Говорят, что выход есть всегда. Умная фраза. Нарочито правильная. Да, конечно, выход есть всегда. Теоретически. Вот только цена этого выхода может быть настолько высока, что вот это «есть всегда» приравнивается к отсутствию выхода. Если у человека есть совесть и принципы. Если человек не законченный гедонист. Иногда выхода нет. И это надо признать, отбросив в сторону все необыкновенно тошнотворно-красиво написанные теории. И осознание этого душит. Становится клеткой, в которой пол — это разбитые стекла, а каркас — раскалённый металл. И ты танцуешь на этих стёклах, как проклятый. И знаешь, что этот танец — это всё, что тебе остаётся. И если приходится сотрудничать с дьяволом, то потому, что иногда только он один открыт для сотрудничества.
[понедельник, 2-ое июля 2012-ый год]
Те же англичане обычно говорят: «В других странах — климат, а у нас — погода!». У жителей Шотландии и англичан, к слову, отношение к погоде примерно одинаковое. Не зря же у шотландцев есть своя фраза на этот счет: «Не нравится погода у нас? Подождите три часа, и она изменится!». Все из-за переменчивости этой самой погоды. Солнце, ветер и проливные дожди — все это следует друг за другом, как на дежурстве, но менее спланированном и более непредсказуемом. Поэтому погоду так сложно спрогнозировать, так что, во всем винят не нестабильный климат, а «ничего не знающих метеорологов», что не совсем правильно, если так подумать. Единственная постоянная величина — повышенная влажность. Куроко любил историю, да и читать, изучать новое тоже. И согласно историческим данным погода являлась чрезвычайно важной частью жизни людей всего мира в течение многих веков. Число и разнообразие слов в языке показывают, насколько важно это было для предков нынешнего поколения — говорить о погоде, которая могла легко повлиять на их существование. Ведь те же шотландцы, да и не только они, любят говорить о погоде, принеся эту привычку из прошлого. Проанализировав исторический словарь шотландского языка, филологи выяснили, что у жителей Шотландии для снега имеется четыреста двадцать одно слово, что является абсолютным рекордом среди других языковых групп. Это все и правда интересно, по крайней мере, самому Куроко это нравилось. Но сегодня ещё с утра юноша был готов поспорить с данными статистики и со всем остальным в придачу. Потому как несмотря на давно доказанный факт о переменчивости погоды, погода в этот раз не сильно изменилась. Наоборот, сохранила постоянство. Со вчерашнего дня солнце если нашло в себе силы выглянуть, чтобы разогнать сгустившиеся тучи, то только в рассветные часы и то… ненадолго. А казалось бы… на календаре было второе июля, но погода не радовала теплыми и солнечными деньками. Натянутая до предела, и от того дрожащая, нить из тускло-серых дней — колючая и режущая — опутывала весь Токио, подобно паутине. Шипящая почти-дождем реальность нависала над городом небом цвета пустоты и тяжелых туч, готовых в любой момент разразиться самым настоящим ливнем. Настолько влажно, казалось, воздух можно было пить вместо воды. Приходилось задерживать дыхание, чтобы не чувствовать этого аромата прелой листвы, которым пропиталось, казалось, все вокруг. По земле стелился влажными комками туман, забираясь своей невозможной сыростью под одежду. У Тецуи с этим июлем было как-то не взаимно. Ему больше по душе был прошлый июль, ветреный и солнечный, но ничего не переиграть. Этот месяц и месяц до него у Куроко вышли не особо удачными, по правде говоря. Наверное, некоторые отдали бы многое, чтобы обладать той же «незаметностью», что и он, совершенно не подозревая, что за этим кроется. Все началось с тестов. Нет, с учебой у Куроко проблем не было. Конечно, похвастаться безупречным табелем успеваемости не мог, но оставался стойким «хорошистом». Поэтому тесты не представлялись для него большой проблемой. И он справился с ними, правда. Тогда… в чем проблема? Бланк с его ответами потерялся — в этом. Пришлось писать заново. Но на этом, разумеется, все не закончилось. Потом его забыли внести в список на одну из экскурсий. А в один из дней так и вовсе захлопнули дверь класса перед его лицом, словно бы не заметив. Впрочем, ко всему этому Куроко уже привык, ведь эта его незаметность была неотделимой его частью, с которой уже научился жить. По сути, даже не обратил бы на это все никакого внимания, ибо привык. Своего рода «вишенкой на торте из неудач» стал проигрыш Сейрин на межшкольных, который потянул за собой просьбу Кагами не пасовать ему, отказ Кагеторы тренировать его. И что-то юноше подсказывало, что это ещё не конец… Как уже говорилось ранее, Куроко всегда держался подальше от суеверий, глупых верований и прочего, предпочитая твёрдо и прочно стоять обеими ногами на земле. И эта острозаточенная «приземленность», которую тому в себе пришлось взрастить, была единственным, за что, по его мнению, и стоило держаться. Но учитывая всю его полосу неудач… Может, его просто проклял кто? А что? Он сам не особо верил во все это, но, казалось, что ещё чуть-чуть и проникнется каким-то особым мрачным мистицизмом. Нет, у него с этими июнем и июлем совершенно точно не взаимно, те бредили каким-то «неКуроко». Хотелось заклеймить эти месяцы раскаленным железом, выжечь из календаря… и если те не расплавятся под давлением температуры, то хотя бы немного потеплели бы к юноше, чья жизнь покрылась тонкой паутинкой толком незаметных глазу трещин. Старшая школа «Сейрин» со вчерашнего дня, к слову, не изменилась — да и с чего бы вдруг? Все те же уроки и расписание, учителя и одноклассники — все это, как обязательная деталь в идеальном механизме под названием «затянувшийся и набивший изрядную оскомину День Сурка»… в таком привычном и комфортном, по крайней мере, для самого Куроко. Ученики сновали туда-сюда, носились, как муравьи или идеально запрограммированные роботы — юноша так и не выбрал в своем сравнении между теми и другими. В голове даже проскользнула мысль о том, что, может, «Терминатор» сняли по реальным событиям, а сам он угодил в ту неправильную вариацию, где «Т-800» так и не смог предотвратить восстание машин. В общем, все было… спокойно? И от одного этого можно было выдохнуть с облегчением. Обычно после уроков Куроко направлялся в раздевалку, где переодевался, а после в спортивный зал, где должна была быть тренировка. Однако после межшкольных это отлаженное расписание претерпело вынужденные изменения. Поэтому он вышел из школы сразу, как закончились уроки, не оставшись на тренировку — его там и не ждали. И вот уже примерно через час следовал за Имаёши, который, закончив с учебой и тренировкой, направлялся… а кто знает, куда он там направлялся? Куроко просто шёл следом, напрочь игнорируя промозглость воздуха и то, что собственные волосы стремительно пропитывались уличной влагой.***
Куроко ходил за Имаёши невидимой тенью — кажется, подобное называлось сталкерством, но юноше словно бы было все равно, точнее, он не придавал этому особое значение, находя себе не слишком уверенное оправдание. Что сказать? Этот день Имаёши не слишком отличался от других учебных дней. У него, наверняка, были уроки — сам Куроко на них не был, ибо у него имелись свои собственные, однако выбор напрашивался сам, учитывая, что тот являлся старшеклассником с хорошей успеваемостью и при этом состоял в школьном совете. Потом у него была тренировка с командой — там Куроко тоже не присутствовал, не желая попадаться на глаза Момои или Аомине. Дальше все варьировалось. Но обычно Имаёши отправлялся домой, по пути заглядывая в продуктовый, где покупал продукты — так Тецуя и выяснил, что ему больше всего нравится угорь-гриль с рисом. Ещё юноша выяснил, где живет капитан баскетбольной команды академии «Тоо», а ещё то, что в двухэтажном доме живет один — временное ли это явление, или он так жил со вступления в академию… юноше было неизвестно, к сожалению, хотя нельзя сказать, что ему так необходимо было это знать. Иногда вместо продуктового он с кем-то встречался, ходил в кино или в торговый центр. Похоже, у Имаёши было действительно много знакомых, ибо его телефон звонил довольно часто. Сегодня после школы тоже заглянул в продуктовый, а после направился домой, не изменяя себе — ничего необычного, все так же, как и в другие дни. Может, это и был… «тот самый момент»? Всего-то и нужно, чтобы подойти к воротам, из которого рос высокий забор, и нажать на кнопку замка — ничего сложного, если подумать. Вот только Куроко не сделал этого. Просто не знал, как объяснил бы то, что узнал его адрес, собственно, как и своё нахождение здесь. Ночь на Токио опускалась медленно и тягуче — наверное, так же как переливается густой кисель через край переполненной чашки. Небеса смуглели издевательски постепенно. Солнечный диск нехотя проваливался за горизонт, разбрызгивая в стороны кроваво-золотистые блики, будто бы стремясь ими зацепиться за свинцовые тучи и задержаться подольше. Простояв за углом пару часов, Тецуя уже хотел уходить — руки уже были совсем холодными, а волосы потемнели от всей то влаги, что впитали в себя. Однако именно в этот момент раздался хлопок двери, а после ворота распахнулись, выпуская Имаёши, что прижимал к уху мобильный телефон. — …скоро буду, Цубаки-тян. Ты же простишь мне опоздание? Просто возникли неотложные дела. Ему что-то ответили, но услышать, что именно, не было никакой возможности. «Все-таки хорошо, что я не ушёл…» — проскочило бегущей строкой в его голове. В акурат между мыслями о том, что это неправильно и даже ненормально, однако даже понимая это и то, что вряд ли «удачный момент» для разговора получится поймать на чужом свидании — в том, что у Имаёши намечается свидание, сомнений не возникало — юноша не смог просто развернуться и уйти домой. Капитан команды академии «Тоо» стал каким-то его самым настоящим помешательством. Шмыгнув носом, Куроко последовал за Имаёши.***
Итог? Куроко сходил в кинотеатр, хотя не планировал. Просто Имаёши, встретившись с довольно милой «Цубаки-тян», направился именно в кино, предварительно купив попкорн, причём, сладкий — ему такой явно не нравился, если судить по прошлому разу, но его спутница хотела именно такой. Разумеется, Тецуя взял билет и себе, хоть и не без труда — женщина у кассы, что продавала их, заметила его далеко не сразу. И да, он тоже взял себе попкорн, но только соленый, считая сладкий вкус этой закуски самым настоящим извращением. Расположился юноша со своим ведерком попкорна прямо за спиной Имаёши. Что до самого фильма… он назывался: «Музыка нас связала». Если кратко, то фильм о ненавидящих друг друга музыкантах, которых сковывают наручниками перед концертом. Честно? Романтично. Безусловно, он идеально подходил для свидания — по крайней мере, девушка выглядела довольной. Куроко фильм не понравился, что, наверное, неудивительно, ведь этот жанр всегда казался ему скучным и каким-то раздражающе слащавым. И готов был поспорить, что спутнику «Цубаки-тян» он тоже не понравился — его лицо казалось слишком пресным из-за какого слишком уж натянутого изгиба губ, который лишь по какому-то глупому недоразумению считался «улыбкой». Впрочем, не следи он за Имаёши, а окажись здесь на свидании с кем-то, возможно, ему даже немного понравилось, хотя вряд ли — скорее всего, Тецуя просто не стал бы встречаться с той, кому нравятся такие вот скучные фильмы для просмотра на один раз. На кинотеатре все не закончилось. После сеанса Имаёши с девушкой направились в чайную, и Куроко, разумеется, отправился за ними. Чайная «Розы Ли», к слову, оказалась довольно неплохим местом. Освещение здесь, правда, сильнее, чем нужно, по мнению Куроко. Но по глазам не резало, что уже радовало. Посуда и интерьер не вульгарный и вычурный, однако все это явно влетело хозяйке в «копеечку». Планировка зала была просчитана до последнего уголка. Мягкая и беззубая фоновая музыка, которая была больше именно что для фона и атмосферы, никак не мешала вести разговор — по крайней мере, она не давила, и перекрикивать ее, чтобы собеседник услышал, не приходилось. Вышколенные, буквально-таки выдрессированные, официанты со своим: «Добро пожаловать!». В общем, место неплохое. Ему здесь понравилось. Куроко сел за столик неподалёку от «парочки», за которой невольно следил. И даже заказал себе ванильный шейк — благо, тут в меню были не только различные виды чая. Тот же Имаёши взял себе кофе: Тецуя не слышал, как тот делал заказ, вообще не прислушался к разговору, что велся за тем столиком, но отчего-то был уверен, что кофе в его чашке был чисто чёрным, без сахара и молока. Что теперь? А теперь ему оставалось только ждать. Собственно, все это время Куроко только и делал, что ждал… подходящего момента. Забавно. Ведь раньше у него как-то не возникало с подобным проблем: легко обходился без «подходящих моментов», почти всегда оставаясь раздражающе прямолинейным, хотя прямолинейность все равно была искусственной — знакомые и друзья всегда были уверены, что Тецуя говорил, что думал, не подозревая, как долго тот подбирал слова, чтобы высказать свою мысль и при этом не нарушить того самого тщательно выстроенного собственного образа, что прятал его настоящего даже от него самого. А если подумать… что такое это «ожидание»? Нет, правда. Сам Куроко редко философствовал, но иногда случалось — прекрасно помогало занять голову и отвлечься от чего-то более реального и предметного. О том, как воспринимать «ожидание», раньше не задумывался. Но сейчас, кажется, мог подобрать подходящую ассоциацию. Это… это как ограниченный обрывок времени. Невольно вспоминалась точная наука чисел, а именно начерченный отрезок с буквами «А» и «В» на концах, где сам он — лишь точка, что стремилась от одного конца к другому. И… Вроде хотелось побыстрее, но максимальная скорость пересечения ограничена слишком многими обстоятельствами и факторами так, что увеличить ее не было возможности, хотя и хотелось до ломоты в костях и какого-то трепета где-то внутри, под рёбрами. Да, пожалуй, это и было «ожидание» в его понимании. И Куроко не любил ждать, пусть ему и пришлось выдрессировать в себе некоторую терпимость в этом вопросе, но любви к подобному это не прибавило. Провели они за разговорами от силы пару часов. Только после этого они попросили, наконец, счёт. Взгляд Куроко упал на часы, что были на дисплее его мобильного. И если верить им — а причин не верить им не было — то юноша безнадёжно опоздал на последний автобус, который мог бы отвезти его домой. Нет, оставалось ещё такси, и, возможно, заказал бы себе машину, если бы не потратил свои последние деньги на билет в кино и молочный коктейль — учитывая, что родители сделают ему перечисление на карточку лишь через три дня, то это его решение было крайне необдуманным. Впрочем, думать об этом и сетовать на собственную глупость было уже поздновато, а оттого бессмысленно. Важен был лишь итог. А он заключался в том, что добираться до дома, что находился довольно-таки далеко, придётся пешком и ночью — как можно было бы предположить, радости от этого юноша не испытывал. И снова он шёл за Имаёши. По правде говоря, Куроко думал, что тот распрощается с «Цубаки-тян» ещё у кафе, ну, или проводит ее до дома. Однако оба эти предположения оказались опровергнуты. Они шли к дому Имаёши, тем самым лишая юношу «подходящего момента» для разговора. Но Тецуя все равно упрямо продолжает идти за ними, несмотря на понимание того, что разговор в очередной раз состоится. И пусть себе в этом вряд ли признается, но испытывает нечто вроде облегчения от того, что кульминация его «помешательства» оттягивается во времени — просто он пока ещё не готов к разговору, пока ещё не знает, что говорить, с чего начать, когда «подходящий момент» все же наступит. Откуда вообще взялась «Цубаки-тян»? На самом деле, за весь период слежки Куроко видел ее впервые. И не знал о ней ровным счётом ничего, кроме самого очевидного. Например? Ну, очевидно, ей нравился Имаёши — сложно не заметить все эти ее взгляды украдкой. А ещё, судя по разговорам и поседению, это было их первое свидание — странно, ведь получалось так, что ей хватило одного свидания, чтобы пойти к парню домой. Ее юбка была довольно коротка, а первые две пуговицы блузки призывно расстегнуты, из-за чего невольно создавалось впечатление, что девушка изначально планировала в конечном итоге оказать у Имаёши дома — бесстыдно. А ещё «Цубаки-тян», судя по тем же разговорам, не сильно блистала умом. Ей нравились романтические фильмы и сладки попкорн. Но вот откуда она взялась, Куроко не знал, да и ему было как-то все равно, если честно. Парочка тем временем остановилась у тех самых ворот, прямо у звонка, в который не так уж и давно Тецуя порывался позвонить. Сам юноша тоже остановился — стоял в шагах десяти, скрытый тенью дерева, что росло неподалёку. — И долго… — голос Имаёши в тишине улицы прозвучал оглушающе громко. — …ты ещё собираешься там стоять? — этот вопрос казался лишним, совершенно не вписывающимся в такое понятие, как «свидание», что даже сбивало столку, рождая множество вопросов. — Я тебя вижу… — он обернулся. — …Куроко Тецуя, — и посмотрел ровно на юношу, которого все ещё скрывала тень дерева, но ощущение было такое, словно он только оказался под ярким светом уличного фонаря. «Я тебя вижу.» — уже слышал эти слова. Куроко замер, пронзённый чужим взглядом. Нет, не так. Он буквально оцепенел. Спина выпрямилась так, словно позвоночник залили цементом от основания и до самого конца — потребовалась секунда, чтобы тот внутри затвердел так, что Тецуя и шага больше сделать не мог. Внутри клубилось и громко булькало раздражение, почти злость, прямо как если бы юноша был стремительно закипающим чайником, хотя лицом все ещё отчаянно удерживал маску спокойствия и безразличия. Руки сжались в кулаки с такой силой, что она почувствовала боль в ладонях, от впечатавшихся в них ногтей, которые будто планировали не просто оставить след, а вспороть кожу, пустив кровь — именно руки и выдавали его с головой. В голове же и вовсе воцарился самый настоящий бардак. «Он меня заметил?», «Как это возможно?! Я уверен, что ничем себя не выдал. Да и он… вёл себя, как обычно.», «А если заметил, то… как давно?», «Что теперь делать?», «Как все объяснить?» — мыслей было слишком много: они налезали одна на другую, распухали внутри черепной коробки так, что… ещё чуть-чуть и все это взорвется и разлетится в стороны, прямо как в ужастиках, которые так любил Тецуя. Так… Ему нужно взять себя в руки. Жизненно необходимо. Прямо сейчас. Если не хотел выставить себя полным идиотом. Глубокий вдох. Прикрытые на мгновение глаза. Шумный выдох. Его глаза распахнулись. Конечно, это толком не помогло. Но немного легче стало. Куроко все же вышел из тени дерева. Оставалось сделать всего каких-то десять шагов. Со стороны могло показаться, что он шёл невозмутимо, спокойно, пусть и излишне чеканил шаг, но кто бы знал, как не просто ему это давалось. А все из-за какой-то книжки, которую он прочёл еще в детстве: «Хищникам нельзя показывать страх или слабость» — Имаёши здесь и сейчас виделся именно хищником. Именно за эту короткую, но такую емкую фразу держался Куроко, чтобы не перейти на предательский бег и не сбежать отсюда, лишь бы оказаться как можно дальше, хотя вряд ли юноша даже самому себе признался бы, что испытывал страх, который был слишком хорошо замаскирован под злость на самого себя за то, что все-таки попался, ну, и, конечно, не обошлось без горчащей на корне языка досады. Вскоре он поравнялся с парой, за чьим свиданием наблюдал последние несколько часов. — Здравствуйте, — Куроко даже вежливо чуть склонил голову, как и подобало. Все же в чем-чем, а в отсутствии манер и отточенной вежливости, Тецую обвинить было нельзя. Он с детства усвоил элементарные основы. Заученная на зубок формальность, коих бесконечное множество на каждый случай. Так принято. Так принято, что, когда что-то огорчило твоего знакомого, надо обязательно спросить, что у него случилось. Надо учитывать и то, что, спрашивая подобное, можно думать совершенно о другом. Самое странное, что спрашивают не из-за беспокойства за человека и не из-за банального любопытства, а просто потому, что так принято. Простое «что случилось?», а в голове на самом деле список покупок и мысли о том, что надо было встать с правой ноги, а не с левой. Просто формальности… давно отточенные, выдрессированные и такие правильные в своей уместности. Однако нынешнее «здравствуйте», несмотря на всю свою уместность, учитывая все обстоятельства, ощущалось чем-то гротескным, даже лишним, странно и незнакомо царапая слух. — Ты его знаешь? — спросила Цубаки так, словно Куроко здесь не было вовсе, будто он не слышал, напрочь игнорируя такой правильный социальный ритуал, как «приветствие». И это идеально вписалось в краткий список всей той информации, что Тецуя о ней невольно собрал, в виде ещё одного пункта: «Далека от элементарной вежливости.». Этот пункт весьма удачно вписался в его голове где-то между короткого упоминания об ее любви к сладкому попкорну и примечания о довольно откровенном, как для первого свидания, наряде. — Боюсь наши отношения не попадают ни под одно из известных определений, — поправил очки Имаёши, так и не взглянув на девушку, что стояла рядом. — Но для простоты, пожалуй, можно сказать, что мы знакомые. Он говорил с улыбкой, хотя, как уже говорилось ранее, «улыбкой» этот изгиб губ назвать язык не поворачивался. А ещё… ещё у него бликовали очки, но глаза за ними бликовали еще страшнее. — Да, мы с Имаёши-сэмпаем знакомые, — хотя его и не спрашивали. В целом, это даже не было ложью. А что? Они и вправду были знакомы. Сначала познакомились заочно до игры, а потом уже лично во время матча в тот короткий промежуток времени, когда капитан «Тоо» опекал его, не дав использовать «невидимость». Однако, судя по всему, «Цубаки-тян» было на это наплевать. Ее недовольство вызывало уже то, что Куроко был тут в самый неподходящий для неё момент. — Может, тогда поговорите как-нибудь потом? — тонкая рука девушки ловкой змеей обвила локоть Имаёши, а на ее губах появилась многозначительная улыбка. — Не обижайся только, — в этот момент второй рукой уже потянулась было к Куроко, чтобы с претензией на «милый жест» взъерошить его волосы, однако тот вовремя отступил на шаг, уходя от непрошеного и совершенно неуместного прикосновениям, что заставило «Цубаки-тян» досадливо помрачнеть, но в руки взяла себя она на удивление быстро. — У нас с твоим сэмпаем были планы… — и вроде в ее голосе должен был быть флёр сожаления, но его не было, лишь триумф и самодовольство. Она хотела сказать что-то ещё, вот только… — Прости меня, Цубаки-тян. Боюсь, наши планы придётся отменить, — перебил ее Имаёши на полуслове, и по его лицу невозможно сказать с уверенностью, что именно он испытывал. — Что? Не поняла? — не совсем поняла девушка. — Ты меня выставляешь? — кажется, она была шокирована таким развитием ранее до более знакомого ей сюжета, который внезапно пошел по совершенно иному сценарию, а реплики она не выучила в срок. — Из-за него? — ее указательный палец замер на Куроко. — Все верно. Так уж вышло, что мне сейчас интереснее с ним, нежели с тобой, — сдержанно вежливо, но его улыбка словно бы стала жёстче, острее, казалось, если смотреть на его изгиб губ слишком долго, можно было обращаться. — Ты уходишь, Цубаки-тян. Прямо сейчас. «Так уж вышло, что мне сейчас интереснее с ним, нежели с тобой.» — по правде говоря, это юноша ожидал услышать меньше всего. Наверное, то, что Имаёши заметил Куроко в тени дерева и предпочёл поговорить с ним сейчас, а не закончить своё свидание на должной приятно ноте, не должно было быть чем-то неожиданным. На самом деле, если подумать, это прекрасно вписывалось в схему из сотни вероятностей, почти сразу прорываясь в основную десятку — «топ 10», кажется, именно так назывался рейтинг самых популярных песен в прошлой жизни. Что сказать? В матрице вероятностей все сложнее хотя бы тем, что у каждого случая, у каждого события, вне зависимости от его значимости, есть свой топ вероятностей. Этот «топ», как правило, мы выбираем сами с помощью нашего восприятия, мировоззрения, привычек и прочего. И если так посмотреть, то этот топ весьма субъективен и ненадёжен. Но какой есть… Ожидаемость, статистика вероятностей — все это должно было оправдать сложившиеся определённой комбинацией обстоятельства. Но удушливые волны негодования и растерянности от непонимания причин происходящего поднимались откуда-то из самого нутра. Голова никак не хотела работать, собирая из имеющихся кусочков паззла хоть какую-то картину. Дисциплинированный разум на вопросы: «Почему он до сих пор здесь?», «Почему Имаёши выпроводил девушку, решив оборвать свидание, чтобы поговорить с Куроко?», вместо хоть какого-то ответа лишь твердил о своеобразной ошибке в системе, ведь данных для тех же предположений критически не хватало. Тецуя не любил чего-то не знать. Конечно, он осознавал, что не знал еще множества вещей, но верил, что узнает. Так это и работало. У юноши возникал вопрос, и он находил ответ. Но… не в этот раз. Взгляд скользнул по девушке — словно это хоть немного могло разъяснить происходящее. Однако «Цубаки-тян», похоже, понимала ещё меньше. Она сейчас почему-то очень напомнила ему рыбу, выброшенную на берег. Чем же? Такие же очумелые, расширенные до невозможности, глаза навыкате. А еще она забавно шлепала губами друг о дружку, силясь сказать что-нибудь, но нужные слова, видимо, отчаянно не находились. Поэтому она только изумленно таращилась на Имаёши, открывая и закрывая свой рот. — Ты серьезно? — наконец, обрела дар речи «Цубаки-тян», похоже, до сих пор надеясь на то, что он скажет, что все это шутка юмора такая. — Ты это… серьезно? — Похоже, что я шучу? — встречный вопрос. «Цубаки-тян» ничего не сказала на это. Только метнула гневный и убийственный взгляд в сторону парня. Но, судя по всему, «патроны» ее были холостыми. Потому как с Имаёши, вопреки всем ее самым смелым и кровожадным ожиданиям, ничего не случилось, он даже не был ранен или задет. Ему было совершенно всё равно, такое создавалось ощущение. — Ты еще пожалеешь! — прошипела она напоследок, словно рассерженная гремучая змея перед тем, как развернуться и уйти. — Сомневаюсь, — бросил он вместо прощания. По-хорошему ее бы проводить — так было бы правильно. Но Куроко ничего не сказал. А что? В конце концов, это никак его не касалось. Оставалось лишь смотреть, как девушка удаляется прочь, стремительно скрываясь в уличной темноте — перестук ее каблучков еще долго эхом отдавался по улице. А вскоре и вовсе все затихло. Молчаливая пауза тем временем затягивалась. Ситуация из статуса «нечто неожиданное» плавно переходила в «некомфортное и странное». Наверное, стоило сказать хоть что-то, чтобы избавиться от этой вязкой, давящей тишины, пропитанной неловкостью. Шестеренки в голове вращались с бешеной скоростью. С десяток самых разных вариантов, словесных конструкций промелькнуло в голове. Они теснились, толкались и разлетались на ошмётки, помеченные, как «забракованные». Что-то просто не подходило, что-то подняло бы уровень неловкости до прямо-таки недостижимой высоты, что-то звучало слишком глупо и не похоже на него — не подходило решительно ничего. Куроко как-то вдруг незаметно для себя оказался вне зоны комфорта. Рождённая этим, тщательно скрываемая даже от самого себя неуверенность вдруг так удобно расположилась на плечах, распласталась по всей поверхности, не давая ни малейшего шанса себя скинуть. И вот уже юрким тараканом пробегает по изнаночной стороне сознания оборонительная мысль: «Может, не стоит ничего говорить и спрашивать? Может, извиниться, попрощаться и уйти?». — Зайдёшь? — первым заговорил, как ни странно, именно Имаёши. — Все-таки ты ходил за мной тенью неделю. Должно же это как-то окупиться, верно? Дыхание Куроко сбилось с ровного ритма. Ему вдруг показалось, что в его глотке резко пересохло. Нестерпимо захотелось пить. Даже сглотнул, силясь прогнать это не самое приятное ощущение. Кадык под кожей судорожно дернулся.***
То, что он в итоге оказался в доме Имаёши не было запланировано. И это в какой-то степени совсем не удивительно. В конце концов, это Акаши придерживался планов, рассчитывал все, выверял до идеала, чтобы ни один винтик в тщательно выстроенной конструкции не сбоил. Куроко же никогда особо не жаловал все эти «механизмы» и «конструкции» — всегда был склонен к импровизации… она все же более непредсказуема, что всегда оставляет место для «эффекта неожиданности». Импровизацию не разрушить, ведь выход даже из самой патовой ситуации всегда найдётся, пусть зачастую и не очень приятный. А вот о планах такого не скажешь: вытащи одну деталь из отлаженного механизма, выверенной конструкции — все полетит к чертям, и уже ничего будет не изменить, не выправить. Хотя даже со всей своей предрасположенностью к импровизации и к действиям «не-по-сценарию», Куроко никак не думал оказаться внутри дома, рядом с которым в последнее время частенько оказывался. Ему казалось, что «подходящий момент» для разговора настигнет его в продуктовом, где Имаёши часто делал покупки или на улице, когда он шёл из своей академии домой, но никак не там, где Куроко оказался в итоге. Надо сказать, что в те моменты, когда Тецуя оставался рядом с воротами надолго, позволял себе немного поразмышлять о том, каким тот мог оказаться внутри. А что? Прекрасно помогало отвлечься от неприятного ожидания того самого «подходящего момента». И у него сложилось довольно-таки четкое представление чужого жилища — все-таки наблюдательность Куроко и его умение анализировать, делать правильные выводы отмечал даже Акаши. И каким же ему виделся дом изнутри? Просторные комнаты, высокие потолки. Все было в черно-белых тонах и в современном стиле с точными геометрическими формами. А ещё… ещё был холод и безукоризненная чистота. Сложно объяснить причины, почему все виделось именно так, а не иначе. Просто казалось, что именно такой дом идеально подошел бы Имаёши. Однако… Стоило только юноше перешагнуть порог, как он понял, что ошибся. Да, не во всем, но ошибся. Внутри оказалось чисто. Просторные комнаты и высокие потолки — прямо, как себе и представлял. Но на этом верные предположения заканчивались. Вот только холодно не было, наоборот, неожиданно тепло, особенно в сравнении с тем, что творилось на улице. Пастельно-бежевый отлично сочетался с чёрным. Современный стиль с точными геометрическими формами присутствовал, однако, в отличии от фантазий, в реальности он виртуозно и гармонично вступал в дуэт с японской традиционной классикой. — Чай или кофе? — спросил Имаёши, а его очки блеснули в тусклом свете коридора. — Ванильный шейк, увы, предложить не могу, — и снова тонкий изгиб губ в неустанном сопровождении лукавого лисьего прищура. «Ванильный шейк, увы, предложить не могу.» — эти слова прозвучали как раз тогда, когда Куроко разувался, оставляя ботинки на пороге. И стоило им вспорол воздух, как юноша невольно споткнулся, оступаясь — едва не пропахал носом пол, но в последний момент все же удержал равновесие.«Все-таки ты ходил за мной тенью неделю.»
Конечно, Тецуя уже понял, что его заметили с самого начала, несмотря на всю его «незаметность» — надо сказать, что шпион вышел из него никудышный. Хотя… может, дело не в нем вовсе, а в самом Имаёши? Впрочем, это неважно. Просто неожиданным открытием, из-за которого юноша чуть не утратило равновесие, стало то, что тот оказался внимательным даже к таким деталям, навроде сегодняшнего заказа в той чайной. Благо, в руки себя взял довольно быстро. — Классический чёрный час без фруктовых и ягодных ароматизаторов. И четыре ложки сахара, если можно, — негромко отозвался Тецуя. — Я запомню, Куроко-кун. Собственно, так они в итоге и оказались на кухне. Взгляд юноши остановился на окне — погода снаружи совсем испортилась. Туман заботливо обволакивал Токио, погружая всех его жителей в глубокий сон. Небо мягко бросало прозрачные капли на землю. Казалось, что дождь, начавшийся, когда Куроко оказался под крышей этого дома, и с тех пор лишь набирающий силу, желал завладеть всем миром. Природа проявляла крайнюю степень эгоизма. Яростно, с диким остервенением барабанили капли. А тем временем на кухне установилась тишина, прерываемая лишь перезвоном чашек, шипением чайника и стуком дождевых капель за окном. К слову, тишина не была некомфортной или что-то в этом роде, скорее, обычной. В конце концов, в помещении оказались два практически незнакомых друг другу человека… и как и должно, не делали попыток пообщаться — это обычно, нормально и даже ожидаемо. Со стороны можно было подумать, что они и и вовсе забыли о существовании друг друга, занимаясь каждый своим делом: Имаёши варил себе кофе и готовил чай для неожиданного гостя, а Куроко смотрел в окно. Вот только… не совсем. Где-то на периферии едва уловимо чувствовалось напряжение. И если тишина была эдаким пологом, своеобразным покрывалом, то постепенно и незаметно оно натягивалось — возможно, если прислушаться, то можно было услышать набирающий силу треск, ведь именно этот звук издавала ткань, когда ее натягивали слишком сильно. Пожалуй, Куроко не отдавал себе отчёта, не позволял себе толком обдумать, зацепиться, но его взгляд то и дело соскальзывал с окна, замирая на Имаёши. Ненадолго. Лишь на короткие мгновения… так, чтобы не заметил ни он, ни сам Тецуя. Просто юноша все ещё не понимал, почему оказался здесь. Почему его пригласили и намеревались гостеприимно угостить чаем? И этот вопрос был вполне себе обоснован. А что? Все же когда тебя ловят на слежке, ожидаешь чего угодно, но никак не этого. Однако в один из подобных разов все прошло не так идеально. «Воришка» оказался застукан на месте преступления — именно этим виделось происходящее. Голубые глаза схлестнулись с серыми. Наверное, любой другой на месте Куроко растерялся, ведь его, получается, поймали с поличным. Но юноша совершенно не выглядел, как лань, застигнутая врасплох светом автомобильных фар, когда пыталась перебежать дорогу. Если стыд и неловкость были где-то внутри, то наружу они так и не проскользнули. И, пожалуй, именно этот момент и стал для Куроко своего рода катализатором. — Как ты заметил меня? — первым тишину нарушил именно Тецуя, рядом с которым как раз в этот момент оказалась чашка с чаем. — Это было не так уж и сложно, — отозвался Имаёши. — Ты и правда умеешь быть незаметным. Но на будущее… если концентрируешь на ком-то своё внимание, то рискуешь быть обнаруженным. Особенно если подобное повторяется изо дня в день на протяжении недели. — Я не сталкер, — пожалуй, вырвалось слишком поспешно. — А я этого и не говорил, — Имаёши сделал глоток кофе, скрывая свой изгиб губ, что, казалось, давно уже намертво въелся в его лицо, за небольшой чашкой. Честно? Было четкое ощущение, что Имаёши забавляло происходящее. И это рождало тонкий флёр раздражения в самом Куроко, который тот попытался разбавить глотком чая. — Почему только сегодня дал понять, что заметил меня? Почему не раньше? — Просто мне было любопытно, — последовал ответ. — Что именно? Любопытно? Это даже смешно. Куроко был слишком обыкновенным, чтобы чьё-то любопытство вдруг сгустилось вокруг него — возможно, кто-то бы и вовсе назвал юношу незначительным. Обидно? Нисколько. Тецуя не возражал — просто знал, кто он и без комментариев со стороны. Единственное, чего не понимал: что именно было любопытно Имаёши. Но ответа не было, лишь снова пауза, заставляющая ждать. Куроко не любил ждать. Как уже говорилось ранее, выдрессировал в себе это умение, взращивал терпеливость внутри себя шаг за шагом с невообразимым упрямством, от чего нелюбовь лишь усиливалась. Но… Не торопил с ответом. Несмотря на острое желание, что впивалось не в плоть, а много глубже, получить, наконец, ответы, паузы казались необходимыми. Имаёши расставлял их в ведомом лишь ему порядке, будто бы создавая свою неповторимую мелодию, которая даже после того, как отзвучит, ещё долго будет скользить по нервам искусным смычком — хотя стоило отметить, что раздражителей для Куроко и без этого было вдосталь. — Было любопытно, что именно тебя толкнуло на это, — наконец, заговорил Имаёши. — Ну, и, конечно же… насколько тебя хватит. Даже пришлось пригласить Цубаки-тян на свидание. Но ты показал удивительную настойчивость, продержавшись до самого конца, — его усмешка стала шире, острее, приобретая едва уловимые хищные ноты. — Пришлось?.. — Весьма… раздражающая особа. Но отлично подходит, если нужно кого-то проверить на прочность. Ничто не указало на то, что сказанное задело Куроко, если не считать, конечно, сомкнутых в тонкую натянутую линию губ. Ему было плевать на «Цубаки-тян». Да что там… Уже через час он о ней бы даже не вспомнил. Тогда… что не так? Сам факт проверки. А ещё то, что, обычно внимательный даже к мелочам, Куроко не заподозрил, что его проверяли, принимая все за чистую монету, по первости переживая, что испортил ему свидание. А оказывается… портить изначально было нечего — постановка, не более. И все это лишь укрепляло убежденность в том, что ничего неожиданного в его нахождении здесь не было. И дело не в статистике вероятностей. Прямо здесь и сейчас у Куроко возникло стойкое ощущение того, что все это время он бодро и уверенно шагал в чужую ловушку, так и не заметив ее. Итог? Никакого «подходящего момента» не было и быть не могло. То, что юноша оказался в этом доме, было предрешено с самого начала — осознание этого накрыло девятым валом, из-за чего даже в ушах зашумело, а сам Тецуя на пару коротких мгновений прикрыл свои глаза. Следить за Имаёши, приходить в этот дом было чертовски хреновой идеей — как жаль, что обычно понимаешь, насколько все плохо только после того, как уже претворишь нечто такое в жизнь. — Ну, так… Не хочешь объясниться? — снова заговорил Имаёши, резко возвращая Куроко в реальность. — А то знаешь ли… твои действия можно толковать по-разному. И что-то мне подсказывает, что далеко не все трактовки придутся тебе по душе, Куроко-кун, — поправил очки. Тецуя сморгнул марево из мыслей, которое почти полностью поглотило его — ещё немного и он оказался бы в тёмных водах собственного разума по самую макушку. «Не хочешь объясниться?» — эхом повторилось в его голове. Куроко и хотел бы объясниться. Ведь объяснение помогло бы оправдаться и помогло бы ему обрести хоть какую-то устойчивость — по крайней мере, так казалось. Вот только не знал, с чего начать: мысль будто бы решили поиграть в салочки, а нужные словесные конструкции никак не находились. Чёткий и расписанный по пунктам план сейчас бы не помешал, но его… не было. А ведь все ради этого разговора и затевалось. Но, как оказалось, легче было гадать и представлять, как именно выглядел этот дом изнутри, чем хоть раз проиграть в голове возможный разговор. Глупо. Куроко опустил свой взгляд. А после с силой и до побелевших костяшек пальцев сжал чашку с постепенно остывающим чаем. — Я… — собственный голос звучал неожиданно сипло и как-то незнакомо. — Я просто… просто хотел… поговорить… — так и не поднял свой взгляд. — У меня… есть просьба… — Красиво говоришь, загадочно… Я заинтригован, — протянул Имаёши, а после сделал ещё один глоток кофе. — Но разве не проще было обратиться к Момои-тян? — спросил он. — Я слышал, вы довольно близки. А значит, она без труда могла организовать нашу встречу без всей этой интригующей и весьма замысловатой прелюдии. — Я… не мог, — совсем тихо, буквально на грани слышимости. — Как интере-е-есно… — растягивая гласные проговорил Имаёши. — Вариантов, конечно, может быть бесконечное множество. Но я вижу лишь два очевидных, — ещё один глоток кофе. — Либо вы поссорились. Но если бы это произошло, я бы об этом знал. Такое Момои-тян не смогла бы скрыть при всем своём желании. Поэтому этот вариант вычёркиваем, — откинулся на спинку стула. — Либо ты не хотел, чтобы кто-то знал об этой встрече, что, как на мой взгляд, более вероятно. Куроко буквально кожей чувствовал взгляд Имаёши на себе — цепкий, внимательный, словно бы он видел его насквозь. Тот сейчас наблюдал и выжидал. И это невольно напомнило Тецуе о его приключении, которое состоялось несколько лет назад — в аккурат в промежутке между младшей и средней школами, когда его родители-археологи взяли его с собой. Так мальчишка и оказался на сафари. Честно говоря, охотничья поездка по Восточной Африке не слишком впечатлила — охота все-таки не для него, чтобы полностью оценить подобное времяпрепровождение и, распробовав все до мельчайших деталей, насладиться вкусом, да и слишком мал он был. Однако был момент, который тогда запомнил. Хотелось бы сказать, что тогда Куроко первым заметил хищника, но это далеко от правды. Хищник заметил его первым, просто не спешил нападать, чувствуя границы. Смотрел, наблюдал, выжидающе затаившись в кустах. Его взгляд был изучающим, может, даже любопытным, а еще в нем таилась угроза. И не было нужды в словах. Куроко, даже будучи совсем еще мелким мальчишкой, просто знал тогда, что стоило ему пересечь какую-то невидимую границу, как на него тут же набросятся, острые зубы безжалостно вонзятся в плоть. Сейчас… сейчас было так же. Имаёши не угрожал, просто наблюдал за каждым действием и даже малейшим вздохом юноши. И в этом его взгляде таилось предупреждение, что одна ошибка вполне могла стать фатальной. — Мне уже можно начинать бояться, Куроко-кун? — взгляд оставался все таким же въедливым, изучающим, несмотря на расслабленно-смешливый тон. — Что же такого в твоей просьбе, раз ты так отчаянно не хочешь, чтобы кто-то о ней узнал? Больше тянуть было нельзя. Просто не выдержит. Тецуя и правда больше не мог выносить всего того напряжения, что сгустилось внутри, превращая его в натянутую до предела тетиву лука: казалось, тронешь — зазвенит. Куроко набрал в грудь побольше воздуха, прямо как перед прыжком в воду, и на одном дыхании… — Имаёши-сэмпай, потренируй меня, пожалуйста! — веки сомкнулись, сжимаясь, пока в возникшей темноте перед глазами не замелькали искорки. В концентрированной тишине собственный голос казался оглушающе громким. Имаёши молчал. Тишина нарушалась лишь тиканьем часов. Этот звук своей регулярностью странным образом успокаивал, почти затягивал, уносил куда-то далеко, прочь от надоевшей до колик действительности. Куроко так и не открыл глаза, продолжая сжимать чашку, словно та удерживала его от падения в разверзшуюся под ногами бездну. Неизвестно, сколько так просидел Тецуя, не меняя своего положения, напоминая собою статую. Ощущение времени словно бы затерялось в давящем молчании собеседника и мерном тикании часов — не хотелось подсчитывать с педантичной точностью ни минуты, ни тем более секунды, как если бы они потеряли свою былую важность. Минуты замкнулись в петлях бесконечности, было четкое ощущение того, что каждую секунду шприцом накачивали дополнительным временем, и они раздувались, растягивались до невообразимых размеров. — Оя-оя… — от голоса Имаёши юноша невольно вздрогнул, распахивая свои глаза. — Такого у меня еще не просили. Ты умеешь удивлять, Куроко-кун.