Metal Heart

      Время на старом потрепанном будильнике с затертым стеклом перевалило за девять утра, а наряду с этим Эдди Мансон, парень семнадцати лет, мирно посапывал в своей широкой и такой же старой, как и будильник, кровати, видя вот уже четвертое сновидение. Когда луч солнца скользнул по его лбу сквозь замызганное стекло западного окна, прикрытого разваливающимися занавесками, Эдди внезапно открыл глаза и бегло оглядел свою комнату. Перед его лицом стояла прикроватная тумбочка с лампой, злополучным будильником, что так и не прозвенел, пустой жестяной пепельницей и пачкой сигарет. У стены, прямо-таки под коротким прямоугольным окном виднелся рабочий стол, заваленный исписанными бумагами и кубиками для настольной игры, каждый из которых имел разное количество граней; над столом с помощью малярного скотча была прикреплена листовка с краткой информацией о драконах, зарисовки этих драконов, а также гоблинов, карликов и других существ, о которых Эдди знал очень много, так как ему постоянно это пригождалось. На комоде с одеждой стояла дряхлая колонка, которую Эдди включал по вечерам, пока не становилось слишком поздно для громкой музыки, и фигурки красного дракона и воина с мечом, а также бархатный мешочек с кубиками располагались около колонки так, словно охраняли ее. Над комодом был прикреплен большой, почти что рвущийся плакат с агрессивной надписью «Corroded coffin», названием музыкальной группы Эдди, а под плакатом, оперевшись о комод, отдыхала и пылилась черная акустическая гитара с надписью «This machine slays dragons», которую белой акриловой краской когда-то нанес Мансон. На этой гитаре парень играл редко, но она служила памятью об отличных временах, поэтому никогда не убиралась из комнаты. Напротив кровати в стене была впадина с задвижной дверью, которая служила шкафом для верхней одежды; внизу прятались коробки с хламом. На деревянной дверце было прикреплено два полароидных снимка. На одном Эдди стоял плечом к плечу со своим дядей, Уэйном. У мистера Мансона были седые волосы, борода и вытянутое лицо с большими морщинистыми глазами. Он часто носил клетчатые рубашки и курил, да так, что на пальцах оставались никотиновые следы, от которых трудно было избавиться. Эдди любил своего дядю, Уэйн был самым близким его человеком, который научил его жизни, сформировал как личность. Снаружи Уэйн всегда, кого ни спроси, выглядел сурово, но на деле это был самый душевный в мире человек, которого только можно представить. На втором же снимке Мансон был не с членом семьи: рядом с ним позировали три улыбающиеся девушки, подруги Эдди, с которыми тот охотно проводил время. Одна из них, Робин Бакли, была его лучшей подругой и жила по соседству, в старом вытянутом вширь домишке с треснутой черепицей. Она переехала туда будучи еще ребенком, поэтому Эдди знал ее уже много лет, а Робин была наслышана обо всем, что происходило в жизни юноши. Тот факт, что Бакли была лесбиянкой, лишь сближал ее с Эдди, которому нравились парни. У них было много общего, а, значит, они стали не-разлей-вода с самого начала. Около шкафа, на стене, висели видавшие виды полицейские наручники из посеренной стали с длинной цепью в сорок сантиметров и крючком; только Эдди знал, куда были спрятаны миниатюрные ключи, способные открывать металлические душки. Эти наручники он использовал для любовных утех, которые устраивал с различными парнями, пока дядя отрабатывал свою ночную смену на заводе. Эдди никогда не привязывался к парням, с которыми проводил ночь. Его привлекала идея одноразовой близости, потому что такое очень просто отпустить и забыть. В целом Эдди был закрытой для незнакомцев личностью и его, как фисташку, необходимо было прежде расколоть, чтобы попробовать на вкус. И Мансон не давал себя раскалывать почти никому, а круг его общения обычно формировался из людей подобных ему. Проживая в трейлерном домике, Эдди не мог претендовать на комнату побольше, но его устраивала его нынешняя — несмотря на небольшой беспорядок она казалась ему невероятно уютной. Самым ярким предметом этой спальни всегда оставалась его электрогитара, вывешенная перед зеркалом, которое закрывало множество несуразных плакатов с рок-группами. Сама гитара была утонченной, чего только стоил ее богатый красный цвет с элегантной черной крапинкой. К этой красотке Эдди притрагивался каждый раз, когда возвращался домой, ибо привязался к ней сильнее, чем к своим секс-партнерам. Солидный комбоусилитель, который Эдди когда-то выбрал с умом, красовался под гитарой на длинном белом столе, заваленном всякой всячиной. Эдди разглядывал гитару с особым вожделением и широкой улыбкой; с ней он мог воплощать свои самые дерзкие рок-мечты.       Полежав еще три минуты, чтобы окончательно проснуться, Мансон соизволил взглянуть на часы своего будильника, и тут его глаза с ужасом расширились, как надувшиеся воздушные шары. Он соскочил, беспорядочно метаясь и наводя суету. Кто же знал, что он забудет завести будильник, думая, что завтра суббота, а не пятница. После небрежной застилки кровати Эдди торопливо почистил зубы, так же бегло пробежался расчёской по свисающим до плеч кудрявым волосам, влез в свои угольные скинни-джинсы с ободранными коленками и закреплённой на шлевках тонкой цепью; накинул футболку, косуху, джинсовый жилет, так как погода стояла холодная и, не позавтракав, набросил черный рюкзак на правое плечо, схватил плеер со своей кровати, надел шапку, ботинки, а затем покинул трейлер. Промозглый ноябрь ударил в лицо, которое тут же начало мерзнуть. В округе трейлер-парка стоял туман, ожидался дождь, а пока что сухие мертвые листья валялись на земле, хрустя под подошвой ботинок. Машина дяди Эдди не была припаркована у дома, а, значит, тот уехал по своим делам, возможно, пополнить запас продуктов. Мансон не стал сетовать на судьбу, из-за того, что проспал, он вставил кассету с песнями метал-группы «Slayer» в свой портативный плеер, надел наушники и побежал в старшую школу Хоукинса на своих двоих. Эдди Мансон учился в предвыпускном классе и слыл настоящим изгоем, — паренек из параллельного класса, Джейсон Карвер, нередко его травил, а тот, кто хотел, повторял за ним. Часто Мансон отвечал колкостями в ответ, в надежде, что гаденыш отстанет, но он, видимо, был немого помешан, раз продолжал над ним издеваться. И ведь всегда все ему сходило с рук! Естественно, любой хороший спортсмен Хоукинса становился всеобщим любимчиком и было совсем неважно, как он себя вел. Также Эдди был главарем клуба «Адское пламя», существование которого непросвещённые предпочитали игнорировать. Мансон устраивал собрания клуба в заброшенном, но теперь уже обустроенном им самим классе актерского мастерства, в котором оставалось множество декораций для сцены. Этот класс ученики с тех пор обходили стороной, предполагая, что это логово чего-то похожего на культ или секту. С членами клуба Эдди был в крепких дружеских отношениях, потому что настольная игра, «Подземелье и Драконы», в которую они играли каждый вечер четверга, прекрасным образом сближала. Членов клуба «Адское пламя» всегда можно было распознать по белым футболкам с черными воротом и рукавами. На этих футболках были изображены символы настольной игры — многогранные кубики и оружия (горящий меч и булава), а также голова рогатого демона, устрашающее лицо которого отталкивало ничего не смыслящих в игре людей. И таких было много. Большинство. Помимо того, что Эдди был заядлым гиком, его гаражная метал-группа «Ржавый гроб» в школе была немного известнее, чем «Адское пламя», во многом благодаря тому, что когда-то ребята из группы поучаствовали в шоу талантов. Эдди был вокалистом и главным гитаристом, его крепкий темнокожий друг Джефф был обычным гитаристом, мечтавшим освоить бас. Еще был Брайан, крупный парень, тоже гитарист и отъявленный бунтарь, а Гарет, кудрявый юноша с широким белым лицом, был барабанщиком группы с непоколебимым чувством ритма. Кто-то из членов группы был младше, кто-то — ровесником Эдди, но все они отлично вписывались, а также посещали собрания «Адского пламени», как полноценные игроки. Несмотря на свою яркую и разностороннюю натуру, Эдди Мансон не был популярным или даже привлекательным для большей половины школы Хоукинса, как, например, ее король — Стив Харрингтон, но Эдди не жаловался. Его вполне устраивала его простая, свободная, полная веселья и приключений жизнь. И все было бы идеально, если бы не те моменты, когда Эдди приходилось сталкиваться с неприятными людьми и ситуациями.       Его неприличное опоздание в школу относилось к разряду тех самых нежелательных ситуаций, и Эдди мог бы этого избежать, будь он чуточку собранней и не таким соней. Добежав до двери класса, Эдди распахнул ее и, еще не отдышавшись, вошел внутрь, встретив недовольный взгляд учителя математики. Пробурчав что-то похожее на «извините», он направился к своей парте, параллельно махая рукой Робин, что сидела в дальнем углу класса. — Мансон, какая наглость! — распалился учитель, провожая спину юноши до самой парты. — Вы дали мне отличный повод, чтобы оставить вас после занятий. Впрочем, о чем это я… Учитель продолжил вести урок, не тратя энергию на отсчитывание опоздавшего ученика, а в это время Эдди, убирая плеер в рюкзак, заметил, как Стив Харрингтон, сидящий по правой диагонали впереди от Мансона, обернулся и стал таращиться то ли с любопытством, то ли с насмешкой. Волосы Стива, похожие на львиную гриву, были идеально уложены и блестели при дневном свете. Сам Стив был в темно-синем свитере, и когда он обернулся, Эдди мог видеть россыпь родинок на левой стороне его шеи. Эдди его взгляд не понравился, все равно, если бы в кофе подмешали соль, да так много, что аж блевать хотелось, но Мансон выдержал его надоедливый взор, показав длинный розовый язык. Харрингтон отвернулся, и теперь Эдди мог попытаться вникнуть в тему урока. У Эдди всегда было никакое отношение к Стиву — несмотря на то, что тот многим нравился, Мансона воротило от одного его надменного вида, и этого светлого лица с идеальной кожей и симпатичными скулами. Эдди даже не нравились бицепсы, которыми Стив хвастался перед своей девушкой из параллельного класса, которую, кажется, звали Нэнси. А еще его больше всего раздражала походка Стива — слишком развязная, слишком, как у «мачо», но Эдди всегда старался держать ядовитые комментарии при себе, потому что знал, что его могли начать травить дружки Харрингтона или сам Харрингтон, если он того захочет. Правда, Эдди не помнил, чтобы Стив когда-либо по-настоящему его травил, как, например, задира Джейсон, но это еще ничего не значило. Эдди нельзя было терять бдительность, особенно перед спортсменами, к которым Стив тоже относился. На обеде Эдди незаметно пилил Харрингтона глазами, потому что тот болтал с Джейсоном Карвером, задирой Эдди, и беззаботно хохотал. Конечно, ведь слова, срывающиеся с грязного языка Джейсона — такие смешные. Мансону никогда не нравилась куча тупоголовых спортсменов, собравшихся за одним столиком. Он придерживался мнения, что таким, как они, просто нечем заняться, кроме как покидать мячик в корзину и попрыгать от радости, если тот попадет. И несмотря на то, что в этом году Стива сделали капитаном баскетбольной команды, Эдди не мог найти в нем ничего выдающегося, в отличие от его подруги Крисси, которая также пилила Стива взглядом, но более, что ли, нежно, и с каким-то девчоночьим вожделением, понимание которого Эдди было недоступно. — Да чего вы на него пялитесь? — с недоумением спросила Робин, откладывая бутерброд с арахисовым маслом и желе. Вики, сидевшая рядом, обернулась назад, будто выискивая причину, по которой Стив был настолько привлекательным для столь длительного рассмотрения. — Он такой…красивый! — благоговейно воскликнула Крисси, и по ее лицу расползлась улыбка, так, что выглянули белые, как зефир, зубы, а на глазах затрепетали ресницы. У Крисси были длинные прямые русые волосы с пробором посередине; ее выразительные глаза-хамелеоны не оставляли никого равнодушным, а вечный розовый румянец на щеках делал ее невероятно милой и безобидной. Характер Крисси соответствовал наружности — она была приятной, пусть и немногой наивной девушкой, редко срывалась на гнев, а если и срывалась, то выглядело это чертовски тактично и даже немного очаровательно. Каннингем сидела в белой блузке и розовой юбочке с серой полоской на подоле. Она не спускала глаз со своего предмета обожания, и в это время Эдди заметил, как Джейсон посмотрел на их столик, но не на него, а, к удивлению, на саму Крисси. Мансон мог прочитать разочарование на его лице, когда тот понял, что восхищенный взгляд Крисси адресован не ему, а Стиву, и Мансон также мог видеть укол зависти, поразивший Карвера в тот момент. Прекрасно, думал он, — пусть побесится. Но вообще, Эдди был против того, чтобы Стив смел подходить к Крисси хоть на метр, — вот такое опекающее отношение у него сформировалось к девушке за год их дружбы. Он знал, что Каннингем падка на популярных и смазливых, и оттого — беззащитна перед лицом мужской бесчестности, и Эдди всеми силами пытался не дать ее розовым очкам сломаться, ведь за хрупким пластиковым стеклом всегда следует сердце. Мансону было спокойнее знать, что Стив встречается с Нэнси, а значит, участь разбитого сердца Крисси не грозит. До тех пор, пока она не переметнется на другого парня, уже свободного. Сам Мансон никогда не задумывался над тем, разбивалось ли когда-нибудь его собственное сердце. Он давно чувствовал его каменную твердость и отрешенность от всего, будто в комнате погасла лампочка, а хозяев нет, чтобы ее заменить. Оно не то, чтобы ничего не чувствовало — свойство Эдди зарывать свои ощущения в могилу просто плохо влияло на его восприимчивость к любви. Но Мансон был способен испытывать эмоции, не поддаваясь на их крючок, этому его научил Уэйн. Получается, Эдди оставался хладнокровным к проявлениям нежности, не доверяя ее прочности. Да, он мог найти сексуальное удовлетворение в любую ночь, ведь оно расхаживало по темным переулкам и подозрительным углам, словно нарик, ищущий своего дилера, но Мансон никогда не испытывал к этим парням что-либо значащее, еще ни к одному. Именно поэтому его попытки вступить в удачные отношения всегда оказывались провальными — Мансон наотрез отказывался позволять себе быть уязвимым, показывать самые свои чувствительные места, и никогда не хотел делиться личным, эта перспектива всегда его пугала. Словно он закутывался в кокон и не давал на себя напасть, даже если никто и не собирался. Однако старшая школа Хоукинса не раз показала ему, что нападать собираются всегда — при любой удобной возможности. — Крисси, если ты втрескалась в короля школы Стива Харрингтона, то я сразу скажу тебе, что это плохая затея, ведь у него есть девушка, — предупредительно произнесла Вики, заправляя короткий рыжий локон за ухо, потому что тот выбился и мешал. Крисси лишь вздохнула и не притронулась к еде. Вики и Робин уже давно были в отношениях, и об этом знали только члены клуба «Адское пламя». Эдди восхищался их способности любить только друг друга, и никого больше. И он был ужасно рад за них, когда впервые узнал, однако все же блик печали скользил в его глазах в моменты, когда он мог видеть их привязанность друг к другу и осознавать, что никогда не сможет так же. Робин, знающая каждый тонкий секрет Мансона, умела поддержать в трудную минуту и уверить его в том, что все еще впереди. Благодаря Робин, Эдди никогда не чувствовал себя ущербным. А благодаря Вики, Эдди верил, что любовь где-то рядом. Нужно просто лучше искать. В любом случае, когда ланч прошел, а за ним — и остальные уроки, Эдди хотел было пойти домой, как вдруг кто-то схватил его за плечо — учтиво, но с натиском. Это был учитель математики. — Кажется, я говорил вам, Мансон, что вы должны остаться после уроков из-за сегодняшнего опоздания. Эдди совсем забыл, что опоздал, утро вообще очень быстро испарилось в его памяти, но тем не менее, от одной только мысли пребывания в кабинете математики его тошнило. Если бы он только мог сбежать…       Класс математики выглядел более устрашающим, когда был пуст. Но теперь в нем находилось два человека — Эдди и чертов учитель. Мансона заставили решать сложные интегралы, которые тот не понимал и понимать не хотел; время тянулось мучительно, за такой промежуток черепаха могла перейти Бруклинский мост туда и обратно, и все же Мансон отложил ручку, наблюдая в окно. Он видел, как широкий силуэт Харрингтона двигался по направлению к улице, и вздох зависти вырвался из его груди — как же ему хотелось в свой родной трейлер. — Вы уже слышали новости? — спросила ребят Крисси, когда они сидели за тем же столиком на ланче в понедельник. Глаза девушки были распахнуты широко, ну прямо как крылья бабочки, а вечный румянец на щеках, казалось, стал еще ярче. Все выходные Мансон лежал в своей кровати и пытался сочинить новую песню для «Ржавого гроба». После изматывающей недели в голову лезли только проклятые интегралы, будь они неладны, и нехорошие мысли, которые часто мозг Мансона генерировал в ноябре, до первого снега. Содержание этих мыслей Эдди было неприятно, и в целом два дня подряд настроения не хватало ни на что, только на курение и небольшие игры с наркотиками. Эдди уже давно продавал наркотики, пытаясь достать деньги, и дилер Рик ему в этом помогал. С некоторых пор Эдди стал брать часть товара для себя, но употреблять ему приходилось в маленьких дозах и очень редко, так как Уэйн не мог позволить Эдди слететь в наркозависимость и нередко предостерегал его об этом. Тем не менее, Мансон никогда не употреблял героин или кокаин, ограничиваясь лишь кетамином и марихуаной. Вот такая была у него жизнь. И сейчас, когда он видел Каннингем такой взволнованной, он понимал, что это не спроста, и на его уставшем лице дрогнул мускул — плохое предчувствие засело в солнечном сплетении. Робин и Вики переглянулись, а затем посмотрели на Крисси и Эдди. Мансон мог догадываться, что это как-то связано со Стивом, хотя сам не мог понять, откуда такие догадки. Едва он успел что-либо спросить, как Крисси воскликнула: — Стива Харрингтона бросила его девушка! Поразительно, как быстро расползлись слухи, которые подтвердились лишь сегодня утром. Робин и Вики замерли в изумлении. Эдди кинул короткий взгляд в сторону Харрингтона, который сидел со своей командой по баскетболу, и его ошеломила значительная перемена в нем. Стив, король, мачо, самый крутой и желанный парень школы сидел за столиком с таким подавленным видом, будто на его щенка свалилась наковальня — глаза были красные и изможденные, в них застыло выражение экзистенциальной тревоги и безысходности, а также очень, очень глубокой печали и какого-то непередаваемого томления. Эдди не смог отдать себе отчета в том, что, когда он взглянул на Стива, его брови опустились, а уголки губ поползли вниз, как растекшееся мороженое по вафле, медленно, грустно. Возможно, Эдди никогда не признается себе в этом, но ему по-настоящему стало жалко Стива в тот день. Он даже не знал, почему. Ведь Нэнси могла бросить его по любой причине, даже куда более страшной, чем на самом деле, но Мансон не мог отделаться от мысли, что Стив выглядел слишком по-человечески, когда чувствовал себя настолько паршиво. Так, будто у него действительно была душа, способная любить. — Бедный Стив, — сказала Вики, никогда не болевшая за него на матчах. Видимо, она, как и Эдди, прониклась его состоянием. — Но вы еще даже не знаете, ПОЧЕМУ она его бросила! — с жаром продолжила Каннингем. Ее накрученные локоны подпрыгивали на плечах, когда она лихорадочно наклоняла голову поближе. — Я уже все разузнала! Эдди украдкой взглянул на Крисси и поднял брови. Она находилась в таком возбуждении, что вновь не могла съесть ни кусочка со своего подноса. Внезапно Мансону сильно захотелось закурить, но он не мог сделать этого в школьной столовой, поэтому остался сидеть и слушать. — Это произошло в субботу, — не унимаясь, продолжила Крисси, — они с Нэнси поссорились, и она крикнула ему, что она его не любит и никогда не любила. Позже он увидел ее, идущую в кинотеатр с парнем по имени Джонатан Байерс. И все. По крайней мере это то, что мне сказали. Я не знаю, правда это или нет. Как выяснилось позже, это была абсолютная правда. Джонатан Байерс был фотографом для школьной газеты, а у Нэнси Уилер, сколько помнили остальные ученики школы, всегда были способности к журналистике, и было логично предполагать, что эти двое шикарно подходили друг другу, но уж вышло так, что в Нэнси Уилер влюбился король школы Стив Харрингтон, и тогда шансы на отношения Нэнси с непопулярным парнем понизились. Никто не знал, как и что творилось между этими тремя все это время, но Эдди не винил Нэнси в том, что она ушла. На ее месте он был тоже ушел, ведь Стив — такой самовлюбленный идиот. И все же в глубине души Эдди продолжал жалеть Стива. Он ненавидел это вязкое чувство сострадания, но ничего не мог с собой поделать. Однако появилась новая забота — оберегать от Стива Крисси, которая стала полагать, что теперь у нее появились все шансы стать девушкой Харрингтона. Она сама в этом призналась. — Мечтать не вредно, — пожала плечами Робин, выпивая свой апельсиновый сок. — Ты правда думаешь, что это хорошая идея? Подумай еще раз, — осторожно сказал Эдди, но Крисси его не слушала. Ее намерения были неглупыми — она действительно собиралась завоевать короля школы, чтобы ходить с ним за ручку по коридорам и улыбаться, стоя в обнимку на общих фотографиях. После ланча Эдди все-таки вышел из школы, чтобы закурить. Что же за ноябрь такой.       И именно в этот день учителю химии нужно было назначить Эдди и Стива напарниками по лабораторному опыту. Проклятье! — выругался про себя Мансон. Ничто не могло спасти его от такой ужасной участи — наблюдать, как Стив, впавший в апатию, пытается найти раствор аммиака, но не может читать этикетки на пузырьках из-за перманентной пелены слез перед глазами. — Стив, ты не подашь мне оксид серебра? — попросил Мансон. Тут же перед ним оказалась маленькая баночка с оксидом серебра в трясущихся руках. Да уж, сам добавлю в пробирку, а то он явно промахнется, — рассуждал Мансон. Периферийным зрением Эдди заметил, что от груза расставания Стив начал сутулиться. Ладно Мансон, но Стив никогда прежде не сутулился. Эдди не выдержал и решил поговорить с ним, чего бы никогда не осмелился сделать, будь тот в своей обычной форме. Невероятно, как сочувствие влияло на принятие решений. — Эй, Стив, ты выглядишь…не в порядке. Хочешь об этом поговорить? Мансон сам поразился тому, как за секунду из грязного бунтаря превратился в любезного терапевта. Даже, казалось, сам Стив опешил от такого неожиданного вопроса со стороны Мансона. Не снимая лабораторных очков, Стив рассматривал карие радужки глаз своего напарника по опытам, и блики в его собственных глазах тряслись точно так же, как и руки. Только сейчас Эдди заметил, как, пусть и немного, но достаточно заметно осунулось лицо Харрингтона за какие-то два дня. — Нет, я не хочу говорить об этом, Эдди, — тихим голосом проговорил Стив и отвел взгляд. Мансон ожидал угрозы, язвительного замечания, тирады из жалоб, но никак не этого. И то, как Стив произнес его имя… Эдди не помнил, чтобы раньше Стив вообще когда-либо называл его по имени, наверное, потому что они толком-то и не общались, но то, как ответил Стив, явно его озадачило. Они занялись опытом. В конце урока их пробирка покрылась серебряной пеленой, отражающей в себе все, что находилось вокруг. Очень похоже на ртуть. И на грусть.