Гордый Бессмертный Ураган

      Когда Шаманы создали Три-ни-Сетте, переложив свои невнятные шаманские обязанности на плечи обычных (и не очень) смертных, мир безвозвратно поменялся. С учетом обстоятельств, изменения, в принципе, являлись естественным процессом, таким же, как движение тектонических плит или восход солнца… Другое дело, что первое периодически приводило к извержению вулканов, а второе постепенно сдвигалось куда-то в сторону, начиная подниматься над горизонтом очень сильно не там, где, например, пару столетий назад.       Так что да, мутация духовной энергии в Пламя Посмертной Воли определенно было процессом естественным, но оттого не менее обидным – навеки погасший Цзыдянь расстраивал Цзян Ваньиня почти до слез. Как и невозможность больше летать на мече. И использовать талисманы. И артефакты – не один только Цзыдянь перестал работать, отказавшись принимать измененную под новые реалии энергию. Духовное оружие, компасы зла, приманивающие нежить флаги, цянькуни – а на западе мешки с пятым измерением, одушевленное оружие, зелья и волшебные артефакты – все, что работало на ци (или магии), весь привычный заклинателям (и западным магам) быт превратился в бесполезные осколки прошлого. Они все еще оставались рабочими, проверено – в цянькунях продолжали храниться оставленные хозяевами вещи; стрелка компасов зла иногда крутилась, реагируя на мощную нечисть; на активированные до Мутации флаги стекались монстры – но использовать их больше никто из заклинателей и магов не мог.       Потому что заклинатели, как и маги, перестали существовать в принципе. Они все стали дружно пламенниками, и Цзян Ваньинь даже успел испугаться, что вместе с духовной энергией пропадет и его бессмертие – не хотелось бы в своем почтенном тысячелетнем возрасте, когда жизнь только-только начала набирать обороты, вдруг рассыпаться пеплом, да и Вэй Усянь в Диюе засмеет за «самую нелепую смерть» – но Золотое Ядро продолжало гореть ровно и мощно, всего лишь сменив цвет с золотого на ненавистный неоднородно-красный, напоминающий Ваньиню одновременно пламя Вэней и темную энергию Вэй Ина, и генерируя уже не ци, но Пламя. Материальное проявление силы – впрочем, видеть его отныне могли далеко не все люди – тоже сменило свой цвет с фиолетового на красный, что поначалу бесило Цзян Ваньиня до неконтролируемых вспышек гуевого невидимого Пламени, ураганом сносящего все на своем пути.       Как хорошо, что на тот момент Пристань Лотоса уже не существовала, благополучно разваленная одним из потомков прославленного Саньду Шэншоу и забытая даже самими заклинателями, а лично Цзян Ваньинь торчал где-то в районе пирамид Гизы и ничего глобально разрушить просто физически не мог.       Превращенный в стекло песок не в счет, стеклянную долину потом качественно занесло песчаной бурей, и никто ни о чем никогда не узнал. До зарождения археологии, как науки, все равно оставались века, так что все в порядке.       ...выбраться из пустыни к цивилизации получилось исключительно на силе воле и вере в орденский девиз – меч в воздух подниматься отказался и пришлось идти пешочком, ориентируясь на звезды и интуицию (то есть попросту топая наугад). Заодно получилось проверить способности к инедии, так-то Цзян Ваньинь мог десятилетиями обходиться без еды и воды, но с этим непонятным и неосвоенным на тот момент Пламенем... В общем, веселые были недельки, которые Саньду Шэншоу и хотел бы забыть, да отчего-то не получалось. Лучше б лицо матери помнил с такой отчетливостью, как расположение пальм в том оазисе, спрятанном в долине меж трех песчаных холмов.       А пища ему все ж таки оказалась нужна. Не так частно, как обычным людям, но все же чаще, чем он привык – и да, угробленный вынужденными голодовками (в пустыне есть было нечего, а потом Цзян Ваньинь периодически забывал, что ему нужно питаться чем-то, кроме солнечных лучей) желудок привести в норму удалось только с помощью Пламени Солнца, что являлось отдельной обидной песней.       Чтобы разобраться в произошедшем и принять новую часть себя ушло несколько десятилетий – по собственным ощущениям, Ваньинь как будто вынужден был переучиваться с правши на левшу. Ослепшего, охромевшего и вдобавок, судя по всему, отупевшего левшу – на границе сознания аж воскресла былая зависть к Вэй Усяню, освоившему новый путь заклинательства за каких-то несчастных три месяца, в то время как Цзян Ваньинь разбирался с Пламенем годами. В свое оправдание он мог сказать, что Усяню было семнадцать, а не тысяча. Ваньинь просто слишком закостенел в своих привычках, и одно дело – прививать себе новые рефлексы поверх менее-чем-десятилетних старых, а другое – ну, пытаться сломать себя через колено спустя гуеву тысячу лет совершенствования в определенной манере. Да, Небеса побери, он даже усилить мышцы с помощью ци больше не мог – и вы хоть представляете, что такой подкожный ожог мышц?! Цзян Чэн тоже не представлял. До того дня, пока не свалился мордой в песок, постанывая от непроходящей жгучей боли в прослойке между кожей и костьми.       Он даже посочувствовал Вэням, чьей стихией изначально был огонь. А ведь у вэньских псов, что б им всем в Диюе икалось в соседних с Вэй Усянем котлах, была типичная для заклинателей повышенная регенерация... Которой «пламенники», в общем-то, тоже обладали, но которую еще нужно было научиться запускать, ибо механики процесса все равно отличались, как день от ночи. Хорошо жилось тем, для кого Пламя стало первой и единственной в жизни силой – а также тем, кто на момент Мутации не успел освоиться с заклинательством. Саньду Шэншоу же и через несколько сотен лет иногда забывался и пытался то Цзыдянь активировать, то по воде с помощью ци пройтись, чем вызывал недоуменные смешки у случайных свидетелей своей слабости.       Однако вопрос «почему так получилось» оставался открытым достаточно долго, прежде чем скоординировавшие свои действия и знания бессмертные (среди которых не было замечено Баошань-саньжэнь – то ли бабка не пожелала спускаться со своей загадочной горы, то ли издохла там давным-давно, то ли не смогла освоиться с Пламенем – никто так никогда и не узнал), не смогли отловить Сепиру, одну из двух выживших представителей древней нечеловеческой расы Шаманов, повинных в происходящих на Земле изменениях. Даже предсказатели, будь они хоть трижды старше и опытнее всех «охотников» вместе взятых, не способны противостоять объединенной силе восточных бывших заклинателей и западных бывших же магов, успевших кое-как освоиться с «Пламенем» и страстно жаждущих найти ответы на свои вопросы, а потому Шаман была загнана в угол... И ей на помощь незамедлительно явился второй выживший Шаман... На том история бессмертных реликтов былой эпохи и закончилась бы, ибо в открытом бою и без своего привычного арсенала они все оказались беззащитны перед лицами тех, кто существовал до зарождения на планете человеческой жизни, но миролюбивая Сепира пощадила их (возможно, это изначально было планом Шаманов, и в угол все это время загоняли вовсе не Сепиру, а их, заклинателей и магов, но подтверждения этой теории не было, только паранойя и комплексы неполноценности).       И рассказала правду.       Так они узнали о Три-ни-Сетте, множественности миров, сути Пламени, Кольцах и Сосках. Они же в последствии первыми изобрели реплики Колец Три-ни-Сетте, подогнав их под себя и свои новые потребности, и только потом уже пламенные кольца научился делать «молодняк», превратив их из легендарных артефактов в обыденность.       Жизнь продолжала течь дальше. Двигались тектонические плиты, всходило и заходило над горизонтом солнце, рождались и умирали Пламенники. Со временем эпоха заклинателей окончательно забылась – носителям Пламени бессмертие оказалось недоступно, и лишь такие динозавры, как Шаманы и заставшие Мутацию бессмертные хранили знания о былых временах. Бессмертных, впрочем, тоже становилось все меньше – в ком-то гасла Воля, кого-то накрывало Безумием долгожительства, кто-то умирал в бою. Кто-то просто исчезал с поля зрения и больше никогда не появлялся.       Цзян Ваньинь, сменивший с сотню имен и с три десятка стран, продолжал цепляться за жизнь с упорством, достойным его сгинувшего в небытие Ордена. Он не выставлял на всеобщее обозрение свое бессмертие, предпочитая избегать лишних проблем и раскрываясь только перед необходимым минимумом людей; обходил стороной мафию и прочие «пламенные» организации, вопреки своему атрибуту предпочитая одиночество; даже думать не собирался искать «свое» Небо – и в его решении не было ничего необычного. Никто из бессмертных не искал то, что пламенники называли «Семьей». Каждый из них стал одиночкой задолго до того, как Атрибуты расписали их роли в новом мире. Никто из них не был зависим от «связи», перед которой благоговела молодежь.       Каждого из них легко было назвать Облаком, отщепенцем, изгоем, легендой. Имена некоторых из них до сих пор хранились в полузабытых сказках, рассказываемых детям на ночь.       Впрочем, «семья» для Ваньиня все еще не была пустым звуком. Он с остервенением отслеживал судьбу своих потомков и потомков сестры – частично оставшихся в Поднебесной, частично перебравшихся в Дунъин, а частично мигрировавших в Европу. Алауди, непохожий на предка ни характером, ни Атрибутом, отметился вообще везде, сначала усвистав в путешествие по миру, а после прибившись к Джотто, позже ставшему основателем мафиозной семьи Вонгола. Ваньинь, в общем-то, не был против связи Небо-Облако, возникшей между его (много-раз-пра-пра-)внуком и шебутным итальянцем с янтарными глазами, но зверски взбесился, увидев однажды на пальце Алауди Кольцо Три-ни-Сетте, уже ставшее известным под названием «Кольцо Облака Вонголы». Джотто, этот идиот, со своими красивыми мечтами о защите гражданских (Ваньинь даже подозревал в нем реинкарнацию Вэй Усяня, но не все восторженные идиоты должны быть его с концами помершим братом) вляпался в ловушку Шаманов, утащив за собой Алауди, и уже за одно это Ваньинь готов был разнести его красивый особнячок вместе с красивыми мечтами по камешку... Но внук стоял между своим бессмертным дедом и своим Небом, и Ваньиню пришлось отступить, напоследок плюнув в лицо Джотто, что благие намерения обычно приводят исключительно в Диюй. Тот в ответ поклялся доказать свою правоту – и доказал. Вонгола под его руководством была воплощением всего, что стоило именовать справедливостью, и Ваньинь даже признал, что внук не ошибся в выборе Неба... Да только он не вчера родился. Ваньинь знал, что сколь бы силен в своих убеждениях Джотто ни был, когда его песенка будет спета, начнется другая ария, куда более кровавая и несправедливая, чем Джотто закладывал в основы своей драгоценной «Ракушки» – это так же естественно, как и все остальные изменения в мире. Вон, Пристань Лотоса тоже когда-то была сильна, а сейчас на ее месте сплошное лотосовое болото, даже следа от построек Ордена не осталось.       ...естественно, Ваньинь оказался прав по всем параметрам. Причем предсказание его сбылось раньше, чем он сам предполагал – Джотто даже в отставку не успел уйти, как Вонголу заштормило внутренними конфликтами на почве дележки власти. «Вот что бывает, когда принимаешь в Орден всех кого ни попадя» – злорадно заявил Ваньинь искренне расстроенному Джотто, сочувственно похлопав парня по плечу. Предательство Деймона Спейда воскрешало в памяти бессмертного воспоминания о собственном брате, но гордость, природная вредность и искореженные прожитым временем социальные навыки мешали Ваньиню правильно выразить свои мысли – как следствие, Примо Вонгола терпел беспризорный Ураган на своей территории исключительно ради своего Облака, а советы в стиле «я старше, я лучше знаю» старательно игнорировал, хотя иногда, посоветовавшись с гиперинтуицией, все же прислушивался. Алауди, впрочем, в обиде не был – сам признавал, что ворчливый, как стадо ежиков, дед лез не в свои дела, и честно пытался своего пра-пра куда-нибудь спровадить (тот, погуляв пару лет по миру, неизменно возвращался с новой порцией поучений и советов).       В итоге Джотто, разделив Кольца Вонголы на два комплекта, торжественно отошел от дел и переехал в Дунъин, то есть в Японию, куда позже смылись и все его Хранители, включая вышедшего в отставку Алауди, где и осели окончательно, потеряв обозлившийся на свое Небо Туман... А Ваньинь еще на некоторое время остался в Европе, упорно продолжая приглядывать одним глазом и за Вонголой. Просто на всякий случай. В конце концов, CEDEF наполовину являлось детищем Алауди, и вообще, кто Ваньиню может запретить делать хоть что-то из того, чем он обычно занимается.       (Путешествует по миру, уничтожает нечисть и время от времени нянчится с внуками)       С тех времен прошло чуть больше (или меньше, Ваньинь не уследил) века, и он вновь сменил имя, вернувшись в родную Поднебесную, уже именующуюся КНР. Отмахнулся от притязаний Триады на его силу, поучаствовал в нескольких соревнованиях по боевым искусствам, желая оценить уровень нынешней молодежи, сходил на экскурсии по местам своей молодости, с удивлением обнаружив музей в раскопанной и реставрированной горной крепости погибшего клана Не. А потом к нему, вежливо постучавшись в дверь съемной квартиры, заглянул Шаман собственной персоной. И прямым текстом предложил стать Аркобалено Урагана.       Что ж, по крайней мере, Кавахира не попытался разыграть его, разменявшего полтора тысячелетия бывшего Главу Великого Ордена, совсем уж в темную – за что ему плюсик в карму. Ваньинь вживую видел первое поколение Проклятых Младенцев, нередко пересекался с Вендиче (те время от времени пытались приписать бессмертным нарушение Омерты, и каждый раз обламывались, ибо законы мафии не распространяются на тех, кто рожден был ну о-о-очень задолго до возникновения мафии вообще). Соска Аркобалено – это билет на поезд с двумя возможными остановками. Или окончательная смерть, или еще одна мутация, и нет, спасибо, осваивать пламя Мрака, когда он с собственным Ураганом до сих пор лажает, Цзян Ваньинь не горел желанием совершенно. У него есть проблемы поважнее скоропостижной смерти – вон, пару поколений назад одна из его внучек породнилась с потомком Второго Вонголы, Риккардо. А один из потомков А-Ли женился на кровной внучке Джотто. Честное слово, Ваньиню не до игр с Три-ни-Сетте, у него тут личностная семейная драма и попытки удержать себя от разрушения Вонголы вместе с ее кольцами, Грехами и прочим сицилийским карнавалом!       ...именно поэтому Шаман не пытался с ним играть так же, как с другими кандидатами в «Сильнейшие». Он его просто шантажировал.       Второй по силе Ураган в нынешнем поколении – тоже один из потомков Цзян Ваньиня, точнее, А-Ли, и Ваньиню грустно от того, что его семья умудрилась расплодиться за прошедшие полтора тысячелетия на десяток живых ветвей, но при этом ни одна из них не носит фамилию «Цзян». А еще в глубине души Ваньинь все еще тот самый семнадцатилетний жертвенный идиот, готовый отдать ради названого брата Золотое Ядро в комплекте с жизнью.       А ради внучатого племянника, очевидно, жизнь и Пламя. И плевать, что ребенок все равно рано или поздно умрет – Ваньинь пережил их всех, и, по идее, мог бы пережить еще столько же, но... Одно дело позволить потомкам существовать так, как им заблагорассудится, приглядывая издалека и периодические помогая, а другое – по собственной воле толкнуть ребенка (ну, как ребенка, парню лет тридцать, и для бессмертного заклинателя это даже не пшик) в пучину шаманского проклятия. Естественно, Ваньинь соглашается принять Соску Урагана и молчаливо молит собственных предков, чтобы его жертва послужила платой и за всех остальных его потомков. Пусть больше ни один из них не вляпается в Три-ни-Сетте, пусть сколько угодно играют в мафию или в кого им в голову взбредет, но не лезут в эту дрянь...       (Не прошло и века, как трое из них вляпываются в Три-ни-Сетте по самые уши – видимо, вместо предков мольбы Ваньиня услышал криворукий Вэй Усянь. Или не менее криворукий Цзинь Лин)       Среди Семерки Сильнейших внезапно обнаружился Скалл де Морт – на самом деле, «Скаллом» его звали так же, как Ваньиня «Фонгом», но бывший Саньду Шэншоу и под дулом пистолета не вспомнил бы настоящее имя, если вообще когда-либо его знал и Скалл сам то имя помнил. Они с Облаком пересекались еще до Мутации, и уже тогда бессмертный европеец вызывал подозрения в своей адекватности. После смены магии на Пламя мозги Скалла, парадоксально, несколько прочистились – он даже участвовал в загонной охоте на Шаманов, а потом на столетия исчез со всех радаров, объявившись вот только сейчас. Чем был занят бывший маг, Ваньинь даже узнавать побаивался, с первого же взгляда диагностировав настигший Сильнейшее Облако недуг.       Безумие Бессмертия.       Состояние, когда мозг перестает адекватно воспринимать получаемую информацию и начинает путаться в показаниях. В переводе на современные аналогии, в мозгу заканчивается оперативная память и человек сходит с ума, причем совершенно непредсказуемым образом. Скалл вон, воплощение хаоса, забывает, что делал пять минут назад, зато зачем-то читает по памяти Молот Ведьм на латыни и инструкцию к своему мотоциклу на русском, чем напрягает всех, кроме привыкшего ко всему Ваньиня и знающей, с кем связалась, Луче.       Чем Шаман заманил сумасшедшее Облако в ряды Аркобалено, можно было даже не пытаться угадать. В нынешнем состоянии Скалл мог с чистой совестью и благими намерениями напроситься на Проклятие самостоятельно – из скуки или из намерения обезопасить от себя мир. Скалл и до Мутации признавал, что человеком является в лучшем случае наполовину, а теперь-то уж, с Пламенем Облака и способностью выжить с перемолотой на собачий фарш головой…       Тем забавнее было наблюдать, как остальные Сильнейшие – дети, по их со Скаллом меркам, сущие дети, играющие взрывными талисманами в песочнице – обращаются с Облаком, как с гражданским. «Лакеем». Бесполезным наивным дурачком, требующем защиты и воспитательных пинков в нужном направлении, и, что ж, Ваньинь не собирался играть в их игры, молча закатывая глаза на спектакль. Реборн однажды нарвется на собственную «Аннигиляцию Солнца», серьезно, он слишком молод, чтобы дергать за усы бессмертных. Реборн не дурак, он даже знает, что человечеством население мира не ограничивается – и он действительно лучший, раз имеет доступ к засекреченной и забытой обществом информации, но… Молодость являлась синонимом отсутствия опыта, что, в свою очередь, не давало ему и шанса разглядеть за сумасшествием Скалла и спокойствием Фонга (Ваньинь слишком стар, чтобы носиться сломя голову с кнутом наперевес и злиться на каждую мелочь – искажение ци ему не грозит по причине полного несуществования этой самой ци, но тем не менее вывести его из себя теперь нужно ну очень постараться) опасность, справиться с которой он не сможет.       Остальные кандидаты на проклятие недалеко ушли от Солнца. Уверенные в себе, лучшие из лучших, умнейшие, сильнейшие – что ж, не будь Ваньинь старше их всех, вместе взятых, он был бы польщен честью находиться рядом с ними (ну… наверное).       Воистину, облик младенцев – довольно ироничная шутка. Ваньинь бы посмеялся вместе со Скаллом, да вот беда, жить в теле пятилетнего ребенка теперь придется и ему. Не то чтобы он заранее этого не знал, но все равно не смешно. Ну и, с другой стороны, не скучно – неудивительно, что Скалл опять словил приступ адекватности, когда всех остальных новоявленных Аркобалено накрыло отчаянием и паникой. Их-то, в отличие от бессмертных, никто о подлянке не предупреждал и потерять все нажитое непосильным трудом они готовы не были. От убийства Луче их останавливала только ее беременность и остатки моральных принципов (а также вставший на защиту потомка Сепиры Ваньинь, еще не забывший объяснения Шаманов о причинах, по которым им пришлось создать Три-ни-Сетте – не хватало еще собственными руками ополовинить количество живых Шаманов на Земле… по той же причине он саботировал поиски Шахматноголового, искренне радуясь, что Скаллу, в принципе, плевать)       ...и за всеми этими аркобаленовскими разборками, мягкими улыбками Луче, показательными истериками Скалла, психами Реборна и прочими радостями жизни Цзян Ваньинь умудрился пропустить, как босс Вонголы усыновил его прямого потомка из итальянской ветви (то, что эта ветвь сидела без гроша в кармане, он тоже благополучно не заметил), вырастил его и безжалостно закатал в лед на восемь лет. А вонгольский Внешний Советник окольцевал внучку А-Ли из той ветви, что успела породниться с Джотто. К тому же, в одном городе с Наной, взявшей характер Цзян Яньли (и ее вкус на мужчин), обретались Хибари – прямые потомки Алауди... В общем, когда Цзян Ваньинь проморгался, хищный сицилийский Моллюск уже оккупировал его кровную семью так плотно, что проблему оставалось только жечь, как Вэнь Жохань библиотеку ГуСу.       Самое обидное, отвлекся-то он всего лишь на два десятка лет – считай, действительно моргнул пару раз – а событий произошло столько, сколько иногда и за пару веков не набиралось. Вот что значит – современный мир, даже проблемы, и те движутся в темпе вальса (то, что в собственные семнадцать Ваньинь носился, как белка в колесе, он умудрился благополучно подзабыть, вспоминая те времена с толикой ностальгии человека, которому «раньше жилось лучше» и «в наше время такого не было»). Детей и то, похоже, стали быстрее делать… Или Ваньинь стал медленнее моргать.       В итоге своих внуков Фонг впервые увидел только на Конфликте Колец – Кёю, как две капли воды, за исключением цвета волос, похожего на Алауди; Занзаса, не сохранившего ни капли азиатской крови, зато характером явно пошедший в самого Ваньиня и его мать Юй Цзыюань; Тсунаёши, волшебным образом совместившего в себе черты Джотто Вонголы и Цзинь Лина...       И у каждого из троих наблюдалось несметное количество проблем. Кёя, несовершеннолетний по нынешним меркам школьник, живет в одиночестве в огромном особняке (даже Ваньинь в свои пятнадцать не жил один) и заправляет школьным дисциплинарным комитетом; у Занзаса шрамы от Прорыва Точки Нуля по всему телу и наполовину уничтоженная Вария, своим полудохлым состоянием неприятно напомнившая Ваньиню Юньмэн Цзян после Аннигиляции Солнца; у Тсунаёши едва распечатанное с помощью Реборна и пуль Посмертной Воли небесное Пламя… Пока Ваньинь где-то там моргал, Вонгола угробила ему детей. Правда, Кёю, возможно, угробили не мафия, а якудза, но Ваньиню плевать – он во всем винил Джотто просто потому что тот ему до сих пор не нравился (дух Примо Вонголы отвечал ему взаимностью, но, с другой стороны, видеть деда своего Облака на стороне своего же внука был очень рад). Закрывать глаза на грехи Вонголы Ваньинь не собирался.             Что ж, Конфликт Колец придется отложить на неопределенный срок.       Ваньинь не даст своим внукам сражаться друг с другом, хоть насмерть, хоть понарошку, и пусть какая дрянь только вякнет о праве крови – Хибари Кёя, Скайрини Занзас и Савада Тсунаёши в глазах Ваньиня в первую очередь Цзяны, и только потом уже – Вонгола. И переубедить его не сможет даже Шаман.