жуᴧиᴋ, нᴇ ʙоᴩуй ʍоᴇ ᴄᴇᴩдцᴇ,
ᴩыжих ᴨᴩядᴇй ᴋᴩᴀᴄоᴛᴀ ʍᴇня ᴛᴀᴋ ᴄʙодиᴛ ᴄ уʍᴀ.
жуᴧиᴋ, нᴇ ʙоᴩуй, ᴛᴀᴋ нᴇчᴇᴄᴛно,
я оᴛдᴀʍ ʙᴄᴇ, чᴛо зᴀхочᴇɯь, я оᴛдᴀʍ ᴄᴇбя ᴄᴀʍᴀ.
ɢʀᴇᴇɴ ᴀᴘᴇʟsɪɴ – жуᴧиᴋ
Айзен просыпается легко. Чувствует себя отдохнувшим, а восстановившийся запас реацу придает телу легкости. Даже ноющая из-за сна на полу шея не повлияла на поднявшееся настроение. В спину уткнулась крупная заноза, но приносила лишь неудобство. Ему снилось что-то легкое, простое, что-то из тех безмятежных снов, в которых не нужно притворяться, сражаться и отдавать приказы. На груди что-то тяжелое и теплое, приятно давит. В нос бьет запах сухоцветов, немного пыли и нотка дыма, а слух улавливает крики играющей детворы. Горланят утренние пташки, вторя треску огня в печи. Старая хозяйка гремит посудой. Деревня давно проснулась. Мужчина открывает глаза и первым делом видит золотую макушку. Рыжий шелк щекочет щеку, а изящная рука, переброшенная через его плечо, отдает свое тепло. Он чувствует собственной шкурой бархатную текстуру ее кожи и тихое дыхание. Соуске улыбается одними уголками губ. Какой же она все-таки ребенок. Даже считая его врагом, не побоялась встать спиной. Поверила и не оставила в лесу, не приставила клинок к горлу. А сейчас доверчиво прижимается во сне, замерзнув ночью. Справедливая, с собственной моралью и простыми ценностями девочка. Какой к черту Готей? Какие шинигами? Чем он думал, когда решил, что особенной девочке обязательно необходимо развитие? Он сотворил алмаз и по собственной глупости отдал его в загребущие руки Совета 46. Они смешали его шедевр с речной галькой и золой от моральных принципов. В свете пробивающихся сквозь щели комнатушки лучиков виден изящный носик. Заметно, как дрожат ресницы подобно пугливым бабочкам, и в голове Айзена что-то щелкает. Он возвращает голову на подушку и решает, что дать рыжей шинигами еще немного времени и понежиться в легкой дреме – неплохая идея. Мужчина прикрывает глаза и на всякий случай проверяет барьер Кемен.ʍы – нᴇ знᴀᴇʍ дᴩуᴦ дᴩуᴦᴀ. нᴀᴄ – нᴇᴛ ᴇщᴇ ᴋᴀᴋ ʍᴇᴄᴛоиʍᴇнья. ᴛоᴧьᴋо – ᴋᴀᴨᴇᴧьᴋᴀ уʍиᴧᴇнья. ᴧюбоʙᴀния. ᴄожᴀᴧᴇнья. он – ʍиндᴀᴧьнᴀя ɸоᴩʍᴀ ᴦᴧᴀз, ᴩуᴋи, ᴄᴧᴇᴨᴧᴇнныᴇ ᴛочᴇно...
ʙᴇᴩᴀ ᴨоᴧозᴋоʙᴀ
Она и понятия не имеет, отчего проснулась: то ли из-за солнечных лучей, упавших на ее тонкие веки, то ли из-за детского ребячества за окном – такого звонкого и наполняющего задором даже самого безразличного прохожего. Открывать глаза до жути не хочется, особенно после такой усталости – хочется полежать подольше, не отрываться от тепла постели, не двигать ни единым мышечным волокном. Под щекой так приятно и горячо, что юная шинигами невольно трется ей о гладкую поверхность, соприкасающуюся с ее кожей. Припухшие после ночи губы, такие небольшие и аккуратные, приоткрываются, еле слышно чмокая, и закрываются вновь, сдерживая тихий выдох с призвуком голоса – выдох удовлетворения от собственных ощущений удобства и уюта. Рука, лежащая на чем-то таком же теплом, движется сама по себе, и жилистые, но тонкие пальцы зарываются во что-то мягкое, похожее на длинную шерсть кота, и остаются там. От удовольствия пальцы на ногах, закутанных в хлопковые таби, поджимаются и расслабляются вновь. В какой-то момент, когда сознание начало вытеснять остатки сна, Куросаки вдруг чувствует на своем затылке слабое дыхание, что едва-едва заметно затрагивает рыжие волоски на макушке, и сердце в девичьей груди пропускает удар. Нос щекочет запах мыла, такого странного и совсем не душистого, отчего хочется сморщить переносицу, но только-только после пробуждения сил на это нет. Рыжие ресницы вздрагивают, и кофейные, совсем темные после сна глаза натыкаются на размытую из-за крошечного расстояния серую ткань. Ичиго приподнимает голову, а в ответ на нее смотрят карие омуты, такие же сейчас темные, как и у нее. В висках и затылке запульсировало так беспощадно, что впору искать обезболивающее или средства для гипертоников. Все лицо покрылось будто бы адским пламенем, а пошевелиться очень тяжело. Куросаки осознала, что вчера не просто отчаялась и улеглась Айзена под бок, но ночью, во сне, практически полностью переползла на мужчину как доверчивый щенок, почувствовавший тепло и постаравшийся избежать холодного пола. А рука ее покоится не где-то в шерсти кота, а в волосах Соуске, пробравшись к затылку, и мужчина даже не сопротивлялся такому насилию в свою сторону. – Ам… – только и смогла она выдать, судорожно соображая, что же делать, что говорить, как оправдываться, – привет. Ума хватило только на то, чтобы поздороваться. Плохо подчиняющееся тело ежится, приподнимается – девушка упирается ладонями в мужскую грудь, почти не прикрытую кимоно наверняка из-за ее шевелений во сне. Одно ее колено оказывается на полу, упершись меж мужских ног выше колен. Она хочет встать, но координация позволяет лишь упасть пятой точкой чуть назад, приземляясь на переднюю часть мужского бедра. Кажется, даже кожа ниже ключиц горит, а шинигами, на которого она смотрит сверху вниз, даже не подает признаков жизни – лишь смотрит, но так пристально и неотрывно, что тошно. Назвав про себя Ичиго алмазом, Айзен имел в виду нечто другое. Но твердости Куросаки не занимать – девушка словно специально проехалась округлыми бедрами по паху, превращая легкую утреннюю истому в возбуждение. Из головы как-то само собой вылетело, что в бинтах печатей он почти ничего не чувствовал. А свободное отдохнувшее тело, словно мстя за месяцы заключения, решило предать хозяина. Пыль и запах сухоцветов забивают нос – становится душно. Мужчине остается только плотно сжать губы и стараться не зашипеть. Соуске поднимается на локтях, и скромное кимоно спадает с плеч. И даже так, истощенный Мукеном разворот плеч выглядит царственно, словно не он сдерживает стон, а комнатушка находится не в деревенской хижине. – Доброе утро, – голос после сна хриплый, низкий, без привычной мягкости. Теперешний тайчо пятого отряда смотрит на почти рубиновые от смущения щеки, но уже никак не хочет назвать Ичиго ребенком. Кьека Суйгецу молчит слишком подозрительно, когда “особенная девочка” решает встать. Весьма неудачно, задевая острым коленом член. Мужчина шумно выдыхает через рот. Он готов проклясть Куросаки, желание подремать и собственное тело. Особенно последнее. А такая реакция лишь после двух лет в Мукене. Что бы было после двадцати тысяч? – Не могла бы ты слезть? – почти вежливо. Каштановые волосы в беспорядке падают на лицо, закрывая потемневшие, почти черные глаза. По виску стекает капелька пота, разбиваясь на мужских ключицах. Ситуацию немного спасает кимоно – прикрывает конфуз немногочисленными складками. – Я… д-да, прости, – судорожно заизвинялась девочка, удивительно быстро и все еще неуклюже поднявшись и пулей выбежав из комнатки, крича Соуске напоследок: – я умываться! Стоило Куросаки выйти из комнатушки, Айзен рухнул обратно на подушку. Заноза, приносившая неудобство, впилась в лопатку. Он выдохнул сквозь сжатые зубы в попытке успокоиться. Девушка – опять же, по наивности и неуклюжести или специально – еще больше задела возбуждение. На корне языка собралась слюна, и Соуске сглотнул. Попытка провалилась. Тело, помнящее тихое дыхание, бархатную кожу и трепет рыжих ресниц, предало хозяина до конца. Капитан рычит. Это не в его характере, совершенно. Не в его вкусе. Но заскучавшему в Мукене мясу плевать. Мужчина прислушивается к окружению, убеждаясь, что никто его не побеспокоит в ближайшие минуты, и распахивает кимоно до конца. Длинные пальцы обнажают и обхватывают головку, собирая предэякулят, и с нажимом проходятся вниз, сжимая основание. Айзен облизывает пересохшие губы и не придает значение тому, что перед глазами – карие омуты, словно подсвеченные янтарем, и гранаты на щеках. Ичиго залетела в ванную комнату, где вчера им подготовили купальню, остановилась у подобия раковины и посмотрела в зеркало – краснее лица она в жизни не видела ни у кого. Благо, наивная рыжая голова не догадалась о физиологическом неудобстве бывшего предателя и подумала, что тот разозлился на нее за нарушение личного пространства. Водопровода здесь не было отродясь, но рядом с раковиной был поставлен таз с чистой водой – видимо, Рико подумала о гостях с самого раннего утра. Куросаки зачерпнула в дрожащие ладони, сложенные лодочкой, немного воды и умыла лицо, остужая горящую кожу. Посмотрела вновь в зеркало – не помогло. Чертыхнулась. Не так она себе представляла безобидную попытку согреться. Лучше бы она мерзла всю ночь и заболела. Души вообще простужаются? Чтобы отвлечься, Куросаки, не ожидая подкатывающей истерики и нервного срыва, направилась на поиски хозяйки дома, ориентируясь по звуку – та все еще тарахтела и гремела посудой. Женщина поприветствовала Ичиго, поинтересовалась, как она спала, и девочка в ответ вынуждена была любезничать, хотя в ушах все еще эхом звучал хриплый голос, который был так непохож на привычный голос Айзена. А перед глазами то и дело вырисовывались обнаженные покатые плечи и взгляд, от которого захотелось бы спрятаться всему живому – больше рыжая его пространство нарушать не будет, ведь мало ли чего мужчина может выкинуть в ответ, когда подобное его выведет окончательно. Готовка ее чуть успокоила и спустила на землю, без Рико-сан временная шинигами бы разревелась где-нибудь в углу из-за эмоций и стресса, непонятно откуда появившегося – да и она сама во всем виновата. Ей стоит извиниться перед Соуске еще раз и более серьезно, кем бы он ни был и как бы до этого ни поступал. – Благодарю за гостеприимство, – капитан вежливо кланяется старику. От утреннего инцидента ни следа. Под скромным кимоно – тонкая костяная броня. – Соуске, не стоит. Останьтесь на завтрак, куда спешить? Айзен виновато улыбается и запускает пятерню в волосы. – Тодо-сан, мы с супругой должны спешить в Сейрейтей. Путь неблизкий, и на счету каждая минута. Старейшина неодобрительно качает головой. – Рико приготовила на всех, оставайтесь. Вот, Ичиго, уговори своего мужа-болвана! – если бы не появление рыжей риоки, Соуске продолжил бы отказываться от гостеприимства. Подходя к крыльцу, Куросаки услышала голос дедули, что разговаривал с Айзеном. Видимо, бывшему капитану уже приспичило уйти, и рыжая понимает, почему. Она посмотрела в глаза старейшине и приветливо улыбнулась, стараясь даже периферическим зрением не захватывать Соуске. – Д-да, дорогой, – растерянно щебечет она, опуская глаза в пол и невольно заламывая руки, – мы с Рико-сан постарались, не пропадать же завтраку. Давай останемся ненадолго. Согласилась она лишь потому, что старики были слишком добры к ним, и отказывать им в проявлении заботы о паре было бы грубо. Соуске вздыхает и поднимает руки в знак того, что он сдается перед уговорами супруги. Он продолжает играть роль незадачливого аристократа, случаем попавшего в деревеньку в сопровождении шинигами. – Хорошо, дорогая, – мужчина бросает странный взгляд из-под упавшей челки на девушку. Лицо риоки вновь вспыхивает гранатовым цветом, глаза широко распахиваются, но никто не замечает – она успела развернуться и направиться на кухню на ватных несгибающихся ногах. Нет, так нельзя. Он над ней издевается, просто измывается – одним лишь взглядом и интонацией. Ей очень страшно, откровенно говоря, потому как сознательно ей трудно понять, что с ней происходит. Ей всегда было плевать на Ренджи, которого она успела увидеть в чем мать родила, или на Исиду, который периодически на нее поглядывал с явным интересом – ей же интересно не было. И тут ей совершенно неинтересно, но сердце в грудной клетке бьется как истеричная муха о стеклопакет, а кожа продолжает гореть. – Золотко, ну ты с утра красная, не приболела ли? – ласково обращается к ней Рико, ощупывая лоб и щеки юной девы и покачивая головой. – У тебя жар, доченька. Я тебе отдельно чай заварю, а ты неси пока все остальное на стол. Справишься? – Угу, – бормочет Куросаки и захватывает один из подносов, волком воя про себя и сетуя на свое предательское состояние, которое не поддается контролю. Пустой внутри отчего-то с самого утра периодически ухахатывается. Что сказать – кусок в горло ей лез с трудом, поэтому девочка практически ничего не съела, при этом умело имитируя бурную деятельность за столом, палочками хватая по паре рисинок и нарочито медленно их жуя. – Дитя мое, ну что же ты ничего не съела? Ты точно заболела, выпей еще чаю, я в твой чайничек травки добавила от простуды, – щебечет Рико, когда они почти закончили с завтраком, и Ичиго лишь болезненно жмурится, желая провалиться под плинтус. Старик во внутреннем мире тщетно пытается успокоить пустого. Айзен же старается не смотреть лишний раз на девочку за завтраком. Как и вчера, он поддерживает беседу, расспрашивая про нужды деревни. А пока Ичиго говорила со старушкой, хозяин дома хитро щурился, словно догадываясь, почему гости так торопятся. И разгадка вовсе не в мнимом “происхождении” Айзена. По хозяйке дома было видно, как тяжело ей отпускать юную деву, ведь в глазах Рико та действительно простудилась, и женщину кольнула в слабое сердце вина – кто же знал, что эти шинигами не такие выносливые, и футон, одеяло и муж под боком не согрели молодую воительницу. Ичиго же в ответ лишь отнекивалась, искренне пообещала позаботиться о себе и поблагодарила милую женщину, наверное, с десяток раз. Позже девочка попрощалась со старейшиной, загадочно ей улыбавшимся, с тремя ребятишками, с которыми познакомилась вчера, а затем отправилась восвояси вслед за Айзеном, который также успел поблагодарить за гостеприимство старосту и его жену и после направился в сторону леса. Утренняя прохлада неприятно пробиралась под кимоно, но кожа все еще казалась обжигающе горячей по какой-то причине. Соуске же, пройдя немного в лес, протягивает ей руку и спрашивает: – Готова? – Подожди, – лепечет она тихо, но разборчиво, когда мужчина уже приготовился к отправлению, – я бы хотела извиниться перед тобой. Мне не стоило нарушать твое пространство, особенно, не спросив тебя об этом. Временная шинигами вновь заламывает бледные кисти и даже не поднимает взгляда на капитана, вспоминая раздражение в карих глазах напротив и пытаясь проглотить ком в горле. – Мне просто… – запинается она, – я просто не могла уснуть. Но я больше так не поступлю. Отчего-то подрагивающая рука тянется к руке мужчины – Куросаки сказала все, что хотела. Пока девушка не видит, Айзен закатывает глаза. Мужчина бы хотел поскорее забыть утренний инцидент. Он уже пообещал себе освободить время для посещения увеселительного заведения в первом районе Руконгая, чтобы тело-предатель больше не принесло проблем. Особенно такого деликатного характера. – Я все понимаю, Руконгай не любит неподготовленных, – мужчина улыбается понимающе, мягко. Как назло, на лоб упали каштановые пряди, делая его еще больше похожим на капитана, всеобщего любимца. – Похоже, это я должен извиниться. Я неправильно отреагировал. Переоценил собственное тело. Соуске – не специально – подбирает двусмысленные слова. Просто, возможно, совсем немного ему хочется еще раз увидеть рубины на чужих щеках. И совсем чуть-чуть – отомстить. – Заточение в Мукене усугубило некоторые… – он закусывает губу, словно не может найти подходящего слова, – …потребности. Поэтому извини, что смутил, – он вежливо склоняет голову. – Думаю, мы должны еще успеть, в это время обычно смена караула – не привлечем внимание.ᴛᴇᴧо ᴄʍущᴇнно нᴀʍᴇᴋнуᴧо, чᴛо нᴇ ᴨᴩочь ᴦᴩохнуᴛьᴄя ʙ обʍоᴩоᴋ. я ᴨоᴦᴩозиᴧ ᴇʍу ᴋуᴧᴀᴋоʍ: ᴛоᴧьᴋо ᴨоᴨᴩобуй!
ʍᴀᴋᴄ ɸᴩᴀй
чужᴀᴋ
Потребности? Потребности. Стоп. Что? Карие глаза расширяются по мере осознания, однако, готовое блюдо догадки приправляется сомнением. Сглотнуть слюну сейчас кажется заданием более сложным, чем уничтожить Яхве – да, гиперболизировать юные особы любят. На кончике языка будто шипит газировка, томно покалывает его и заставляет онеметь. Ветер порывается растрепать рыжие, легкие как перышки диковинной птицы волосы, но из головы не выветривается волнение, а кожа лица не остужается – горит сильнее, сильнее, сильнее. Ей приходится посмотреть в глаза напротив, чтобы проверить, но там ничего нет. Спокойствие, равнодушие, снисходительная нега старшенствования. В ее омутах – хаос, смущение, невзрослый испуг. Нет, он правда об этом? Она, получается, совсем дура? О, Господи. Ей хочется взмолиться, как ее непутевый отец молится на фотографию с мамой, но ее самобичевание прерывают и не дают им полно насладиться. Теплая рука деликатно захватывает ее ладонь и слишком холодные пальцы в плен, мужчина прижимает ее к себе, в следующую секунду – перед глазами темнота и легкие вспышки. Телепортация совершенно отличается от всего, что Куросаки успела прочувствовать за все время пребывания в духовном теле – внутренние органы будто смещаются на секунду, трахея поджимается и спазмируется, дыхание перехватывает – одним словом, неприятно. Вспышка телепортации, и они в темном переулке первого района Руконгая. В отличие от деревни, прохожие были здесь редки. Парочка ночных выпивох, прислуга, спешащая по утренним поручениям да несколько ранних торговцев. Как и сказал мужчина, они спокойно пересекли границу Руконгая и Сейрейтея, а несколько встреченных патрульных вежливо поприветствовали капитана пятого отряда. – Господин Айзен? Вы же только что ушли… – растерялся старый слуга, открывший врата. Он по-простецки пялился на хозяина и сопровождающую его девушку, пока те не скрылись в главном доме. Поместье тайчо можно было назвать маленьким – в сравнении с соседями. Усадьба находилась в стенах Сейрейтея, в районе аристократов. Пока они шли по выстланным камнем улочкам, Соуске поделился, что рядом с его домом расположились семья древних, но низших аристократов Кира, богатые Юяма и совсем недалеко начинаются земли поместья Кучики. Если не брать в расчет личность Айзена, то по его усадьбе можно было бы сказать, что здесь живет зажиточный аристократ. Традиционная японская архитектура гармонично сочеталась с мелкими, нестандартными решениями. Внутреннее убранство также продолжало придерживаться традиций, но кое-где, да проскользнет элемент из другой культуры, искусно вплетенный в общую картину. Дорогая, со вкусом подобранная обстановка ненавязчиво призывала к спокойствию и достойному поведению. Девочка же может очень легко сказать, когда они оказываются в непосредственной близости к Сейрейтею по реацу, что ощущалась уже крайне ярко и даже как-то освежала разум и воспоминания. Айзен вел ее неспешно, позволяя человеку с ее ростом не бежать за ним. Они прошли стражу, но волнение девушки усилилось, когда они подошли к поместью. Ичиго жадно разглядывала архитектуру и детали, непонятно за что пытаясь зацепиться – ни одного признака того, что здесь живет злодей всея Готей 13 и не найти. Все чинно, благородно, и если не знать, что на самом деле представляет из себя Соуске, можно сварганить себе идеальную картинку человека с превосходными манерами, отточенными навыками боя и острым умом – вылитый Кучики Бьякуя, только притворяется более приятным и не кажется частицей скульптур Хьеринмару. Интересно, как Айзен, будучи, как он сам говорил, далеко не из благородной семьи, отстроил себе поместье по соседству с такими фамилиями? Спокойно и достойно вели себя и слуги. Вперед вышла старая женщина в кимоно цвета зеленого чая маття и короткими седыми волосами. – Айзен-сама, – сдержано поприветствовала старуха хозяина дома поклоном. Парочка слуг за спиной повторила за старшей. – Здравствуй, Цутия, – мужчина ответил мягкой улыбкой. Он не стал убирать упавшую челку, возвращаясь к образу капитана. – Что-то произошло? Вас что-то побеспокоило? – женщина говорит вежливо, но все равно незаметно разглядывает хозяина и его гостью. – Уже все хорошо, спасибо за беспокойство. Где Накаяма? – один из слуг принес домашнее кимоно из хорошей темно-синей ткани, которое Соуске набросил на плечи. – Ушел в мастерские. Мне послать кого-то за ним? – Нет, но пришли его по прибытии ко мне. Цутия понятливо кивнула. – Мне сообщить вашему лейтенанту, что вы приболели? – Я предупредил Гина, – Айзен улыбнулся прозорливости стершей слуги. – Тогда позвольте побеспокоиться о вас и вашей гостье. Вы не представите меня молодой госпоже? – старуха подняла глаза на рыжую риоку. Соуске едва сдержал усмешку. Слуга сразу решила узнать место Ичиго в доме и установить отношение к молодой девушке. – Кажется, я запамятовал, – он повернулся к Куросаки. – Ичиго, это Цутия, главная слуга в моем доме. Если тебе что-то понадобится, можешь обратиться сразу к ней, – мужчина замолчал, давая понять, что теперь очередь шинигами представиться и определить собственный статус в доме. Ичиго стало более нервно, когда им встретилась Цутия, а Айзен решил не разбираться сам – так, вроде бы, честнее, чем в прошлый раз, когда тот назвал юную шинигами своей женой, но в воздухе запахло теплой, но издевательской насмешкой. – Цутия-сан, здравствуйте, – вежливо и довольно низко поклонилась Куросаки, давая понять, что она далеко не лишена манер, когда это требуется, – Айзен-сама пригласил меня в качестве ученицы, почти насильно забрал меня у родителей – не смог оставаться вдали от такого самородка. Пустой внутри истерически хохотнул. На маленьких губах персикового цвета расползается слабая ухмылка. Кьека Суйгецу срывается на несдержанный смех, и Айзену чудится, что Хогиоку присоединился тихим смешком. Цутия скептично подняла свою выразительную бровь. В глазах Соуске почти на миг проскальзывает мысль, что позволять детям решать – дурная идея. – Ичиго, в моем доме можно пренебречь манерами, – натянуто улыбается мужчина и поворачивается к старшей слуге. – Ичиго еще рано отправляться в академию, но я надеюсь, Цутия, что ты позаботишься о моей ученице, – Айзен пытается выровнять впечатление, оставленное Куросаки. – В какую комнату мне определить госпожу Ичиго? И как долго она будет ее занимать? – в холодных глазах Цутии скользит пренебрежение к гостье. – Могу я подготовить ей комнату в наверху? Подготовить ли мне ее сегодня к “уроку”? Домоправительница, несмотря на небрежный взгляд, деловито расспрашивает хозяина. Попытка Соуске успешно проваливается. Мужчина клянет Сейрейтейские нравы и дурной язык рыжей риоки. – Подготовь жасминовые покои, – с деланной усталостью приказывает тайчо. – И утеплите спальню, – мужчина разворачивается и удаляется. Цутия удивленно открывает рот, но быстро справляется с шоком. В отличие от младших слуг. Те переглядываются и шепчутся. – Да, Айзен-сама, – она кланяется уходящему господину и поворачивается к девушке. – Прошу за мной, Ичиго-сан. Рыжеволосая еле слышно клацнула зубами в разочаровании – ей срочно нужно поговорить с Айзеном наедине, у нее слишком много вопросов для того, чтобы еще хоть немного держать их в своей голове, которая и так уже идет кругом. Но сейчас окликать его будет слишком подозрительно. Она хоть и поиздевалась над ним в отместку, но предпринимать большее будет риском. Остается строить догадки о том, в каком они году, как работает это перемещение во времени, что случилось с Яхве и каким далее будет план. Насколько они “до” предательства Соуске? Трудно догадаться, однако. Куросаки смутили изучающие взгляды и удивленные кривотолки, удивила забота от капитана, который понял, что с холодом она на “вы”. Плечи опустились, взгляд на выложенный дорогим деревом пол – видимо, дорога ей в эти “жасминовые покои” сейчас и никуда более. Ичиго с интересом рассматривает внутреннее убранство: крайне традиционно, но местами мелькают картины, не похожие на японскую классическую живопись; статуи, которые вполне можно выставить в музее современного искусства – абстрактные, даже немного урбанистические. Цутия же украдкой осматривает юную шинигами – духовной силы у той будто бы и нет, но огромный меч за спиной и в придачу небольшой клинок, свисающий без ножен с пояса застиранного кимоно светло-голубого цвета, совершенно не сочетаются с внешней хрупкостью девушки – да уж, странная личность. Деланно вежливая, крайне фамильярная. Женщине трудно сдерживать уничижительный взгляд, остается прятать его под нависшими старушечьими веками, иначе Айзен-сама не одобрит. Деревянные полицы под ногами еле заметно похрустывают как щербет – не от плохости своей, а от дороговизны древесины и от специфической кладки. Дамы останавливаются перед бумажными, расписанными причудливыми чернильными узорами седзи. – Ичиго-сан, ваши покои, – домоправительница откатывает седзи в сторону, после делая приглашающий жест морщинистой рукой, – чуть позже к вам подойдут слуги и помогут освоиться. Завоняло аристократией – Ичиго дурно. Слуги, покои, запах темных вин и воска. – Благодарю, Цутия-сан, – девочка вновь кланяется, на уровне животных инстинктов понимая, что этим раздражает собеседницу – последняя не может сдержать изгиб брови на месте, но кланяется в ответ и спешит покинуть юную особу. Комната, стоит сказать, впечатляющая. Шелестят закрывающиеся сезди – риока остается наедине с собой. Все покои в карамельно-молочном дереве, что отдает свой запах в комнату, словно его только что срубили и уложили на пол и стены. Главная в спальне покоев – кровать. Не ровня кровати в родной комнатке Ичиго в родительском доме – здесь на постель улягутся четверо, и место еще останется. Устлана белоснежным постельным бельем, а сверху накрыта нежно-зеленым покрывалом, сшитым из узорчатой парчи. Над изголовьем – длинное панно из похожей ткани, накатанной на палку с наконечниками явно из чьей-то кости, может, даже слоновьей. На панно – удивительно простой сюжет: женщина и мужчина в традиционных одеяниях смотрят ввысь, на красоту природы, любуются ей, оставшись вдвоем, будто они одни в целом мире. Витиеватые исполинские деревья, холодные скалы, молочная река. Ичиго поджала губы и прерывисто выдохнула, отводя взгляд – очень красивая работа, хоть девушка и далека от искусства. В глаза также бросился небольшой столик у стены, чтобы можно было поработать или почитать книгу наедине – предмет мебели традиционно низкий, выполнен в светлом дереве, а около него оставили низенький стул, за которым сидеть нужно либо в позе лотоса, либо сложив ноги под себя. А то, что покои будто бы сделаны для женщины, выдает уголок для прихорашивания с зеркалом и изящная светлая ширма. Внимание также привлек выход на маленькую террасу – Куросаки успела отодвинуть седзи и увидеть устланный паркетом участок с плетеными креслами, а за ним – густая чаща. Жасминовые покои просты, но до удивительного привлекательны для человека, который никогда не жил в поместьях.ᴨᴀциᴇнᴛ ᴄчиᴛᴀᴇᴛᴄя изᴧᴇчᴇнныʍ, ᴇᴄᴧи он оᴄʙободиᴧᴄя оᴛ ᴄиʍᴨᴛоʍоʙ и ʍожᴇᴛ ᴨоᴧноцᴇнно ᴩᴀбоᴛᴀᴛь и ᴧюбиᴛь.
϶ᴩиᴋ бᴇᴩн
ᴧюди, ᴋоᴛоᴩыᴇ иᴦᴩᴀюᴛ ʙ иᴦᴩы
После нормальной ванны и в привычной одежде из нормальной ткани, что не трет и так чувствительную кожу, Айзен наконец чувствует себя освободившимся из Мукена. Цутия, как всегда, проявила тактичность и заботу. Распорядительница не стала спрашивать о рыжей риоке, а заварила успокаивающие травы для хозяина. Мужчина приказал пока не распространяться о присутствии Ичиго в поместье, а жасминовые покои, перекрыть для всех непричастных слуг. Ему хватит слухов внутри поместья. Несколько часов в кабинете за записями и документами, и вот, Айзен в курсе всех текущих дел. Когда пришел Накаяма, тайчо не просто задает нейтральные вопросы, а отдает приказы. Управитель отчитался о проделанной работе в мастерских и получил задание отправить в одну деревеньку на самом краю Руконгая продовольственную помощь. После ухода старшего слуги Кьека Суйгецу предлагает посетить риоку – его младшая версия, чья реацу маячит в районе бараков пятого отряда, по своему обычаю вернется заполночь. Заняться нечем, и Соуске соглашается. У особенной девочки наверняка накопились вопросы. Шагая по поместью, Айзен присматривается к давно забытым лицам. Прислуга улыбается хозяину, чувствуя его реацу – старания занпакто – и кланяется, приветствуя. Капитан отвечает мягкой улыбкой и проклинает очки, впившиеся в переносицу – забытое чувство. Покои жасмина в шаговой доступности от покоев пиона, его собственных. Но он возвращается из кабинета и идет через главное здание. Соуске любуется картинами и мимоходом вспоминает смущение в карамельных глазах напротив еще там, в Руконгае. Совсем неудивительно, что Ичиго ляпнула перед прислугой нелепую, неподходящую ложь. Это почти мило, но для Айзена слова риоки – это ненужное затемнение на его кристально чистой репутации в Готее.дᴇᴧо нᴇ ʙ ᴛоʍ, чᴛо ʍнᴇ нᴇ хочᴇᴛᴄя ᴨᴧᴀᴋᴀᴛь, – нᴀᴨᴩоᴛиʙ, очᴇнь хочᴇᴛᴄя. ᴨᴩоᴄᴛо ᴋᴛо-ᴛо доᴧжᴇн оᴄᴛᴀʙᴀᴛьᴄя ᴄиᴧьныʍ, чᴛобы ᴄиᴧьныʍи нᴇ ᴨᴩиɯᴧоᴄь быᴛь ʙᴄᴇʍ ʙᴀʍ.
джоди ᴨиᴋоᴧᴛ
хᴩуᴨᴋᴀя дуɯᴀ
Временная шинигами и подумать не могла, что слугам в этом поместье настолько плевать на личное пространство. Как только она осмотрелась, в ее покои, после разрешения, вошли две девушки по виду чуть старше ее самой. Как оказалось, присланы они были для того, чтобы принести одежду и помочь гостье искупаться, да только они не просто набрали ей ванну и налили туда всяких пахучих жидкостей, а еще и попросили раздеться прямо в ванной комнате, что примыкала к ее покоям. Ичиго в ответ на это вспыхнула лицом и настойчиво отказала, настояв на том, что справится сама. Девушки подобного поведения явно не поняли, но спорить не стали – лишь провели экскурсию по полочкам с различными баночками и скляночками и были таковы. Ванна облегчила состояние, из предложенного обилия средств рыжеволосая воспользовалась лишь мылом с отчетливым запахом лаванды и шампунем, настоянным, по всей видимости, на горьких травах – в большем Куросаки не нуждалась. Оделась она тоже практически самостоятельно. Первым должен идти косимаки – это она помнит из уроков по культуре и истории Японии, – но Ичиго откладывает его в сторону – нормального нижнего белья здесь нет, а этот тканевый пояс только будет стеснять ее движения, поэтому придется потерпеть и ходить без белья вообще. Тем временем, подобные одежды начали наводить девушку на мысли об эпохе, в которую ее затащил Соуске. Дзюбан же она надевает – он сделан из шелка и ощущается на голом распаренном теле очень приятно, далее – нижнее кимоно белого цвета, а вот верхнее выглядит очаровательно: темно-синий глубокого цвета хлопок с белыми крупными цветами в качестве рисунка. С оби юная шинигами не управилась – слишком длинное, поэтому пришлось звать слугу, в чем та охотно посодействовала, как и помогла немного подсушить огненного оттенка волосы шелковым полотенцем. Это все, конечно, интересно, но уже на нижнем кимоно Ичиго захотелось домой и надеть джинсы и кофту – не ее это все. Но ничего не поделать. Оставшееся время Куросаки коротала в глубоких мыслях и воспоминаниях, отчего градус настроения душераздирающе опустился ниже нуля. В таком настроении ее застал Соуске. Она лежала на животе посреди огромной кровати, повернув голову к чаще за террасой: полы кимоно разметались по покрывалу, рыжие локоны чуть-чуть взъерошены, но на них все еще отчетливо видна заплетенная руками прислуги прическа. Босые ступни и голени расслабленно выглядывают из-под хлопковых тканей. За дверью молодая слуга приветствует хозяина дома. – Молодая госпожа, господин желает войти, – неумелая и неопытная, Айзен не помнит девчушку, но входит, когда та открывает седзи. На женский оклик снаружи Ичиго поворачивает голову, не меняя положения, и даже не успевает сказать что-то “за” или “против”. Айзен входит в покои даже немного вальяжно, из-за чего временная шинигами про себя усмехается и встает с постели, расправляя складки на кимоно – как же непрактично. – Надеюсь, ты устроилась с комфортом, – мужчина кивает в знак приветствия и проходит на террасу, чтобы занять кресло. Он осматривает девочку, которой успели принести новую одежду и привести в порядок после изматывающего “путешествия”. Не говорить же, что они оба только с войны. На самом же Соуске надето черное кэйкоги из дорогой ткани, а на плечи наброшено кимоно, украшенное мелкими узорами. Мужчина снимает очки, бросает их на низкий столик между креслами и с наслаждением сжимает пальцами переносицу. – Спасибо, да, – коротко подтверждает Ичиго, сдержанно кивая и украдкой осматривая мужчину – тот выглядит удивительно по-домашнему. Босыми ногами, игнорируя оставленные у кровати специальные тапочки, она тихо пошлепала следом на террасу и села в свободное кресло напротив уже не бывшего капитана. Узкие бледные ступни снова выглянули из-под полов кимоно и бесстыдно вытянулись по направлению к собеседнику риоки. – Только скажи слугам, чтобы они не настаивали на купании в их присутствии, – лицо у нее серьезное до жути: с нахмуренными бровями и поджатыми губами. Айзен непозволительно долго – для себя самого – смотрит на оголенные ноги и вспоминает, какой нежной была кожа Ичиго еще утром. Особенная девочка как всегда растрепана, вот только в этот раз по-иному – уютная, одним своим видом создавая в комнате иллюзию интимности. Совсем отличается от яростной временной шинигами. Мужчина шумно сглатывает и отворачивается к пейзажу. Еще светло, но день близится к вечеру. Покои жасмина самые отдаленные во всем поместье. Здесь тихо и не слышно суеты прислуги. Только птицы щебечут и шумит лес. – Я прикажу, чтобы они беспрекословно выполняли твои приказы, но полностью убрать их не могу. Они должны прислуживать тебе, – спокойно отвечает Соуске, а сам жалеет, что послушал Суйгецу. Ичиго снова коротко кивает, отводя взгляд кофейных глаз к малахитовой тернистой чаще – приятная картина, успокаивает и дает мыслям самим разложиться по полкам. В девушке нет ни тени веселья – слишком шаткое сейчас ее истинное, глубокое состояние. Прохладный ветерок растрепал ее и так взъерошенные волосы, маленькие пальцы на ногах поджались от сквозняка. – Я бы хотела поспрашивать тебя, – тихо начинает она, понимая, что Айзен, вероятнее всего, для этого и пришел, – давай для начала обозначим год, в который мы попали. Шинигами не хочет сходу задавать жизненно важные вопросы, которые терзают ее больше всего – для этого нужно подготовить себя и почву. Драться-то она мастер, а вот разбираться с самой собой и своими тревогами она пока не научилась. – До нападения Яхве девяносто два года, – коротко отвечает Соуске. Мужчина смотрит на лес, но продолжает следить за окружением. Реацу его младшей версии где-то в районе первого отряда, наверное, на очередном собрании капитанов. – У меня еще есть время исправить ошибки Готея. На нежном девичьем лице заиграли желваки. Сдерживать недовольство очень тяжело, поэтому углы челюсти и сжавшиеся маленькие кулаки выдают ее. Ичиго переводит дыхание – не время разводить споры и скандалы. – Когда мы переместились во времени, что стало с другими, кто остались? – Будущее уже изменилось. Поэтому я думаю, что все с ними будет в порядке, – поэкспериментировать с новыми способностями Айзен не успел. Да, в Мукене он много общался с Хогиоку, но до конца выяснить последствия и предел собственных сил не смог. В ее ответном “хм” слышится ирония. Ответ мужчины отличается от того, который он дал ей в лесу, видимо, чтобы успокоить. По спине прошелся холодок – Куросаки не может знать, что все с ее друзьями и семьей будет в порядке. Как и не может знать, по всей видимости, Айзен. Игла неприязни, которая начала потихоньку угасать, уколола вновь, но Ичиго сдерживается. Нельзя было позволять ему уводить себя с поля боя, категорически нельзя – лучше бы сбежал сам, она бы справилась. – И ты собираешься все девяносто лет что-то там исправлять? – не смогла она удержать раздраженный тон. Недоверие, проявленное девочкой, Айзен уловил сразу. Это немного резануло по гордости. Может, он и проиграл Урахаре, но мужчина остается одним из гениев всего Общества Душ. – Ты просто не представляешь, насколько Общество Душ консервативно. – в его голосе смешались сарказм и тихий, многовековой гнев. Девочка жует нижнюю губу, пытаясь перестать жалеть себя и удержать гневливые слезы. Она хотела остаться там, хотела биться до конца. А за нее все снова решили. Снова посчитали, что Ичиго – не Ичиго вовсе, а робот, и вместо сердца у нее – один сплошной железный клапан. У нее отняли мать, и это не просто несчастный случай. У нее отняли юношество. Сейчас у нее отняли все и до конца. Это снова коварный план Айзена? Превратить ее терзания, что и так давно отравляли слишком юную для этого душу, в перманентные страдания? Карие омуты обращаются к таким же, карим, напротив. В густой карамели, словно в болоте, тонет обида и надлом, на который осталось лишь дунуть – и от Ичиго ничего не останется. Нижняя губа дрожит прямо как у младенца, который вот-вот готов разбудить всех соседей своим криком. Но она держится, как и всегда, потому что всем и каждому было плевать, что там эта воинственная героиня чувствует. – Тебе не стоило меня с собой брать. То, что я так хорошо несла и несу этот груз – не значит, что мне не тяжело. Вдруг, впервые за все время с момента осознания себя как воина, она призналась себе в этом. Айзен следит за сменой эмоций на лице риоки и хмурится. Боль в глазах напротив – его ошибка, что дамокловым мечом будет висеть, наверное, вечность. – Ичиго, я взял тебя... – он хочет сказать жестокую правду. Побоялся, что обладатели такого количества реацу, как Куросаки и Яхве, закрепят ту временную линию словно черная дыра, намертво пригвоздив все ключевые события. Но Соуске чувствует ответственность – именно он повинен, что с его алмазом так поступили. Вместо огранки – бросили в дробильную. Мужчина наклоняется вперед, упираясь локтями в колени и вместо правды говорит: – Отдохни. Время еще есть, – тихо, почти интимно, глаза в глаза. Девочка болезненно и громко сглатывает. В груди все сжимается, ей тяжело вдыхать и выдыхать – получается лишь понемногу, по паре грамм кислорода за раз. Из-под нижнего века воровато выползает одинокая капля, пока ее собратья держатся в носослезной борозде до последнего, упираясь ногами и руками по приказу хозяйки. Ичиго на людях почти никогда не плакала, разве только в детстве. Отдыхать. Да ей бы с ума не сойти от такого отдыха. Рукав кимоно безжалостно и резко утирает влагу с щеки, Куросаки не отводит взгляда со спокойных глаз напротив. Она кивает, слишком быстро встает и исчезает в комнате, желая спрятаться от пытливого взора. Соуске шумно выдыхает и встает. Вряд ли сейчас его присутствие хоть как-то поможет. Девочке действительно необходим отдых – если не моральный, то физический. Мужчина помнит их разговор у школы. Из-за его ошибки она лишилась многого. Айзен выходит из спальни и спускается вниз. Подоспевшей Цутии он приказывает передать служанкам молодой госпожи ее просьбу и принести ей успокаивающий чай со сладостями. Старшая служанка кивает, в очередной раз удостоверившись в заботе ее господина даже о простых душах с улицы.