шесть лет назад
— Тебе з-здесь не рады, уёбок. Привычное сочетание обращённых к нему слов уже давно не причиняет никакой боли — оно расплывается бессвязными буквами то ли от алкогольного дыхания, что выталкивает запинающиеся фразы изо рта его отца; то ли от того, что он их почти не слушает. Ответить — причём вовсе не важно, что именно — значит обеспечить себе проблемы, а их появление сейчас ни к чему хорошему не приведёт. Ади думает, что его вообще мало что может привести к хорошему. Оно тоже ненастоящее, эфемерное, в р е м е н н о е. Он уходит в гостиную, желая дождаться возвращения матери и брата из магазина, стараясь избежать нахождения с отцом в одной комнате — им даже дышать одним воздухом опасно, тесно так, что потом становится больно. И даже не всегда можно разложить эту боль на полки, избавляя от сдавливания внутренностей. Ади не знает, когда это всё началось, — слишком мал был, чтобы понимать; в его воспоминаниях не осталось ни одного крошечного обрывка с записанными под собственную диктовку детским кривым почерком строками счастливой жизни. Это ложь. Несколько таких есть — особенно яркие, — он бы даже использовал не чёрную пасту, как всегда, а… фиолетовую, лазурную, цвета свежей весенней травы! Книгу с этими моментами можно перелистывать быстро, но он бы вычитывал её медленно, отпечатывая каждое слово на подкорке. Даже сейчас, когда каждый абзац режет острыми заглавными «В» и «С», как серпом. Похоже на привычку — уплывать в прошлое, находясь в доме детства, — Ади делает так с тех пор, как познакомился с Вики и Сэми. Кадры из злополучного дня лезут настойчиво, почти убийственно часто мелькая перед глазами, сливаясь в непрерывный поток из серых, чёрных, кроваво-красных цветов. Он трясёт головой, избавляясь от непрошенных гостей. Ему и так повезло. Наверное. На выходе из окружной тюрьмы он не оборачивается: там смотреть не на что. Шесть потерянных лет, бессонные ночи, переживания, воспоминания, круговоротом засасывающие в свои стены, построенные на останках выстраданных девятнадцати лет жизни. Но он преувеличивает — добрую треть, сложенную из ужинов с Уокерами, дружбой с их детьми, проведённого с братом времени, знакомства с семейством Кристи и практически становления её частью, можно вычесть. Остальное — уже история. Она грязная, скользкая, обеспечившая ему несколько сломанных костей, куда больше растяжений и повреждений различной степени тяжести, ну и от воспоминаний никуда не деться. Они вгрызаются больно и глубоко, вымоченными в яде клыками. Он уже готовится воспользоваться маршрутом к автобусной станции, сунутым ему в руку надзирателем, но не успевает — почти к самым кованым воротам подъезжает джип; не в первый раз, потому что тот, кто сидит за рулём, — единственный, наносивший визиты практически регулярно. Водительская дверь бесшумно открывается, пока Ади гасит в себе настойчивое желание отдалиться от этого места за его спиной куда подальше; на машине, бегом — не важно. Он не знает, как себя вести после шести лет встреч через стеклянную перегородку. Пожать руку? Обняться? Ударить в плечо кулаком? — Так и будешь стоять? Вопреки его состоянию и, казалось, давно атрофированных, ответственных за возникновение улыбки мышц лица, уголки губ всё же приподнимаются, когда он решает посмотреть чуть выше крыши машины, над которой возвышается его… Друг? Учитель? Старший брат, которого у него — «спасибо маме и папе хоть за что-то» — никогда не было? Он встретился с Люцифером Кристи по счастливой случайности около одиннадцати лет назад, когда нарвался на кучку местных дилеров, что были недовольны отсутствием платы за товар. За одну только дозу травки. Ади был раздавлен после случившегося с Сэми и справиться с этим в одиночку не представлялось возможным — каждый закуток школы, где он привычно спасался от проблем дома, теперь являлся не более, чем пустым местом с исчезающими в его углах отголосками, призраками их самих. Их встреча была случайной, но оказалась спасением. На какое-то время. А потом, когда его зону видимости перечеркнули железные прутья, снова — не каждому везёт обойтись шестью годами в заключении вместо двенадцати, озвученных судьёй, при возможных двадцати пяти. Ади теперь и не помнит, выразил ли он свою благодарность? Мнётся, сомневаясь в необходимости озвучивания того слова, что, кажется, высечено на его лбу появившимися складками? — Садись уже, блядь, — насмешливость в голосе Люцифера настолько знакомая и непринуждённая, что Макбрайду всё труднее удерживаться от неуместной улыбки. Он кладёт ладонь на ручку двери и рывком открывает ту почти до упора, отчего у Кристи зубы сводит. Ади знает, что как бы тот ни любил свой байк, но и об этой рухляди он заботится. Вообще о многом, о чём бы не стоило — о нём, например. Ему до сих пор не ясна мотивация — и разбираться теперь уже не хочется, — но всё же… — Тебе там язык не отрезали? — Люцифер бросает рычаг, приводя машину в движение. — В последний раз, вроде, так не молчал. — Нет, — первое слово выходит таким сдавленным, что Ади приходится прочистить горло и повторить: — Нет, всё нормально. — Ладно. Путь предстоит не близкий, но Ади не смущает предсказанное неловким началом молчание. Что делают те, кто только выходит из тюрьмы? Строят планы? Напиваются в первом попавшемся на пути баре? Встречаются с семьёй? У него ничего из этого сейчас не получится: в голове пусто, белый лист с помарками и грязью от стёртых резинкой вдавленных карандашом линий. Он собирается с мыслями, жонглирует хаотично всплывающими обрывками слов, никак не складывающихся в предложения. Наверное, ему стоит первым делом смыть с себя тяжесть каменных перегородок и железных решёток, стереть её жёсткой щёткой и чем-нибудь обеззараживающим; хочется лечь и отмокнуть в концентрированной хлорке, до костей разжечь плоть, чтобы обрасти ей заново. — Как дела у шефа? — первый вопрос, что внезапностью поражает даже его сбивчивое сознание. Люцифер, отрываясь от свеженанесённой полосы на дороге, бросает на Ади взгляд, который тот перехватывает. И Макбрайду этот взгляд не нравится — в нём отблёскивает нерешительность; ему такой хорошо известен, и лишь поэтому он способен его лёгкое присутствие различить. Уже не уверен, что жаждет услышать ответ, потому что подсказки несут в себе плохие новости. — Ранили около месяца назад, — руки на руле сжимаются, отчего серебряные кольца втапливаются в кожу всё сильнее. — Кто? — односложно интересуется, хотя более уместным кажется вопрос «какого хрена?». — Понятия не имею, брат, и это самое странное. На последних словах у Люцифера скрипят зубы, что явно показывает сквозящее недовольство этим фактом. Ади знает, что преступность в Астории находится не на том уровне, чтобы на это обращали пристальное внимание власти округа, но тот, кто замахнулся на шефа полиции… Это действительно странно. — Ранение было не очень серьёзным, но вывело его из строя, — теперь давление от незнания ослабло, пальцы Люцифера отбивают рваный ритм на обивке руля. — Можешь навестить его, против он точно не будет. Ади в этом сильно сомневается, но решает не спорить. Сейчас ему до чешущихся кулаков хочется дать подзатыльника себе девятнадцатилетнему, который тогда, сидя в допросной, на секунду задумался о том, чтобы сдаться и оставить всё как есть. В тюрьме сладко не было — ни разу, даже ни на миг, — но и думать страшно о том, как развернулись бы обстоятельства, реши он в тот момент справляться сам. У него есть куда идти, Люцифер во время посещений говорил, что в компаунде для Ади найдётся комната — или он даже мог бы ему отдать свою, ведь сам давно переехал в собственный дом. И ему необходимо вернуться, потому как Макбрайдов — двое. И есть ещё мать, о которой он вовсе ни разу не спрашивал после. Вариантов для будущего не так много, но они по-прежнему существуют. Смутные, редко всплывающие мечты о колледже остаются отброшенными по той же причине, что и раньше, — у него есть Тайлер, о котором нужно заботиться. После школы он не уехал потому, что боялся оставлять его — и мать — наедине с отцом; теперь же… Знает, что не поздно, но уж точно не видит в этом смысла. Он преступник с условно-досрочным освобождением; и лучше всего будет остаться в городе, где почти все знают о смягчающих обстоятельствах и о том, что у него вовсе не было выбора. В Астории на него не будут смотреть косо или осуждать, а уж в обществе Грешников и подавно. Два часа пути пролетают практически со скоростью света, соревнуясь по своей быстроте с вращающимся в его голове ворохом мыслей. Они преодолевают границы города на низкой скорости, акцентируя, замедляясь в моменте — таким способом Ади удаётся подготовить себя. Он возвращается сюда спустя много лет, и может казаться, что воспоминания имеют силу разрушить радость, но это вовсе не так. Ади просит Люцифера притормозить у Гринвуда. Гринвуд — кладбище в десяти минутах езды от города. Оно аккуратное, красивое, там даже есть колумбарий для урн с прахом — в одной из них наверняка есть останки его отца, — но он здесь не для встречи с ним, не для того, чтобы поставить точку и начать жизнь с чистого листа: ему это не нужно. Все нужные знаки уже выставлены. С узкого проезда для машин он видит несколько человек, бродящих среди каменных выступов и табличек в земле, но его интересует только одно надгробие — его не увидеть с того места, где Люцифер останавливает свой джип, — оно спрятано за необъятным стволом дерева, выделяется прямо под развесистой кроной. — Уверен, что не хочешь перенести на другой день? — Люцифер уточняет, не скрывая обеспокоенности. — Составить компанию? — Нет, я быстро, — бросает Ади, прежде чем открыть дверь и выпрыгнуть из автомобиля.девятнадцать лет назад
Всё меняется, когда он входит в арку, ведущую к дверям начальной школы имени Джона Джейкоба Астора; купленный в комиссионном магазине рюкзак давит на неокрепшие худые плечи, но Ади этого не замечает — его взгляд приковывает к себе неизведанное пространство с длинными коридорами и деревянными скамейками, выставленными друг напротив друга через широкий проход; сейчас здесь так тихо, что вовсе не соответствует началу первого учебного дня, но оно даже лучше — ему не нравится толкаться с другими детьми. Оглядываясь по сторонам, останавливаясь, чтобы поглазеть на красивые яркие рисунки в рамках, он отстаёт от матери, которая, стуча тонкими каблуками по каменному полу, едва не бежит. Она всё торопит его и торопит, но маленький Ади не может просто так не смотреть. В конце концов она возвращается, хватает его за руку и тащит вслед за собой; ему было неудобно: лямка портфеля сползала с коричневого свитера, напяленного поверх рубашки — та ему мала, но вязаная тёплая вещь это успешно скрывала, — едва успевая перебирать ногами, он почти парит в воздухе. Его мама такая сильная — он это знает, — она каждый раз сама носит продукты из магазина в пакетах, так что и его почти приподнимать над полом ей не составляет труда. Они останавливаются у высокой двери, верхняя часть которой была стеклянной, он переминается с ноги на ногу, желая войти; мама тихо стучит кулаком по дереву — по ту сторону слышится звук, похожий на громкое трещащее жужжание, но после стука мамы почти сразу прекращается. Дверь открывается, красивая женщина тут же приседает на корточки рядом с ним и, улыбаясь, протягивает руку, которую он тут же пожимает в ответ. Её зовут миссис Олкотт, она встаёт и аккуратно подталкивает его плечо, указывая на свободное место посреди одного длинного стола, образующего собой будто футбольные ворота — большие-большие ворота. Ади оглядывается на маму, которая о чём-то тихо говорит с учительницей — её щеки раскрасневшиеся, наверное, от бега с ним по коридорам школы. Мама приподнимает уголки губ и посылает воздушный поцелуй, сразу прилетающий ему куда-то в сердце, согревая. Он плетётся к своему месту, всё ещё неуверенный в том, правильны ли его действия; оглядываясь, замечая на себе несколько взглядов от хихикающих ребят, снимает рюкзак с плеч и вешает его на крючок под столом; усаживается, видит белый лист бумаги перед собой; не поднимая головы, он кидает взгляд на лежащий по правую сторону — на нём нарисован красивый двухэтажный дом; потом оглядывается влево — а на этом что-то похожее на… — Замок, — шепчет голос над левым ухом. — Я рисую замок. Меня зовут Сэми. Миссис Олкотт попросила нарисовать то, как мы представляем свой дом. — Он правда похож на замок? — Ади говорит так же тихо, приподнимая голову вверх; оттуда на него смотрят два серых глаза. — Нет, не похож, — этот звук тоньше и звонче, а ещё раздаётся с другой стороны. — Он вот такой. Ади ничего не остаётся, кроме как вновь повернуть голову и увидеть… два точно таких же серых глаза. Это девчонка. — Я Вики, — она уже гипнотизирует свой лист. — Надо дорисовать. — Вы одинаковые, — вдруг выпаливает Ади. — Как такое… — Близнецы, — объясняют слева. — И моя сестра жутко, — его глаза увеличиваются, — жутко приставучая! — Он всё врёт, — спорит девчонка по имени Вики, по-прежнему не отрывая взгляд от своего занятия. Его шея, наверное, скоро переломится от того, как быстро ему приходится вертеться по сторонам, чтобы дать глазам уследить за их разговором. — Я приукрашиваю! Мама говорит, в этом нет ничего плохого, — Сэми теперь снова обращается к нему: — Нужно разбавить компанию. Будешь нашим другом. Ади так волнуется, что даже не замечает, как дверь в класс тихо закрывается, отрезая их от скучной тишины коридора; учительница становится в самый центр «ворот», ещё раз — специально для него — повторяет задание, которое остальные дети уже начали выполнять. Ади оставляет шоколадный батончик на тёмно-сером камне с выбитыми на нём знакомыми именем и фамилией, датой рождения — двадцать восьмого ноября — и тупо глядит на пустое место через чёрточку. Думает о том, как не справедлива жизнь, отвергает в очередной раз существование высших сил, что так нелепо слепы к судьбам людей; знает, что Винс установил памятник для успокоения собственной души, но сомневается в том, помогло ли это. Под шестью футами, скрытыми пожухшей осенней травой, захоронен пустой гроб. Нет ни тела, ни завершения — нет ничего, что могло бы облегчить боль неизвестности. Он на секунду задумывается о Вики — может, стоит уже связаться с ней? Или не следует напоминать о себе спустя столько лет и тревожить погружённую под землю ядовитую скорбь? Она ведь лишилась даже большего, чем Ади. Как бы ни старались эти двое ругаться при нём, фальшиво ссориться и разделяться, он знал: они те птицы-неразлучники. Страх от призрачной возможности вновь поговорить заставляет почти дрожать — он так не боялся даже за решёткой. Но Вики далеко от Астории, а значит, он подумает об этом ещё раз, но уже завтра. Наверное.𓆩♡𓆪 𓆩♡𓆪 𓆩♡𓆪
Я смотрю на скручивающуюся у сливного отверстия в полу душевой ярко-красную пену, и уже абсолютно точно запоздало в моей голове проносится сомнение в том, стоило ли возвращаться в магазин за краской для волос, упаковки и баночки от которой хаотично разбросаны по поверхностям моей маленькой ванной комнаты. Спихиваю своё спонтанное решение на тот факт, что в последние два дня — после ужина с Мисселиной в среду — я думала исключительно о том, чем себя занять, чтобы попытка отвлечения от важных мыслей оказалась успешной. Важных мыслей и приближающегося возвращения в город Ади; встреча с ним неизбежна и желанна с моей стороны, но его реакцию предугадать невозможно. Мы давно перестали быть близкими друг другу людьми — я узнала о переворотах в его жизни только из рассказа папы, а он не мог никаким образом знать обо мне, если учесть, что его общение с моим отцом сошло на нет, а в Астории нет никого больше, кто способен снабжать кого угодно фактами обо мне. И что-то подсказывает, что он не стал бы интересоваться. Возможно, ему, как и маме, тяжело было на меня смотреть? К чёрту. Покупка краски для волос с этим не связана — это больше походит на навязчивую идею, гиперфиксацию. Это не то, что похоже на меня, но раздумывать над сменой волос больше необходимого не хочется. Красный будет неплохо смотреться с травяной зеленой линз и спрячет отросшие тёмные корни — большего и не надо. Перемены бывают необходимы не только для того, чтобы спрятаться под их слоем от прошлого, но и для протаптывания дороги в будущее. Правда я до сих пор не знаю, в чём это будущее заключается, и каким оно предстанет передо мной. Смыв с волос краску шампунем на второй раз, я оборачиваю их в полотенце, надеясь, что пигмент не оставит не отстирывающихся пятен на ткани; отработанными движениями вставляю в глаза линзы, оставленные плавающими в жидкости в этот раз куда дольше, и собираю шесть упаковок, понадобившихся для нанесения на всю густую длину. Размазывать кремообразную массу вслепую — аттракцион, на котором я ни за что не поеду повторно; остаётся лишь надеяться, что никаких проплешин на полотне заметно не будет. Выйдя из душа, я воспользовалась феном, сгоняя влагу с прядей; после переоделась в чёрные джинсы и тёмно-серый тонкий лонгслив — впервые за долгое время также не стала убирать волосы под одежду, оставляя их свисать до поясницы без каких-либо сдерживающих факторов. Хватаю с вешалки папину куртку, сигареты и зажигалку с комода удерживаю левой рукой, а правой — телефон, выхожу на крыльцо, надеясь занять полюбившееся просиженное кресло. Сейчас уже почти шесть часов вечера, папа ещё рано утром отправился в полицейский участок, сказав, что у него есть какое-то неотложное дело с документами, и сделал он это только после перенесённой на более раннее время перевязки, а также нескольких закинутых под язык и наскоро запитых водой таблеток. Мне кажется странным, что он всё ещё не позвонил с просьбой забрать его домой — выбираю в контактах номер, отвечают спустя два гудка: — Привет, мышка, — следующая за приветствием тишина заполняется шорохом бумажных страниц и громкими разговорами, уловить смысл которых мне не удалось бы даже при большом желании. — Я задержусь здесь, так что не жди меня и поужинай сама, ладно? — Хорошо, — кладу открытую пачку на столик, аккуратно перекатываю сигарету между пальцами. — Может, мне привезти тебе что-нибудь? — Мы заказали еду в «У Марти», — докладывает он. — Если ты не против, то я отключ… — Я не только за этим позвонила, — признаюсь, начиная теперь щёлкать зажигалкой. — Хочу съездить в «Цербер», хотела узнать, вдруг ты знаком с их часами работы и местоположением? Я пыталась найти в интернете, но бесполезно. Насколько глупо надеяться, что смогу пересечься там с Ади? Плевать, даже если этого не произойдёт сегодня, — меня в любом случае пригласили. Затянувшееся молчание на той стороне начинает немного волновать. — Ты бы и не нашла эту информацию в сети, Вики, — его голос слышится теперь напряжённее, чем я привыкла. — Сегодня вечер пятницы, они точно работают, но… Что ты там забыла? — Пап, мне двадцать пять, помнишь? — усмехаюсь, откидываясь на спинку кресла, отчего та поскрипывает. — Помню, — его почти горестный вздох отдаётся помехами, заставляющими меня вздрогнуть от понимания. — Это не самое безопасное место в городе для молодых девушек. — Значит, буду очень осторожна, — уверяю и пытаюсь объясниться, как всегда не желая создавать своими поступками причину для лишнего беспокойства: — Меня пригласила Ости, она там работает, насколько я поняла. — Да? Тогда ладно, — папа кажется почти убеждённым от упоминания имени совершенно незнакомой мне девушки. — Тебе нужно будет свернуть направо на Нейви-Пайплайн-роуд, немного не доезжая до парка Олдербрук, потом не заблудишься. Но позвони мне, если что-то пойдёт не так. Попрощавшись, я зажимаю потрёпанную сигарету губами и поджигаю, затягиваясь дымом. До захода солнца, изредка мелькающего среди серости туч, осталось всего пару часов, но уже сейчас легко заметить приближающийся, наполняющий осенний вечерний воздух холод. Даже ветер, гуляющий на возвышенности, уже привычен — сначала он пронзал тело своими порывами, а теперь как-то сладко ласкает, наверное, именно поэтому перекуры длятся куда дольше, чем необходимо. Иногда кажется, что время здесь совсем не движется — это как непроглядная, пролитая на землю мглистая субстанция, заставляющая подошвы обуви прилипнуть и оставаться на месте столько, сколько этому времени захочется; и даже если ты выберешься, оторвёшь стопы, сделаешь пару шагов, то остатки этой липкости будут тянуть за собой, и скорость передвижения никогда не станет прежней, пока ты не пройдешь много миль и не избавишься от остатков. Наверное, с переездом в Нью-Йорк, я просто обувь выбросила — быстрота темпа жизни в мегаполисе подходит не всем, но затягивает аналогично: сами по себе ноги передвигаются быстрее, и вот ты уже бежишь, а не идёшь; вот ты пересаживаешься с еле дышащего пикапа на такси или метро, чтобы добраться до пункта назначения вовремя, и начинаешь запихивать в рот фастфуд, вместо приготовленной на домашней кухне еды. Большие города смывают лица прохожих и делают твоё лицо точно таким же незаметным для всех остальных; там не стоит переживать об опрокинутом в отделе супермаркета галлоне молока, потому что через пять минут воспоминаний об этом маленьком происшествии не останется в памяти людей — здесь же о твоих кривых руках узнает полгорода, потому что недовольный кассир расскажет нескольким покупателям, как ему пришлось вставать с места и убирать беспорядок. Большой город подходил мне, когда я хотела спрятаться, но теперь… Даже в детстве мы с Сэми с дрожью, пробивающей тело, думали о том, что придётся отлучиться отсюда для обучения в колледже на несколько лет. Сейчас во мне бушует желание задержаться здесь подольше. Наверняка оно испарится, как только очередное болезненное воспоминание придёт сегодняшней ночью во сне, но именно этот момент… Я скучала по дому. Господи, блядь, как я скучала. Выкурив сигарету и написав сообщение Малю с вопросом о его местоположении — предыдущие два он проигнорировал, что не редкость, но по-прежнему заставляет переживать, — я встаю и вхожу в дом только для того, чтобы сменить куртку на пальто, захватить тонкий кошелёк с картами и несколькими бумажными купюрами, ключи от машины и выйти вновь. Дорога до «Цербера» оказывается действительно недолгой, что не удивительно, учитывая масштабы города, но бар находится в отдалении от жилых районов — наверное, это хорошо, ведь при ином раскладе шум стал бы камнем преткновения, разбивающим тонкое стекло понимания между желающими тишины жителями и другими, жаждущими развлечений. Подъезжая к бару, вижу на небольшой парковке всего одну машину и пару припаркованных байков, которые вполне объясняют своим устрашающим видом беспокойство папы — если их владельцы выглядят примерно так же; само одноэтажное здание при свете дня наверняка не привлекает внимания, однако сейчас — в сгущающихся сумерках — вывеска под самой крышей горит почти в прямом смысле: углы букв утопают в искусственном пламени огней, что бросают свет на металлические детали железных коней. За баром виднеется дорога, ведущая к высоким воротам, которые лишь благодаря отблескам вывески попадаются на глаза — в зелени леса их практически не видно: точно так же, как и то, что прячется за ними. Возможно, там чей-то дом? Я паркуюсь и выхожу, внезапно начиная нервничать, — даже неизвестно, чья смена сегодня, и будет ли за стойкой Ости, но компания и небольшое отвлечение от чрезмерного покоя, заполняющего последние дни, являются необходимостью, о которой раньше и подозревать не приходилось. Дверь поддаётся тяге с тем же сопротивлением, силу которого я стараюсь подавить, чтобы не сбежать из этого места; на входе меня встречает почти пугающая, несмотря на приглушённое звучание музыки, тишина, какую я вовсе не ожидала застать пятничным вечером в одном из всего трёх ночных заведений в Астории. Изнутри бар кажется более тёплым и гостеприимным; освещение приглушено в середине зала — мягкое свечение рассеивается над длинной деревянной барной стойкой с упорами до потолка, за которой плотной стеной расставлены бутылки алкоголя разной степени крепости, а чуть ниже расположены пивные краны; по периферии слева от входа стоят прямоугольные столики и повёрнутые к ним кожаные диваны, а по правую — круглые с обставленными по периметру стульями из крепкого дерева — их вид вызывает вопрос о том, как долго это место функционирует. Стены кажутся необработанными и грубыми из-за своей холодной серости, что так контрастно смотрится среди тёплой лаковой мебели, но и они в правильных, нужных местах скрыты яркими плакатами с нарисованными на них машинами и женскими телами. Есть чувство, что «Церберу» все лет двадцать, но будто в последнее время кто-то пытается внести каплю нового и более стильного. Я понимаю, что застряла у двери в тот момент, когда хлопок за спиной оповещает о входе нового гостя; оборачиваясь от удивления, утыкаюсь взглядом в чью-то грудь, затянутую тёмно-зелёного цвета футболкой, сверху которой накинута кожаная куртка; глаза движутся выше, пока не находят уже знакомое лицо — Дино так же молчалив, как в день нашей первой встречи, но сейчас его вид не источает столько злости. Он напряжён, что заметно по немного сдвинутым к переносице бровям и сжатым губам — кстати, очевидно, он успел воспользоваться бритвой. Или ходит к барберу? Это не столь важно — теперь его борода выглядит опрятной и вполне приемлемой по длине, а волосы аккуратно собраны на затылке в петлю. Я спохватываюсь и прохожу вглубь бара, чтобы освободить ему проход, стараясь при этом не вздрагивать от интенсивности лазурного взгляда, которым Дино провожает меня. — Ты уже здесь! Женский голос разрезает пространство и повисшую в ней неловкость; вижу, как из двери с надписью «только для персонала» выходит Ости, держа в руках тарелку с какой-то едой; улыбаясь, она смотрит на Дино и только потом замечает меня. — Вики? — обходя стойку, лавирует между столами, приближаясь к нам; тарелка из её рук исчезает, оставаясь исходить горячим паром на одном из столов, куда она головой кивает, глядя на Дино: — Приятного аппетита и присаживайся! — потом она переключается на меня, едва не пищит: — Так рада тебя видеть, ты не представляешь! Её руки смыкаются за моей спиной — она обнимает крепко, почти до хруста; даже не помню, когда в последний раз кто-либо был так взволнован моим появлением — кроме папы, — но растягивающая губы улыбка, следующая за ступором неожиданности, удивляет, и я сама тяну ладони вперёд, соприкасаясь ими с тканью короткой розовой майки, надетой на Ости. В своей обуви на каблуках она на все пять-семь дюймов возвышается надо мной, от её распущенных волос пахнет… едой? Наверное, это не должно удивлять — видимо, она много времени провела на кухне, прежде чем появиться в зале. — Я тебя почти не узнала, слышишь? — внезапно она разрывает объятия и наклоняется назад, сканируя моё лицо. — Я имею в виду цвет волос, — она ставит тарелку на ближайший к ней столик, хватает меня за руку и тянет за собой, волоча к барной стойке, — думаю, Лилу могла бы и убить за тот божественный блонд, а ты его взяла и… Смело! Но тебе идёт, правда. Я не успеваю вставить и слова, задать вопрос о том, кто такая Лилу; Ости останавливается, кидает мне: «Снимай свою шмотку, вешалка тут», указывая на напольную треногу, и вновь скрывается за дверью. Недоумевая от бешеной скорости происходящего и находясь под влиянием неуёмного энтузиазма, стягиваю с себя пальто и накидываю его на крюк — сама усаживаюсь за стойку, размещая перед собой телефон с картхолдером, и борюсь с желанием развернуться лицом к выходу; почти физически ощущаю на своей спине тяжёлый взгляд Дино. Дверь подсобного помещения снова открывается, являя Ости, держащую в руках завёрнутые в салфетку столовые приборы — она, сверкнув мне улыбкой, быстро движется к Дино, а я радуюсь тому, что он наконец начнёт уделять внимание ужину на тарелке и прекратит смотреть на меня. — Вот теперь я вся твоя, — возвещает Ости, заходя за стойку. — Есть время поболтать, пока не набежит свора. Что ты будешь? Пиво или намешать что-нибудь вкусное? Она кривит рот, опираясь двумя руками на столешницу, и вопросительно смотрит на меня. Я выбираю первое и жду, пока прозрачный бокал наполнится золотистым напитком, покрытым слоем плотной пены; Ости разворачивается от кранов, достаёт подставку и ставит заказ передо мной, а потом наливает себе точно такой же. — Всё-таки работа в баре подразумевает выпивку? — моя неловкость превосходит все пределы, кажется. — О, нет, — она делает несколько глотков параллельно со мной, после чего большим пальцем смахивает с верхней губы пузырьки пены. — У меня редко здесь бывает женская компания, кроме официанток, но им я чаще хочу оторвать голову, поэтому не считается. И давай так, карты на стол. В Астории тяжело найти девушку, которая не хочет залезть в штаны к моему мужчине. Я едва не давлюсь пивом от такой прямолинейности, глаза Ости весело сверкают, замечая неуклюжую реакцию, но всё же мне удаётся аккуратно сглотнуть. — Геральд, конечно, их посылает, но я устала наблюдать за этим блядством, — она делает ещё несколько глотков, пока мою голову атакует непонимание. — Геральд Стивенсон? — предполагаю наугад, но уверена, что людей с таким именем довольно мало. — Вы знакомы? В её вопросе не слышно подозрений или злости; услышав подтверждение моей догадки, стараюсь вспомнить несколько подробностей об этом человеке. Стивенсоны — одна из самых богатых семей в Астории, им принадлежит практически каждое четвёртое здание в городе наряду с судоходным бизнесом. — Не уверена, — отвечаю, ведя пальцем по покрывшемуся влагой стеклу бокала. — Лично вряд ли, я довольно давно здесь не была. Может, когда-то давно… Я думала, что… Ости кажется на редкость понимающей и открытой, поэтому вряд ли мой вопрос вызовет какие-то подозрения, я продолжаю: — Думала, что ты с Люцифером, ну… — кручу рукой и мотаю головой, не желая произносить вслух, в ответ на что раздаётся громкий смех; меня несколько смущает такая реакция, так что я пытаюсь объясниться: — Он забрал твою девочку в магазине. — Забрал, чтобы отнести Кристи к её отцу, — Ости обходит стойку и присаживается на соседнее кресло, складывая ногу на ногу, отчего нитки на дырах на её джинсах в области колен натягиваются. — Я не многим доверяю дочь, но ему — однозначно. Слушай, он бывает слишком резок… Мне отчего-то кажется, что она в курсе той небольшой перепалки, которой мы с Люцифером обменялись на кухне в нашем с папой доме, но я вовсе не удивляюсь — город маленький. — У него куча своих дел, но ему это кажется слишком лёгким, — договаривает она, — поэтому накидывает сверху целую кучу чужих проблем. Разбирается с ними, помогает, и его рыцарство — не оправдание грубости, но… Мне немного рассказали о тебе, — тянет руку к бокалу и крутит его на лакированной поверхности пальцем вместе с подставкой. — Честно? Я бы тоже держалась подальше отсюда. Я вздрагиваю и натягиваю рукава футболки всё ниже, пытаясь спрятать под тканью самые кончики пальцев; не уверена, как отношусь к обсуждению этой темы — знаю, что в городе болтают, это не новость. Однако никогда я не была той, с кем об этом болтали открыто — все шипели за спиной: в школе, в участке, больнице, даже при посещении музея. Эти разговоры можно отнести к сплетням, но и они ранили сильно, пускали кровь. — Эй, — рука Ости опускается на моё колено и чуть сжимает его. — Закроем эту тему, если… — Всё нормально, — мотаю головой, отчего волосы скользят к лицу; я заправляю пряди за уши, чуть улыбаясь. — Это непривычно, но нужно начинать справляться. — Двигайся в собственном темпе, игнорируй меня. Иногда думаю, что должна была с рождения жить в подобном месте, большие города не выносят такого любопытства, — она опирается локтем на низкую спинку стула. — Я здесь уже два года, а народ до сих пор болтает всякую хрень, поначалу сильно раздражало, но теперь совсем внимания не обращаю. — Так ты из?.. — пользуюсь предоставленной возможностью для смены темы, отпивая ещё пива. — Кёр-д’Але́н, Айдахо, — её улыбка, казалось, приклеенная к лицу, немного гаснет. — Это не так далеко, но ни за что туда не вернусь. Опять же, скажу сразу, чтобы ты не наслушалась от всяких всезнаек. Мои родители были ублюдками, и я успешно шла по их стопам. Алкоголь, травка? Немного. Наркотики? Да. Много, часто, к двадцати трём уже прошла пару курсов реабилитации. От этой честности захватывает дух, а ответные слова застревают глубоко в горле. — Я попала в такое дерьмо, — произносит с придыханием. — Не буду грузить сейчас, место неподходящее, но как-нибудь поделюсь. Мне хочется сказать, что это вовсе не обязательно делать, но, едва открыв рот, затыкаюсь, потому что ей нужно. Мне нравится Ости, своей развязностью и лёгким общением она напоминает Сэми — брат умел развести на разговор кого угодно. Наверное, ему поддался бы даже Дино — я кидаю взгляд на него, сосредоточенно поедающего ужин. Ости прослеживает точку моего интереса и хмыкает, после чего кричит: — Эй, Раптор! Дино поднимает голову и дёргает подбородком в немом вопросе. У меня, если честно, он тоже есть. «Раптор»? — Пива? Ещё один кивок от его столика, и Ости, вскакивая со стула, перемещается за рабочее место. Минут через двадцать, как только часы показывают семь вечера, двери бара начинают хлопать практически не переставая; мне наливают ещё одно пиво и суют принесённую из кухни тарелку с куриными крылышками, картошкой фри и небольшой соусницей — мой желудок к этому времени жадно ноет, поэтому я с нетерпением накидываюсь на снэки. Алкоголь давно перестал быть частью моей жизни — сполна хватило нескольких студенческих лет, воспоминания о которых выветрились вместе с тяжёлым перегаром, — но пить, отказываясь от жирной еды, это плохая идея. — Блядь, как эта сучка меня достала, — слышу злое восклицание Ости, втыкающей в экран телефона, отчего её недовольное лицо освещается голубым цветом. — Что-то случилось? — картофель, вывалянный в сырном соусе, ложится на мой язык. — Лилу, официантка, — Ости осматривает зал и занятые несколько столиков. — Думает, что ей сходят с рук все опоздания. Мне разорваться теперь? На кухне всего двое, они и так не успевают, а сегодня будет много народу. Ну какая же… — Могу помочь здесь, — не знаю, чем думаю, когда озвучиваю первую пришедшую в голову мысль. — Если только не попросят смешать какой-нибудь сложный коктейль, этого не умею. — Я предложила только потому, что ты здесь, — она закатывает глаза, но улыбается, — наши гости обычно пьют пиво, пиво, ну и… пиво! Изредка просят налить текилы или виски, но ассортимент знают, а бутылку найти не сложно. Я была бы признательна, это всего на час или полтора, пока работница месяца не явится. Скорее всего, я надеру её задницу, она вылетит отсюда, и тебе снова придётся помогать, но… Чаевые с бара твои. Я буду собирать заказы, передавать на кухню и заводить чеки, а ты занимайся напитками. — Ладно, — встаю со стула и отправляюсь на противоположную сторону, потирая дрожащие руки. Ости оперативно показывает мне местоположение чистых бокалов и кружек для пива, рюмок для других напитков — я замечаю в глубине полок несколько ёмкостей для мартини, что только подтверждает слова о редком использовании, — после быстро обучает пользоваться краном для розлива, демонстрирует оптимальный наклон, чтобы не лилось много пены, а потом живо завязывает на моей талии чёрный фартук, вытянутый из нижнего шкафчика с дверцей, со словами «на всякий случай». Сама тут же отправляется в зал, повторно приветствуя всех посетителей. Дино по-прежнему в одиночестве сидит за столиком — он не снимает кожаную куртку, не делает заказ: просто занимает место, буравя взглядом окружение и изредка будто проверяет Ости и даже меня. Почему-то складывается впечатление, что его попросили быть в этом месте; возможно, он здесь кто-то вроде вышибалы — думаю, со своей комплекцией и молчаливой силой вполне бы справился с такой ролью. Я отвлекаюсь от наблюдения за ним, когда Ости выкрикивает первый заказ, прося принести две бутылки Бад Лайт двум мужчинам. Полтора часа пролетают так быстро, что я теряюсь — за прошедшее время наполнила кружки с пивом в количестве штук тридцати, отнесла на столики около двадцати бутылок пива из холодильника и умудрилась не разбить ни одной посудины, — к приходу официантки Лилу почти все столы в зале заняты посетителями. Мне смутно знакомы некоторые лица, но большинство из них вижу впервые. Их интерес ко мне не столь виден, но всё равно периодически ловлю на себе взгляды. Блондинка в короткой джинсовой юбке и едва закрывающем сиськи топе появляется внезапно и пугает меня так, что две бутылки, удерживаемые одной рукой за горлышки, едва не вываливаются. — Ты ещё кто такая? — она опирается задницей о столешницу рядом с кассовым аппаратом; я не успеваю ответить, а девичий рот вновь открывается: — Неважно, не приближайся к моим мужчинам, и мы полади… — Лилу, на кухню и живо! Моё знакомство с Ости нельзя назвать близким, но этот образ злой начальницы однозначно заставляет нервничать, а взгляд примёрзнуть к полу, как жертву Горгоны. Меня, а не Лилу, которая на этой дикий крик только закатывает глаза — она отрывается от стойки, вертя бёдрами, вышагивает мимо меня на высоченных каблуках в сторону двери, разделяющей зал с кухней. Честно говоря, я была бы не прочь послушать, как Ости отчитывает эту девушку; мне симпатичны твёрдость и несгибаемость — видно, что её волнует благополучие этого места, — и здорово, что она не стала устраивать шоу при гостях. Кстати, мне так и не известно, кому «Цербер» принадлежит и почему так мало персонала… Людей действительно много, а судя по словам Ости их количество будет только расти. Какими бы ни были талантливыми сотрудники, кажется странным гонять их вот так. Очень хочется выйти на улицу и выкурить сигарету; несмотря на то, что понравилось вертеться здесь, ноги несколько поднывают и будто просят приземлить задницу хотя бы ненадолго. Ожидая, пока в зал вернутся Ости с Лилу, я высматриваю среди посетителей тех, кому не терпится заказать выпивку и готовлюсь в случае чего исполнить желание, но сейчас относительно спокойно. Дверь бара открывается снова, но теперь посетитель отправляется прямиком к стойке, что заставляет меня выпрямиться и подойти ближе; стремление натянуть улыбку исчезает, как только я замечаю недовольный взгляд мужчины, в котором смутно узнаю одного из Стефенсонов — Геральда. По моим подсчётам, старшему из братьев, должно быть, около сорока, но время к нему благосклонно — возраст выдаёт только седая растительность, огибающая губы и подбородок, а также передние пряди волос, зачёсанные назад. — Ты Уокер? — он усаживается на барный стул, складывает на груди руки, отчего материал куртки слегка поскрипывает от соприкосновения. Что у них здесь за повёрнутость на кожаной одежде? — Вики, — поправляю, не удивляясь осведомлённости: наверняка Ости отправила сообщение или типа того. — Ости скоро… Мы оба поворачиваем головы в сторону двери, когда оттуда выходит Лилу с мне-плевать-на-всё лицом, а за ней Ости, говорящая: — Серьёзно, это в последний раз, я поговорю с боссом, и тебя отсюда вышвырнут так далеко, что вряд ли дорогу назад обнаружишь! Выражение лица Геральда сиюсекундно меняется на улыбающееся, когда Ости, выдохнув, замечает его присутствие; она двигается так быстро, что ему едва хватает времени подняться со стула и поддержать бёдра, которые тут же прижимаются к его торсу. Их, похоже, не смущает беснующаяся публика, реагирующая разного рода выкриками и свистом, как только их приветствие перетекает в предварительные ласки. Вау. Геральд спускает жену обратно на пол и заводит прядь чёрных волос за ухо, после чего наклоняется и шепчет что-то, от чего та заходится мелодичным смехом. Он стаскивает с себя куртку, оставаясь в чёрной футболке с серым принтом в виде двух крыльев, соединяющихся на круглой эмблеме, и передаёт кожанку Ости. — Ты уверен? — она получает кивок, чмокает мужа прямо в губы, после оборачивается ко мне и говорит: — Идём на улицу ненадолго. Без слов ковыляю — по-другому стиль передвижения не описать — к вешалке, хватаю пальто, и сую ладони в рукава; по пути приходится обходить выпивших посетителей: в то время как я стараюсь проигнорировать обращения, Ости останавливается у пары столов и перекидывается парой слов, отчего мужчины — и сидящие рядом женщины — улыбаются и шутят. Удивительно, как комфортно и легко человек может чувствовать себя в своей стихии. Дверь за нами закрывается, отрезая шумные разговоры и грохочущую музыку; на парковке бара теперь куда больше байков и автомобилей, а солнце давно исчезло с неба, оставляя всю свою работу на вывеску. Достаю из кармана пачку и зажигалку, вытаскиваю сигарету и опаляю огнём кончик, делая вдох. — Ну, как тебе? — спрашивает Ости, кутаясь в куртку. — Знаю, бывает тяжело в первое время, но привыкнуть можно быстро. — Я не ищу работу, — отвечаю, выдыхая тонкой струйкой дым. — Просто говорю, — она смеётся и поднимает ладони. — Геральд останется за стойкой, а мы сможем посидеть и поболтать ещё. Если ты не торопишься домой, конечно. А я не тороплюсь.𓆩♡𓆪 𓆩♡𓆪 𓆩♡𓆪
Они входят в «Цербер» ближе к одиннадцати вечера — Люцифер успел свозить Ади к магазинчику на станции, где сегодня находился младший Макбрайд, после чего разместил старшего в одной из комнат клубного дома; несмотря на то, что Грешники закончили со своими делами, компаунд по-прежнему является домом для нескольких негласных членов бывшей банды. За порядком там следят сами и даже справляются, Люцифер наблюдает изредка, когда остаётся ночевать в старой комнате, если добираться до дома долго и не хочется или если утром намечается доставка в принадлежащий ему бар, находящийся прямо за воротами. Отец передал ему «Цербера» лет восемь назад в качестве подарка на двадцать пятый день рождения; Люцифер считал этот подарок скорее грузом, но отказаться — значит передать управление непонятно кому, что ему вовсе не подходило. Заведение заполнено чуть больше, чем наполовину — за излюбленным столиком сидят Дино с Геральдом, потягивая пиво из бутылок, — Ости хохочет, поворачиваясь от холодильника к девушке со скрученными на затылке в почти разваливающийся пучок волосами ярко-красного цвета — такого, что своей интенсивностью под искусственным освещением заставляет проморгаться, чтобы не обжечь роговицу. Её задница упирается в низкую спинку стула, отчего спина прогибается, а талия кажется неестественно узкой. Он пытается вспомнить, видел ли он кого-то в городе, кто своей шевелюрой способен обратить на себя внимание, но не может. Если она здесь проездом, то это ещё лучше — не придётся после ночи отнекиваться от повторных встреч. Он подходит к столику с Ади, кивая по пути знакомым, пожимает руки братьям почти на ощупь, не отрывая взгляда от потенциальной партнёрши на сегодняшнюю ночь. Люцифер бы, может, и забил на её присутствие, но сегодня его однозначно интересует расслабляющий трах. Сквозь музыку прорывается женский смех, а объект его наблюдения запрокидывает голову так резко, что причёска распадается, и всё полотно волос разбрасывается блестящими прядями по спине. В его голове уже мелькают картинки, как прекрасно они будут скользить, накрученные на кулак, когда он возьмёт её сзади. А он сомневался, стоит ли заглядывать сюда сегодня. — Кристи с няней? — спрашивает Геральда, который слишком весело смотрит на жену. — Да, Ос попросила прийти, — тот ставит бутылку с грохотом. — Лилу опять опоздала, они тут еле справились вдвоём. — С кем? — Люцифер оглядывает зал, стремясь найти кого-то ещё в фартуке, кроме Лилу, которая, выпячивая зад и тыкая свои силиконовые сиськи почти в лицо пьяного Бойда Смита — мужика, которого жена отхлещет по щекам, если узнает о происходящем тут, — опирается рукой на столик в дальнем углу. Геральд указывает горлышком бутылки на девушек за баром и неудачно пытается скрыть широкую улыбку, поднося стекло снова к губам. — Кто она? Местная? — Дочь Винса, — кидает тот. Из четырёх человек, сгруппировавшихся у круглого стола, напрягаются двое только что вошедших — Люцифер не планировал сегодня сообщать Ади о возвращении Вики Уокер в город: парню и так достаточно впечатлений на первый день. Теперь тот взвинчен и вновь выпрямляется, хотя уже был готов занять стул. Нет, не сегодня, блядь, и не здесь𓆩♡𓆪 𓆩♡𓆪 𓆩♡𓆪
Этот вечер вполне может стать одним из самых приятных на всей памяти. Непринуждённые разговоры — темы в основном обеспечивала Ости, — громкий смех над идиотскими шутками, ни одного непристойного подката от посетителей, какой бы ни была степень их опьянения. Тут стоит поблагодарить мою фамилию и родителей но в любом случае. Высыпаю на влажную полоску кожи соль, готовясь принять подготовленный алкоголь. — Привет, босс, — широко улыбаясь, щебечет Ости, смотря поверх моего плеча. — Почему я узнаю о проблемах в баре от Геральда, а не от тебя? Её лицо тут же теряет свой расслабленный вид, становясь жёсткой маской. И я даже знаю почему — голос владельца бара слишком хорошо знаком, тем более такой ярко выраженный ублюдский грубый тон. Мне стоило догадаться. Какого чёрта? — Может, потому, что ты был занят, а я об этом в курсе? — она закатывает глаза, в то время как я стараюсь не двигаться, желая слиться с деревом. — Ну, насколько я знаю, это всё ещё мой бар, — его голос теперь отражается в правом ухе. — И о таких посетителях, которые, к тому же, выполняют твою работу, хочу слышать от доверенного лица. Ты здесь главная, когда меня нет, так почему... — А здесь что, вход по приглашениям? — опрокидываю рюмку, даже не морщась от горечи, атакующей чувствительные рецепторы. — Вики, не стоит… — голос Ости доносится словно издалека; знаю, что стоит её послушать, но сдерживаться всё сложнее. — Ос, выпроводи нахер свою подружку, если не хочешь для неё проблем, — интонация становится всё более нетерпеливой, а мне отчаянно хочется закинуть что-нибудь в голову, в которой открывается это гадкое отверстие, постоянно извергающее всякий бред. — И принеси пива. Она начинает суетиться за стойкой, предупреждающе поглядывая на меня и словно мысленно заставляя умолкнуть. Музыка играет так громко, что я не слышу ничего: ни звука шагов за спиной, ни даже отголосков собственных мыслей. Медленно оборачиваюсь на стуле лицом к залу, вещая: — Я сама решу, когда мне уйти, муд… Утыкаюсь глазами в белую ткань, растянутую на широкой груди; мне приходится поднять голову, чтобы увидеть очень — очень! — недовольное лицо и горящие яростью глаза, прежде чем ощутить касание пальцев к голой коже на задней стороне шеи. Его рука холодная, и прикосновение ко мне — вспотевшей и покрасневшей — заставляет почти шипеть. — Невоспитанным сучкам, которые называют владельцев бара мудаком, здесь точно не место. Я с трудом генерирую ответ, когда моё внимание привлекает рыжая вспышка, мелькающая слева от плеча Люцифера; наклоняясь, вижу макушку, покрытую медными волосами. Её обладатель очень быстро — почти на неземной скорости — покидает бар. От понимания ситуации глаза неконтролируемо заволакиваются слезами. Ади был здесь — только-только вошёл — и тут же исчез, как только понял... — Это из-за меня? — стойкость меня оставляет; собственный голос кажется чужим: слишком хриплым и слабым. — Провалила седьмую попытку, да? Даже шанса не было. Тело размякает под действием алкоголя, выпитого в излишке за последний час; я ощущаю только удерживающую мою шею ладонь и перевожу взгляд от двери на Люцифера, чьё лицо теперь не выглядит таким уж жёстким — все сказанные им грубости становятся такими неважными, незначительными, почти правдивыми. Щёки покрываются слезами, появление которых на поверхности не замечаю, пока на губы не попадает сироп из неразбавленной соли. Люцифер проводит ладонью по моей щеке, стирая лишнюю влагу, а в его бордовых глазах уже плещется готовая выйти за края радужек жалость. Как будто недостаточно часто эта эмоция проскальзывает в обращённых на меня лицах. — Теперь могу продолжать? Я собираю последние силы, вырываюсь из захвата, не дожидаясь ответа и вновь оборачиваясь к стойке: — Ещё текилы.