Печать отчаянья

Сецуна, задыхаясь, вбежала в распахнутую дверь коридора и тут же закашлялась от едкого дыма, заполнившего всё помещение. За то время, пока она добиралась до школы, огонь уже успел уничтожить почти всё, что только мог. Прекрасные картины, мозаики и волшебные фрески теперь темнели огромными чёрными пятнами на закопчённых стенах, великолепные белоснежные статуи теперь были полностью чёрные от удушливого жара, а огонь, дожиравший оконные рамы и двери комнат, утихать даже не собирался, а наоборот, лишь продолжал перепрыгивать с одной бесценной коллекции на другую, уничтожая все до одной уникальные в своём роде вещи. Он шипел, насмехался и смеялся над жалкими попытками людей его остановить. Пламя злобно оскалилось, заметив очередную жертву, так нагло и неосмотрительно сунувшуюся в его владения, но Сецуна, не обращая на его злобное шипение абсолютно никакого внимания, лишь вытянула руку и огонь, уже готовившийся забрать к себе в услужение неосмотрительную смертную, был вынужден отступить назад, рассерженно разбрасывая вокруг себя красные искры. Прикрыв рот рукавом, Сецуна практически на ощупь двинулась к самой дальней комнате, к той, где в этот момент находилась такая маленькая, но такая важная частичка её новой, искусственной жизни. Удушливый жар с каждой секундой становился всё сильнее и сильнее, с моментальной скоростью сжигая бесценный оставшийся в помещении кислород. Чем дальше Сецуна пробиралась сквозь удушливый дым, тем яснее она чувствовала мощную энергию Сатурна, тем яснее Сецуна ощущала мощные эманции Смерти. Вокруг комнаты, где Сецуна видела Хотару последний раз, полукругом клубился чёрный, отливающий фиолетовыми бликами, дым. Он словно образовывал некий портал, такой опасный и притягательный одновременно, а огонь, с дикой жаждой пожирающий всё на своём пути, к комнате не подходил. Из-за распахнутой двери лилось яркое, фиолетовое свечение, которое отбрасывало на закопчённые стены коридора древние, давно уж полузабытые картины вечности. Они наводили подлинный ужас и страх на стойкую Хранительницу Врат Времени и Пространства, но даже не смотря на дрожавшие руки и предательский трепет в груди, Сецуна продолжала двигаться вперёд. Чем дальше девушка углублялась внутрь коридора, тем необычнее начинал вести себя дым. По мере углубления женщины, он всё чаще начинал собираться в какие-либо фигуры странных существ, которые Сецуна видела лишь в одном, доступном только ей и Сатти месте. Существа, похожие на больших крылатых гарпий, рассерженно шипящих схидий и многоголовых ящериц, вели себя весьма агрессивно и раз за разом, стаями кружив под потолком, пытались напасть на девушку. Сецуна знала, что они не в состоянии причинить ей вред, но каждый раз Воительница невольно вздрагивала и с отвращением шарахалась от уродливых, искажённых маской злобы и безумия, существ. Помнится, Сатти тоже не слишком чествовала Охотников Нижнего Мира, но понимала, что они стерегут границы владений Смерти и молча с этим смирялась. Один, особо смелый и безумный Охотник с жутким шипением и жаждой Смерти устремился на девушку, но Сецуна легко отбросила его зеленоватым свечением, показывая всем остальным, кто тут хозяин. Охотники, злобно оскалившись, разлетелись в разные стороны и уже на расстоянии продолжили кружить над девушкой, опасаясь её тронуть. Женщина помнила, как однажды Сатти говорила, будто эти существа раньше были людьми. Но за их грехи и преступления после смерти их души были превращены в Охотников — вечно томящихся, жаждущих крови, плоти и смерти, существ и были на целую вечность заточенены на бескрайних просторах границ владений Смерти дабы вечно служить ей и охранять её территории. Сатти говорила, что они безумны, она говорила, что собственный огонь злобы и жажды пожирает Охотников каждую секунду их бессмертного существования и оттого их переполняет такая злоба и жестокость. Сатти их жалела, а Сецуна не понимала. Но от мысли о том, что когда-то эти безумные существа были настоящими душами, становилось жутко. Нет, Сецуна их не жалела, а скорее не понимала. Шипящие искры дождём сыпались на Сецуну, больно обжигая кожу девушки. Но ни они, ни огонь, ни дым не были способны причинить смертельный вред Хранительнице Врат и Сецуна знала это. Поэтому она каждый раз лишь упрямо сжимала губы и продолжала двигаться вперёд сквозь плотную толщу дыма и огня. Туда, где находилась её воспитанница. В очередной раз уклонившись от летящего на неё сгустка дыма, Сецуна подбежала к комнате, откуда лилось фиолетовое сияние и уже схватилась за дверную ручку, как вдруг какой-то мальчишка оттолкнул женщину от входа, забежал в комнату и скрылся в непроглядной толще дыма. Через долю секунды он выбежал из комнаты, крепко прижимая к себе находящуюся в бессознательном состоянии Хотару, которая истончала яркий, переливающийся фиолетовый свет. На лбу девочки, словно приговор для всего человечества, сиял знак Сатурна. Но юноша, словно не замечая этого, бегом ринулся к выходу, всё крепче прижимая к себе хрупкое тельце. Если бы Сецуна не была столь ошарашена, она бы заметила блеснувший на лбу у мальчика знак чёрного полумесяца. Но бывшая воительница лишь удивлённо смотрела на чёрные сгустки дыма, которые шарахались от парнишки, как от неведомой угрозы. С шипением разбегались в разные стороны и исчезали, просачиваясь сквозь стены. Сецуна ни разу за свою недолгую бесконечную жизнь не видела, чтобы Охотники вели себя подобным образом. И было совершенно непонятно: то ли присутствие Сатти влияет на них подобным образом, то ли эти Тени так шарахаются от обычного смертного. Всё-таки, по большому счёту, это не были Охотники, это были лишь их призраки, Тени, которые Сатти невольно вызвала в этот мир. Охотники не имели права покидать территорию границ Смерти, но и на зов Сатурна, своей законной хозяйки, не отозваться они также не могли. В себя Сецуна пришла лишь тогда, когда перед ней рухнула горящая дверь комнаты дежурных, которая перестав быть под мощной защитой Сатурна, тот час воспламенилась. Схватив в охапку документы со стола, женщина бросилась следом за мальчиком. Она обнаружила его уже лишь на улице. Он, изредка вытирая закопчённый лоб рукавом, пытался привести в сознание беспомощно лежащую на его руках Хотару. Она до сих пор истончала яркий, переливчатый фиолетовый свет, а знак Сатурна, словно издеваясь, горел всё ярче и сильнее. Мальчишка, однако, словно ничего этого не замечал, в панике тряся и дёргая за плечи девочку. — Сецуна, помоги… — парнишка наконец заметил женщину. — Она не приходит в себя…она не просыпается… она же не… — Она не умерла, Сапфир. А сейчас отойди… Я попытаюсь привести Хотару в чувство. Сапфир послушно отодвинулся, уступая женщине место, и устало вытер лицо, ещё больше размазывая по нему сажу. — Почему она светится? — неожиданно выдал он. — Мы вчера с Хотару опыты ставили с фосфорицирующей краской. Вероятно, она запачкалась, — не моргнув глазом, соврала Сецуна. Сапфир никогда не дружил с химией, так что отговорка должна была получится вполне правдоподобной. Тем более, что в данный момент Хранительницу Времени занимали куда более важные вещи: Как разбудить Хотару, не позволяя при этом пробудиться Сатурну? Сецуна просто не могла допустить, чтобы Сатти возродилась. И не потому, что Сатти — воин Разрушения и несёт погибель для этого мира. Нет… она просто не могла, не хотела, чтобы хоть кто-нибудь из девочек что-нибудь вспомнил. Она не хотела, чтобы кто-нибудь из них пробудился… Женщина просто хотела им позволить прожить хоть одну нормальную, спокойную жизнь, ведь они заслужили это… они все… чтобы там себе ни думала Судьба. А долги… долги она отдаст все сама. Она сама заплатит за все ошибки, что они совершили, лишь бы её девочки были счастливы. — Так, Сапфир, — скомандовала Сецуна. — Иди и принеси мне большую мокрую тряпку, живо! Юноша послушно убежал куда-то к пруду, а девушка, воспользовавшись моментом, прикоснулась указательным пальцем к знаку Сатурна и, вздохнув, закрыла глаза. На лбу у Воительницы неожиданно засветился переливающийся мягким зеленоватым светом знак Плутона, а через некоторое время женщину окружила мягкая оболочка зеленоватого света. Этот свет начал медленно обволакивать Хотару, заглушая переливчатое сияние Сатурна и через мгновение всё закончилось. Знак Сатурна погас и Хотару испуганно вскочила, тяжело дыша, словно рыба, которую только что вытащили из воды. Девочку была мелкая дрожь. Сецуна, облегчённо вздохнув, крепко обняла воспитанницу, краем глаза заметив, как весь бушевавший пожар на удивление людям неожиданно стих. — Хотару… — радостно воскликнул Сапфир, подбегая к ним со своим мокрым кителем в руках. — Ты в порядке… я рад. Тогда я пойду, помогу Джедайту. Увидимся. Спасибо, Сецуна. Сапфир положил мокрый китель на траву и направился к пожарным машинам, уже успевшим прибыть на место происшествия. — Сецуна… что… случилась… — слабым голосом спросила девочка и тут же тяжело закашлялась. — Уже всё нормально, Хотти. Просто… произошло возгорание. Практически вся северная часть выгорела дотла. Но пожар уже потушили, сейчас уже всё хорошо и ничего страшного не произошло. — А при чём тут Сапфир? — не понимала девочка. — Он тебя вытащил из горящей школы, — улыбнулась Сецуна. — Ты спала в пятой комнате дежурных, когда всё началось, помнишь? — Сапфир? Меня вытащил? — неверяще переспросила Хотару. — А… ты уверена? — Хотару, пусть он тебя и задирает, но твоей смерти он никогда не желал. — Он меня не задирает, — хмуро отозвалась девочка. — Он меня вообще не замечает. И никогда не замечал. — Но это не повод оставлять тебя умирать в школе. — Ты не понимаешь, Сецуна… — махнула рукой Хотару. — Он меня вообще-вообще не замечает. Я для него пустое место. Никто. Ведь я ещё даже… даже не ученица школы. Он нередко запирал меня в классах, мотивируя это тем, что не заметил меня или уезжал с экскурсий, где сопровождал меня, не дождавшись. А тут спас… Сапфир у меня с этим не ассоциируется, — хмыкнула девочка и попыталась встать, но Сецуна остановила эту попытку. — Не нужно, Хотти. Не вставай пока. И все люди меняются. Сапфир в этом плане не исключение. Посиди пока здесь, Хотару, я сейчас схожу к Джедайту и пришлю тебе кого-нибудь из врачей. — Но я уже в порядке… — Не спорь. Я лучше знаю. — Хорошо, — вздохнула девочка, улеглась на траву и принялась всматриваться в ярко-голубое небо. Сецуна улыбнулась, поцеловала свою воспитанницу в висок и, поднявшись, направилась к Джедайту. Тот стоял неподалёку и активно что-то пытался объяснить пожарным. — Джед, привет… — А, это ты, Сецуна, добрый день. Час от часу не легче. Сначала „Линсейл“, потом эта зараза, теперь вот пожар ещё… А ещё и Кунсайт свалил… — он быстро черкнул что-то на белоснежно-голубом листе, передал его пожарному, и тот, кивнув, удалился к машинам. — А Кунсайт куда опять делся? — удивилась Сецуна. — Я же его видела недавно… — Да его в администрацию утащили, объяснять, как во всемогущей и независимой от государства „Осхабе“ случилась такая мелочь, как пожар. Они его доведут там до белых чёртиков своими вопросами… Кстати, Сецуна, он забрал сыворотку. Сказал, что в случае успеха, тройная премия нам гарантирована. — И чего это он такой щедрый стал… — Кто его знает. Наверное хочет сорвать злость на ком-нибудь после того, как вернётся из администрации. Ведь они ему там все нервы вымотают, это точно… — Кто-нибудь пострадал в пожаре? — Нет, — покачал головой Джедайт. — По счастливой случайности во время возгорания в северном крыле никого не было, а потом мы всех из школы эвакуировали. — А какова причина возгорания? Ещё не установили? — спросила женщина, впрочем не особо надеясь на ответ. — Нет ещё. Сецуна хмыкнула. Ну правильно. Кто-бы сомневался. И не установят. По крайней мере, верную. Это ведь Хотару всё подожгла. Точнее не она, а Сатурн. Пробуждение Сатурна, что и недавно наблюдала Сецуна, как и пробуждение любого другого война всегда сопровождается огромными выбросами энергии. А при пробуждении Сатурна, выброс энергии в два, если не в три раза, больше. Именно это пробуждение и этот выброс невероятно огромного количества неконтролируемой энергии и вызвали это возгорание. И Охотников, точнее их Теней, тоже вызвала Сатти. И портала, и другие аномальные вещи в других местах, и в том, что они были, Сецуна не сомневалась. Конечно, Сатти делала это не специально. Она неосознанно боролась внутри себя с войном Сатурна, не позволяя ему выйти наружу, взять вверх над собой и разумом, и это противодействие чуть не вывернуло мир наизнанку, если бы Сецуна вовремя не вмешалась. Их борьба могла превратить мир Живых в мир Мёртвых, но слава Богу, всё обошлось малой кровью. Если бы она хоть на миг помедлила… Женщина вздогнула и потрясла головой, выгоняя из неё все ужасные мысли. Думать о том, что бы произошло, не успей она вмешаться, не хотелось категорически. — Джедайт, ты не видел Артемиса? Там несколько человек надышались дыма и у одного странные порезы, будто от чьих-то когтей. Юноша повернулся к Мичиру и с его явно усталого и изнеможённого лица вмиг сошли резкие черты. А вот Сецуну весьма взволновала новость о странных порезах. Это получается… эти Охотники, то есть Тени… были не такими уж и бестелесными? — Нет, Мичиру, извини. Не видел. Но я могу тебе помочь его найти. Мне всё равно нужно поговорить с начальником караула. Ты уже в порядке? Последствия гранат прошли так быстро? .. — Артемис вколол мне лошадиную дозу лекарства ещё до пожара. Да и меня так просто не свалишь, — Мягко улыбнулась Мичиру, откидывая за спину волну длинных, бирюзовых волос. — А Рей где? Я думала, она с тобой… — В лагере. Снотворное ещё не прекратило своё действие и я отнёс её туда. Счастье, что она не видит всего этого кошмара. Сецуна, ты с нами? — Твоя помощь будет как раз кстати… — подхватила Нептун, чуть-чуть склонив голову набок. Она всегда так делала, когда хотела скрыть за маской непринуждённости тревогу и волнение. И Сецуна знала это, помнила. Так всегда делала… одна… из её сестёр… из далёкого Серебряного Тысячелетия. — Да, я иду с вами. Хотару как раз тоже нужна помощь. — Но с ней всё в порядке? — уточнил Джедайт. — Сейчас да. — А что за опыт вы проводили с фосфорицирующей краской? — поинтересовался блондин, когда они уже направились в сторону машин скорой помощи. Те стояли чуть в стороне и то там, то здесь сновали сноровистые лаборанты и медицинский персонал „Осхабы“. Артемис никогда не разрешал диагностировать и лечить учеников школы врачам посторонних учреждений, а особенно учреждений государственных. Предпочитал всё держать под личным контролем. — Неудачный эксперимент. Он не стоит общественного внимания, — сухо ответила Сецуна, не вдаваясь в подробности. Джедайт — не сопливый мальчишка второго курса, а один из лучших учеников старшей школы и этой банальной отговоркой его не проведёшь. Тем более, что он всегда странным образом умел отличать правду от лжи, обман от фальши, а Истину от Реальности. Ему никогда никто не мог солгать, Джедайт всегда слышал фальшь, просто слышал и порой Сецуне казалось, что он читает мысли людей. При чём не только непосредственно при контакте, но и на расстоянии тоже. Единственным человеком, которого Джедайт никогда не мог прочитать, была Рей и может быть именно поэтому они так хорошо сработались в паре. Но… между ними всегда была какая-то особенная, другая связь, которую Сецуна чувствовала, но никак не могла понять. — Сецуна, ты в порядке? — мелодичный, слегка напевный голос Мичиру оторвал женщину от размышлений. — Что? Да, прости, я задумалась. Задумалась… *** Кунсайт большими, размашистыми шагами пересёк порог своего кабинета и с такой силой захлопнул дверь, отчего та жалобно задребезжала, осыпав мужчину штукатуркой. Как же ему всё надоело. Поскорее бы всё это закончить. Закончить хотелось прямо сейчас, но на данных момент Лорд не мог себе этого позволить, а потому, просто сбросив пиджак, он уселся в кресло и закурил сигару. Вообще, мужчина не имел такой вредной привычки- курить, да и вообще считал курение просто издевательством для организма, но сегодня его настроение достигло такого минимума, что ему хотелось сделать что-нибудь неординарное и желательно без вреда для мебели. Алкоголь он не жаловал, поэтому остались только сигары. Потягивая старинную и дорогу сигару, мужчина чувствовал, как вместе с дымом и здоровьем из него постепенно выходит всё раздражение, оставляя за собой нетронутыми усталось и злость. Он снова становился прежним. Невозмутимым. Спокойным. Неконтролируемое раздражение и ярость прошли, как проходили всегда в считанные секунды и ничего страшного в этом мужчина не находил. Но впрочем, такие вспышки эмоций в последнее время случались довольно часто и если что и беспокоило Лорда, то только это. Возможно это происходило от осознания того, что скоро всё закончится, по крайней мере для него, а как ни крути, оторваться напоследок хотелось даже ему. Но может это происходило и от маленькой синеглазой бестии, что находилась сейчас в комнате напротив. К рыжей бестии, практически постоянно крутящейся в этом доме, он уже давно привык и причуды Зойсайта уже не вызывали в нём ничего сверъестественного. Но вот другая, златовласая и голубоглазая бестия вызывала в нём новые, непонятные, неведомые до селе чувства и ощущения. Она была странной. Не такой, как другие. Кунсайт со злостью сжал кулаки, переломив на двое дымящуюся сигару. Эта сучка посмела ему напомнить о прошлом. Она посмела напомнить ему о том, чего он так давно лишился и что так давно потерял. Она посмела напомнить ему о том, чего он больше никогда не увидит, о том, что осталось там, за старым поворотом и у него больше нет возможности вернуться назад. Кунсайт не терпел разговоры о прошлом. Он не любил его, презирал, ненавидел, старался вычеркнуть его из своей жизни и жить только настоящим и будущим, но оно словно издевалось, постоянно преследуя его. Да, он хранил шкатулочку. Хранил столько лет. И будет хранить всегда, где бы он ни был. Эта шкатулочка была единственным светом в его жизни, единственной опорой и поддержкой. Когда казалось, что он сломается, не выдержит больше, она всегда выводила его обратно в жизнь. Эта шкатулочка была связана у него с образом одной девушки, который раз за разом смутно всплывал в его памяти и в его воспоминаниях. Это была не Минако, а кто-то… кто-то иной, очень дорогой ему человек. Может, это была его мать, которую он никогда не помнил, лишившись её ещё в детстве, а Зойсайт так вообще видел лишь пару раз в младенчестве. А может… может это была сестра. Или… какая-нибудь другая девушка. Его… кто? Она была ему кем-то, кем-то дороже Жизни, но он не помнил. Кунсайт зло скрипнул зубами и отбросил потухшую сигару в сторону. А может… может это было лишь сновидением, иллюзией, галлюцинацией. Но даже если это так, то Кунсайт и дальше был готов страдать подобными сдвигами в психике, лишь бы видеть её. Всё, что помнил Кунсайт- это длинная река солнечно-золотых волос, которые имеют чудесный аромат свежих апельсинов и груш и небесно-голубые глаза, которые сияют ярче, чем само небо. Он не знал её. Нет, не так… он не помнил её. Но надеялся, что она существует, существует по-настоящему. А Минако… Минако была просто похожа. Она была невероятно похожа…, но это была не она. Минако была воином, как-бы жутко это не звучало. На Минако чувствовался тяжёлый след древней крови, крови, которая пахнет Смертью. А та девушка… она была сказкой, принцессой, чудом. И эта шкатулочка помогала ему не утонуть в этой реальности. Не захлебнуться в этом жестоком и кровавом мире, в котором всё можно купить или продать… даже жизнь. Эта шкатулочка вытаскивала его из этого мира, который так жесток в некоторой степени от его руки и от его содействия. Эта шкатулочка была светом, проводником не в мир прошлого, а в мир будущего. В мир будущего, к которому он так стремился. А Мина ему напоминала лишь о прошлом. О прошлом, в котором не было ничего светлого, кроме неё, конечно. Минако сама была воплощением Прошлого, воплощением Древности. Когда Кунсайт впервые встретил её, маленькую, яркую и весёлую, ему начало казаться, что он нашёл девушку из своих видений. Но… что-то было не так. Что-то было не то. Минако тоже была сказкой, но… эта сказка была окроплена кровью. Древней, жестокой, запёкшейся кровью. Это была сказка с печальным концом. Февраль. 5 лет назад. Весь асфальт покрывала тонкая корочка хрустящего, хрупкого льда. Он со звоном ломался под ногами, брызгая на чистые ботинки прохожих грязью, а там где не ломался, старался уронить вечно спешаших куда-то людей. Но молодой мужчина словно не замечал этих неожиданных пакостей зимы, молча шагая по аллее парка к автомобильной стоянке. Он не спешил, но его шаги нельзя было назвать просто прогулочными. Мужчина просто шёл. Он шёл, не обращая внимания на адресованные ему женские взгляды, ни на мужчин, которые изредка поддталкивали его локтями, чтобы пройти по узкой аллее. Ему было всё равно. Он не понимал людей, их суету, беготню и беспокойство. Они ему мешали. Мешали все до единого. Он не понимал, зачем они нужны. Причём не только суета и беспокойство, но и люди тоже. Бесполезные, вечно копошащиеся создания, жестокие и бессмысленные. Вдруг откуда-то сбоку, со стороны парка кто-то выбежал, толкнул его в бок и они, по инерции, вместе упали в большую, серую проталину, образованную от горячих лучей зимнего солнца. Кунсайт даже не успел толком ни выругаться, ни изумиться, ни тем более разглядеть обидчика. Это чудо уже унеслось далеко прочь, изредка выкрикивая чьё-то имя и оставив Кунсайта одиноко сидеть в грязной луже, перепачканным с головы до ног.

» — Милорд, вы меня уронили! Вы вообще хоть когда-нибудь смотрите, куда идёте или у вас на планете это не принято? — Прошу прощения, Леди. Но если бы вы шли с правой стороны лестницы, как и положено, этого досадного недоразумения не произошло бы. — Во-первых, вас бы это не спасло. А во-вторых, мы не на лестнице… мы на крыше… — Да? И как нас сюда занесло? — Как меня, знаю. Я полезла вас отсюда стаскивать, а вот что вы тут делали, это большой вопрос…“

Кунсайт тряхнул головой. Видимо, он сильно ударился об лёд. Мужчина огляделся в поисках обидчика, но того уже и след простыл. Единственное, что успел запомнить Кунсайт- ярко-голубые, полные удивления, тревоги и какой-то радости глаза. Он встал и с невозмутимым видом оглядел свою одежду. Пальто было безнадёжно испорчено, а брюки… их тоже можно было отправлять на свалку. Мысленно обругав обидчика всеми известными ему выражениями и словами, мужчина задумчиво посмотрел в ту сторону парка, где исчез нападавший. Ему очень хотелось втретиться с ним лицом к лицу. Обыскав весь парк, Кунсайт пришёл к такому нежелательному для него выводу, что обидчик уже давно успел смыться. А он сам опаздывает на собеседование. Постояв ещё какое-то время среди заснеженных сосен и пихт, мужчина негромко выругался и уже хотел было двинуться назад к автостоянке, как его внимание привлёк чей-то тоненький, звенящий и такой ласковый голосок: — Адес! Адес, слезай, я тебе говорю! Слезай! Адес, ну пожалуйста! .. Ну что мне, самой до тебя карабкаться, что-ли? Слезай! Удивлённо приподняв левую бровь, он обернулся. В метрах десяти от него стояла маленькая девчушка и, чуть ли не плача, кого-то звала, глядя на верхушу высокого дерева. Кунсайт хмыкнул и хотел уже было двинуться назад, но девочка, видимо услышав его восклицание, резко обернулась и в её глазах тут же вспыхнули радостные искорки. Она мигом бросилась к мужчине и, крепко схватив того за рукав, начала быстро что-то тараторить. Сейчас, уже приглядевшись, Кунсайт понял, что ошибся. Перед ним стояла не девочка, а вполне уже сформировавшаяся девушка. Красивая фигурка, милое личико, оранжевое пальто, всё заляпанное какими-то серыми пятнами и из-под которого едва виднелся подол какого-то платьица, стройные ножки, длинная река золотых волос, на которых сверху возвышался нелепый бант и… ярко-голубые глаза. Девчушка сердито дёрнула его за руку, и Кунсайт понял, что отвлёкся, слишком пристально разглядывая её, в то время как она ему усердно пыталась что-то объяснить. — Да, юная леди? — вежливо отозвался он, освобождая руку от тонких девичьих пальчиков. — Вы что-то хотели? — Да. Пожалуйста, не могли бы вы снять Адеса с дерева! — Кого-кого? — не понял мужчина. — Моего котёнка. Он убежал от меня, забрался на дерево и теперь не хочет слезать. Снимите его, пожалуйста. Он ещё очень маленький, и я волнуюсь за него. — С чего вы взяли, юная леди, что я стану помогать тому, кто столкнул меня в лужу и привёл в негодность мою новую одежду? — спросил Кунсайт, приподнимая левую бровь. — А, так… это были вы… — девушка явно удивилась. — Простите, но… я не хотела. Я… нечаянно… Адес вырвался у меня из рук, и я пыталась его поймать. И кстати, моя одежда тоже испачкана и поэтому я в такой же ситуации, что и вы. — Да ну? — усмехнулся Кунсайт и повернулся, чтобы уйти. — Постойте! Вы… разве вы мне не поможете? .. — Нет, — бросил через плечо мужчина и снова направился к автомобильной стоянке. — Ну и прекрасно! Сама справлюсь! — обиженно ответила девочка. Кусайт усмехнулся, продолжая идти дальше, но через несколько шагов всё же обернулся. Девочка, отчаянно окликая своего кота, упорно пыталась влезть на дерево. Но поскольку на ней было немного неудобное для таких занятий пальто и ещё более неудобные каблуки, всё её попытки казались довольно неуклюжими, ну и в общем-то бессмысленные. — Интересно, мне стоит подождать, пока она сама шлёпнется или, не дожидаясь, стряхнуть? — размышлял мужчина, с ехидной улыбкой наблюдая за всё более оголяющимися ножками девушки. — А ножки что надо… пять, четыре, три, два, один… да, есть. Она шлёпнулась, — с такими мыслями Кунсайт подошёл к дереву и, не взглянув на девушку, беспомощно барахтующуюся в снегу, с ловкостью кошки взобрался на самую дальную ветку и, схватив несчастное животное, бесшумно спрыгнул на землю. — Вот, держи своё животное, — он усмехнулся и протянул девочке маленького рыжего котёнка. Та вскочила и даже не стряхнув снег с золотых волос, крепко прижала к себе своего любимца. — Спасибо, — чуть помедлив, произнесла она, не замечая, как снежинки, запутавшиеся в её волосах, медленно таяли, превращаясь в маленькие, сияющие жемчугом капельки. — А обязательно нужно было ждать, пока я упаду? — Так интересней, — ответил мужчина, явно размышляя о чём-то постороннем. Девушка, не обращая никакого внимания ни на собственную дрожь, ни на промокшую одежду и раскрасневшееся лицо, бережно гладила и успокаивала котёнка. На мгновение Кунсайта кольнула совесть. Девчушка явно замёрзла и того гляди получит воспаление лёгких. Мгновение и эта странная штука по имени совесть исчезла. Конечно, ему было всё равно. Он не имел такой привычки, как жалеть людей. Он вообще не знал, что такое жалость. Но девушка…показалась ему довольно знакомой, странной. Другой. Но как мужчина ни пытался, вспомнить он не мог. И Что-то в этой солнечной душе ему было такое… не поддающееся никакому анализу. это было ощущение крови, крови, которая покрывала эту маленькую, солнечную и яркую девочку с головы до ног. Это была древняя, жестокая, злая, запёкшаяся кровь. Это была кровь Смерти. Неожиданно на запястье девушки он заметил горизонтальный шрам. Такие остаются, когда…люди…пытаются резать себе вены. Что… неужели эта маленькая, солнечная девочка пыталась совершить суицид? Как-то не верилось. — Откуда у вас это? — чуть нахмурившись, спросил Кунсайт и указал рукой на безобразный шрам. — А… это… это у меня с рождения… родовое пятно, линия, так сказать… — девушка весело улыбнулась. — А ты наверное решил, что я самоубийца? Все так думают, когда это видят. Но я слишком люблю жизнь, чтобы совершать подобные вещи. — Мы уже на ты? — приподнял брови Кунсайт. — Ну… ты не такой старый, чтобы я называла тебя на вы. Или же всё-таки старый? — она кокетливо склонила голову и улыбнулась. — Ты замёрзла. Можешь заболеть. Если хочешь, я приглашаю тебя в кафе на чашку горячего чая с горными травами. — Но мы же все грязные! И я с Адесом. В таком виде нас не пустят ни в одно заведение! — рассмеялась она. — Я знаю одно хорошее место, где нас пропустят и в таком виде, и с твоей живностью. Ну что, согласна? — Тогда не чай, а шоколад! Горячий! — довольно воскликнула та. — Нет, именно чай. Шоколад не поможет. — Ты такой занудный! — Какой есть, — вдруг ни с того, ни с сего он улыбнулся. — Как тебя зовут кстати? — Минако. — Кунсайт. — Очень приятно. У тебя красивое имя. Необычное. — Ну что, идёмте, юная леди? — Да… — котёнок вновь царапнулся и, вырвавшись из рук хозяйки, умчался в глубь парка. — Лови его! — закричала Минако, схватив Кунсайта за руку. И любой, кто проходил мимо по аллее, видел лишь юную девушку и молодого парня, которые весело, с раскрасневшимися от мороза лицами, бегали за маленьким котёнком. И никто не знал, что в глазах девушки таится древняя грусть и скорбь. Никто и не предпологал, что этот мужчина всего несколько минут назад размышлял о бесполезности людей и чувств. Ей было только четырнадцать. Такие разные, такие далёкие, такие непохожие и такие… одинаковые. Кунсайт тряхнул головой, отгоняя непрошенные воспоминания. Единственное, чего он не любил больше прошлого, так это воспоминания. Эти ненужные, захламляющие сознание, мысли. Что-то слишком часто он начал задумываться о прошлом. Слишком часто он начал вспоминать. Пора прекращать это, Зойсайт уже начал заподазривать что-то неладное. От брата ему всегда труднее удавалось скрывать свои неприятности и проблемы. Вот и сейчас, Зойсайт как-будто чувствовал, что что-то не так. Не дай Бог он догадается об его плане… тогда же всё пойдёт к псу под хвост. Интересно, такие мысли всегда приходят перед концом? Мужчина не знал. Одно он знал точно: он доведёт свою игру до конца, чего бы ему это ни стоило. Сегодня опять был взрыв. Где-то снова на юге. И лишь по счастливой случайности там никого не оказалось, а ведь в прошлый раз были жертвы. Сегодня опять были новые заражённые, хотя, казалось, все плоды были уничтожены. Кунсайт даже не помнил, когда Артемис спал последний раз. И ещё этот пожар. Два часа ругани в местной администрации настроения мужчине не прибавили. Все эти напыщенные чиновники считали, что раз «Великая „Осхаба“» не зависит от государства, то и со всеми своими бедами она должна справляться сама. — Вы же независимы от государства, вот и справляйтесь своими силами, — Кунсайт скривился. Ну конечно. А чуть что- так сразу и к „Осхабе“: помогите, сделайте… уроды. Конечно, не „Линсейл“ же будет проворачивать незаконные операции для этих напыщенных индюков. „Линсейл“ всегда белый и пушистый, и никогда против закона даже для родного государства не пойдёт. Мужчина откинулся назад и попытался расслабиться. Последнее происшествие окончательно выматало его. Одна неприятность за другой. И он знал, почему так происходит. И скоро он самолично положит этому конец. Но сначала… нельзя допустить, чтобы его род оборвался. Ему нужен наследник, ему нужен сын. Именно сын. И немедленно. Все составяющие у него есть, Минако уже сломлена, а значит скоро можно будет приступать к осуществлению основной программы. Ведь после него останется сын…которого Зойсайт воспитает, как своего. Брату он доверял. А Минако… если он о чём и жалел, то только о том, что так и не нашёл той сказочной принцессы, что таила в себе свет. Он не жалел Мину, но она была так похожа на неё, так похожа. И если Кунсайт и хотел оставить после себя потомство, то только от неё. Возможно, он бы смог полюбить Минако. Когда-нибудь. Она всегда была такая маленькая, такая и такая непосредственная… и в ней тоже был свет…, но он был другой. Он был другой и именно это мужчину и останавливало. Минако сама была другой, хотя, неохотно признался себе Кунсайт, ему не хотелось покидать эту девушку. Он не был влюблён в неё, но… рядом с ней было спокойно. Нет, не спокойно, тепло. Именно тепло. Мина согревала его жизнь, но раз за разом Кунсайт чувствовал на ней древний отпечаток крови. Возможно, он бы смог когда-нибудь полюбить Минако. Только полюбить, но боготворить- никогда. Боготворить он мог только одну девушку…, но её не существовало. Внизу хлопнула дверь. Пришёл Зойсайт. Кунсайт снова помотал головой, безжалостно освобождаясь от всех посторонних мыслей, эмоций и сомнений. Он не терпел слабость. В любом виде. Мужчина поднялся с кресла, взял пиджак и со своим обычным ледяным спокойствием вышел из кабинета. Он не терпел слабость. И он никогда, чтобы ни случилось, не позволит быть себе слабым. *** Зойсайт проснулся от удушья. У него было такое ощущение, будто в его горло воткнули сотни мельчайших игл, которые безжалостно раздирали его кожу, впиваясь в каждую его клетку. Ему снилась кровь. Много крови. Древней, злой, горячей. Много крови, очень много… и он захлёбывался в ней, тонул, задыхался, но ничего не мог поделать. А руки его были по локоть в крови… он пытался смыть её, содрать с себя, но ничего не получалось. И Зойсайт шёл. Просто шёл по пустому и выжженному кровью и Смертью миру, и при каждом шаге он чувствовал, как с его рук капали капли горячей крови. Капали, эхом звеня в молчаливой пустоте этого мира. А ещё был голос. Он смеялся, шептал, он издевался над юношей, раз за разом произнося одно и то же слово: лжец. Зойсайт пытался перекричать его, но губы, сухие и обескровленные, словно онемели и в такт голосу выдавливали тоже самое слово: лжец. И всё вокруг дышало этим отзвуком, везде звучало это слово, звучало, словно приговор. Но он же не был лжецом, он не лгал… никогда… и никому…, а голос в ответ всё смеялся и продолжал назвать его лжецом. А ещё была она… маленькая, хрупкая фигурка, окутанная лёгким, серебристым туманом. Она бесшумно скользила по этому бесконечному морю алой крови, крови, которой уже много… нет, даже не веков, тысячелетий. Она медленно скользила по этому кровавому морю и Зойсайт слышал, как под её ногами хрустели человеческие черепа и кости. Мгновение и Зойсайт сообразил, что черепа хрустят не под её ногами, а под его. Это он ступал по человеческим костям, заливая их злой кровью и превращая в пыль. А девушка всё также бродила по этому кровавому миру. Сколько юноша ни пытался, он никак не мог разглядеть её лица. Он видел только её длинные, красивые волосы и почему-то знал, что они должны быть именно сапфирового цвета. И ещё он знал, что на них должна быть кровь. Ещё он видел глаза. Её глаза, мягкие, с синим, бархатным морским отливом вечности. И они улыбались. Они улыбались свежестью льда. От этих глаз веяло холодом. Вечным, ничем не расстапливаемым холодом. Холодом, который ещё больше замораживает его и без того ледяную сущность. Он хотел было подойти к ней, обнять её, сделать хоть что-нибудь, лишь бы не было этого безразличного холода Смерти в её глазах. Но вдруг она обернулась и Зойсайт с ужасом осознал, что девушка- мертва. Причём она мертва не так, словно её убили или она умерла несколько лет назад, она была мертва несколько тысячелетий. И мертва она была не только физически, мертва была её душа, мертва была её та часть, что по сути никогда и не может умереть. И на ней не было ни ран, ни ожогов, её тело не было изуродованно, но она была мертва. Откуда-то Зойсайт знал, что она должна сиять нежно-голубым светом, но сияния она не истончала. Даже чёрного, вообще никакого и лишь серебристый туман бесмушмно скользил, свиваясь в полупрозрачные кольца у её ног. Зосайт сглотнул и в ужасе попятился. Его руки, испачанные кровью, начали нестерпимо гореть и было такое ощущение, что они просто разрывались изнутри, как разрывается душа, от осознания своего ужастного, непростительного поступка. Это неправильно… что она мертва… это неправильно, что он жив, а она нет… Так не должно быть! Всё же должно было быть наоборот! Юноше хотелось помочь ей, утешить, согреть, но он не знал, как можно было починить её душу. У мёртвых есть душа, но нет тела, а у неё не было души. Неожиданно девушка медленно повернулась и Зойсайт лишь чудом не отвёл глаза, глядя в её мёртвое лицо. Он было протянул к ней руку, чтобы попытаться коснуться её губ, искажённых улыбкой холодной смерти, и хотя бы стереть с них кровь, как она едва слышно произнесла: — Ты солгал мне…, а я тебе верила… ты обманул меня…солгал…солгал! Зосайт стряхнул с себя остатки дневного кошмара и снова с отвращением посмотрел на свои руки. Ему до сих пор казалось, что они испачканы в крови. Нет, не так, они испачканы кровью… её кровью… Он схватил с кровати белоснежную подушку и со злостью запустил ею в стену. Затем подошёл к окну, распахнул его и с яростным отчаяньем посмотрел в медленно-темнеющее небо. Он лжец. Они все так говорят. Каждую ночь, каждый раз… и она… она тоже говорила, что он лжец! Но ведь… это не так! Это неправда! Он бы никогда не смог обмануть её, он сам презирал ложь в любом виде, считал это позором и бесчестьем… так почему же она так говорит?! Получается, тогда это она обманывает… или же всё-таки он? .. Юноша запутался. Он не верил, что она может обмануть. Он не верил, что она вообще знает, что такое обман. Она…слишком чистая. Сам же он слишком хорошо знал, что такое ложь. Грязная, злая…это просто бесчетье. Любая ложь уничтожает человека, даже самая малая. Если человек хоть чуть-чуть уважает себя, он не будет лгать ибо ложь — это позор. Это смертельный позор, которую нельзя смыть даже кровью и нельзя искупить даже Смертью. Вот, правильно говорят, не нужно спать на закате солнца иначе будет сниться всякая дребедень. Или это Джед так говорит? Но в любом случае, эти кошмары снились ему постоянно. А после ссоры с Кунсайтом ему точно ничего нормально присниться не могло. Вообще, Зой часто в последнее время стал замечать, что настроение у брата становилось с каждым днём всё хуже и хуже. Юноша закрыл окно и снова плюхнулся на кровать. Он никак не мог понять, что же творилось в последнее время с Кунсайтом. Выяснить никак не удавалось, а делиться брат не желал. Хотя друг от друга секретов у них никогда не было. Почти. С Кунсайта мысли Зойсайта резко переключились на его недавнее приобретение. Эту синеглазую красавицу он узнал сразу. У неё были такие же глаза: мёртвые глаза холодной смерти. Это она говорила, что он лжец. И сейчас Зою очень бы хотелось выяснить почему. Он бы давно уже занялся ею, в девчонке парня интересовали не только глаза, но та сейчас, спасибо Сапфиру, балансировала на грани Жизни и Смерти, метаясь в бреду. Не то что бы Зой так уж сильно горевал, если девчонка умрёт, в конце концов, это всего лишь игрушка, тем более игрушка из вражеского лагеря, но неприятный осадок от того, что он не успеет вдоволь наиграться с ней, останется точно. Да и тем более он не успеет выспросить у неё, почему же она называет его лжецом… — Надо будет поблагодарить милого братика Алмаза, — с кривой усмешкой подумал Зойсайт, как вдруг в дверь его спальни постучали и через пару секунд в комнату вошёл невысокий, приземистый пожилой мужичок с маленькой сумочкой в руках. На его запястье зиял знак в виде чёрной перекрещенной буквы „О“. — Извините, что отвлекаю, юноша, но нам необходимо срочно поговорить… — начал тот. — Да меня сегодня весь день все отвлекают. Всем я резко понадобился. Если хотите поговорить, заведите себе попугая да и болтайте с ним, как раз по интеллекту. — Вашей девушке стало хуже, — невозмутимо ответил старик, игнорируя колкости парня. — Которой? — лениво отозвался Зой. — У меня, знаете ли, этих игрушек много… в отличии от некоторых. — Той, чью жизнь вы мне доверили сегодня под мою ответственность. — Это Дождю, что-ли? — Зойсайт чуть приподнялся на локтях. — Я не знаю о ком вы сейчас говорите, но вполне возможно. Молодая девушка… — Попробовали бы вы тут у меня старых найти… — недовольно пробурчал Зойсайт. — …с сапфировыми волосами, — как ни в чём ни бывало, продолжил врач. За годы плена он привык пропускать оскорбления мимо ушей. — Ей стало хуже. — И что с ней? — невозмутимо спросил Зой, мысленно костеря Сапфира всеми известными ему выражениями. — У неё сильный жар. Очень высокая температура, сопровождаемая сильным бредом и загноением раны на лодыжке. — И…? Она выживет? — Зойсайт чуть заметно приподнял бровь. — Она должна была умереть ещё несколько часов назад. Но девочка сильная… очень сильная. Держится только на морально-волевых. Сколько так протянет, не знаю. Сами понимаете, что долго на этом жить невозможно. И кроме того… — Ну? Что? — нетерпеливо Зойсайт. — Вы сказали докладывать обо всём, что она будет говорить в бреду. — Ну, не тяните резину! Она что-то говорила или нет? — Она… постоянно звала кого-то… — Кого? — Она постоянно звала какого-то юношу… Нефрита… — потусять, ответил доктор. — Да? — вкрадчиво протянул Зойсайт. — Ну что-ж, пойдёмте, посмотрим… — Зойсайт поднялся с кровати, лениво потянулся и перевязав свои длинные рыжие волосы в хвост изумрудной резинкой, вышел вместе с мужчиной из комнаты.