнями. Наверное, Ости права: не стоит так переживать, да и не с чего ему это делать. Но что-то в груди неестественно сжимается от вида этой девчонки. Блядь. Внезапно звенящий грохот разбивающегося стекла приводит его в боевую готовность: Люцифер тут же вскакивает с сиденья, суёт в карман снятый с пальца перстень. Ости уже спешит к стойке, когда он слышит скуляще-ноющий хриплый женский голос — подробностей сказанного он не уловил, зато увидел, как Геральд отрывает бумажные полотенца и подаёт их Вики, которая абсолютно зря расходует их, пытаясь устранить пролитое на себя нечто. Он движется к бару, стремясь влезть в ситуацию, хотя секундами ранее практически уговорил себя ослабить вожжи. Успевает подойти как раз в тот момент, когда Ости, придерживая Вики за плечи, уходит по всей видимости в одно из подсобных помещений для персонала. — Не удержала бокал с водой, — размеренно вещает Геральд, протирая столешницу от влаги. Люцифер хмурится — или, надо сказать, хмурится ещё сильнее, — не понимая, чем вызвана эта реплика. — Ты же это пришёл уточнить, так? — он не перебивает, потому что спорить со Стефенсоном, как и выяснять мотивы некоторых его действий, бесполезно. — Она захотела выйти на улицу, покурить, я попросил её перед этим хотя бы выпить воды. Налил, передал стакан, она не удержала — теперь Ости наверняка засунет девчонку в одну из своих шмоток, которые остались в подсобке с тех пор, как она была официанткой. «Потрясающие новости», — думает он, но решает не отвечать вслух. Так же, как решает игнорировать мудацкое выражение на лице Геральда. Лилу вернулась к бару, забрала несколько заказанных ранее напитков и почти бросилась относить их посетителям. Люцифер задумывается над тем, что стоит навести в этом месте какое-то подобие порядка — возможно, найти пару девчонок, которые оказались бы хоть чуточку ответственнее Лилу. Её он увольнять не будет, сколько бы Ости об этом ни просила, — ту выгнали из дома, едва ей исполнилось семнадцать; жила раньше в соседнем городке, а потом около пяти лет слонялась в компаунде в качестве клубной шлюхи. Когда-то она выглядела лучше, хоть и была лишена присущего молодой девушке сияющего совершенства ввиду тяжёлой жизни в неблагополучной семье. В какой-то степени они — Грешники — несли ответственность за этих дам, что с такой слепой, глупой привязанностью и надеждой на лучшее раздвигали перед ними ноги и обеспечивали своими телами расслабление после пробегов и на вечеринках. Многие из этих женщин сейчас живут своей мирной жизнью в городе: они вышли замуж за каких-нибудь работяг, нарожали пару-тройку отпрысков, а воспоминания о ночах пьяного угара и оргий замяли в тесте для выпекания печенья с шоколадом. Некоторые пошли по пути разрушения, отказавшись от предложенной помощи, но есть Лилу — на перепутье, между мирами: старающаяся, но недостаточно для того, чтобы научиться жить спокойно и быть таким существованием довольной. Она снимает квартиру в относительно нормальном районе, подрабатывает где-то днём, но всё же приходит сюда практически каждый вечер. С опозданиями, трепля нервы Ости, но ведь появляется, чтобы после смены выйти из бара под ручку с очередным мудаком, — а иногда с заезжим байкером, пытаясь воскресить давно похороненные под шестью футами смешанной с кровью земли времена, — и вернуться вновь. Возможно, эгоистично, но ему не хочется быть тем, из-за кого Лилу останется на улице, потому что у неё не останется тех чаевых, что ей зачастую суют под выглядывающую лямку надетого лифчика, как какой-то стриптизёрше. Лучше бы ему заняться поиском помощников для Ости. Спустя одну выпитую бутылку пива и двадцать долгих минут, в течение которых двери бара пускали всё больше новых клиентов, затерявшиеся в подсобке девушки появляются. Точнее, появляется Ости, а её новообретённая подруга… Ему кажется правильным в данной ситуации другое слово — более яркое, цветное, отражающее всю суть, — но оно никак не желает прийти на ум и помочь облечь увиденное в текст. Добрая половина тела открыта: платье — больше похожее на удлинённую майку — задирается на округлых бёдрах и показывает слишком много голой кожи сверху. Он пытается вспомнить, давно ли в «Цербере» существуют галонные бокалы, способные залить одежду настолько, что пришлось бы избавляться даже от лифчика. Какого… — ...хрена ты на неё нацепила, детка? — Геральд спасает его от необходимости задавать вопрос; начни он допытываться сам, получил бы долгоиграющую обиду и эфемерные клинки в спину. — То, что нашлось, — огрызается та, снимая с вешалки пальто и впихивая его в руки Вики. — Там у меня не волшебная гардеробная комната, и не так много шмоток, что подошли бы. Остальное куда больше по размеру, а это из до беременной эпохи. Дай бутылку воды, пожалуйста. — Мне нужна сигарета, а не вода, — объявляет Вики с лёгкой пьяной улыбкой, кривящей изгиб губ. — Я выйду. Как только она делает шаг в сторону выхода, Люцифер встаёт со стула, взглядом оповещает Геральда и Ости о том, что составит компанию шатающейся Уокер — та уже блуждает по залу, врезаясь в не занятые столики и обеспечивая себе несколько синяков на мягкой коже. А на ней ведь даже нет никаких грёбаных каблуков, которые могли бы оправдать такую неустойчивость. Чёрт возьми эту девчонку и весь этот вечер. Люцифер нагоняет её в тот момент, когда ботинок на ноге цепляется за небольшой порожек у выхода, на девяносто девять процентов обеспечивая смачное падение, но успевает перехватить за локоть. Он слышит тихое хихиканье и едва сдерживается от закатывания глаз — такое времяпровождение, включающее в себя общение с пьяными сучками, закончилось для него давно. И по такому сложно скучать. Ему приходится дёрнуть Вики прежде, чем она выскочит в ночной холод с пальто в руках, а не на теле. Взывая к болтающейся на дне резервуара с самообладанием выдержке он, сложив руки на груди, ждёт, пока её конечности найдут нужные отверстия в верхней одежде. Тянет на себя дверь и дожидается, внимательно следя за путающимся шагом, пока Вики выйдет наружу. Темнота сегодня спокойная, лишённая пронзающих порывов ветра и дождя; с неба на них смотрит луна — её свет теряется, растворяясь в неоновом ореоле вывески, бросающей яркий отблеск почти на всю парковку. До него доносится щелчок зажигалки. Ещё один. И ещё. — Блядская штука, — сигарета, зажатая между пухлых губ, работая совместно со всем количеством выпитого, почти стирает смысл сказанных слов, мешая внятно выговаривать слова. Вики неловко трясёт зажигалку, пробует поджечь кончик сигареты ещё раз — она повторяет бесполезное действие снова и снова, прежде чем пихает её ему в пресс. Она молча роется в карманах, пытаясь отыскать там что-то; недовольно и ворчливо бурчит, отчего сигарета танцует в её губах. Наконец, с довольным видом вытаскивает из пальто ещё одну — точно такую же — зажигалку и затягивается. Ваниль наполняет ноздри, въедается в рецепторы, полупрозрачной дымкой витает в воздухе, дрейфует, не торопясь исчезать. — Ты даже не куришь, зачем вышел? — к её чести, она даже почти не запинается, тихо выказывая ему своё неудовольствие компанией. Вместо ответа он перехватывает на полпути к губам её запястье, поворачивает к себе ладонью, наклоняется и тянет руку к себе. Смыкает губы на фильтре, делает затяжку и отпускает. Её блуждающий взгляд способен развеселить, но Люциферу вовсе сейчас не хочется улыбаться: он вглядывается в раскрасневшиеся глаза, гладит зрачками приоткрытые губы и только потом наслаждается моментом осознания. — С ним всё будет хорошо? — её вопрос выстрелом в спину пронзает плоть; он неожиданный и резкий. — С Ади. Я… Хочу, чтобы у него всё б-было… Её дыхание становится поверхностным и прерывистым — таким, за которым по обыкновению, если верить его опыту, следует бурная слезливая истерика, у Люцифера от такой перспективы сжимаются зубы до крошащего эмаль скрежета. Он видел за этот вечер достаточно её слёз. На сегодня достаточно. Да и на всю жизнь. — Дыши глубже, — его ладонь находит тыльную сторону шеи; пальцы путаются в волосах; подушечкой большого он давит на острый угол линии челюсти, приподнимая её лицо выше. — Сегодня просто не тот день, поняла? Не думай сейчас об этом. Удивительно, но его слова сразу принимаются во внимание: Вики втягивает носом воздух и выпускает сквозь губы тонкой струйкой, сдувая лёгкую панику, пытавшуюся подвергнуть её своей силе. Зелёные радужки скрываются за подрагивающими веками, она вся будто обмякает, готовясь распластаться на асфальте. Люцифер сдавливает пальцы на тонкой шее, отчего её глаза неестественно широко распахиваются. Пепел с сигареты осыпается на землю вулканической крошкой — неизбежно и медленно, знаменуя окончание разрушительного выброса лавы. Только сейчас ему не кажется, что катастрофа окончена. Это и близко не похоже на правду. Вики набирается сил, чтобы разорвать к чёрту уплотнившуюся вокруг себя корку, — Люцифер это видит так же ясно, как переливающееся в её волосах пламя, подсвечиваемое искусственным освещением. Её эмоции перескакивают от полностью отключившихся до шкалящих в одну секунду — даже сейчас, когда градусы и количество напитков могли способствовать отключению контроля, она по-прежнему сдерживается. Движения замедленные, но в них не чувствуется усталость; затяжки методичны и сквозят какой-то натуральной тоской: без преувеличения, естественной грустью — плечи опущены, как и уголки губ, взгляд устремлён в сторону. По отсутствующим причинам ему хочется влезть в её голову; возможно, чтобы понять, — возможно, чтобы просто сделать потому, что желает этого, и оставить её в покое.

𓆩♡𓆪 𓆩♡𓆪 𓆩♡𓆪

Ещё через час ситуация накалилась. Первое, что пошло не так, — полярная смена настроения Вики. Опять. По неведомым ему причинам она решила не останавливаться — бутылка текилы пустела так же стремительно, как приближалось нечто страшное в масштабах этого бара с давних времён. Это сейчас стены и пол в здании выглядят опрятно — никаких кровавых потёков и вмятин в древесине от тел, с завидной регулярностью вдавливаемых мотоциклетными тяжёлыми ботинками весом одного из Грешников, — но когда-то всё было иначе; это сейчас «Цербер» любезно и с радостью принимает в свои объятия всех — за редким исключением и по веским причинам — жителей Астории. Когда-то давно за барной стойкой нельзя было найти красивую молодую девушку, которая бы не прыгала с разбегу на любого байкера, которому открывались эти двери. Они по-прежнему порой заезжали, и, когда такое случалось, в этом месте должен был находиться кто-то, умеющий дать отпор. Тот, кто не боялся бы вновь запачкать руки, избив ублюдка до кровавых слюней. В лучшем случае. Потому что таковыми были члены мотоклубов: грубые, в большинстве своём огромных размеров и с не меньшим размером чувства собственной неприкосновенности; они плевали на последствия своих действий, не задумывались об их противоправности. И Люцифер был привыкшим к этому. К чему он так и не привык, так это к неуважению. Все местные знали, что вести себя здесь следует порядочно: если отдыхать, то тихо; если знакомиться с девкой за спиной жены, то делать это, не подвергая возможному разгрому имущество клуба. Наличие правил само по себе несколько — абсолютно — противоречит байкерскому образу жизни, но и они необходимы. Главное из них: не лезть к девушкам без их явного согласия. По большей части такая установка существовала только из-за Ости и некоторых не относящихся к клубу и его мемберов женщин, однако сейчас, наблюдая за тем, как грязные руки уёбка — новоприбывшего в Асторию банковского работника — Билла Джексона облепляют едва скрытую тканью задницу Вики, мать её, Уокер; его глаза обретают способность прожигать насквозь, смертельно ранить. Технически, можно сказать, что Билл обошёл правило: эта девчонка пьяна настолько, что не только физически не может выказать отказ, но и вряд ли сумеет пошевелить языком так, чтобы хоть какое-то слово вышло внятным и услышанным. Этот день просто не мог закончиться иначе. Он оказывается рядом с Биллом разве что не мгновенно; используя годами скапливающуюся в крови злость и силу, одним ударом — чётким, жёстким, опаляющим костяшки пальцев почти забытым жаром и приносящим сиюсекундный выброс адреналина — заставляет того прилечь на деревянный пол. Люцифер считает, что если Билл, очнувшись, не поймёт своего везения и прямого намёка о присвоении статуса персоны-не-входи-сюда-больше-нахуй, то и он не станет лениться — заедет в банк и выскажется на более понятном языке. Между падениями Билла и Вики разница в секунду: тот лежит на полу, собирая игнорирование от всех присутствующих, а Вики оказывается прижатой к его телу. Нельзя сказать, что он не думал о таком развитии событий; нельзя сказать, что не предпочёл бы её открытые глаза и хоть немного ясный ум. Он смотрит на её успокоившееся лицо — музыка внезапно перестаёт быть такой громкой; вопросы, сыплющиеся из-за стойки от Ости, теряют значение; леденящий взгляд Геральда не ощущается привычным жжением. Люцифер подхватывает её под колени, закидывает руку за свою шею, прижимает крепче. Такое уже случалось — он ясно помнит ту ночь; Вики было четырнадцать, ему — двадцать три. Она, кажется, спала точно так же, как сейчас; только её лицо темнело ссадинами и ушибами — тело дрожало, будто даже во сне бурно реагируя на пережитый страх. Ни одна живая душа не знает, что именно тогда Люцифер впервые сделал нечто диаметрально противоположное тому, к чему привык. Они так много лет несли с собой хаос и разрушение, за его харлеем тянулся свежий кровавый след, но тогда, в хмурой тиши, окружённой лесными массивами Орегона, передав Вики в руки Винсента Уокера, Люцифер почувствовал себя лучше. Он обеспечил спокойствием её родителей. И себя самого. Сейчас он сделает ровно то же самое — дарует спокойствие: напишет сообщение её отцу, пообещает присмотреть за ней, разместив на ночь в компаунде. В его груди всё ещё горит раздражение и злость: на Билла, который сунулся сюда; на Ости, хоть её вины нет; на Вики Уокер — ведь это всё она.

𓆩♡𓆪 𓆩♡𓆪 𓆩♡𓆪

Звенящий гул разрезает забитую плотным туманом голову, давит на лоб и сжимает виски, заставляя меня едва ли не выть от такого болезненного воздействия. Чувствую дискомфортное трение под веками и понимаю, что не сняла линзы на ночь, из-за чего теперь глаза ощущаются так, будто в них щедро насыпали песка; смачиваю движением языка пересохшие губы, стараюсь разорвать пребывание в густом полотне полусна. Почему-то во рту распознаю нотки мяты, а не привычное своему состоянию амбре. Лишь начинаю успевать думать о том, как странно тяжело — и вкусно — пахнет и ощущается под ладонями подушка, но… — Очнулась? Хриплый голос прорезается сквозь иллюзию, разрушая одним махом весь прибитый к сознанию сон. Слипшиеся ресницы с трудом раскрываются — я моргаю так часто, как только могу, превозмогая боль в висках от такого обыденного движения. Приподнимаю голову и понимаю, что ладонями упираюсь вовсе не в матрас — виню в ошибках осязания количество выпитой текилы, — а в перепачканное татуировками тело. Пальцы рук поджимаются резко, ногти задевают кожу, а сверху раздаётся шипение — мои глаза скользят по широкому мускулистому торсу, расписанному чернильными рисунками. В голове, как на экране компьютера, сменяются всплывающими баннерами миллионы вопросов — их настолько много, что боюсь перегрева и сбоя в системе. Медленно поворачиваю голову в сторону, желая хоть немного осмотреться, осознать, где нахожусь, — и ещё ненадолго отсрочить необходимость разговора или, для начала, взгляда прямо в глаза, — но мне не нужно много времени, чтобы признать факт: однозначно не дома. Эта комната схожа с моей спальней только размером, в остальном больше напоминает её готическую, явно мужскую и аскетичную версию: ничего лишнего — комод, прикроватная тумба и шкаф в коробке тёмно-серых голых стен. Это всё. — Нашла, что хотела? На долю секунды веки смыкаются, чтобы открыться, уперевшись в нужную точку. — Выспалась? — А ты всегда задаёшь так много вопросов по утрам? Его глаза не кажутся заспанными — возможно, он бодрствует уже какое-то время, — поэтому настрой в алой дымке радужек угадывается мной мгновенно. Его тело напрягается, одна из рук, закинутых за голову, накрывает мою шею — я тут же ощущаю её вес и жар. — Я задаю так много вопросов по утрам, когда в моей постели находится голая девчонка, которую не трахал, — не успеваю осознать сказанное, но тут же шарю ладонью по ткани, желая зацепиться за какую-нибудь часть и прикрыться, но Люцифер продолжает: — Задаю так много вопросов, когда мне приходится разбираться с чьим-то дерьмом. Да, задаю так дохрена много вопросов, когда посреди ночи пытаюсь объяснить обеспокоенному отцу, где точно находится его дочь, и когда мне приходится пообещать, что я о ней позабочусь, — неприятная сухость сковывает горло, когда пытаюсь сглотнуть стыд при мысли о папе; блядь, я в такой заднице; бордовые глаза сверкают не понятными мне эмоциями, скользящим по амплитуде от веселья до ярости. — В свою очередь эта девчонка вовсе не облегчает мне задачу. Она канючит и извивается, как ужаленный в жопу младенец, блюёт несколько раз за ночь, вынуждая поддерживать волосы, а потом находит в себе силы потребовать пасту и почистить зубы прежде, чем вырубается прямо на кафельном полу ванной. Из моего рта уже готовы вывалиться извинения — нужны ли они? — однако он продолжает полоскать меня дальше: — И когда, наконец, я укладываю эту девчонку в постель, переодетую в мою футболку, ведь платье стало ещё больше похоже на тряпку, чем когда она его только на себя натянула... — желание опустить взгляд на своё тело прерывается сжатием пальцев на шее, — ...она засыпает. На двадцать, блядь, минут. Потом вскакивает и вдруг решает стянуть футболку оттого, что ей стало жарко, а затем, ещё через четверть часа, прилипает всем телом ко мне, потому как замёрзла. Рваный выдох заполняет тишину, преследующую его речь. — Так теперь ответь, Вики, милая, ты очнулась? Рассмотрела комнату? Выспалась? Потому что я — нет. И очень обрадуюсь, когда доставлю твою задницу домой и смогу… — Зачем всё это? — вопрос наглый и абсолютно идиотский, но необходимый, чтобы отвлечь его внимание от нарывающихся и едва удерживающихся в глазах слёз. — Тебе вовсе не обязательно было… Стараюсь игнорировать, как ладони покалывает от соприкосновения с его кожей; сознательно упускаю, как приятно и тепло находиться в его объятиях. Но не могу не заметить, что Люцифер смягчается от чего-то, что заметил на моём лице. — Не обязательно, — соглашается. — Не знай я тебя и твоего отца, то без зазрения совести свалил бы, как только выпил первую бутылку пива, но… — теперь глаза впираются в мои, а я изо всех сил борюсь с желанием зажмуриться. — Если ты забыла, здесь принято заботиться о своих. Не знаю, что именно из всего случившегося за последние пять минут — хотя, скорее, все пятнадцать часов или даже пять суток, а может, и все десять лет — послужило катализатором, но поток слёз не поддаётся контролю. Эта противная солёная влажность разливается по уже опухшему после бурной ночи лицу и теперь стекает на шею Люцифера, в которую он сам впечатывает меня, прилагая к этому действию самый минимум усилий. Сейчас не могу и не хочу анализировать причину происходящего, потому что всё это похоже на какое-то странное кино, где все секреты раскрываются в нескольких финальных кадрах. — Тебе нужен душ, — заключает очевидное по прошествии нескольких долгих мгновений, когда мои всхлипы затихают. — Найду для тебя какие-нибудь вещи, а потом мы поболтаем, ладно? Расскажу, где мы находимся, провожу к машине, после чего ты появишься дома. Честно говоря, исключая первые пару пунктов, перспектива пугающая. Мне совсем сейчас не хочется болтать, хотя узнать о местоположении необходимо; и появиться дома... По понятным причинам я пропустила все противные и неловкие разговоры с родителями о том, что не появилась дома к назначенному времени и вреде чрезмерного употребления алкоголя, но, что-то мне подсказывает: именно этим будет знаменована встреча с папой. Облегчение от знания папы о моём состоянии и отсутствии в своей постели сменяется грубым стыдом. Мне требуются фантастические усилия, чтобы оторваться от Люцифера — не только из-за необъяснимого комфорта, но и от отсутствия на мне одежды. Он почти смеётся, когда простыня слетает с кровати, оборачиваясь вокруг меня, указывает рукой на дверь, которую я раньше не заметила, а после встаёт с кровати и замирает у окна. Люцифер загораживает свет, но и в тени находятся интересные вещи. Его спина усеяна разного вида шрамами — все они старые, судя по белеющим полосам, но даже возраст не делает их менее жуткими. Что он за человек? Когда мою голову наполняют странные мысли, делаю то, что умею лучше всего — сбегаю, отодвигая их подальше, вглубь, в самый тёмный уголок. Ванная комната самая обычная, превосходит размерами ту, что закреплена за мной дома. Белый кафель с потемневшей затиркой, чистая сантехника, два полотенца на этажерке; справа на стене зеркало над раковиной — я прохожу мимо него, двигаясь к душевой кабинке, но задерживаюсь, чтобы стянуть с тела простыню и чёрные слипы, запоздало радуюсь тому, что, видимо, ночью мне было не настолько жарко, чтобы лишиться и их. А ещё решаю избавиться от линз — их срок всё равно подходит к концу, заменить их смогу дома, — поэтому, быстро сполоснув руки, вытаскиваю их из глаз, оставляя рядом со смесителем. Вода быстро нагревается, стеклянные стенки душа запотевают, отрезая это маленькое пространство от всего остального мира. Несколько минут я просто стою под струями — почти насильно заставляю себя чуть дольше ощущать покалывание от давления воды плечами. Я не чувствовала себя так плохо уже очень давно — с тех пор, как поняла, что пытаться убежать от реальности в фантазийную дымку, сотканную из разной степени крепости алкоголя, — дерьмовая затея. Это был не такой уж длительный период в моей жизни, и гордость собой в то время испытывать казалось невозможным, поэтому идея бессмысленных развлекательных ночей осталась закинутой в дальний ящик вместе со многими остальными вещами, времени для которых не оставалось. Факт остаётся фактом: в последний раз алкоголь в мой организм попадал на первом курсе обучения в колледже. Этот год был сложным и жутким, потому я не знала ничего лучше, кроме как сбежать в альтернативную реальность — туда, где нет такого количества сложностей и напряжения. Удивительно, но сейчас вода приносит с собой приятное расслабление: мышцы растягиваются, согреваясь; стянутость кожи становится не настолько противной, волосы тяжелеют, пропитываясь жидкостью. Хватаю с навесной полочки бутыль шампуня, выдавливаю на ладонь; вспенивая, наношу на корни волос. Бросив взгляд вниз, отмечаю лишь блёкло окрашенную в красный воду — значит, на какое-то время стоит забыть об обновлении оттенка. Проводя по телу ладонями, намыленными всё тем же неизвестного круга действия средством, слышу звук телефонного звонка — это не мой, поэтому ненадолго отключаюсь, попутно перебирая варианты объяснений с папой. Мысли ненадолго перескакивают на обрывки воспоминаний из вечера, перешедшего в ночь, — они мутные и нечёткие, расплывающиеся в бензиновые разводы, лишённые информации. Наверное, стоит встретиться с Ости ещё раз — только подальше от бара с убойной текилой; кажется, мы успели обменяться номерами до того, как моё сознание целиком покорилось невменяемости. Началось всё с Ади. На самом деле, я планировала ограничиться пивом и несколькими шотами, но после его стремительного бегства всё скатилось; не знаю, чего ожидала? Пламенных объятий и яркого, глубокого погружения в воспоминания о детстве? Или неловкого разговора с избеганием смотреть друг другу в глаза? Глупая, глупая Вики. Сегодня суббота, на завтра запланировано барбекю. Возможно, стоит попросить Люцифера оповестить Ади о нашем с папой присутствии? Будет он рад или снова сбежит? Мать твою. Избавившись от пены, выхожу из душа и краду одно из полотенец — оно едва прикрывает задницу; останавливаюсь у затянутого паром зеркала, провожу тонкую линию двумя пальцами примерно на уровне глаз. Первое, что замечаю — полопавшиеся капилляры, окружающие тёмно-серую радужку; второе — цвет волос действительно невероятен, а ещё неплохо смотрится даже без зелёных линз. Выхожу в спальню, и кожу мгновенно атакуют мурашки. Едва успеваю удивиться и несколько испугаться встречающей меня пустоте, как тут же дверь слева от меня открывается, принося ещё больший холод. Инстинктивно ладони прижимаются к непрочному узлу на груди, удерживающему мягкую ткань на теле; Люцифер, несущий в руках две кружки с чем-то горячим, судя по витающему над ними белёсым дымом, мгновенно уворачивается от столкновения со мной. — Повезло, что у меня есть рефлексы, а? Он проходит дальше, ставит безошибочно узнаваемый по аромату кофе на тумбу, усаживается на расправленную кровать и делает глоток, прикрывая глаза. Тяжесть в моём желудке становится всё более весомой, давящей на стенки; кофе — это прекрасно, однако сейчас мне необходима какая-нибудь суспензия с эффектом интоксикации. — Мы могли бы дойти до кухни и посидеть там после того, как я оденусь? — краем взгляда замечаю невысокую стопку одежды на углу матраса. — Не могли бы, — отрезает Люцифер странно острым тоном. — Начнём с того... Кофе? — замечая моё скривившееся лицо, он ухмыляется. — Ладно. Так вот, на кухне мы не появимся, если только ты не горишь желанием столкнуться с кучей байкеров. Что. За. Хрень. — Мы не у меня дома, там бы я с большим удовольствием проводил тебя в столовую и усадил на... за стол, — Господи, эта ухмылка. Пропускаю его оговорку мимо ушей, заглушая прикладыванием ладоней к щекам расцветающий на лице жар. Мало того, что меня смущает такой стремительный переход от поучительных и стесняющих бесед в сторону непонятного флирта, так ещё и отсутствие одежды теперь напрягает куда сильнее, чем пару десятков секунд назад. — Это клубный дом Грешников, — объясняет он, сделав глоток из кружки; он опускает её к коленям, зажимая между ладонями. — Называй общежитием, если так будет понятнее. Здесь живут некоторые... — Бывшие члены клуба? — владея полученной у папы и... его папы, блядь, информацией, чувствую себя более уверенной; прохожу у изножья кровати, двигаясь к оставленной мне одежде. Когда его голова принимает положение вот-вот-развернусь, жестом прошу остановить это движение. — Ну, да, и некоторые старые знакомые. Поворачиваюсь лицом к окну, выходящему в густой лес, на ощупь выхватываю чёрную ткань, оказавшуюся спортивными штанами, похожими на те, что я обычно ношу дома, натягиваю их на свой глупый, забывший нижнее бельё в ванной зад; избавившись от полотенца, раскидываю перед лицом белую огромную футболку с изображением мотоцикла. — Так вот, — Люцифер прочищает горло. — Компаунд находится прямо за «Цербером», поэтому до машины близко. Теперь мне становится чуть понятнее — видимо, те ворота как раз скрывают за собой это место. — Довольно продуманно, — хмыкаю, доставая волосы из-под футболки; полотенцем собираю излишек влаги, оборачиваясь, продолжаю: — Ладно, тогда мне стоит поскорее уехать домо... Даже своим пропитанным алкоголем мозгом я понимаю, что Люцифер мне не враг. Вроде бы. Он позаботился обо мне этой ночью, не бросил пьяную в баре, отвёл сюда, налил кофе и предоставил душ и одежду. Дьявол, да он держал мои волосы, пока я блевала и уже видел меня голой. Но блядь. — Отвернись! — рявкаю так громко, что сама чуть не вздрагиваю. — И зачем мне это делать сейчас? — чёрная бровь нахально изгибается над чуть расширенными — от удивления? — глазами, а усмешка прячется за кружкой. — Успокойся, присядь, обсохни немного, и я тебя отсюда выведу. Глубоко вздохнув, усаживаюсь на кровать. Люцифер смотрит на меня слишком пристально, и мне хочется содрать со своей кожи слой, чтобы его взгляд не обжигал жаром так сильно. Отказываюсь сдаваться и отводить глаза первой — блуждаю по разукрашенной коже, останавливаюсь на поблёскивающих в ушах кольцах, отмечаю, как с ним самим сливается этот небрежный образ я-горяч-как-ад-даже-с-растрёпанными-волосами-и-щетиной. — У тебя что, линзы? — он хмурится, отставляя кружку на тумбочку к точно такой же нетронутой моей. — Я помню, глаза были зелёными. — Ага, — отчего-то выдаю ему правду. — Они для смены цвета, моё зрение в порядке. Ты же в курсе, что практически процитировал Беллу Свон? Непонимание в его глазах практически заставляет меня рассмеяться — и, о, боже, я бы хотела это сделать. Только что принявшую приятный оборот беседу прерывает громкий стук — грохот — в дверь, отчего она едва ли не слетает с петель, распахиваясь и ударяясь о стену. На пороге стоит Ади — в его выражении лица читается жуткая обеспокоенность, о причинах которой гадать не приходится, ведь следующие за громоподобным появлением слова заставляют напрячься: — Люц, пожар в доме Преза.