С помощью совпадений бог сохраняет анонимность

Дин свернул на неширокую улицу в пригороде, недоумевая, какого лешего Сэму понадобилось в этом пасторальном месте? Уютные кремовые домики, ухоженные лужайки, живые изгороди подстрижены так ровно, что аж тошнит от созерцания совершенства. На подъездных дорожках припаркованы чисто вымытые солидные, дорогие автомобили — ну просто ожившие декорации к «Степфордским женам». Впрочем, Дин не особенно удивлялся, ему ли не знать, как бывают обманчивы респектабельные фасады. Да и Сэм по телефону был необычно взволнован, значит, для них, как всегда, есть работа. Дин ехал медленно, примечая керамических гномов, глупо скалящихся из ухоженных клумб, яркие детские качели на лужайках, отмытые белые почтовые ящики — сентиментальная дань традиции в век электронных писем. Улица изгибалась вправо, и за положенные пятьдесят ярдов красовался знак «Осторожно, крутой поворот». Дин хмыкнул — поворот крутым не был, но нарочитость соблюдения правил начинала его раздражать. «Как пить дать призрак. Или ведьма облюбовала этот заманчивый уголок. Сойдет, все лучше, чем киснуть в бункере». Сэм топтался на тротуаре, оживленно размахивал руками, втолковывая что-то румяному толстяку с кожаной папкой под мышкой. Толстяк мотал головой и вытирал вспотевшую лысину шелковым зеленым платком такого размера, что для некрупной дамы платочек мог бы использоваться как шаль. На рев двигателя Импалы спорщики не обращали ровным счетом никакого внимания. Дин заглушил мотор, вылез из машины и прислушался: — Мистер Винчестер, примите во внимание — вся мебель и кухонная техника остается новому владельцу! Уже только на этом вы сэкономите кругленькую сумму! — Мистер О’Брайен, но канализация гнилая, котел протекает и крыша не в порядке. Мое слово — семьдесят пять и ни центом больше. Дом выставлен на продажу больше полугода назад, и я наводил справки: двое покупателей отозвали заявки после первого же осмотра. И смею заметить, через три месяца начнутся дожди, а с дырявой крышей полам и стенам придет конец. Плесень сожрет дерево и дом придется сносить, а за участок с домом под снос вы и половины не выручите. Семьдесят пять и подписываем, О’Брайен! Дин, завороженно слушавший пламенную речь брата, наконец взглянул на предмет столь яростного торга: маленький двухэтажный коттедж, намного скромнее своих ухоженных собратьев, стоял посреди живописных сорняковых зарослей, так, что было непонятно — что среди буйной зелени является кустами жимолости, а что — крапивой. Сквозь плитки подъездной дорожки проросла и колосилась трава, с крыши над крыльцом печально свисал кусок черепицы, а в окнах недоставало стекол. Домик, когда-то явно бывший таким же нарядно-бежевым, как соседние, сейчас выглядел оборванцем, как беспризорный пес, случайно затесавшийся в стаю холеных хозяйских хаски. Толстяк, которого Сэм уже именовал просто О’Брайен, без «мистера», легко сдаваться не собирался. Размахивая зеленой скатертью, по ошибке именуемой платком, он напоминал бы арабского террориста, идущего в священный поход против неверных, если бы не кругленькое пузцо поклонника всех пивоварен и остатки рыжих кудрей вокруг покрасневшей от натуги лысины: — Но мистер Винчестер, это же уникальное предложение! В этом районе вы ничего не найдете за такие, прямо скажем, смешные девяносто тысяч! Я просто из искреннего расположения к вам и вашей супруге останусь совершенно без прибыли, возьму только самые скромные комиссионные, поверьте, сущие гроши! Тут рядом отличная школа для ваших будущих деток, тут чистый воздух, исключительно благонадежные соседи и… — О, милая, как только вы переедете, я помогу тебе с садом. Как раз придет пора рассаживать розы и лилейники, и мы с тобой разобьем чудесные клумбы. Мой Стив поможет тебе обрезать старые яблони и… О’Брайен, прекрати морочить голову этому молодому человеку! Сэмюэль, мальчик мой, не слушай этого ирландского мошенника, он тот еще жук! — Дин резко обернулся на звонкий голосок, принадлежавший пухлой седовласой даме, держащей под руку разрумянившуюся Эйлин. Дама повелительно махнула рукой О’Брайену, приказывая ему замолчать и продолжила, ласково глядя на Сэма: — Этот мошенник всучивает тебе развалюху Конноров, его дальней родни. Старые Конноры давно умерли, а их беспутные дети, прости меня, Господи, еще хуже, чем этот рыжий проходимец! Бросили родителей и разъехались кто куда. Анита и Джош умерли в доме престарелых совершенно одни, а их отпрыски явились только на похороны. Вот теперь О’Брайен и надрывается, хочет нажиться на этих развалинах. Голову дам на отсечение, что племянникам наврет, что сбыл дом за бесценок! Хотя и в самом деле, дому красная цена тысяч семьдесят, а может, и того меньше! Дин был уверен, что толстяка немедленно хватит удар. От речей пожилой дамы он становился все краснее и теперь напоминал перезрелый помидор. О’Брайен взмахнул платком как погибающий тореадор мулетой и предпринял последнюю, отчаянную попытку: — Мистер Винчестер, это клевета! Дом — просто находка для молодых супругов! А за небольшие, просто крошечные недостатки я делаю вам превосходную скидку! Восемьдесят тысяч — и дом завтра же станет вашим. И в качестве подарка я лично порекомендую вам бригаду надежных рабочих, за пару дней они прочистят забитую канализацию и… — по вытянувшемуся лицу Сэма О’Брайен понял, что ляпнул лишнего и обреченно махнул рукой: — Да черт с вами, грабьте! Разорите Шона О’Брайена! Семьдесят пять! Завтра в моем офисе в полдень! — О’Брайен попятился, оступился с тротуара и налетел спиной на Дина: — Мистер, пришли посмотреть на несчастного О’Брайена? Что ж, любуйтесь! Я разорен, о, я нищий! — и толстяк слишком поспешно для убитого горем нищего заковылял по улице к роскошному голубому «Мустангу» с откидным верхом. — О, милый, это и есть ваш старший брат? — пожилая леди ласково улыбнулась Дину, не выпуская руки Эйлин, — Какой приятный юноша! Дин опешил — юношей его не называли уже лет двадцать, но перечить старушке не стал и сурово глянул на Сэма, пытаясь без слов дать брату понять, что неплохо бы разъяснить, что за цирк тут происходит. Сэм смущенно улыбался и молчал. На выручку пришла Эйлин: — Дин, мы покупаем дом! — Эйлин так старательно артикулировала, как будто Дин был слабоумным и нуждался в объяснениях по слогам, — Давайте пойдем и посмотрим внутри, Сэм, покажи Дину все, а я провожу Джулию. Эйлин нежно обняла старушку и повела ее вверх по улице. Дин мрачно смотрел им вслед, и с трудом заставил себя отвернуться и выразительно глянуть на Сэма: — Ну? — Дин, послушай… — Да уж послушаю! Какого хера тут происходит? То есть ты мне и словом не обмолвился, а у вас тут друзья-приятели завелись? Уже Джулия, да? И «Сэмюэль, мальчик мой»? То есть ты за моей спиной вот это все… — Дин, стой, не заводись. Ну пожалуйста! — Не прокатит, Сэмми. Твои щенячьи глазки на меня не действуют. Можешь тому деляге их строить, а мне реально похер. Я вообще не понимаю, что тут делаю. Мог бы просто на новоселье позвать, к чему сейчас-то? — Дин… — И вот вздыхать как Чудо, когда его поймают за спертым и полу сожранным беконом не надо. Тоже не работает. — Дин! — Да что ты заладил — Дин, Дин! Я все понял, Сэмми, можешь не напрягаться, объясняя. Я поехал, все, бывай, пока. — Дин, стой! Да постой же ты! Я правда хотел все рассказать, но… Черт, слушай, пойдем, я покажу, — Сэм обреченно махнул рукой, ссутулился и зашагал по дорожке, приминая метелки непокорной травы. Дин, уже было решивший сесть в Импалу и дать по газам, вдруг передумал и раздраженно сопя поплелся вслед за братом. Рассохшаяся дверь, когда-то, вероятно, сиявшая белизной, скрипнула, пропуская их сначала в обшарпанный узкий холл с висящей на одном гвозде вешалкой, а потом в просторную, залитую мягким вечерним солнцем кухню — гостиную. И пусть со стен клоками свисали выцветшие обои, пусть светлый деревянный пол потускнел и пошел трещинами, Дин вдруг понял, почему брат захотел купить этот дом. У дома была душа, теплая, уютная душа. В этом доме жили простые, добрые люди. В нем редко ссорились, а поссорившись, сразу же мирились, в нем растили детей и каждый день садились все вместе за вот этот большой овальный стол с подломившейся ножкой. Нет, тогда стол был вполне целым и собирал вместе всю семью и друзей — сначала за обедами и ужинами, потом только по праздникам, а потом лишь на поминки. Время подточило старый стол, время готовилось убить и дом, но дом еще можно было спасти. Дин поймал себя на том, что подсчитывает, что нужно сделать в первую очередь, а что может и подождать: «Трубы и слив, потом крышу, а после перестилать полы. И кухню лучше бы залить бетоном, под плитку. И теплый пол, обязательно». То ли это была магия дома, то ли минутное помешательство, но вдруг ему почудилось, что это их с Касом дом. И Дин увидел… Серое октябрьское утро, жемчужный свет заливает светлую кухню и Кас, босиком, в одних пижамных штанах переступает озябшими ступнями, греет их одну о другую. Кас рассеянно прихлебывает кофе из большой голубой керамической кружки с надписью «Любимый муж» и смотрит, как за окном мелкий осенний дождь поливает бледные поздние хризантемы в их маленьком, заросшем саду. Дин подкрадывается ближе, обнимает его за талию, утыкается носом в шею, вдыхая утренний запах Каса — запах сна и поцелуев, кофе и свежих тостов — самый лучший на свете запах утра воскресенья. Кас, не поворачиваясь, поднимает вверх руку с зеленой керамической кружкой, над которой вьётся вкусный кофейный пар. Дин, шипя и обжигаясь, подхватывает кружку с точно такой же, как и у Каса надписью «Любимый муж», отхлебывает раскаленный кофе и целует Каса в шею горячими, влажными губами. Кас ахает и… — Дин? Дин, ты слушаешь? Дин вынырнул из своих грез и уставился на весьма озабоченного Сэма. — Дин, постарайся меня понять. Я больше не могу так жить, я должен двигаться дальше. Теперь, когда все стало хорошо, когда… — Стало хорошо? — вызверился Дин, разом вспомнив почему он тут оказался, обозлившись еще и от того, что видение, такое прекрасное, такое… правильное, что ли, оказалось лишь миражом, наваждением, — Охуеть как хорошо! Нечисть как гуляла, так и гуляет, работу никто не отменял, и никто ее за нас не сделает! И К-Каса (тут он запнулся, словно имя кольнуло где-то глубоко в горле) мы не нашли. Мы и не искали толком, а ты, значит, дом покупаешь! И на какие шиши, позволь спросить? Ты же понимаешь, что такую сумму налоговики проверят до цента, и если вскроются наши махинации, а они вскроются, уж поверь, семьдесят пять штук — не шутки, то ты сядешь лет на двадцать, и я вместе с тобой! Отличный план, нечего сказать! — Дин, — Сэм замялся, опустил глаза, помолчал пару секунд и выпалил, захлебываясь, глотая слова: — Эйлин беременна! Беременна, понимаешь? Я стану отцом, Дин! Дин, у нас будет ребенок! Я не могу растить его в бункере, среди всего этого ужаса, этих тайн, этих бесконечных охот, с одной из которых мы однажды не вернемся. Я хочу жить, жить нормальной жизнью, в доме, где есть окна, где есть будущее, Дин! Неужели я не заслужил этого, после всего, через что мы прошли? Ты можешь осуждать меня, но я устал. Я устал жить как тень, жить ради других людей, которых даже не знаю, которым наплевать на меня и которые не только не скажут мне «спасибо», но даже не узнают моего имени! Дин, хватит! Хватит с нас этой работы, хватит крови, боли и страха. Я так больше не могу. Я сделал выбор и хочу, чтобы ты меня понял. Ты не дал мне уйти двадцать лет назад, так отпусти сейчас, но, если можешь, постарайся понять. Ты мне нужен, брат. Очень нужен и я виноват, что не рассказал тебе раньше о доме. Тут такая история, понимаешь, у Эйлин есть… Дин не выдержал и перебил пламенную речь брата, изо всех сил стараясь не заорать: — Заткнись, Сэмми. Ты, придурок, нет, ты, блять, хуже, чем придурок, ты кретин! Ладно, я для тебя пустое место, как оказалось, но Кас наш друг, наш брат и ты забил на него! На меня забил, на наше правило — не бросать друг друга, что бы ни случилось. Ты хочешь уйти, отлично, и, кстати, поздравляю! Ты будешь отличным отцом, не сомневаюсь, только брата у тебя больше нет. И у меня нет. Я пошел, бывай, Сэмми. — Дин! Стой! Прошу тебя! Прости меня, Дин, — Сэм в один длинный шаг оказался рядом, сгреб Дина в охапку, сжал и забормотал куда-то чуть выше уха: — Дин, постарайся понять, постарайся простить, это важно для меня. Я буду искать Каса вместе с тобой, обещаю, но мы же можем делать это и здесь. Привезем книги из бункера, составим план и… но пойми, у моего ребенка должно быть нормальное детство, не такое, как у нас, у него должна быть школа, потом колледж, должно быть место, куда он сможет пригласить друзей, не опасаясь, что они разбегутся в ужасе. Дин, я не обреку своего сына на такую жизнь, что была у нас! Дин аккуратно высвободился из захвата: — Такую как у нас? Да уж, не самая обычная жизнь. Но с чего ты взял, что родится сын? У такой плаксы как ты, могут получиться только сопливые девчонки, — он хотел выдать еще что-то ехидное, но осекся, глядя на незнакомую, светлую улыбку брата: — эй, не раскисай, Сэмми! Что-то изменилось в Сэме, словно внутри него зажглась яркая лампочка, и Дин вдруг вспомнил… <i>Двумя месяцами ранее: Они сидели в кухне бункера, потягивали пиво и изредка перебрасывались ничего не значащими фразами типа: «Да, Джек молодец», или «Ну я и высплюсь сегодня! За все эти годы отосплюсь». Дин опасно качался на стуле, поставив его на две ножки и рискуя в любую секунду с грохотом навернуться, а Сэм деланно-небрежно листал что-то в смартфоне. Они никогда не признались бы ни себе, ни друг другу, что задыхаются от страха, потому что Джек, как оказалось, вернул не всех. И они ждали — ждали, что вот прямо сейчас зазвонят телефоны или раздастся стук в дверь. Дин ни за что бы не сознался, что в тот день стал одним большим ухом, чутко настроенным на любой звук от тяжелой двери бункера. Он мысленно повторял себе, раз за разом: «Тихо, погоди. Джек не мог не вернуть его. Джек просто не мог его не спасти. Наверняка Кас снова угодил куда-то в Небраску и теперь тащится на попутках. Нужно просто подождать. Пару дней, максимум неделю. Телефон он, конечно, угробил и денег, само собой, у него нет. Черт, только бы он позвонил. Джеки, малыш, не подведи!» Сэм поднялся, подхватил айфон, нахмурился, глядя на опостылевшую заставку, сунул телефон в задний карман джинсов, запулил пустой бутылкой в пакет с мусором и, весьма неубедительно изобразив зевок, сообщил, что идет спать. Он сделал пару шагов к выходу, как из заднего кармана его штанов полилась стандартная мелодия Аpple. Сэм выхватил телефон так поспешно, что не удержал его в ставших вдруг непослушными пальцах, и смартфон грохнулся на плиточный пол, разукрасив экран сеткой причудливых трещин. — Блять! — взвыл Сэм, — Сука, ну только не сейчас! К чести капризной яблочной продукции, телефон продолжал звонить, и сквозь сетку трещин братья рассмотрели незнакомый номер. Когда Сэм, в отчаянной борьбе с треснувшим экраном все же сумел нажать на прием звонка, они звонко треснулись лбами, надеясь услышать знакомый голос, но каждый — свой. — Алло! — выкрикнул Сэм, уже не скрывая тревоги, — Слушаю! — Сэм? Сэм, это ты? — Голос Эйлин звучал глухо, но это точно был ее голос. — Сэм, мой телефон куда-то пропал, я выпросила у прохожих позвонить тебе! Сэм, я жива, я вернулась! Если ты меня слышишь, напиши СМС на этот номер! Только быстрее, эти люди торопятся! Дин уже лихорадочно вбивал номер в свой телефон, справедливо полагая, что разбитый экран Сэмова не справится с задачей и совал смартфон брату, но Сэм не желал сбрасывать звонок, цепляясь за голос Эйлин. — Пиши давай, ну же! Где она, адрес? Сэм, наконец, сообразил, что от него требуется, выхватил телефон Дина и, промахиваясь по буквам, впечатал: «Эйлин, я счас приеду. Адрес зпомнил, жди там, никуда не уходи, я скоро!» Дин протянул брату ключи от Детки, в душе надеясь, что Сэмми с Эйлин успеют вернуться до того, как машина понадобится ему самому, ведь Кас тоже должен вернуться, он не может не вернуться! «В крайнем случае, возьму раритет из гаража. На что-то этот антиквариат должен же был сгодиться»? Сэм отправил СМС, и… Дин впервые за много лет увидел, как плачет его младший брат. Плачет навзрыд, мучительно, некрасиво кривя рот, плачет, не заботясь, что Дин смотрит, потому что сил держать лицо у него уже не осталось. Дин обнял брата, позволив Сэму спрятать лицо у себя на плече, крепко обнимая, чувствуя, как брат вздрагивает всем телом, пытаясь унять рыдания. А то, что рубашка Сэма немного намокла там, где было лицо Дина — ничего удивительного. Большие мальчики тоже иногда плачут, и хорошо, что сейчас они плачут от счастья. Дин ждал, дни сливались в недели, недели сложились сперва в один месяц, потом второй, но Кас так и не появился. Сэм был так откровенно счастлив, что Дин иногда втихомолку завидовал, к тому же, как все влюбленные, Сэм был абсолютно невосприимчив к неровному настроению брата, беспечно повторяя: — Дин, он вернется, вот увидишь. Все же вернулись, сам знаешь. Гарт всех обзвонил, все живы и почти никто не помнит, что исчезал. Кроме… … да, помнили только охотники, это им довелось видеть, как по одному серым пеплом рассыпаются их близкие. Охотникам пришлось тяжелее всех — память, милосердная к обычным людям, их не пощадила и поэтому они по возвращению — кто раньше, кто позже, судорожно вызвонив родных и друзей, убедившись, что все живы и относительно здоровы, теперь держали ежедневную связь друг с другом — кто как сумел: по телефону ли, по видеосвязи, а некоторые просто поселились рядом. Гарт стал чем-то вроде магнитного полюса — к нему стекалась вся информация и ему в первую очередь звонили те, кому срочно надо было связаться со своими. Гарт знал все и обо всех. И именно Гарт стал первым горьким разочарованием Дина, когда промямлил: «Дин, о нем ничего не слышно. Он, похоже, не вернулся. Ты ж понимаешь, вернулись те, кто был на Земле, а Кас, он…» Да, Каса на Земле не было, но Дин не мог поверить, что Джек бросил своего названного отца. Не мог и не хотел. И глядя, как смеющийся Сэм кружит по кухне Эйлин, сжимающую кружку с горячим кофе, и охает, когда кофе все же проливается ему на руки, Дин выдавливал улыбку и уходил в свою комнату. Себе он говорил — чтобы не мешать им, но на самом деле — чтобы не видеть. Не видеть и не мучиться от тоски, терзавшей его как старая зубная боль, к которой можно притерпеться, но боль-то от этого никуда не уйдет. — Дииин… Ты простил меня? — Да, Дин, ты не злишься? Я говорила Сэму, что давно нужно было тебе все рассказать, но он боялся, что не получится, что у нас не хватит денег, — Эйлин вошла неслышно, и явно видела их перепалку, — у меня есть сбережения, почти сорок тысяч, и мы взяли кредит, нам повезло, ведь я нашла работу здесь, совсем рядом. Сэм тоже может работать в социальной службе, у них есть подходящие вакансии, так что суд нам не грозит. Дин не мог понять, что он чувствует: радость за брата, облегчение, что сделка вполне законна и не придется разбираться с зубастыми акулами налоговой службы (а те уж точно будут похуже левиафанов) или глухую злость, а может, все же зависть? Но Сэм и Эйлин смотрели на него, как на рождественскую елку — с такой отчаянной надеждой на чудо, что он сдался: — Идите уже сюда, заговорщики. Черт, ну надо же! Поздравляю! — Дин сгреб обоих в охапку, Сэм тихо засмеялся, Эйлин пискнула и зашептала Дину в ухо (впрочем, весьма громко): — Дядя Дин, мне нравится, как звучит! — Неплохо, но раз уж мы ввязались в безнадежное дело ремонта, давайте хоть прикинем, во что нам это обойдется. Так, отпустите меня оба! Сэм, рулетка хоть найдется или мне рулить в магазин?