> где тебя черти носят, Тарталья?!
Вот же упрямый гадёныш. Телефон надрывался уведомлениями с самого утра, а когда Аякс, уже взбешенный ими после бессонной ночи, выключил звук, последовал звонок за звонком.
Когда он, уставший от постоянной вибрации в кармане, наконец ответил, в динамике сразу же раздалось знакомое злобное шипение:
— Уже полчаса, как ты должен быть на презентации, ты ополоумел? Если ты не на подходе, молись всем богам, чтобы тебя не уволили с огромными штрафами, кусок ты некомпетентного дерьма!
Примерно в этот миг Аякс почувствовал мрачное превосходство, он даже сделал паузу и позволил себе насладиться этим ощущением. Да, вот оно — долгожданное удовлетворение возможностью вытащить у Куни изо рта серебряную ложку и макнуть его лицом в таз с холодной водой реальности.
Приняв своё тяжёлое решение, Аякс поступил по-умному, ведь его никто на работе по голове не погладит за внезапное отсутствие в важный для его проекта день. Звонок, заявление в электронном виде, выразительное молчание и тяжёлый вздох Розалины в трубку — она уже привыкла. Даже спрашивать не стала, просто попросила больше так не делать.
— Ты оглох? Я ещё раз спрашиваю, где ты, мать твою, застрял?!
Видимо, Розалина ему специально не сказала — маленький заносчивый засранец не нравился никому. Конечно, Аякс ему был нужен сейчас там, в большом страшном офисе, просто потому, что он выглядит солиднее, а тщедушного холёного поросёнка вроде Куникузуши никто слушать не станет. Даже не было жалко, что он зря тащил на себе весь этот проект последний месяц. Плевать. Может быть, хотя бы так мальчишка научится базовому уважению к старшим коллегам.
Аякс процедил сквозь зубы шумный вздох, а после огрызнулся, выливая всё напряжение прошедших суток в несвойственную себе едкость:
— И кто же это уволит заместителя регионального финансового директора за оплачиваемый отгул, твоя богатая мама? Наслаждайся минутой славы, Куни, у меня веская причина, а у тебя и презентация, и информация на руках. Справишься без меня. Подставочку не забудь, чтобы тебя видно было. Микрофон включается большой круглой кнопкой.
Он представлял его красное от злости лицо и чувствовал себя счастливым.
— Прекрасно. Просто, сука, восхитительно. Какая веская причина, что ты несёшь? Сдохла твоя кошка?
— Я выхожу замуж, маленький мудак, — и Аякс бросил трубку. Больше звонки его не донимали.
Конечно, он заранее жалел о содеянном, было бы лицемерием с его стороны отрицать обратное. Одно дело — интересоваться чужой культурой, читать о ней, слушать, наблюдать со стороны, но совсем другое — становиться её непосредственным участником. И ладно бы это была просто свадьба, будто бы Аякс на спор уже не делал предложение руки и сердца (Розалина не оценила), его очень,
очень напрягало, что его могут как-то заставить взаимодействовать с трупом. Он не боялся, скорее брезговал.
Он бывал на похоронах однажды. Тогда хоронили его тётку, которую он раза два в жизни видел: её голова лежала на мягкой белой подушке, у неё было лицо похоже на восковую маску, и когда его заставили целовать её в лоб, женщина была страшно холодная и твёрдая.
Гадость. И как только такие мягкие, приятные, тёплые человеческие тела становятся такими ужасными после смерти? — думал маленький Аякс тогда, а его мать лила над своей покойной сестрой слёзы.
Теперь ему предстояло выйти за мертвеца замуж. Это не то, что не вписывалось в рамки его понимания жизни, это никак в голове не укладывалось, Аякс честно не мог понять, какой смысл дарить человеку так называемую "любовь" уже после смерти, когда ему уже всё равно? Сам Аякс был, пожалуй, агностиком: он не верил в то, что мир когда-то там давно сотворили некие боги, а люди умели управлять стихиями. Аякс не верил, что после смерти человека что-то там ждёт за эфемерной гранью, слишком далеко шагнула наука. Весь этот обряд в рамках современности казался Аяксу не чем иным, как попыткой семьи погибшего приумерить собственную боль — у их отца-то уж больше ничего и никогда не заболит.
Аякс также думал о том, что вообще понятия не имел, как мог выглядеть этот самый отец. Чжун Ли, да? Ганью казалась достаточно взрослой, уж точно старше самого Аякса, а, значит, покойнику на момент смерти должно было быть уже точно за сорок, а то и больше. Состроив кислую мину, он представил себе приземистого круглого мужичка с лысеющим затылком и сморщенным лбом. Аякс с тяжелым вздохом привалился к автобусному окну. Ну, с третьей стороны, он ведь ничего не теряет, ведь так? Даже если он по сути становится в итоге этого бракосочетания вдовцом, что ему мешает потом сыграть нормальную, человеческую свадьбу, когда захочется? Зато можно будет потаскать на пальце кольцо и посокрушаться, как скоро его покинул супруг — даже не дожил до свадьбы, бедолага.
Это всё, конечно, были шутки: Аякс старался себя успокоить, потому что сердце в груди от волнения и невнятной тревоги ухало почти болезненно. Какими бы безумными ни были порой его поступки, этот, пожалуй, превосходил их все вместе взятые.
Это просто формальность, повторял он себе снова и снова, ёрзая на месте, перекидывая ногу на ногу, меняя их местами, то и дело теребя галстук. Это просто формальность. Ты отдашь почести, и никто не заставит тебя оставаться в этом доме и ухаживать за этими детьми. Ты просто по доброте душевной помогаешь людям пережить, возможно, самый страшный эпизод в их жизнях.
Ты хороший человек.
Ты хороший человек, Аякс.
Автобус остановился, и вместе с показавшейся вдруг совсем серой и безликой толпой Аякс выплыл на автобусную остановку. Сяо уже ждал его.
Поначалу он показался Аяксу младше своего возраста из-за невысокого роста, но в итоге оказался его ровесником: это был темноволосый молодой человек с пронзительными жёлтыми глазами, который очень хотел казаться настроенным холодно, почти враждебно, но этого было мало, чтобы убедить Аякса.
Они пожали друг другу руки.
— Ты уверен? — на любезности Сяо размениваться не стал. Это сыграло в плюс — мальчишка показался ему самым трезво мыслящим во всей этой ситуации. Трезвее самого Аякса.
— Я ведь приехал, — ответил он, пряча озябшие ладони в карманы брюк. — Этого должно быть вполне достаточно, правда?
— Приехал, — угрюмым эхом отозвался Сяо. По его лицу Аякс мог посудить, что тот был не в особенном восторге от всей этой идеи: даже Ганью при всей болезненности собственного вида смотрела на него с робкой надеждой, но вот в глазах Сяо не было ничего. Желтизна холодного сентября, что надвигался за душным августом.
Безумная семейка, на кого ни посмотри — тот ещё персонаж. Аякс неуютливо повел плечами, а молчание всё не заканчивалось. Сяо вроде бы смотрел на него, прямо в лицо, а вроде бы и сквозь него, совершенно не замечая Аякса; не ему было судить, но даже беглый взгляд давал понять, что Сяо хуже всех давалось происходящее. Молчание всегда казалось Аяксу куда красноречивее громких вздохов и пронзительного плача.
— Можно хоть посмотреть на него?
Сяо встрепенулся по-птичьи, ощетинился будто бы, глаза прищурил, выглядя так, словно собрался обороняться, но (к большому удивлению Аякса) телефон достал. Нехотя.
Ожидания с реальностью не сошлись никак.
Фотография запечатлела праздник морских фонарей. Чёрное небо было усыпано яркими точками человеческих пожеланий и надежд на лучшее будущее, золотом горели тысячи фонариков, золотом горели глаза мужчины на фотографии, и дело было не в настройках яркости экрана телефона. Он был высок, куда выше среднего жителя Ли Юэ, его каштановые волосы, уходящие в какое-то нереальное золото, струились за спиной длинным хвостом; это был уже не молодой человек, это был зрелый мужчина в лучшем своем виде, в зените, как солнце, и легкая проседь на его висках была ему к лицу. На остром лице даже видимых возрастных морщин не было, так, мимические складки у глаз. Глаза смотрели хищно и выдавали в Чжун Ли умного взрослого человека. Чжун Ли улыбался.
Аяксу почти стало досадно, что он не встретил такую красоту, пока она ходила по земле и дышала с ним одним воздухом. Впрочем, он себя сразу же мысленно осадил: было бы дело этому мужчине до какого-то несуразного мальчишки-иностранца, годящегося ему в сыновья?
— Ну, — во рту неожиданно пересохло, так что Аяксу пришлось прочистить горло, прежде чем продолжить, — из плюсов — был бы он жив, я б ему точно "нет" не сказал.
Сяо шутку не оценил.
— Аякс, огромное вам спасибо, что согласились и приехали, да ещё и так быстро. Вы даже не представляете, как выручаете нас.
Ганью была ещё бледнее, чем вчера, и будто бы успела за ночь осунуться.
Она встретила их с Сяо у ворот крупного частного участка, обнесённого высоким забором, и пока они не зашли внутрь, Аякс даже не мог себе представить, насколько огромным и красивым окажется это место. Поместье было похоже на иллюстрацию тематической книги сказок, слишком красивое, чтобы быть просто картинкой из туристической брошюры; широкая каменная дорога, предназначенная для проезда машин, убегала далеко вперед, и от неё, словно от русла реки, рассыпались паутиной ручейков тоненькие пешеходные тропинки. Справа стоял вытянутый одноэтажный жилой комплекс, выполненный в традиционном стиле без лишней модернизации, слева раскинулся сад, покуда хватало взгляда: фигурно стриженые бонсаи украшали дорожки, петляющие между прудиков, больших и маленьких, заключённых в крепкие объятия каменной кладки и связанных вместе причудливыми мостиками. Издалека Аякс видел острые края крыш беседок (он понятия не имел, как они назывались на самом деле), на которых сидели крупные черные птицы.
В глубине этого рукотворного великолепия стоял дом, больше похожий на дворец императора, или, по крайней мере, одного из его приближённых.
— Как вы это называете? — рассеянно поинтересовался Аякс; тишина начинала его угнетать. Да, место было невозможно огромное, но до ужаса тихое: они даже не пересекли черту города, но стоило закрыться воротам за их спинами, их будто бы моментально изолировало. Только где-то в отдалении звенели колокольчики.
—
Сыхэюань, — Ганью, кажется, обрадовалась тому, что Аякс решил разбить эту гнетущую тишину. Кажется, она даже вздохнула с облегчением. — Традиционный дом с внутренним садом. Господин Чжун Ли был человеком культуры, и хотя у него и были апартаменты в центре Гавани, сами понимаете, работа — это место ему нравилось больше. Здесь даже дышится легче, вы так не думаете?
Отчего-то у Аякса не получилось вдохнуть полной грудью.
Во внутреннем дворе дома тоже был небольшой пруд. Ганью остановилась у него, глядя себе под ноги, в мутноватую воду; Сяо же и след простыл. Вокруг было очень тихо. Тишина была плотной, вязкой настолько, что удары собственного сердца казались Аяксу оглушительными, а дыхание стоявшей рядом девушки было сравнимо с порывами ветра где-то там, в парке на окраине города, где ночью ребёнок охотился на недалеких иностранцев.
— Не обижайтесь на Сяо, — тихо попросила Ганью, присаживаясь на лавочку и жестом предлагая Аяксу сесть рядом с ней. — Ему сейчас очень тяжело. Он слишком много на себя берёт.
— Могу его понять. Вероятно, будь я на его месте, вёл бы себя примерно так же, — Аякс улыбнулся ободряюще. Это не было правдой до конца, конечно. У него бы просто не осталось иного выбора, но едва ли этой уставшей девушке, скорбящей по отцу, было до этого дело. Ей было проще такое услышать, Аяксу — проще такое сказать, как итог — все в выигрыше.
Ганью робко улыбнулась, складывая руки у себя на коленях. Аякс решил продолжить разговор.
— Вчера вы упоминали, кажется, что ваш отец был человеком деятельным, и я ожидал, что вы люди не бедные, но, честно, такого размаха я не ожидал. Тут целая резиденция, куда ни глянь — памятник архитектуры.
Ганью рассмеялась. Зазвенели где-то в глубине этого переплетения камней, воды и деревьев колокольчики на ветру. Какой приятный, мелодичный это был звук.
— Вы удивлены лишь потому, что знаете его только по настоящему имени. Если я скажу имя, под которым его знала общественность, вы перестанете удивляться. Просто хочу ещё раз вам выразить благодарность за то, что согласились из собственной доброты, а не из-за громкого имени или возможной наживы. Господин Чжун Ли этого бы не хотел.
Ветер качнул пряди волос, обрамлявшие её щеки. Они были пушистыми и вились, и Аякс не мог решить, что они ему напоминали больше — облачка или морские барашки. Какая же красивая была девушка.
Ему польстили её слова. Он даже немного приосанился, и давящее с самого вчерашнего вечера чувство немного его отпустило.
— Там, откуда я родом, мы считаем желание помогать другим величайшей благодетелью. Хотя, должен признаться, это решение далось мне с трудом, — врать Аякс не стал. Он опёрся локтями о свои колени и сцепил пальцы в замок, разглядывая лист песочного дерева, медленно плывущий между лотосов и кувшинок. Ганью покачала головой.
— Я знаю. Что бы вы ни говорили, Аякс, что бы ни было у вас за душой, вы руководствовались своей человечностью, мне этого хватает. Всем нам.
Аякс только хмыкнул. Пускай так.
— Поделитесь, кем был ваш отец?
— Конечно. К слову говоря, я уже рассмотрела варианты нашего с вами сотрудничества в качестве жеста благодарности со стороны нашей семьи, раз уж вы становитесь её частью. Ваше лицо показалось мне знакомым, но вчера я не придала этому большого значения — только сегодня я нашла ваш профиль в реестре сотрудничающих компаний. Вы ведь из Предвестников? Холдинговая компания Фатуи, хозяева Банка «Северное Королевство»?
Аякс приподнял брови.
— Вы пугающе хорошо осведомлены.
Ганью смутилась и кашлянула в кулак.
— Поиск информации — моя работа. Я секретарь «Цисин». Правда, речь идёт о сотрудничестве с компанией нашего отца, с которой «Цисин» непосредственно связаны.
Аякс медленно выдохнул, а после потянулся к помятой пачке сигарет у себя в кармане. «Цисин» — громкое имя. Даже слишком. Госпожа Нин Гуан, Воля Небес «Цисин», была самой богатой женщиной Ли Юэ, Аякс никогда не виделся с ней лично, но люди едва ли не обожествляли её. Только один человек её уровня приходил на ум, когда речь заходила о действительно крупных шишках этой страны.
— Вам говорит о чём-нибудь имя Рэкс Ляпис?
Глупый вопрос. Говорило ли ему о чём-то имя Рэкс Ляпис? Кусочки пазла сложились в голове, только легче от этого не стало. Рэкс, мать его, Ляпис — Аякс нервно хихикнул, по-дебильному совершенно, затыкая себя сигаретой.
Потому что это имя не говорило, оно кричало.
Рэкс Ляпис, личность почти мифическая, миллионер без лица. Человек, о котором знали все, но знали абсолютно ничего — человек, никогда не появлявшийся на публике, но сделавший себя с нуля и внесший огромный вклад в экономику Ли Юэ. Меценат, благодетель. Настоящая легенда.
— Вы хотите сказать, ваш отец — Рэкс Ляпис? Рэкс Ляпис умер?
— Так как мы никогда не афишировали личности господина, — Ганью оттянула прядь своих волос, потеребила её между большого и указательного пальца, — мы не стали объявлять общественности, что он ушёл из жизни. Он никогда не хотел быть лицом «Кор Ляпис», ему нравилось, что люди на улицах не знают, кто он такой, и относятся к нему просто как к очередному прохожему. Я уважаю и понимаю его решение, и потому надеюсь на ваше понимание — прошу вас не называть имени Рэкс Ляпис в отношении господина Чжун Ли, если о нём зайдёт речь как о вашем супруге.
— Ага.
Аякс даже не агакнул, а просто издал какой-то отдалённо-согласный звук, потому что был несколько...
Ошеломлён информацией, которую на него сейчас вывалили. Фантасмагория: мертвецу, оставившему после себя пугающе огромное состояние, ребёнок в ночи искал невесту среди живых, а нашёл жениха.
— Честно, даже если я кому и захочу рассказать, мне всё равно не поверят.
— Пожалуй, вы правы.
Аякс позволил себе потеряться в этом саду, и, честно, был этому только рад. Ему нужно было остудить голову.
Прудики были связаны в целую сеть, местами журча небольшими водопадами, им вторил ветер, запутавшийся в кронах редких высоких деревьев, да шелест гальки под подошвами его ботинок. Изредка раздавался звон ветряных колокольцев, развешанных в арках. Было холодно.
— Я спрошу тебя ещё раз, — как Сяо удавалось бесшумно передвигаться в тишине, всё ещё оставалось для Аякса загадкой. — Ты уверен?
Всё время, что он бродил по этим бесконечным дорожкам, Аякса не покидало ощущение, что чей-то взгляд намертво прилип к его затылку.
— Отец ведь много значил для тебя?
Сяо, кажется, не нравилось, когда на вопросы отвечали вопросами, да ещё и такими личными. Какое-то время они стояли молча, но вскоре низкая фигурка нарисовалась рядом, опираясь локтями о деревянные перила.
— Всё.
Аякса устроил этот ответ. Он наклонился, чтобы поднять с дорожки небольшой камешек, и бросил его в пруд, лежащий впереди: он тихонько булькнул, и по взволнованной воде пошли ровные круги.
— Как моя мать для меня. Я делаю это, руководствуясь её словами. Я хочу быть тем человеком, которого она видит во мне.
Возможно, этот ответ устроил Сяо. Он хмыкнул, не отрывая взгляда от воды: она медленно успокаивалась, пока ветер не пустил по ней рябь, и она забыла о камне, лежавшем на дне маленького пруда.
— Даже если и так, ты сомневаешься, — сказал наконец он, посмотрев на Аякса. — Это твой последний шанс уйти. Дальше назад дороги не будет.
Аякс не сдержал смешка.
— Ты будто бы меня отговариваешь.
— Возможно, — Сяо спорить не стал. — А ты не возражаешь.
Аякс вздохнул.
— То, что я сомневаюсь в собственной трезвости мышления, не значит, что я собираюсь отказываться от своих слов.
— Значит, ты самоуверенный дурак, — Аякс посмотрел на Сяо скептически. Сяо долго смотрел ему в глаза, не моргая, и в итоге тяжело вздохнул, потирая пальцами переносицу.
— Может, и так, — Аякс запрокинул голову, глядя вверх, на небо. Собирались тучи. — Самоуверенный дурак, держащий своё слово.
Ощущение, что за ним кто-то смотрит, не пропадало на протяжении всего разговора.
Всё это место походило на один большой склеп. Слишком красивое и огромное, чтобы быть живым, слишком пустое, чтобы быть чьим-то домом, как раз такое место, которое можно выбрать своим последним пристанищем. Ганью попросила час на рабочие звонки, и Аякс был в своей прогулке предоставлен самому себе. Время текло медленно, будто бы мёртвая резиденция, со смертью владельца растерявшая собственную жизнь, диктовала ему свои законы: время от времени Аякс бросал взгляд на часы у себя на руке, проверял уведомления, но проходила лишь пара минут, а то и меньше. Ему даже никто не писал — будто бы все моментально забыли о его существовании, стоило ему пересечь тяжёлые ворота.
Вспомнилась семья. Что бы он делал, если бы его отец вдруг внезапно скончался? А если бы мама умерла? Что он бы чувствовал, как себя вёл? Было бы ли у него право вдруг почувствовать себя таким же слабым и сломленным, как чувствовали бы себя его младшие братья и сестра? Или, может быть, его заклинило бы настолько, что он не чувствовал бы ничего?
Нет, одно он знал точно — ему пришлось бы быть самым сильным, как и всегда. Плечом и стержнем, тянуть всех дальше и вперёд, стать залогом того, что жизнь его семьи никогда больше не будет жалкой, а его маленькие не будут песчинками в море, потерянные в круговороте жестоких волн, они будут Тоней, Антоном и Тевкром. А он будет тем, кто сделал и делает их жизнь лучше.
Лицо мамы на последних фотографиях, которые ему присылала Тоня, было мягким и добрым. Аякс представлял её объятия, как она гладит его по голове своими нежными руками, будто бы он снова малыш, её первый малыш, долгожданный и выстраданный. Будто бы кроме него ничего нет в её жизни, только он, и он — важнее всего на свете.
Горло сдавило, дышать вдруг стало невероятно тяжело. Нет, маме нельзя умирать. Никогда и ни за что.
Заморосил дождь, закричали, громко хлопая крыльями, птицы в глубине бесконечного сада, и вновь раздался перезвон колокольчиков.
***
Напротив него сидела кукла. У неё было круглое фарфоровое личико с румяными щёчками, её глаза были закрыты и подведены красным. Кукла была одета в праздничное красное одеяние, её голову венчала шляпка, а руки были облеплены какими-то непонятными печатями. Куколка мирно и терпеливо ждала своего суженого.
Да, Аякса чрезмерно обрадовало то, что на свадьбе жениха будет представлять кукла, и тело в процессе никак задействовано не будет. Ганью кратко объяснила ему, как нужно себя вести, и также отметила, что ему, как иностранцу, не стоит сильно беспокоиться о том, что он сделает что-то не так. Не страшно, не так страшно, — твердила она, и чем ближе они подходили к самому процессу, тем более нервной она становилась.
Запас моральных сил на исходе — думал Аякс, когда то и дело Ганью прерывалась на ингалятор. Кто бы подумал, что она астматик; только внутри стен огромного было душно даже для человека со здоровыми лёгкими, что показалось Аяксу довольно странным. Много места, прохладный воздух. Он никак не мог взять в толк, почему им было нечем дышать.
Ганью попросила его раздеться и помогла облачиться в традиционный наряд. Пока она завязывала пояс поверх расшитого красного шёлка и изо всех сил старалась на него не смотреть, Аякс рассеянно думал о том, что, вообще-то, обычно такие праздники, нет,
мероприятия, какой ещё праздник, они отца своего мёртвого провожают, бывают довольно людными. Но то, что Аякс счёл гостевым домом, пустовало, а в основном доме не было никого, кроме семьи его жениха. Аяксу было немного не по себе, но он старался никак этого не показывать.
Ганью окунула мягкую кисточку в красную тушь и подвела ему глаза. Её пальцы осторожно приподняли его лицо, она осмотрела его внимательным взглядом, и Аякс улыбнулся. Ганью стушевалась, тут же убрала руку и спешно закончила приготовления, закрепив на рыжей голове такую же красную вуаль. Её ладони были такими нежными, что Аякс невольно огорчился — его давно никто не касался вот так.
Всё было красным и торжественным. В красное был облачён гроб, стоявший посреди просторной пустой залы, красными лентами были украшены стены, на перегородках висели красные фонарики, даже свечи были красными. Было удушающе тихо, и кровь оглушительно стучала в ушах, даже тишину окрашивая для него в яркий красный цвет.
Кроме семьи Чжун Ли и правда не было никого, ни единой души, только четыре человека, одетые в белые одеяния, спрятавшие свои лица за полупрозрачной белой тканью. Аякс слышал в этой тишине, как тихо всхлипывала Ганью, как шумно дышал Сяо, пока Ху Тао торжественно и скорбно вещала о чём-то на своём диалекте. Аякс ни слова не разобрал.
Только Чичи была спокойна, как камень, да кукла, ждавшая его там, впереди. Ни та, ни другая не издавали ни звука, и когда холодная детская ладошка коснулась его пальцев, Аякс вздрогнул.
— Молодой господин, папа вас ждёт. Вам пора.
В иной ситуации Аякс бы пошутил, что он пока достаточно молод, чтобы ему было пора, но язык просто не повернулся.
Куколка как куколка. Голова уже откровенно отказывалась работать, но Аякс вспомнил, что теперь ему предстояло опуститься на колени. Он осторожно взял фарфоровые кукольные ладошки кончиками пальцев, склонил голову и прислонился лбом к её волосам.
Раздался едва различимый тихий стук, которому Аякс не придал значения. Громкий голос Ху Тао, оказавшейся слишком близко, порезал уши куда сильнее. Она ходила из стороны в сторону, и Аякс не знал, говорила ли она, пела, причитала или вовсе читала какую-то мантру, но тон её голоса менялся будто бы по синусоиде, вверх-вниз, вверх-вниз. Наконец она издала заунывный и протяжный вой. Ганью, стоявшая сзади вместе с остальными, перестала скрывать, что она плакала.
***
Костёр погребальных подарков горел долго. Пламя рваными языками лизало вечерний воздух, дым, подхваченный ветром, уносился порывами в темнеющее небо, не имея и шанса достать хотя бы до облаков. Аякс крутил кольцо на пальце и смотрел, как четыре фигуры склоняли низко-низко головы, как Сяо обнимал Ганью, как Чичи рассказывала о каждой вещи, что она без каких-либо сожалений отправляла на съедение жадному огню. Казалось, пламя облизывало её ладони, принимая очередное подношение, как верный пёс лижет хозяину руки за очередное угощение. Зрелище было то ли жутким, то ли очень печальным, Аякс так и не смог для себя это решить.
— Я помню, каким был огонь, — голос Ху Тао звучал причудливо, аккомпанируемый треском горящей бумаги. Она будто бы обращалась и к Аяксу, и ни к кому вовсе. — будто бы стая ярких бабочек вмиг срывается с куста рыжего лилейника. Они мечутся в своём танце, то ли испуганные, то ли восторженные, и те, что смогли вырваться, получают в награду вечность среди поглотившего их неба. Однажды нам всем предстоит стать такой бабочкой, сгинуть в костре тысяч рыжих цветов и осесть пеплом под ногами тех, кто придёт после нас.
— Отчего-то я был уверен, что ты всегда была слепой. — Аякс вытащил из кармана пачку сигарет. — Уж больно хорошо ориентируешься для человека, который был таким не с рождения.
Ху Тао расхохоталась в своей жуткой шумной манере. Никто на неё не обернулся.
— Нет, нет, тут, мой дорогой Аякс, ты ошибаешься. Я перестала видеть уже после того, как очутилась в приюте. Или после того, как меня отправили в другой... Это такая ерунда, что я и не помню! Помню только, что это было после смерти дедушки, но до того, как я стала частью этой семьи.
Ерунда. Безумная девчонка.
— Наверное, глупо спрашивать, но почему у Чжун Ли своих детей не было?
Ху Тао сначала изумленно ахнула, будто бы была совершенно шокирована вопросом, но сразу состроила новую нечитаемую гримасу и отмахнулась.
— Он считал, что в мире и так много несчастных и никому не нужных детей, так какой смысл делать новых? Их ведь нет, им всё равно, а брошенкам вроде меня — нет. Под его крылом был целый частный детский дом, и летом детишки тут гостили. После смерти отца их пришлось быстренько отсюда увезти, сам, думаю, понимаешь. А мы были детьми, от которых все отказывались! Ну, знаешь, порой люди из доброты душевной приходят в приют для животных и просят самого несчастного? Вот мы и были теми самыми, правда, не такими милыми, как котики или собачки. Ганью была жутким колобком-обжорой и крала еду всегда, когда могла, малышка Чичи пугала взрослых и не говорила лет до шести, Сяо просто был Сяо, ну а я похоронила своего дедушку!
Аякс медленно моргнул и повернул к Ху Тао голову. Она улыбалась широко и простодушно.
— Что, прости?
— Ах, дедушка скончался, но он научил меня всему, ведь он был гробовщиком и держал похоронное бюро! Потому я, Ху Тао, знаю все о том, как нужно правильно провожать людей в мир иной! Дедушка хотел, чтобы его унесли бабочки, и я его кремировала. Жаль, Ганью не даст нам кремировать отца — ему давно пора улететь и свободно окунуться в небо.
Аякс подумал, что он определенно точно сходит с ума.
Ему постелили в хозяйской спальне. Ганью, заплаканная и вся в белом, была куда больше похожа на невесту мертвеца, чем познавший к концу дня дзен бледноватый Аякс. Она крепко его обняла и поцеловала в обе щеки, прежде чем суматошно покинуть комнату и с непривычным грохотом закрыть дверь. Видимо, решила окончательно его добить, предоставив разбираться с собственным ступором самостоятельно.
Да. Вот это был день.
Аякс медленно навернул по комнате круг прежде чем удосужился включить свет. Несмотря на свои размеры, комната была достаточно уютной — и Аякс очень надеялся, что Чжун Ли скончался не в этой самой огромной постели.
Шкафы, рабочий стол, телевизор, полочки, уставленные декоративными цветами и семейными фото, если закрыть глаза на размеры комнаты, то по этому месту нельзя было сказать, что оно принадлежало человеку, который владел таким капиталом, что Аяксу и не снился. Конечно, вряд ли это было вежливо или уважительно, но интерес взял верх, так что Аякс совместил борьбу с поясом с разглядыванием фотографий: вот маленькая Ганью (
и правда пухляшка-колобок) и совсем молодой Чжун Ли, держащий её на руках. Девочка смущена и прячет лицо за ладошками, а её новоиспеченный приёмный отец улыбается светлой широкой улыбкой. Вот Ху Тао, её причёска такая же неаккуратная, но она довольна, как слон — улыбка не скрывает выпавшие зубы, а в руках у неё огромный плюшевый призрак. Это Сяо в выпускном классе, и у него глаза перемазаны чёрной подводкой, а чёлка прячет половину лица. Здесь госпожа Нин Гуан (кто бы сомневался, что они были друзьями) держит на руках Чичи, а Чичи держит мороженое и не улыбается, конечно, это же Чичи. На столе у Чжун Ли Аякс нашёл его совместное фото с какой-то молодой девушкой, которую он не узнавал — видимо, близкая подруга. На обороте была подпись: "Гуй Ли — навсегда", а чуть ниже приписка: "
обманщица". Не потому ли Чжун Ли всю жизнь не был женат, раз у него была такая вот обманщица?
Аякс вздохнул. Печаль своя и чужая накатывала на него морской волной, такая же горько-солёная, раз за разом напоминая, что все эти люди потеряли частичку себя, что-то страшно важное. Разве было ему место здесь? Разве можно было запустить чужака в это сокровенное место, дать ему погрузиться в собственное горе с головой? Стоил ли мифический покой мертвеца в загробном мире коммерческой тайны, инкогнито Рэкса Ляписа?
Верно, не ему было судить. Раз сделали — значит, так было нужно, а ему стоило прекратить уже поддаваться собственным навязчивым мыслям.
Проваливаясь в беспокойный сон, Аякс почувствовал, что в комнате он был не один.
***
Ощущения были странными и противоречивыми, и в какой-то момент в пустой голове пронеслась мысль, что он уже просто не может им доверять. Он, конечно, спал: тело, укутанное в красный шёлк, было расслаблено, лёгкий ветерок, пробравшийся в комнату через приоткрытое окно, едва ощутимо гладил кожу, даже не разгоняя по ней мурашки.
Веки были опущены, только подрагивающий пушок рыжих ресниц напоминал о том, что Аякс, в отличие от своего мужа в соседней комнате, спал не мёртвым сном. Мерно вздымался от вздохов живот.
Тело совершенно точно спало, но вот сознание неведомым образом сохраняло ясность: я сплю, думал Аякс. Я не могу открыть глаза, не могу пошевельнуться, значит, я сплю. Тогда почему я веду странный диалог с самим собой? Совсем уже поехал головой, всё, переутомился за день?
В отдалении послышался стук, будто бы что-то массивное шмякнулось — не упало, именно шмякнулось, тяжело и неуклюже — на пол. Слепая девчонка, что ли, навернулась? Но она достаточно маленькая, а этот звук тянул, наверное, на хороший такой мешок картошки.
Скрипнул пол. За скрипом последовал ещё один глухой, неестественный и отрывистый звук. Будто бы шаг, но слишком тяжёлый, неуклюжий. Не было в доме никого, кто мог бы так ходить.
Спустя время звук повторился. Огромные паузы, стук, и звук приближался, медленно но верно, пока не затих подле его двери. Аякс не мог двинуться, но веки приподнять удалось — к моменту, когда дверь в спальню медленно сдвинулась, разрезая наступившую тишину мерзким то ли шорохом, то ли скрежетом.
В мрачном зеве дверного проёма стояла тень. Она была темнее ночного сумрака и имела форму, пугающе похожу на человеческую.
Он уснул? Он ведь уснул, да? Это воображение? Или, быть может, он схватил сонный паралич впервые за долгие годы, и мозг на почве событий прошедшего дня решил сыграть с ним злую шутку? И хоть Аякс честно суматошно пытался предоставить себе логичное объяснение происходящему, ощущение какого-то необъяснимого ужаса заскребло под ложечкой, в животе всё сжалось, а дышать стало пугающе тяжело. Точно паралич.
Тень двинулась внутрь, и движение это было отрывистым, а звук, сопровождающий её, был глухим и тяжёлым. Будто бы каждое движение давалось ей с огромным трудом.
Паника внутри нарастала, как бы Аякс себя ни уговаривал. Нужно было проснуться. Нужно было перебороть себя и проснуться, здесь никого нет, только ты и твоё воображение, никого нет.
Раздался надрывный хрип, за ним тихий протяжный свист. Человеческое тело не издаёт таких звуков: будто бы воздух с усилием втянули через забитый чем-то клапан, а после он струйкой побежал через пробоину в огромном кожаном мешке.
Никого нет.
Ком встал в горле, и Аякс почувствовал с порывом ветра из окна, что кожу облепил мерзкий холодный пот. Пряди волос витками легли на лоб, пропитываясь им. Послышался шорох бумаги. Ноздри забил тошнотворный травянисто-сладкий запах.
Никого нет.
Мучительно медленно тень надвигалась в его сторону. Чем больше глаза Аякса привыкали к темноте, тем больше тень походила на человека — большого, бледного, сгорбленного. Копну тёмных волос венчала узкая длинная бумажка, немного помятая, шорохами отзывавшаяся на тянущийся из окна ветер.
Осознание пришло со смесью ужаса и облегчения одновременно. Тень, уже нависшая над ним, бледнее самой смерти, оказалась его усопшим супругом. Острое лицо, померкшее золото в тёмных провалах немигающих глазниц.
Это точно плод его воображения, подумал Аякс.
Не мог же мертвец вылезти из своего гроба.
