Многоликие боги

В вечерней тишине раздалось громкое хлопанье крыльев. Локи кинул взгляд на ворона, который уселся, нахохлившись, на ветвь мёртвого дерева поодаль, и слабо усмехнулся: Всеотец даже не пытался скрыть своего соглядатая. Не успело и получаса минуть, как сам Один объявился в жилище Локи. Тот не поприветствовал его, не предложил ни присесть, ни выпить. Они были не в Асгарде, у одноглазого бога здесь не было такой власти — и кто такой Локи, чтобы проявлять к нему гостеприимство? Впрочем, тот не выказал уязвлённости. Сам занял свободное место, а Хугин, влетев в окно, устроился на его плече. — Тебя, между прочим, было непросто разыскать, — заметил он. Локи осклабился: — Что, неужели твоя мудрость подвела тебя в этот раз? Я думал, один из твоих голодных волков неотлучно ошивается где-то рядом с тех пор, как меня в последний раз погнали с пиршества за искренность. Вложив в последнее слово как можно больше яда, Локи ожидал увидеть на лице Одина хотя бы тень презрения, отвращения, злости. Всё это были понятные и приятные сердцу лукавого бога чувства, ему всегда нравилось испытывать терпение владыки Асгарда — Локи знал, что, сколь бы сильно он ни провинился перед асами, они всё равно нуждались в нём. Но Один даже не поморщился. Хмыкнув, потрепал пёрышки на груди Хугина, который, наклонив клювастую голову над самым его ухом, что-то тихо прокаркал. — Мне показалось, что тебе интересно узнать вести из Асгарда, — проговорил он, поглядывая на Локи; хоть губы его изображали слабое подобие благодушной улыбки, в уголке глаза было скрыто нехорошее любопытство. — О, польщён, — соврал Локи, — сам Всеотец решил поработать для меня вороном вместо своих пернатых вестников. — Весть касается наших детей, Локи, — густая бровь Одина чуть дрогнула, — поэтому я и подумал, что лучше бы тебе узнать об этом от меня лично. Локи вдруг, запрокинув голову, звонко расхохотался, так что стены его временного жилища заходили ходуном и едва не рухнули. — Наших? Наших детей? Брат, если бы у нас с тобой были дети, из нас двоих об этом точно знал бы я, а не ты! Ну и скандал был бы, согласись? — он, наконец отдышавшись, гадко оскалился. — Ещё не поздно его устроить! За этим ты явился что ли, старый развратник? — Полно тебе злословить, — как бы ни держал лицо Один, в его тоне Локи с удовольствием уловил раздражение. Но уже в следующее мгновение снисходительная ухмылка вернулась к Всеотцу. — Это весть, между прочим, в первую очередь о твоём сыне. О Фенрире. — Ох, мальчик наконец кого-нибудь загрыз? — Локи перестал смеяться, глаза его сузились, пытаясь понять, к чему клонит Один. Тот качнул головой. — Нет, до этого не дошло, — а потом вдруг спросил: — Помнишь тех двергов, из-за которых ты едва не лишился головы? — Точнее, тех двергов, которых я смог развести на лучшее асгардское оружие, — самодовольно поправил его Локи. — Прекрасные мастера, хоть и тщеславные, как все мелкие народцы. — Да, прекрасные. Только такие прекрасные мастера как они, могут выковать цепь из шума кошачьих шагов, женской бороды, корней гор, медвежьих жил, рыбьих голосов и птичьей слюны, — он глянул на Локи испытующе: — Не замечал, что у рыб больше нет голосов, а кошки ходят бесшумно? — Я похож на кошачьего надзирателя? — фыркнул Локи, затылком чуя неладное. — И что же вы сделали с такой чудной цепью? — Фенрир не смог её разорвать. Локи стиснул зубы. Один глядел на него торжествующе. Что ж, следовало догадаться, что асы однажды найдут на Фенрира управу. И так большим одолжением с их стороны было оставить его в Асгарде — или же большой неосмотрительностью. Но Один, конечно, был самым осмотрительным асом, он знал, кто такой Фенрир. Что такое Фенрир. Этот старый хитрец боялся собственной тени — конечно, он рано или поздно отыскал бы способ заковать волка, в чьих глазах ему чудилась собственная гибель. Но это лишь незначительная помеха. Они оба знали пророчество вёльвы. Как бы ни был беспомощен Фенрир сейчас, стоит Фимбулвинтеру отступить, даже нерушимые оковы, сотворённые двергами, падут. Один не с Фенриром, не с Локи боролся — он пытался победить саму неизбежность. И Локи знал, что Один проиграет. — Ты, кажется, сказал сперва «наши» дети, — подняв на него взгляд, напомнил плут. — Что там с твоими отпрысками стряслось? На долю секунды сквозь уверенность на лице Одина проступила досада. — Ну, ты можешь гордиться своим щенком, потому что он оттяпал Тюру руку. — Ах, вот, значит, как вы смогли заковать его, — снова щерясь, покивал Локи. — Всё-таки мальчику передалось от меня немного ума. Я так и думал, что он не полезет в ваши жильные-слюнные силки по доброй воле. Умница, Фен. Локи нисколько не удивился, что Один сообщил об увечье своего сына с такой сухостью, как обычно говорят о поломке телеги или пересыхании ручья. Дети всегда были для Одина не кровью родной, но орудием в его вечной войне с судьбой — конечно, он расстроен, что к Рагнарёку один из лучших его воинов придёт одноруким. Впрочем, как будто Локи питал к собственным детям больше любви. В этом они, пожалуй, были очень схожи — наплодили потомков только затем, чтобы их руками вырвать в конце концов победу себе. Локи, правда, не руководил расчёт в то время, когда он был увлечён Ангрбодой, но плоды его «импровизации» были куда чудовищнее и куда весомее, чем все отпрыски Одина. — Я подумал, может, тебе захочется повидать пленённого сына, — вставая с места, предложил напоследок Один. — Двери Асгарда вновь открыты для тебя. — Думаешь, я буду шептать ему на ушко слова утешения? — Локи снова чёрно посмеялся. — Пока не высвободится, он меня не интересует. А когда высвободится, Фенрир станет заботой Одина. Локи же будет занят совсем, совсем другим сражением.