Мотор, камера пыток

Режиссером этой зимы, кисло думает Влад, был Ларс фон Триер. Фон Триггер, — весело исправляет в голове голос Кости. Влад фыркает и тут же лезет в карман за телефоном. Ради того, чтобы пошутить Косте тупой каламбур, он даже готов снять перчатки. Холодно совершенно по-февральски. До костиного «Сапсана» еще 20 минут — Влад просто перестраховщик и припёрся сильно заранее. А ждать Костю в вокзальной теплоте почему-то не хочется: Владу надо выцепить его себе прямо из вагона, чтобы он вышагнул из поезда ему в руки. Под бессменный караул княжеского взгляда — разумеется. С прибытием, Андрей Сергеевич. Дикое ощущение, что Князь везет ему Костю, появляется из ниоткуда: как бездомный котенок внезапно бросается под ноги, взлетает по штанине, цепляется за куртку и забирается за пазуху. Сообщение давно висит в отправленных, но не прочитанных. Связь плохая. До Кости, как всегда, долго доходит. Это ничего — Влад расскажет свой прикол, когда утащит Костю к такси. Увидимся на саундчеке, Андрей Сергеевич. *** Фон Триггеру такое и не снилось — Галя, у нас отмена. Происходящее прямо сейчас на сцене точно режиссировал Сарик Адреасян: ничем иным объяснить немыслимый уровень кринжа и очень плохого абсурда нельзя. Владу везде неловко и стрёмно за Костю — он его никогда таким не видел. Костя всегда всё вывозит, если надо — то даже в соло, отвлекает на себя внимание, легко отшучивается, спускает на тормозах, разруливает неприятные ситуации, справляется с каверзными вопросами. Влада восхищает, как он умеет делать так, что по нему не сразу понятно, что ему некомфортно. Сегодня Костя так не умеет. Влад помнит его глаза неделю назад, сразу после питерского концерта — тогда Костя был в гриме, в образе и в плаще, и еще хоть как-то мог прятаться и отгораживаться, но даже тогда взгляд у него был совсем нездоровый. Что сейчас в глазах Кости, Влад понятия не имеет — потому что не видит их. Это, пожалуй, самое тревожное — то, что Костя не ловится с ним. Не идет на контакт. Не подхватывает, не разгоняется, не закручивает и не отбивает подачи. Пластика у него передержанная, шаржевая, как будто пианист заиграл до картонной карикатурности некогда самый пронзительный этюд. Совсем не горшеневская — Костя растерял Мишу, выпустил из рук, забыл, как его снимать. Он уже не Миша, но еще не Костя — нет в нем естественной расслабленности, непосредственности и чистого кайфа от момента, который он умеет ловить с только ему свойственной жадностью. Костя не может сообразить, как себя вести: выдавать восьмитысячному «Стадиуму» Горшка по серьезке — глупо и неуместно, потому что он не Горшок, и огребать потом комментарии о зазнавшемся самозванце ему явно не улыбается. А быть просто Костей он не может — не тогда, когда от него ждут, что он будет Мишей. От всего этого ментального великолепия Костя прячется: держится на дистанции позади Князя, то и дело поворачивается спиной и словно неосознанно пытается уползти за кулисы под шумок, а когда все-таки его приливной волной прибивает к краю сцены — наклоняет голову и занавешивает лицо челкой. Микрофоны им выкрутили на минимум, но Влад всё равно орёт, как в караоке — берет не мастерством, а энтузиазмом. Ему сегодня отдуваться за двоих, надо отвлечь на себя максимум внимания, чтобы тусклый, вымученный перфоманс Кости не так бросался в глаза. Еще две песни, — напоминает себе Влад. — Две песни, и всё это наконец кончится. Больше, блядь, никаких компромиссов, никаких переговоров с террористами, никаких уступок: в плаще, без плаща, в образе, втроём, тушкой, чучелом, марионеткой, 3D-голограммой, воспоминанием о былой любви, пустым стулом для проработки травм, — ни-ху-я. Больше никаких приколов для Кости. Князь, конечно, в своем мастерстве эмоциональных манипуляций может превзойти даже токсик-сову Дуолинго, но и Влад кое-что умеет. Влад накладывает вето, потому что свобода воли свободой воли, но иногда с некоторыми надо прям попроще — это откровение Влад с большим усилием и внутренним скрежетанием выудил из себя в последние недели. Андрей Сергеевич, уж вы, как никто, должны понимать, что есть такие люди, за которых нужно иногда принять решение: например, сегодня не влезать в фейерверки и не выпиливаться нахуй посредством эффектного самосожжения, или не хамить ментам, или не прыгать по приколу с третьего этажа, когда лень спускаться по лестнице. Кость, честное слово, мы обязательно понянчим твою субъектность, как только из пожара выберемся. С целой головой на плечах рефлексировать как-то проще и удобнее, поэтому шевелись, пожалуйста. Кость, шевелись в мою сторону, а. Костя скручивается в неуклюжую запятую, вытягивая пустые звуки в неживой микрофон. На огромном экране сзади появляется Горшок — созданный узнаваемой княжеской рукой. Этот Миха — как нарисованный очаг у папы Карло. Нихуя не греет, и только дыру в грудной стенке прикрывает. Просто заебись, теперь иллюстрация стопроцентная: весь последний год в одной картинке, чисто раскадровка ужаса — Костю кроет, Влад в раздраженном улыбчивом бессилии, Князя, который всё это устроил, прёт, а сверху на это необузданное варьете в безмолвной оторопи поглядывает призрак Горшка, воссозданный по воспоминаниям Князя. Михаил Юрич, по-братски, если вы действительно смотрите — сделайте хоть что-нибудь. Мы тут уже на последнем едем. Костю-то я сейчас заберу, а Князь останется, как последний ребенок в детсадовской группе, за которым родители уже не придут — он и его внезапное сиротство и раннее вдовство. Сейчас, когда всё почти закончилось, когда Влад вытянул безнадежный цугцванг, когда он переиграл гроссмейстера шизы, затащил почти безвыходную партию и при этом не ёбнулся — сейчас Влад чувствует это. Почти искреннее сочувствие победителя побежденному. Князя не то чтобы жалко — нет, жалости он точно не вызывает. Но просто хочется, чтобы и за ним пришел кто-то, кого он очень ждет. Это почти неловко — как жрать пиццу, пока смотришь социальную рекламу о нищих детях Камбоджи. Для Князя не будет хэппи-энда, потому что для него нет такой судьбы — не в его тарифе, сорри, — но хотя бы. Чтобы болело поменьше — Влад сейчас готов искренне ему это пожелать. Это великодушие человека в неуязвимой позиции — щедрость того, кто ничем не рискует, кому не придется раскошеливаться на чужое счастье. И пусть кто попробует упрекнуть Влада — он, блядь, свое уже выплатил, с процентами, с неустойками, по грабительскому курсу, со всей хуйней. Он чуть не обанкротился и в трубу не вылетел, спасибо. Под конец их 10-минутного сета Влад настолько ловит просветление, что обнимает Князя с искренней благодарностью, теплотой и желанием, чтобы всё у него было хорошо. Спасибо за игру. Извини, если чё не так. А потом Князь обнимает Костю — и вся благожелательность Влада слетает с него, как будто фокусник выдергивает скатерть со стола, не потревожив бокалы. Пролетели дни, фокусы мои Странные для всех обрели успех Да господи ж блядь боже милосердный. Ну только не оно. Не оно опять. Никакого музыкального рецидива — не в смену Влада. Никакого вообще рецидива. Это длится всего две секунды, и ничего такого, но Владу хочется отвернуться. Лицо Князя в изгибе шеи Кости. На мгновение он обхватывает Костю за шею — невыносимо бережно и обескураживающе робко, и столько в этом жесте и в этой позе нерастраченной накопившейся нежности, что хочется алогично прикрыть этих двоих от посторонних глаз. Костя утыкается носом Князю в плечо и устраивает ладонь между его лопаток. Влад смотрит на эти пальцы, которые просто, блядь, обожает — какой же снова охуенно не подходящий день, чтобы проснуться зрячим. Влад только легонько придерживает Князя за плечо и улыбается как человек, решивший, что пусть с проблемой разбирается бог, потому что если он будет разбираться сам, то загремит в СИЗО. Андрей Сергеевич, время вышло. Отпустите мальчика, за мальчиком пришли. Держите себя в руках, а руки так, чтобы я их видел. Костя отстраняется и, не глядя по сторонам, идет на выход со сцены — Влад только на секунду отвлекается, чтобы вскинуть последний раз руки и проорать «Всем хой!», как Костю уже берет в оборот Егорыч: обнимает за плечи и притягивает к себе за затылок, проговаривая что-то довольное. Господи, Костя, на тебя надо накладки с шипами вешать, что ли. Или таблички как в метро — «Не прислоняться». Влад реально не всекает, что это за магнетизм такой у Кости, почему рядом с ним все становятся такими тактильными. Почему его все норовят потрогать — пусть даже платонически: мимолетно взлохматить волосы, стукнуть по коленке, хлопнуть по плечу, приобнять по-приятельски. Словно он нэцке или еще какая фигурка, которую обязательно надо потереть на удачу. Как бронзовая собака на «Площади революции» — у бедняги уже весь нос облез, будто стригущий лишай подхватила где-то в недрах московской подземки. Костя просто классный — хочется забрать себе хоть немного. Влад в ужасе от того, что Костя это так легко позволяет и разрешает — Кость, нихуя от тебя не останется. Границе Косте придется прикручивать прямо на ходу: через две недели выйдет сериал, их начнут узнавать на улице, и тогда Костю реально на атомы растащат все праздношатающиеся и бесцеремонные, которым впёрлось фотку и поболтать с парнем, которого на экране видел. Из «Стадиума» сбегают, не дожидаясь окончания концерта Князя (и необходимости общаться и прощаться по второму кругу уже в гримерке). Костя развинченный, и Влад просто тащит его на деликатном буксире, ненавязчиво подталкивая в спину – нет, Костян, остаться не надо, ниче не невежливо, детский стол в гримерке нам не накроют, пошли уже, давай, ага. На улице Костя тут же закуривает, Влад забивает айкос и тапает по экрану, пытаясь сообразить точку подачи такси. Пальцы замерзают почти мгновенно. До метро идти всего ничего, но спускаться в шумное многолюдье – тоже. Костю сейчас почему-то хочется укрыть ото всех, и Влада внутри дергает раздражением от беспокойства, что Костян все еще так реагирует на человека. Костю хочется увезти домой. – 6 минут, – цыкает Влад, глядя в приложение. – Мы вбиваем бычки в перила, ожидая свой Кia Rio, – сквозь затяжку азартно жует чужой куплет Костя. Владу хочется натянуть ему на башку капюшон и чтобы от него перестало фонить этой тоскливой тревогой. Владу и самому не по себе, хотя внезапно все было не так уж плохо – он бы даже кайфанул, если бы Костю на сцене так не выменивало. Машинка на экране тупит и ползет в другую сторону. Влад молчит половину костиной сигареты, а потом наконец спрашивает, как пластырь отрывает: – Ты же ко мне, да? По-хорошему, спросить надо было как-то по-другому, или заранее, вообще вчера там или еще когда в Питере был, и в целом поговорить бы – ну не переломало бы хребет, полезная штука, как оказалось, – и вдруг у Кости планы, или в гостиницу собирался, номер ведь ему оплатили, или погулять по Москве хотел, а Влад ему сразу – домой едем. – Мастер приглашает в гости? – невинно интересуется Костян, видимо, решивший общаться с Владом исключительно строчками песен. А что, схема рабочая: если что – всегда можно отмазаться, что ничего такого и не имел в виду, просто тречок цитировал. Влада подзаебало это, если честно. Костина манера выпускать вместо себя отсылки, будто наемников – чужие слова, чужие смыслы, чужие лица, чужие судьбы. Будь пацаном – выходи в октагон раз на раз. В Ливнах такое уважаемо. – Новое правило, Кость, – Влад затягивается и важно тычет в него айкосом. – Никаких цитат из КиШа до первой чашки кофе, после 19:00 и в дни недели, начинающиеся с согласных букв. – На что согласных? – Костя задумчиво чуть склоняет голову. – На алфавит, – терпеливо разъясняет Влад. – Ну, не майкдроп, конечно, но 5 очков Слизерину за старание, – оценивает Костя. Влад пытается красиво и эффектно выгнуть бровь, но вместо этого прищуривается от ледяного ветра. Костины родинки на морозе выглядят почему-то ужасающе трогательно. В такси Костя балагурит с таксистом, они сравнивают московские и питерские пробки, затирают что-то про тачки и резину. Костя то и дело зачесывает челку абсолютно михиным жестом. Влад думает, что светит им никакой не фон Триер, конечно, а Найт Шьямалан в свои лучшие годы. Непрекращающееся «Шестое чувство» с Андреем Князевым вместо Брюса Уиллиса в главной роли. Я вижу мертвых людей – и они все еще лучше, чем живые.

***

Влад смирился, что рядом с Костей открывает в себе много нового – того, что даже не подозревал, что вообще может думать и испытывать, – но вот это какой-то принципиально новый левел. Нахождение человека в твоей квартире как прелюдия – это вообще что такое? Но Костя у него дома – и у Влада внутри что-то ноет щекотно от одного только осознания. Костя у него дома. В его личном пространстве. Приехал к нему. Здесь с ним – и для него. Все обостряется. К Косте тянет – хочется его трогать. Еще больше, чем обычно. Но Костю как будто не отпускает. Он не знает, куда себя вписать, неловко тычется по кухне, пока Влад не запихивает его на стул к окну, рассеянно проверяет телефон семь раз подряд – видимо, тут же забывая, что хотел посмотреть, – стучит ногой по полу, трет лицо, зачесывает волосы со лба – они неудобно отросли так, что за уши еще не заправляются, а лежать ровно уже не лежат. Костя мается. Влад подхватывает эту нервозность, которая растягивается на два стика. Надо предложить Косте поесть, полотенце и Афобазол. Надо открыть рот и спросить – «Кость, ну че ты как этот?». Неделю назад после питерского концерта Костю ему выдали в таком же раздрае – помогло поговорить и засосать в казенном туалете «Юбилейного». Правда, Владу пришлось уехать в тот же вечер, и он без понятия, как Костя справлялся дальше, но, может, как раз самое время узнать. Сколько там на часах Судного дня? Самое время. – Владь, – опережает его Костян. – Я под воду схожу, ладно? А то после поезда, весь день на ногах, и на сцене еще вспотел как… – Костя легко морщится, а Влад мимолетно думает, насколько это реально разыгравшаяся чистоплотность, а насколько желание тупо сбежать в ванную и посычевать в одиночестве. – Момент, – кивает Влад, подрываясь и радуясь, что можно заняться чем-то очевидно понятным и полезным. – Держи, – он возвращается с тремя полотенцами одинакового цвета и протягивает Косте, но не спешит отдавать. – Кость. Ты ведь знаешь, что… – Что? – Что это не обязательно было. – Что? – Ну, что ты мог бы… – Влад вздыхает сквозь зубы. – В гостишку поехать, не знаю. Если тебе некомфортно… на вписке. Господи, какие же у них все-таки чудовищные проблемы с коммуникацией, когда они вдвоем, когда нет камер и зрителей. На какой-то короткий период вроде стало пободрее – Владу даже казалось, что нет ничего легче, чем просто говорить Косте важное: в голове сразу становится чисто и все по полочкам, – но после ноября они как будто обнулились. И отбросились в самое начало игры – хорошо хоть на уровне сохранились. Надо с этим что-то делать – не таскать же за собой повсюду штат операторов и свидетелей для массовки. Костя стоически выдерживает все, что говорит Влад – и еще более стоически то, что он так старательно не говорит, – а потом кивает и выдергивает наконец стопку полотенец. – Владь. Я там, где хочу быть, лады? – он смотрит серьезно, желая убедиться, что Влад его понял. Влад закатывает глаза. – На вписке, блин, Владос, – неверяще передразнивает Костя, лыбится и топает в ванную. – Вечеринка у Децла дома, тоже мне. Влад надеется, что вместе с усталостью и чужой мимикой Костян смоет с себя и эти кошмарные попкультурные отсылки из нулевых. Костя торчит в ванной почти час. Первые двадцать минут Влад не обращает внимание – переодевается в домашнее, заказывает продукты, встречает курьера, распихивает еду в холодильник и по полкам, выкуривает еще два стика, пролистывает ленты во всех соцсетках. Вода за дверью шумит ровно – как будто Костя там замер и вообще не шевелится. На столе лежит его телефон. Что можно делать в ванне целый час без залипания в гаджеты или хотя бы книгу? У Влада не особо богатый опыт наблюдения за Константинами в естественной среде обитания, но те две недели, что они прокочевали на два дома – до ублюдской вечеринки в честь окончания сериала – вроде как дали общее представление. Костя не из тех, кто разводит аква-хоровод: он обычно подходит к делу по-спартански и укладывается минут за 10 (из которых, по прикидкам Влада, как минимум 7 должно уходить на его бесконечные ноги). Эти ноги, а. Влад бы точно мог посвятить этому от 3 до 5 рабочих дней. На каждой неделе. Блядь. Владу надо прямо сейчас – хоть что-то. Костя в его в ванной буквально в трех шагах – он, его ноги, дурацкая голова, беспокойные пальцы и стрижено-отросшие лохмы. Владу надо туда – убедиться, что все ок, что Костяна не растаращило на молекулы, что эти три месяца и два концерта почти подряд не натворили необратимых изменений, что Костя все так же реагирует на него – ловит Влада в объектив взгляда, и как будто тут же все становится хорошо. Да знает Влад, что все хорошо – Костя пообещал же, что больше никакой хуйни, и Костя не врал никогда, не умеет он это. Но с Кости вполне станется действительно иметь в виду «все хорошо» – когда это «все хорошо у нас», а не «со мной все хорошо». Себя Костян изумительно легко сбрасывает со счетов и высекает из уравнения: я-то ладно, как-нибудь, на нас это не скажется. Все в порядке, ребят, я могу работать, у меня же есть еще вторая почка! Князев еще этот. Князь – фактор, который базовую мнительность Влада всегда выкручивает на уровень Pro Max, если дело касается Кости. И не надо бы думать в эту сторону, но Влад не может перестать. Вряд ли они три месяца пиво пили и Мишу вспоминали. Он сам бы с Костей. Если бы у него был полный доступ – господи, какие три месяца, Влад бы в первый же день укатал его в ноль. Дважды блядь. Можно спросить Костю – он ответит, конечно, ответит – и будет плохо. Можно не спрашивать Костю, и тогда будет еще хуже, потому что на фантазию Влад никогда не жаловался. Лучше знать, чем не знать, но как это знать – Влад не знает. Это бесправно и глупо – каждый имеет право на жизнь до, и это не меняет ничего, это в прошлом, это было и было, это не имеет никакого значения, но Влад видел еще сегодня, пару часов назад, как Князев до отвратительного бережно утыкался лицом ему в шею, и как Костя обнимал его – как будто между ними физически очень хрупкий предмет был, который одновременно хотелось спрятать от посторонних глаз и при этом не раздавить. Эта их близость – нихуя ни одному, блядь, человеку в мире не понятная, даже Владу, который знает ситуацию почти изнутри. Вот эта выломанная во все поля связь, сокровенно личная история, в которую Владу нет доступа – вот она его беспокоит больше всего. Что у человека, ради которого Влад переступает через себя, как через трещинки на асфальте, есть кто-то не то чтобы роднее и ближе – но как минимум необъяснимо важный. Не просто друг, приятель, коллега, знакомый, классный чел, чтобы зависнуть вместе. У них с Князем особенная история – второй такой просто нет во всем мире (Влад на это очень надеется, потому что эту хуйню и врагу не пожелаешь). Тот факт, что она закончилась, не отменяет того, что она была. Влад не то чтобы ревнует, но бога ради. Костю хочется переметить. Залезть к нему в ванну и лично отмыть везде – от чужой судьбы, чужой беды и внимательного караула чужих тоскливых глаз. И что там еще было у них – пусть оно тоже станет нет. Шум воды обрывается в тот момент, когда Влад уже всерьез раздумывает штурмовать дверь вежливым доебом, все ли в порядке. Костя выходит через минуту, обернув полотенце вокруг бедер – волосы он, кажется, попытался высушить, но с них все равно капает на голые плечи. – С легким паром, – говорит Влад, глядя ему куда-то в шею. – Я уж думал, ты там утоп. – Переживал за меня? – За депозит за хату. Хрен бы мне его кто вернул, если бы в квартире труп случился. – А что такое? Гонорар за съемки в главном сериале весны уже не покрывает бытовые расходы? – хмыкает Костя, неловко переступая босыми ногами по полу. – Кость, – обрывает Влад. – Чё? – То. Не ходи босой. – А ходи конем? – Ебись конем. – Это флирт? – неожиданно серьезно вдруг спрашивает Костя, выпадая из привычной пикировки даже без предупредительного выстрела в голову. – Это предложение, Кость, – Влад тоже сдается, потому что вдолгую вот это все сейчас тоже не тянет – не тогда, когда Костя в одном полотенце оставляет мокрые следы на полу его квартиры. Костю надо оставить в покое хотя бы до утра – дать ему выспаться, отдохнуть, выдохнуть, переварить весь кринж случившегося, концерт этот, Князя, Мишу, кто там еще в теремочке живет, – но. Но Влад нихуя не герой. – Кость, – только и получается предупредить, прежде чем Влад в два шага оказывается так близко, что слышит запах собственного шампуня от Кости. – Будет секс? – деловито уточняет Костя чуть севшим голосом. Вместо ответа Влад целует его, как хотел еще с самого утра, но Ленинградский вокзал таких приколов бы не оценил – а после им так и не удалось ни секунды побыть вдвоем наедине, и Влад сам не отрисовывал, как сильно ему надо было – до ноющих губ. Влад не целовал Костю неделю, а до этого почти три месяца, а до этого еще почти полгода, и сейчас, когда наконец можно, хочется всего и сразу. Влад обхватывает его ладонью под подбородок, трогает губами губы, осторожно втягивая в рот по очереди и прикусывая легко – Костя так отзывается, что сдохнуть можно, и похуй, ладно, пусть будет два трупа в съемной хате, чем не сценарий для Гая Ричи или Тарантино, актеры они тут или кто? – Бля, – со смешком выдыхает Костя, обнимая Влада одной рукой за талию, другой за затылок. – Мы же не будем, как в кино, ползти по стенам до спальни в яростном засосе? – Не будем, – обещает Влад, подталкивая его в грудь и вынуждая пятиться спиной в сторону комнаты. – Чудовищная пошлость, – согласно шепчет он и снова лезет целоваться, толкается языком в рот и стонет в секунду от того, как же охуительно кайфово это все с Костей. Твердые мышцы под руками, чуть колючий подбородок и щеки, клыки его эти, по которым так классно проезжаться кончиком языка, чувствуя, как все внутри вздрагивает нетерпеливо. Влад слепо шарит руками по голой груди, животу, спине, плечам, читая его, как шрифт Брайля – Костя-Костя-Костя. Это все. Вот это все. Целоваться на ходу неудобно, но отпустить Костю не получается – Влад не уверен, что в ближайшее время вообще сможет его от себя куда-то деть. Расцепиться страшно до неприятного комка под горлом. Нельзя расцепляться. Приехали. Андрюха, у нас римейк истории, возможно, карма-страйк, по коням! Неуместное имя лезет, как наглый кот на стол – Влад только крепче сжимает пальцы на плече Кости. Никаких римейков, никаких подделок и пали – не в смену Влада. Только оригинальная история. Авторский спецпроект с эксклюзивными правами трансляции только для домашнего просмотра. В комнату вползают неловким клубком, так и не разлепившись. Свет Влад не включает – хватает контурной подсветки от настенного зеркала, которую Влад забыл выключить, собираясь второпях утром на вокзал. Влад отлипает на секунду, переводя дыхание и давая себе секунду, чтобы не натворить дел. Внутри клокочет что-то мелким бесом – нехорошее и чужое, стыдное и при этом робкое. Хочется мягко целовать Костю под ухом – и сгрести его волосы в кулак. Жадность колет кончики пальцев, как будто кровь берет – проезжается по ранке стеклышком. Костю хочется беречь и незатейливо сожрать одновременно. Влад кусает его в ключицу, тут же проходясь языком, будто вину зализывая, и поднимает голову. – Какой же ты пиздец красивый, Костян, нереально, – выдыхает он, рассматривая Костю и дурея от того, какой он и правда красивый этой своей непонятной красотой. Каждая черта отдельно – ничего вроде такого, не мальчик с обложки, не конвенционально вылепленная модель, но Влада ведет как пацана. Костя только цыкает и дергает головой, закрывает глаза и тут же лезет целоваться – снова эта его техника «поцеловать, чтобы придурок заткнулся», и Влад в момент вспоминает ту катастрофу на питерской кухне, от которой у Влада до сих пор несварение души. Это надолго теперь – непрошенные воспоминания, липкие, как клеенка в придорожном кафе, поэтому надо срочно наделать новых. Костя не хочет слушать, что он красивый – не умеет принимать комплименты, думает, что это не про него. Разумеется. Красивый – это Влад. Талантливый – Женька Ткачук. Смешной – Андрюха. Блядь, да какого черта, Костя. Вот бы он мог увидеть себя таким, каким его видит Влад. – Костяяя, – зовет он вкрадчиво в самые губы, плавно подталкивая его к зеркалу и мягко разворачивая спиной к себе. – Кость, ты слышал, че я сказал? Костя вздыхает и снова прикрывает глаза – смотреть на свое отражение сейчас так близко ему невмоготу. Почему, Костя? Что ты там такого видишь – или не видишь, – что отвернуться хочется? Кто там, Кость? Там только мы, ну, посмотри на нас. – Кость, – Влад прижимается сзади и трется подбородком о его плечо. – Такой красивый, Костяяя, – на имя Костя вдруг распахивает глаза, и Влада пронимает до ребер, когда он наконец сращивает два и два. Костя-Костя-Костя. Блядь, если надо, если это то, что действительно надо, Влад его имя в слово-паразит превратит, он одним именем с Костей общаться будет, все другие слова в бан, вообще не вопрос. – Жесть у меня от тебя башка дуреет, Костя, – Влад беспомощно кусает его в шею, собирая пальцами мурашки, которые тут же разливаются по плечам. – Охуенный, Кость. Ты охуенный, – Влад смотрит в зеркале, как его ладонь скользит по груди Кости, пальцы задевают соски и легко царапают. – Посмотри, Кость, – просит он, ловя его взгляд в отражении. Глаза у Кости совсем чумные. Он дышит чуть приоткрытым ртом и неверяще следит за рукой Влада, сползающей ниже по животу. – Владь, – неровным голосом зовет он, пытаясь повернуться и поймать его в поцелуй, и Влад в целом в восторге от идеи, но не тогда, когда это очевидная уловка, чтобы сбить градус неловкой близости. – Костя, туда смотри, – Влад не знал, что умеет делать так своим голосом, но Костя вздрагивает от этих интонаций, а соски под второй ладонью Влада как будто твердеют еще больше, и ради всего – в комнате вообще нихрена не холодно. Просто пиздец какой-то, как Костя реагирует. Влад не то чтобы успел забыть, какой он отзывчивый на все, но сейчас как будто они одновременно упали в начало – и телепортировались далеко вперед. Это другая сюжетная ветка, новая, такого они еще не делали, так близко они еще не были, даже когда Костя на колени встал на кухне Влада в Питере. Влад поддевает полотенце за заправленный край, и оно падает вниз с мягким шорохом – интимнее звука Влад не слышал в жизни. – Блядь, Кооость, – с жалобным хриплым восторгом ругается Влад, не сводя взгляда со своей руки, которая тут же оглаживает твердый член и крепко обхватывает в кулак. – Беру обратно все шутки про твой почтенный возраст. Костя жмурится, откидывая голову Владу на плечо. – Это… – бестолково выдыхает он, заводя руки назад и пытаясь сжать Влада, где дотянется. – Что, Кость? – Влад проводит рукой по всей длине, завороженно пялясь в зеркало, не зная, куда кидаться взглядом: на свою ладонь, на которой остаются влажные следы – пиздец, Костя с одних поцелуев и зажиманий так завелся, что реально, как будто подросток, а не 33-летка; на поджимающийся костин живот, когда Влад чуть сжимает кулак вокруг головки; на этот грудак его, который Владу мозги искорежил во время съемок; на эти ноги его невыносимые – почему нельзя гладить все сразу, вот бы Владу еще две пары рук, чтобы трогать его везде, держать, давать, брать, разрешать и забирать разрешение. – Это все ты, – неразборчиво обвиняет Костя, толкаясь навстречу ладони. Влад мокро лижет его вдоль уха, выкипая от того, как Костя тут же вздрагивает. Свободной ладонью он обхватывает Костю за горло, чуть сжимая и заставляя приподнять голову. – Блядь, Костя, ну посмотри уже, – требовательно шепчет Влад, прикусывая его за шею. Костя трудно открывает глаза и тут же жмурится, когда видит то, что видит Влад – руки Влада, по-хозяйски удерживающие его на месте, неровно разлитые пятна румянца на щеках, шее и груди, твердые соски, зацелованные губы и беспорядочно взлохмаченные влажные волосы. – Молодец, – хвалит Влад, когда Костя сам открывает глаза и послушно смотрит. – Такой молодец, Коссстя, – Влад задевает губами мочку уха и бессильно жмется собственным стояком с голой заднице Кости. – Владь, Владь, погоди, – бормочет Костя, вытягиваясь в струну и пытаясь вывернуться. – Владь, я щас так… – Давай, – мягко понукает Влад, сжимая пальцы крепче. – Не хочу… так. Разденься, – просит Костя, тормозя его руку и легко удерживая. – Потом, Костян, – раздраженно цыкает Влад, которого, блин, как нимфоманку за секунду до оргазма обломали. – Владь, – неожиданно твердо говорит Костя, и Влад мгновенно сдает назад. – Я хочу не так. Сказать, что Влад в восторге от того, что Костя не просто хочет чего-то для себя, но еще и не стесняется об этом говорить, просить для себя хорошее – это нихуя не сказать. – Как, Кость? – почти гипнотически зовет он, легко поглаживая его член кончиками пальцев, едва касаясь, потому что совсем перестать трогаться Влад не может физически. – Как ты хочешь? Костя выдыхает с еле слышным присвистом, потому что эти дразнящие касания как будто только еще больше его драконят – он весь вытягивается напряженно и закусывает нижнюю губу, следя за ладонью Влада в отражении. – Хочу… попробовать… нормально, – в несколько приемов умудряется отозваться он. – А щас чё, паранормально? – Влад все-таки не удерживается и сжимает пальцы крепче, проходясь с оттягом по всей длине. Костя крупно вздрагивает и только сильнее приваливается спиной, ища опоры. – Влааад, – Костян хватается за его бедра и вжимается задницей в стояк. – Пожалуйста, ну. Влад спотыкается на этом «пожалуйста» – сам не хуже подростка, и нет ничего, что Влад бы сейчас не сделал, если Костя просит таким голосом. Он неохотно ведет ладонью от его паха по животу и груди, поднимается по шее, проходится ласково по линии челюсти и оглаживает большим пальцем его губы. – Пожалуйста – что? – уточняет он, очерчивая нижнюю губу по контуру. Команду Костя выдыхает ему прямо в пальцы: – Трахни меня уже, Владь. Влад едва удерживается, чтобы этой же ласкающей ладонью не заткнуть ему рот – нельзя так с живыми людьми, хотя Влад сам виноват – не рассчитал, что Костя так легко его переиграет, не думал, что ответочка прилетит такая смертоносная. Влад просто хотел немного раскачать его и правда не думал, что Костя этим ртом сможет произнести что-то подобное – при этом глядя ему прямо в глаза, пусть и в отражении. – Бля, Кость, – Влад сам жмурится, пережидая подступившее сразу со всех сторон колко-щекотное тепло, концентрирующееся в низу живота. – Ща. Влад отлипает от него, расстегивает наконец джинсы, стаскивает их, неудобно балансируя попеременно на одной ноге, отпихивает в сторону. Костян тут же лезет под руки, пытается помочь стащить футболку, больше мешается, чем приносит пользы – Влад в восторге. Косте надо. Костя хочет, сам лезет, сам просит, сам все эти слова выкладывает, как обескураженный новичок со стрит-флешем на руках. Новичок, блядь. – Кость, – Влад замирает в идиотской позе – по пояс в шкафу, роясь во всех ящиках подряд. – В смысле попробовать? Костя молчит, и Влад идет по следу стремительно петляющей мысли, автоматом нащупывая смазку и презервативы. – Влад, я даже и не знаю, как еще по-другому это сказать, – слишком дидактическим тоном для человека, стоящего с солидным стояком голым перед зеркалом, отвечает Костя. Влад стаскивает боксеры, варварски небрежно откидывая их куда-то в сторону футболки – ужасаться собственному разгильдяйству он будет потом. – Кость, ну уж скажи как-нибудь, а? – просит он, обнимая Костяна и тут же как будто успокаиваясь. Прижиматься к нему голой кожей охуительно хорошо – самая естественная вещь на свете. – О, кто-то снова шерстяной волчара, – замечает Костя и прижимается щекой к волосам на груди Влада, потирается носом и коротко выстанывая что-то от удовольствия. – О, кто-то снова сливается с вопроса, – в тон ему замечает Влад, прихватывая за волосы на затылке и пропуская их между пальцев. – Кость, да? – Влад заглядывает ему в лицо, готовясь поймать даже тень фальши. – Влад, нет. – Что нет? – А что да? – Костя, – резко выдыхает Влад. Господи, ну помоги мне хоть немного, а? Давай как-то вместе придумаем способ избежать неловких вопросов и упоминания человека. Есть ощущение, что после прямого «Кость, он тебя трахал?», настроение будет только жрать водку на кухне, независимо, кстати, от ответа. – Влад, ну попробовать – значит, сделать что-то в первый раз, чтобы оценить, насколько тебе это нравится, – разъясняет Костя почти веселым тоном, только беспокойные пальцы на боках Влада выдают его с головой. Это костино «в первый раз» звучит в ушах, как оправдательный приговор, как родной голос в телефоне на третьи сутки поисков. Глупо ужасно и очень по-детски – это все неважно ведь, первый, не первый, Костя Владу нужен любой, если это Костя-Костя, который выбирает Влада и только Влада. Но все-таки. Все-таки задевает почему-то нехило – подцепляет, подсекает, тащит за жабры, Владу реально на секунду кажется, что легкие закладывает от ломкого восторга. – Костян, блин, – как-то растерянно признается Влад, утыкаясь лбом ему в лоб, пытаясь совладать с ворохом непонятных внезапных эмоций. – Так будет секс или экзистенциальный кризис? – интересуется Костя, аккуратно забирая у него из пальцев квадратик презерватива и ловко надрывая упаковку. – Помочь или сам справишься? – уточняет он, прижимаясь твердым членом к бедру и оставляя влажный след – выглядит и ощущается абсолютно порнографически. – Кость, надо… погоди, надо сначала, – Влад собирает всю силу воли в кулак и разворачивает Костю снова лицом к зеркалу. Знает он, что там за костиным беспечным тоном и дразнящими вопросами – и надо бы все не так, по-другому, по уму. По правилам. Надо положить Костю правильно, подушку ему дать, чтобы удобно было, чтобы везде комфортно, чтобы расслабился. Вечно у них все наперекосяк – с первого недопоцелуя прямо в кадре и неловкой дрочки в припаркованной машине до вот первого раза стоя у зеркала. Но Влад с этого места не сойдет сейчас – даже три шага до кровати. Не потому что нет сил, а потому что нутряным чутьем знает, что на самом деле надо Косте сейчас. Он забирает у Кости презерватив, раскатывая по члену, чтобы потом не отвлекаться уже – и полностью забывает о себе, сосредотачиваясь только на Косте. То, что происходит прямо сейчас – это ни один диско-фармаколог не намешает. Влад выдавливает смазку на пальцы, роняет тюбик на пол и обхватывает одной рукой Костю поперек груди. – Не закрывай глаза, Кость, – предупреждает он, но Костя все равно жмурится, когда чувствует прикосновение скользких пальцев. Влад дает ему эту секунду, поглаживая и разминая осторожно, вколачиваясь одуревшим сердцем ему куда-то под лопатку – а потом толкается аккуратно внутрь, и да, Костя сам открывает тут же глаза. Влад хочет сказать что-то ободряющее, успокаивающее, милое, может, даже нарочито пошлое – но на ум вообще ничего не идет, в горле пусто и сухо, Влад сглатывает немоту и все смотрит Косте в глаза через точку встречи в зеркале. Это особый сорт зашкаливающей какой-то интимности – Костя даже дышать забывает, смотрит Владу в глаза, пока Влад медленно готовит его для себя. Для них – только для них двоих. Владу кажется, что он ебнется раньше, чем все закончится, потому что яйца уже печет от желания, а Костя такой невыносимо узкий, что один палец принимает с трудом – Влад как помешанный рассматривает его лицо в отражении, чтобы только превозмогать не вздумал. Если Владу на момент хотя бы покажется, что Костя терпит – он тут же свернет лавочку. Понятия, конечно, не имеет как – но не собирается делать ничего, что бы навредило Косте. Влад выцеловывает ему спину, плечи, лопатки, прикусывает и тут же трется колючим подбородком, отвлекая от того, что делают его пальцы. Костя вздрагивает на каждое движение и прикосновение языка, перекладывает руки то на бедра, то на бока – не понимая, куда их девать. Влад хочет сказать смелое и раскованное – погладь себя, Кость, – но слова почему-то не идут. Влад берет его ладонь в свою и сам показывает, что хочет: ведет ею от шеи к груди, укладывает на сосок и чуть сжимает костины пальцы. Костя чуть резче вдыхает и дергается, закусывая губу. – Хорошо, Кость? – Влад лижет его куда-то в родинку над лопаткой, снова поднимая голову. – Красивый пиздец просто, – выходит почти ругательством, потому что терпение Влада совсем истощилось, как фотомодель за сутки до показа. Эта их общая ладонь – одна на другой, но как будто просто одна, – то, как Костя гладит себя рукой Влада, как сжимается уже на двух пальцах, дышит чаще, как дергается член и как неловко Костя жмурится, стоит Владу на пробу попытаться чуть изменить движение – это все, конечно, не для бедной головы Влада. Но в то же время – только для нее одной. Внутри плещется абсолютно звериная жадность, облизывает внутренности широким горячим языком – никаких поехавших пенсионеров, никаких чужих отпечатков пальцев, никаких ищущих взглядов, раздевающих до души. Никаких скамеек для запасных, никаких больше проработок травм за чужой счет. Вся эта хуйня в прошлом, как страшный сон – у них, в отличие от них, будущее есть, ничего не поздно, все впереди. – Влаадь, – хрипло и удивленно стонет Костя, когда Влад подбирает идеально правильный ритм и угол. – Владь, чччерт, – он прогибается в спине, подается назад, и ей-богу, это его спотыкание на буквах доконает даже святого. – Кость, обопрись, – только и умудряется выдохнуть Влад, осторожно вытаскивая пальцы, наклоняясь и нашаривая тюбик на полу, выдавливая смазку себе на ладонь, растирая по члену и проходясь напоследок скользкими пальцами между ягодиц Кости. Костя послушно упирается ладонями в зеркало, неуверенно поворачивая голову – точно, Владь? – Голову прямо, ноги на ширине плеч, – тоном физрука на разминке командует Влад, забирая у Кости нервозность и целуя в плечо. Костя улыбается и чуть расставляет ноги. Влад придерживает его за бедра и пристраивается вплотную, пытаясь справиться вслепую – хочется видеть костино лицо в тот самый момент, когда Влад наконец будет внутри. Получается не с первого раза, и Влад на ощупь помогает себе липкими пальцами, пока наконец не удается аккуратно втиснуть головку и качнуться вперед, тормозя себе изо всех сил. Лицо Кости озаряется лучшей на свете катастрофой – Влад жадно вглядывается в их общее отражение, в то, как Костя хмурит брови, как закусывает губу, как забывает напрочь выдохнуть, как ищет в лице Влада все ответы – и находит. Разрешает, просит, понукает. Позволяет распять себя на этом зеркале – и видеть, как охуенно горячо они выглядят со стороны. Под руками Костя очень напряженный, и Влад опять целует его, куда дотянется, обхватывает его член и поглаживает, прижимая к животу, шепчет глупое в изгиб шеи – бессмысленные слова, которые оседает влажными прикосновениями на коже, – но из всех есть одно, которое Косте надо слышать. – Кость, – зовет Влад, издевательски медленно протискиваясь глубже. – Костяяя, блядь, не могу, какой ты, Кость, – и Костя сжимает его так, что Влад готов заорать. Если Костя его сейчас остановит – Влад сдохнет. Но остановится. – Я медленно, ладно, Кость? – Влад дрочит ему, отвлекая от неприятных ощущений. – Скажешь, если что не так, Кость? – Да…вай, – выдыхает Костя, упираясь лбом в зеркало, когда Влад наваливается сзади и въезжает до конца. Двигаться почти невозможно, Костя пиздец тесный и стискивает так, что у Влада подрагивают бедра от того, как это хорошо, немыслимо, не бывает так, и только в голове стучит, как болтик по обивке подлодки – первый раз, первый раз, первый раз, Костя такой, потому что еще никогда, и только Владу доверился. Влад все не может отделаться от мысли, что Костя ему себя вручает – и очень важно не облажаться, поэтому Влад еще пытается быть по максимуму бережным и осторожным, но это как водопад на поводок посадить. Влад покачивает их обоих плавными движениями, не выходя даже на половину, хотя хочется широко и размашисто до пошлых звуков, – но Косте хватает и этого. Он переминается с ноги на ногу, пытаясь подстроиться и поймать правильное положение, то подается назад, откидываясь на Влада, то снова прижимаясь грудью и щекой к зеркалу. Влад смотрит, как он напрасно скребет пальцами по гладкой поверхности зеркала, пытаясь сжать ее, словно простыню, и это почему-то становится последней каплей. Влад переплетает их пальцы и толкается внутрь почти не щадя – хорошо, сильно, до конца, до пробирающей по всему позвоночнику кипяточной струи, до тянущего сладкого предвкушения – от солнечного сплетения сразу к пальцам ног. – Костя, Костяя, блядь, – сдается он метрономом, и на каждый зов Костя откликается, как на самый горячий подкат в своей жизни. Как будто лучше ничего не слышал. – Пиздец, Кость, я тебя… с тобой что… – заполошно частит Влад, в рассинхрон дергая бедрами и двигая кулаком по его члену. – Что? – риторический вопрос оседает запотевшим выдохом на стекле. Влад планирует не мыть это зеркало никогда. – Что я с тобой хочу, Косссстя, пиздец просто, – Влад замедляется, почти останавливаясь, и Костя недовольно стонет, подаваясь назад, притираясь в кулак, хоть что-нибудь. – Владь, еще, ну, – просит он нетерпеливо, и от этих интонаций Влада совсем плавит, разносит в пыль и крошку. – Щас, щас, Кость, – он торопливо дрочит ему, позволяя Косте нагнать себя, подойти примерно к той же черте – хочется вместе с ним, и по тому, как Костя сжимается на каждом движении кулака, Влад понимает, что оба они тут едут на последнем. Кончить хочется просто нестерпимо – но еще больше хочется смотреть, как Костя сам двигается на нем, насаживается и толкается в кулак, не стесняясь брать от Влада все, что ему надо, не стесняясь делать себе хорошо Владом, обнаруживая, что у него, блядь, оказывается тоже есть желания – и с Владом можно их так откровенно демонстрировать и исполнять. – Смотри, Кость, – Влад бодает его лбом в шею. – Смотри. Костя опускает взгляд, и Влад обводит большим пальцем головку, прежде чем медленно двинуть ладонь вниз. – Красиво? – спрашивает Влад, медленно толкаясь внутрь и на секунду вышибая из Кости способность отвечать, но он все-таки исхитряется выдавить «да-а». – Скажи, что ты красивый, Кость, – одному богу известно, на каких неприкосновенных запасах силы воли держится Влад и чего ему стоит этот ровный тон, но по ощущениям, если Костя дернется на нем так еще раз – Влад кончит прямо тут. – Красивый, – эхом откликается Костя, очевидно потерявшийся между ощущениями и желаниями, не понимая, чего от него хотят и почему они тормозят. Ответ не полный, но Влад понимает, что Косте и так все это дается с трудом – поэтому давить он не будет. Он у Влада еще заговорит. – Ты охуенно красивый, Кость, самый, блядь, лучший, – отвечает за него Влад, вколачивая каждое слово, чтобы достать хоть изнутри, раз так до Кости плохо доходит. – Лучший, Кость, Костяяя, – на последних отзвуках имени Костян так сильно сжимает его, насаживаясь до конца, что Влад вообще больше не может. – Владь, Владь, – стучится куда-то в сознание задыхающееся, цепляющееся, уходящее в неизвестные регистры. Руке становится горячо и липко – Костя кончает, выдыхая его имя, и это почему-то совсем все. Влад тяжело наваливается сзади, размазывая Костю по зеркалу, и кончает, прикусив его в плечо, глухо выстанывая что-то бессмысленное. Через пару секунду Костя поводит лопатками, пытается приподняться, и Влад нехотя распрямляется, жмурясь и промаргиваясь, тянет Костю за собой, обхватив чистой рукой поперек живота. В зеркале передают охуенно горячую картинку. – Бляяя, Кость, такой ты заебаный, пиздец красиво, – бездумно ляпает Влад, рассматривая невменяемый костин взгляд, чуть припухшие соски и засос на плече. – Мы же не должны теперь как собаки ждать полчаса, пока нас… отпустит? – фыркает Костя, старательно не глядя на несколько мутных капель на зеркале. Влад тоже замечает их – и, кажется, начнет заводиться по второму кругу вот даже не вынимая. Охуеть чистюлю-Влада кроит – теперь у него встает от того, что Костя кончил на его зеркало. – Не знаю, как тебя, Костян, а меня не отпустит не то что через полчаса, а в ближайшие… не знаю сколько. – Очень на это рассчитываю, – Костя поворачивает голову, заводит руку назад и притаскивает Влада к себе за затылок. – Помнишь, ты утром писал про режиссера этой зимы? – Помню, – Влада внезапно обдает нехорошим ознобом, будто Костя реально мог подслушивать его размышления про всех режиссеров – особенно про Шьямалана. – Я подумал, пусть зима уже там сама как хочет, десять дней осталось, сами разберутся. А режиссером весны у нас будет Тинто Брасс, – улыбается Костян. – Один раз – не Тинто Брасс? – хмыкает Влад, убирая ему волосы со лба привычным движением. – Проведем серию экспериментов, – решает Костя и целует его, неловко изогнувшись в полуобъятии.