Сто имён одной воровки. Часть I

      Мысль, как без риска попасть в особняк благородного любителя редкого зверья, посетила её за утренними сборами, под заливистые трели жаворонка и звон лошадиной упряжи. Пока они седлали лошадей, запрягали рыжего в телегу и собирали нехитрые пожитки, Мия обдумала все детали и не нашла в своем плане ни одного изъяна. А если всё пройдет так, как она задумывает, то ей даже никакие воровские хитрости не придётся применять. Главное — не пропустить нужный поворот, и для этого Мия села рядом с дядюшкой Гейбом на козлы.       Когда они подъехали к нужному месту, уговорить попутчиков свернуть к особняку было проще простого — оказывается, они и раньше выступали в поместьях благородных господ, правда, в этот раз вроде никуда сворачивать не планировали, но Мия наплела, что тетка её прошлым летом батрачила в зверинце господина Сибелиуса и видела, что у него какая-то бродячая труппа лицедействовала с музыкантами и фокусниками и, мол, уходили они с полными карманами серебра. Дядюшка Гейб и Вик переглянулись да и повернули коней на боковую дорогу, рядом с которой на деревянном столбе для удобства благородных гостей висел указатель.       Поместье благородного господина Сибелиуса расположилось едва ли не в чаще леса. Дорога к нему петляла под сенью массивных дубов и изящных клёнов, а сам особняк надёжно укрылся за сплошным каменным забором в полтора человеческих роста. Стало жутковато — что за постыдные секреты скрывает этот господин, раз ему потребовалось городить такие стены? Массивные, окованные железом деревянные ворота оставались закрыты даже после того, как Вик несколько раз постучал в них сапогом, и они уже думали разворачиваться и уезжать, когда приоткрылась узкая калитка и из неё высунулось лицо стражника с перебитым носом и глазами навыкате:       — Неужто кто опоз… Вы кто такие ещё?       — Приветствуем, уважаемый господин! — дядюшка Гейб широко улыбнулся и подобострастно склонил голову. — Мы странствующие артисты, смиренно предлагаем любезному господину Сибелиусу…       Стражник не дослушал старика, злобно засмеялся и сплюнул на землю:       — Вон отсюда, голодранцы, нам тут своих представлений хватает!       Калитка с громким хлопком закрылась, дядюшка Гейб тяжело вздохнул, Вик озадаченно глянул на Мию. Не то чтобы ей стало стыдно — рассказывая про свою мифическую тётку, Мия почти что поверила в её существование, как и всегда это бывало с особенно удачной ложью. Да даже если бы её рассказ был сущей правдой — это же не значило, что их обязательно должны были пустить? Так что нет, стыдно ей не было, только досадно, что такой прекрасный план вылетел в трубу и теперь ей нужно будет как-то улизнуть от попутчиков, пробраться во владения господина Сибелиуса, ещё и через стену эту проклятущую перемахивать. Калитка снова приоткрылась, и из неё высунулся всё тот же стражник, только теперь с массивной аркебузой в руках. Он затряс оружием и выкрикнул:       — А ну пшли отсюдова, паршивцы, не то собак спущу!       Пришлось по-быстрому разворачивать телегу и как можно скорее уезжать подальше от особняка и его неуравновешенной стражи. Мия снова разместилась на сене и задумалась, непроизвольно накручивая волосы на палец. Ей нужно было назад, в проклятый зверинец за этой паршивой рогатой лошадью, ей срочно нужно было придумать новый план действий, кстати, включающий в себя перелезание через высоченную стену и игру в прятки с собаками, про которых говорил стражник, да только с каждой минутой в этой скрипучей телеге она уезжала всё дальше и дальше…       — Да Корсе под хвост это всё!       Тут телегу сильно тряхнуло и наклонило, рыжий громко заржал, Мия от неожиданности прикусила щёку и скривилась, больно ударившись спиной об бортик. Дядюшка Гейб, пересыпая речь дурными словами, слез с козел и зашёл куда-то за телегу, Мия тоже выглянула наружу, потирая ушибленное место. Вик, уже соскочивший с бурого, ловил катившееся по дороге колесо, то самое, которое они ещё вчера чинили. На лице восседавшего на ослике Олли читалось уныние.       — Вот ведь засранное, прости дочка, колесо! Едва ли не каждый день с оси сходит, как не прилаживай.       — Так колымага эта постарше нашего Олли будет. — Вик наконец поймал колесо и принёс его к телеге, после чего полез внутрь за инструментами.       — А может, и старше тебя, сопляка.       По возвращении в город не забыть бы дар Демитии принести, ибо кто, если не она, так удачно всё подстроила? Мия спрыгнула с телеги, потянулась и оправила рубаху:       — Я за водой до ручья съезжу, тут вроде невдалеке он.       — Давай, дочка. Кабы нам не до ночи с этой рухлядью валандаться.       Дядюшка Гейб уже склонился над осью и ковырял её каким-то инструментом. Пользуясь тем, что он не видит, Мия встала на цыпочки и прильнула к стоявшему рядом Вику, быстро поцеловав его в колючую щёку.       — Я быстро, — шепнула она и как можно скорее отстранилась, дабы больше не смотреть ему в глаза. Врать она, конечно, умела и ничего плохого в этом не видела, но именно эта ложь смутила её так сильно, что лицо опалило румянцем.       Забравшись в седло, Мия направила бурого вперед по дороге, в сторону главного тракта. Где-то там и правда тёк ручей, но до него она не добралась — как только телега скрылась за поворотом, она свернула в лес, отъехала подальше от дороги, развернула бурого и неспешно направилась в сторону особняка. На её счастье, лес был не слишком густым, без обильного подлеска, зарослей кустарника и буреломов, так что конь шёл ровно, не спотыкаясь, разве что Мие приходилось то и дело склоняться к лошадиной шее, чтобы не получать ветками по лицу.       Особняк она объехала по широкой дуге, внимательно присматриваясь и прислушиваясь, чтобы, упаси Демития, не нарваться на стражу или ещё кого. Когда заходящее солнце уже расписало небо кармином, Мия стреножила коня и крепко привязала его к дубу, предварительно хорошенько напоив и повесив на шею мешок с овсом. В таком виде бурый её до утра спокойно дождётся, а больше времени ей и не потребуется. Свои волосы она забрала в тугой узел на затылке и сверху надела колпак, намотала на лицо тонкий шарф и закрепила его над ушами так, чтобы осталась только тонкая щелочка для глаз, обернула несколько раз вокруг бёдер длинную веревку с «кошачьей лапой» на конце — похожим на якорь четырехконечным крюком, с помощью которого удобно было залезать на стены. За голенище сапога, к спрятанному там кинжалу, сунула несколько отмычек, в сумку на поясе положила огнёвку, а на запястье нацепила кожаный браслет с висящим на нем металлическим ажурным шариком. Внутри того шарика лежал так называемый «ловец запаха» — хитрое алхимическое изделие, правда, внешне напоминавшее кусок тщательно пережёванной тряпки. Помещённый поближе к открытому участку кожи, он полностью стирал запах человеческого тела, что сильно облегчало работу в охраняемых собаками поместьях. Всего-то и нужно было не попадаться этим тварям, впрочем как и стражникам, на глаза — ведь зелья невидимости пока никто из алхимиков не изобрёл. Единственным недостатком ловца было то, что хватало его ненадолго — через пять-шесть часов он полностью выдохнется, так что времени у Мии было не слишком много.       Когда лес утонул в сумерках, она подобралась к ограде поместья, на пару минут замерла, прислушиваясь, не ходит ли кто с той сторон, и, не уловя никаких подозрительных звуков, с помощью кошачьей лапы перелезла через стену. Внутри, по крайней мере в том месте, где Мия спустилась, поместье выглядело почти как лес, разве что более ухоженный, да и деревья росли на бОльшем расстоянии друг от друга. Кое-где из земли торчали железные столбы, на которых горели масляные фонари, что было не так уж и плохо — гораздо легче прятаться в тенях, чем наугад шарахаться в полной темноте.       Зверинец она нашла по запаху. Тяжёлый животный дух, у стены едва заметный, при приближении к клеткам становился с трудом переносимым. Спрятавшись между кустом самшита и несколькими большими ящиками, она принялась рассматривать ту часть зверинца, к которой вышла. И Мие не понравилось то, что она увидела.       Не похоже, чтобы здесь держали редких и ценных зверей, ещё и в таких условиях. Клетушки из деревянных реек, понизу обитых железом, казались такими тесными, что даже Мия с её плюгавым ростом не смогла бы в них ни вытянуться, ни развернуться. Сверху клетки освещали висевшие на цепях масляные фонари, а все выходы из них вели в общий проход, крытый со всех сторон. А в клетках…       — Корсово дерьмо… — одними губами пробормотала Мия.       И это именно оно и было. И дерьмо, и сами собаки, по размерам никак не уступавшие легендарному псу богини Алетины. Громадные лоснящиеся туши лежали на кучах несвежей соломы, кое-кто лениво почёсывался или глодал тошнотворного вида кости. Клетки были обиты железом по бокам так, чтобы псы не видели друг друга, а вот Мию они вполне могли увидеть — и она со всей силой вжалась спиной в шершавую стенку ящика, моля Демитию скрыть её в тенях.       Позади, шурша гравием дорожки, прошли двое стражников, бурно обсуждая какие-то ставки. Мия замерла и едва ли не перестала дышать, пока звуки их голосов почти не стихли. Нет, ей нельзя здесь оставаться. Чем дольше сидеть на одном месте, тем больше шанс, что кто-нибудь её заметит. Нужно двигаться дальше, нужно найти этого проклятущего единорога. Ну, или не найти — может, так даже лучше будет. Она как раз выбралась из своего укрытия и, низко склонившись, перебежала к какому-то сараю, когда едва не упала на землю от оглушающего, трубного рёва. Собаки в клетках несколько оживились, одна даже пару раз гавкнула, но почти сразу же замолчала — видно, не в первый раз это слышала. Звук шёл со стороны огромного строения, к которому вел тот общий проход. Неужели там и держат единорога и это он так трубит?       — Веди Демития мою руку, и укрой меня вуалью твоей, и упаси меня от этих тварей, — прошептала она и ринулась вперёд, к странному зданию.       Трава шелестела и сминалась под подошвами сапог, от звериного запаха спирало дыхание, Мия бежала, петляя от одного укрытия к другому, от тени к тени, стараясь держаться подальше от жутких клеток, неумолимо приближаясь к вырастающему перед ней странно-округлому сооружению. Вблизи оказалось, что у строения напрочь отсутствует стена, а вместо неё вверх уходят массивные столбы, поддерживавшие ярусную крышу.       Мия почти догадалась, чем может быть это строение, когда впереди показались двое стражников, с зажжёнными факелами в руках и лохматой собакой на цепи. Ни секунды не раздумывая, она метнулась в сторону, под эти ярусы. Упав на землю, она заползла так глубоко, как смогла, распласталась на сухой траве и, глянув сквозь щели в досках, убедилась в правильности своей догадки — строение это было ничем иным, как ареной, и прямо сейчас над головой у Мии зрители ходили по скрипучим ступеням и, что-то обсуждая, рассаживались на свои места. В животе от ужаса словно разлилась студёная вода. В какое же дерьмо она залезла по самую макушку? Мия сжалась всем телом и замерла, надеясь только ничем не выдать своего присутствия. В ушах копытами галопирующих коней застучала кровь, звучавшие наверху голоса и смех слились в один отвратительный гвалт.       Она сильно сжала кулаки и прикрыла глаза, чтобы попробовать успокоить сознание и вернуть себе остроту слуха, но в тот же момент громовой голос, звучавший словно над ареной и скорее всего усиленный магией, объявил:       — Любезные господа и достопочтенные мэтры, добро пожаловать на наше грандиозное представление! — и что-то снова оглушительно заревело.       Раздирающий уши звук заставил Мию зажмуриться и закрыть голову руками. Когда она наконец отняла ладони, громогласный голос перечислял имена присутствующих на трибунах знатных гостей — их было человек десять или двенадцать, не больше, — и после каждого раздавались не слишком громкие аплодисменты. Также глашатай объявил, что их почтили своим присутствием достопочтенные мэтры Фиделиан и Эррансиль — что только добавило Мие страху. Вот только не хватало ей здесь чародеев, а вдруг они могу видеть сквозь стены? Или читать мысли?       Огласив имена, голос предложил любезным господам угощаться вином и фруктами, а также делать ставки и всецело наслаждаться представлением. Мия уже давно догадалась, каким именно. В порту тоже иногда устраивали собачьи бои, но любительницей этого жестокого развлечения она не была и никогда такие сборища не посещала. Так что, когда в яму выпустили двух разъяренных псов, с клыков которых капала слюна, Мия закрыла глаза и опустила голову на сложенные перед собой руки. Незачем на это смотреть, ей и душераздирающего визга дерущихся не на жизнь, а на смерть зверей хватит.       Одна пара бойцов сменяла другую, прислужники уносили обезображенные трупы и израненных победителей, зрители хлопали и кричали, песок арены всё больше обагрялся кровью, а Мия так и лежала там, куда заползла, скрываясь от стражников. Вылезать она не решалась — хотя увлечённые кровавой забавой зрители вряд ли обратили бы на неё внимание, Мия решила, что лучше будет переждать, дождаться, когда так называемое представление кончится и благородные господа отправятся в особняк, и тогда уже выбираться. Да и, чем Хаммаран не шутит, может, этой публике и единорога показать выведут?       — А теперь на арену выйдет всеобщий любимец Рем и покажет свой коронный номер «Танец с медведем»! Не забывайте делать ставки! — пророкотало сверху, и Мия приподняла голову. Это что-то новенькое, причем тут медведь? Медведя будут травить собаками?       Под одобрительные выкрики зрителей на песок обильно политый блестящей в свете факелов собачьей кровью выскочил невысокий жилистый мужчина с телом, покрытым застарелыми шрамами, в одних лишь коротких штанах. В руке у него был кинжал. Мужчина сделал несколько кругов в яме, то появляясь, то скрываясь от глаз Мии, и даже играючи на одних руках забрался по отвесной деревянной стене к самому первому ярусу сидений, после чего сразу же спрыгнул обратно и сделал сальто назад. Толпа смеялась и выкрикивала его имя. А потом из тех же ворот, откуда выводили собак, в яму выбежал медведь. Огромный, яростно рычащий, с когтями-саблями, зубами-бритвами и с текущей из пасти пеной. Мия чудом не вскрикнула и зажмурилась. Сейчас медведь разделает этого Рема на сотню бифштексов!       Лежа с закрытыми глазами, крепко сжимая зубы и впиваясь ногтями в ладони, она всё ждала предсмертного крика мужчины, но вместо него слышала только рёв и рычание медведя, в котором то и дело проскальзывали какие-то жалобные нотки. Зрители заходились в аплодисментах и одобрительно кричали. Мия осторожно открыла один глаз, готовая увидеть растерзанное, окровавленное человеческое тело на песке, но мужчина оказался живым и почти невредимым, за исключением тонкой царапины на лопатке. А вот шкуру медведя покрывали кровоточащие раны.       Она быстро поняла, в чём секрет этого Рема. Ростом будучи вряд ли выше Мии, он был юрким и проворным и двигался так быстро, что неповоротливый медведь никак не мог за ним угнаться. Рем кружил по яме, заставляя медведя метаться за ним, всё больше и больше изматывая животное. То и дело он уличал момент, чтобы полоснуть своим кинжалом по медвежьей шкуре, после чего отбегал от ревущего зверя как можно дальше и даже успевал изобразить поклон перед зрителями. Те каждый раз отвечали ему овациями.       Изуверский танец длился и длился, Рем словно бы ни капельки не уставал, а медведь, наоборот, всё больше выдыхался. Движения его становились более медленными и неуклюжими, он то и дело останавливался и тряс башкой. В какой-то момент мужчина оказался за спиной у зверя, высоко подпрыгнул, уцепился за стену ямы, немного поднялся по ней почти к самым сидениям и оттуда спрыгнул ровно на шею медведя, вонзив кинжал по самую рукоять ему в глаз. Агонизирующий зверь взревел, встал на дыбы, забил передними лапами по воздуху, но почти сразу же осел, заваливаясь на бок. Рем ловко отскочил в сторону, дабы не быть раздавленным медвежьей тушей, потом сразу же метнулся обратно, схватил зверя за ухо и глубоко резанул кинжалом по горлу. Кровь фонтаном хлынула на песок, трибуны разразились громкими криками и аплодисментами. Мия скривилась от отвращение. Ну и гадкие забавы у этих благородных.       Четверо прислужников погрузили бездыханную тушу на волоку из деревянных жердей и утащили прочь из ямы, ещё несколько сменили догоравшие факелы новыми и сгребли окровавленный песок в большие вёдра, пытаясь вернуть арену к своему изначальному виду. Мия уже подумала, что кровавые развлечения кончены, и насытившиеся чужими страданиями господа вот-вот отбудут в особняк, но не тут-то было. Вновь над ареной пронёсся трубный рёв, и голос пророкотал:       — И наконец гвоздь нашей программы! Любезные господа и достопочтенные мэтры, наконец ваше любимое представление — «Дева и единорог»! Делайте ваши ставки, господа — получится ли у нашей девы укротить единорога!       Мия вся напряглась и подалась вперед, прижимаясь лбом к доскам так, чтобы видеть как можно больше. Неужели сейчас она увидит настоящего единорога? Не зря она всё-таки не стала вылезать и решила остаться до конца представления.       Но вместо единорога под хохот и крики с трибун в яму выскочила девушка, голая и худая, с длинными, растрёпанными тёмными волосами и грязными ногами. Похоже, её просто вытолкнули из тех же ворот, откуда недавно выходили прислужники, и она, пробежав несколько шагов, споткнулась и чуть не упала на песок. Девушка остановилась, тяжело дыша и вздрагивая всем телом, обвела перепуганным до смерти взглядом трибуны. Её била крупная дрожь и было заметно, что она едва удерживается на ногах. Зрители же, как видно чрезвычайно довольные её видом, в унисон скандировали: «Дева! Дева!»       А потом на арену вырвался и сам единорог. Выглядел он… несколько не так, как Мия всегда себе представляла. На лошадь он походил не более, чем крюк на её поясе на лапу настоящей кошки, хотя рог у этой твари всё-таки был — правда располагался скорее на носу, чем на лбу. Ноги у него были толстыми и короткими, словно пеньки, шкура грубой и безволосой, больше похожей на древесную кору, с мерзкими на вид складками и наростами, а морда смахивала на грубо обтёсанное полено, да и весь он походил на гигантскую, отвратительную, ожившую корягу. Девушка при виде твари сначала на секунду оцепенела, глаза её округлились от ужаса, а потом она завизжала так громко и отчаянно, что этот крик, казалось, проникал в тело до самых костей и впивался в них стальными зубами. Единорог, как видно наконец заметивший девушку, поднял свою уродливую морду, заскрёб передней лапой по песку, издал низкий, рокочущий рёв и ринулся в атаку. Его жертва бросилась к одной из стен ямы, но тварь быстро её нагнала.       Чтобы не закричать, Мия с силой закусила сжатый кулак. Тело трясло, словно она слишком долго просидела в холодной воде, слёзы жгли глаза. Это было слишком чудовищно. Этого не могло происходить на самом деле. И всё-таки это происходило, кучка благородных выродков потешалась над тем, как чудовище разделывалось с беззащитной девушкой, которой не дали ни единого шанса на спасение. Судя по одобрительным крикам, особенно им понравился тот момент, когда тварь поддела мордой безжизненное уже тело, насадила его на рог и, словно красуясь перед зрителями, сделала пару кругов по арене. Это зрелище, пожалуй, на всю жизнь отпечатается в памяти Мии и долго ещё будет являться ей в самых кошмарных снах. Хотела бы она этого не видеть. Но она смотрела. Должна была смотреть.       — Что ж, любезные господа и достопочтенные мэтры, наша дева и правда смогла оседлать единорога, но не совсем тем способом, на который мы рассчитывали! Какое огорчение! Надеемся, что в следующий раз невинная дева наконец сможет укротить и оседлать нашего прекрасного единорога! А теперь просим вас всех проследовать в особняк для продолжения нашего чудесного вечера!       Даже после того, как последняя благородная тварь покинула трибуны и то, что осталось от замученной девушки, уволокли с арены, Мия ещё некоторое время не могла вылезти из своего укрытия. Казалось, она просто не сможет удержаться на ногах. Её мутило, в ушах до сих пор звенело от рёва и криков, а перед глазами то и дело вспыхивали кровавые картины. Наконец, когда всё вокруг стихло и факелы над ямой почти догорели, она осторожно вылезла и растерянно огляделась.       Задание, по сути, можно было считать проваленным. Это определённо не тот единорог, которого хотел получить Ваган. А даже если и тот, то желающих испить его крови или истереть рог на оживляющий вялый член порошок можно пригласить сюда, в эту яму. Пусть попробуют. А ей нужно как можно быстрее, пока стражники не заметили, выбираться из поместья, седлать бурого и мчать назад в Портамер. Жаль, конечно, возвращаться с пустыми руками, но тут уж что поделаешь. Да, больше она ничего не может сделать. Ничего.       — А Корсе вас под хвост, выродки благородные, — Мия сплюнула, поправила сбившийся шарф и стрелой метнулась вдоль арены.       Она быстро нашла место, где можно было подняться на сами трибуны, подбежала к краю ямы, вытащила один из горящих факелов из гнезда и спрыгнула вниз. Под ногами скрипел песок и хлюпали лужицы крови, её душный запах бил в нос. Быстро осмотревшись, Мия определила те ворота, из которых вытолкнули девушку и ринулась к ним. Правда, ворота оказались заперты. Мия пару раз толкнула их плечом, выругалась, в бессильной ярости сжимая кулаки. Значит, зря она сюда спрыгнула, придётся выбираться назад и найти наружный вход. Хотя…       Воткнув факел в песок, Мия вытащила из-за голенища сапога кинжал, всунула в щель между створками и повела вверх. Лезвие лязгнуло об щеколду, кинжал едва не выпал из рук. Мия снова ругнулась, схватила кинжал сильнее и попробовала ещё. На третий раз засов, как видно, оказавшийся простым железным крюком, поддался, она подхватила факел и проскользнула в приоткрывшуюся дверь. Мигающий свет выхватывал из кромешной тьмы какие-то смутные формы и образы. Корзины и вёдра на земляном полу, верёвки, цепи и оружие на стенах, потухшие масляные лампы на цепях, решетчатые двери клеток, за одной из которых…       — Здесь есть кто-то? — она махнула факелом перед собой, силясь разогнать мрак.       — Кто ты? Ты пришла спасти нас?       Из тьмы к железной решетке выплыли призраки, цепляясь за прутья тонкими, едва не прозрачными руками. Хотя нет, всё-таки не призраки, а девушки, хотя на людей они мало походили. Все тощие, с худыми лицами и впалыми щеками, с длинными лохмами волос, в когда-то бывших белыми хламидах, ныне измазанных грязью и нечистотами. Возраст их на глаз был неопределим, но самая младшая выглядела едва ли старше десяти лет.       Нет, вообще-то она пришла за единорогом. Никого спасать она не планировала. За спасение попавших в беду девиц так-то не платят ни золотом, ни серебром, а за подобное самоуправство на задании Ваган с неё голову снимет. Если узнает, конечно.       Руки дрожали, и у неё никак не удавалось нащупать отмычкой язычок замка. Через слово поминая Хаммарана, Мия пробовала ещё и ещё, потом вытащила отмычку, закрыла глаза и сосредоточилась на своем дыхании. Пять медленных вдохов, пять глубоких выдохов. С каждым вдохом Мия представляла себя наполняемым ветром парусом, а с каждым выдохом, словно выжимающим из тела весь воздух до последнего пузырька, — перевернутым кувшином, из которого выливается вода. С последним выдохом она недрогнувшей рукой с первого раза вскрыла замок. Дверь клетки распахнулась с протяжным скрипом.       — Зря это всё. Нам отсюда не выбраться, — пролепетала одна из девушек, обнимая за плечи другую.       — Заткнись, иначе точно не выберешься.       Свой голос Мия не узнала. Ей вообще показалось, что она смотрит на всё со стороны. Словно бы это не она стояла с догоравшим факелом в руках перед клеткой с обречёнными на жестокую расправу пленницами. Не она. Не она быстро огляделась вокруг, а затем подхватила ещё несколько валявшихся на полу, обмотанных промасленными тряпками факелов. Не она, больше ни слова не говоря обмирающим от страха девушкам, вернулась на арену и вылезла из ямы, цепляясь за трещины и щели между досками. Ноготь сорвала тоже не она. Не она быстро пробежала по сидениям и бросила горящий факел между прутьями ближайшей к арене пустой клетки, обитатель которой, как видно, каких-то пару часов назад испустил дух на потеху толпе благородных выродков. Не она спрыгнула на землю, и не она обошла арену назад к той части, где томились пленницы, методично кидая подожжённые факелы вниз, под ярусы сидений. Портамерское лето знойное и засушливое, и лишённая доступа редких дождей трава под ареной давно иссохла, так что загоралась быстро и жарко. Не она с одного раза отперла отмычкой наружный замок, и не она вернулась к клеткам. Точно не она, потому что запертые девушки смотрели на неё с таким ужасом, будто перед ними стояла не Мия, а тот самый единорог. Но это и не была Мия.       — Выходите и ждите моей команды. Когда я крикну — бегите за мной изо всех сил!       Перепуганные девушки не шелохнулись, и ей пришлось едва ли не за руки вытаскивать их, подталкивая ближе к выходу на улицу. Арена уже горела, и снаружи доносились крики, дым стелился по земле, и девушки начали кашлять.       — Чтобы ни случилось, беги, — Мия крепко схватила самую младшую пленницу за руку и глянула в её распахнутые, стеклянные от ужаса глаза. — Как бы ни было больно и плохо, поняла? Я не отпущу твою руку, если будет нужно, я потащу тебя по земле, но ты должна бежать! Поняла?       Девочка не ответила, даже руку Мии не сжала, только стояла в полном оцепенении и судорожно вздрагивала на каждом вдохе. Помещение вокруг заволакивало сизым дымом, евшим глаза. Пленницы с ужасом смотрели на Мию. Она наклонилась, с силой сжала плечи девочки, и, смотря ей прямо в глаза, почти упираясь носом в нос, выкрикнула:       — Чтобы ни случилось, Тилль, беги! Беги! Бежим!       Мия вскочила, схватила девочку за руку, и они побежали.       Снаружи словно разверзлись врата в подземный мир. Арена пылала, пламя лизало деревянные столбы, вырывалось сквозь щели, осыпало горячими искрами траву. Сквозь треск горящей древесины слышались крики стражников и визг зверей. Мия рванула вдоль клеток, но сразу же свернула вбок — клетки тоже горели, огонь быстро перекидывался с одной на другую. Запертые внутри твари выли, скулили и вопили совершенно жуткими голосами. Удушливый дым слепил, стискивал горло железными тисками, каждый вдох обжигал внутренности. Мия бежала почти наугад — всё заволокло дымом, вокруг виднелись только яркие всполохи пламени и смутные контуры зданий. Правда, светлые тряпки, в которые были одеты пленницы, тоже бросались в глаза. Если бы ей хватало дыхания, Мия бы выругалась.       — Сучки сбежали! — услышала она отвратительный голос за спиной.       В груди невыносимо жгло, в ноги словно воткнули раскалённые железные штыри. Мия услышала короткий женский крик и звук падения тела. Она сжала зубы с такой силой, словно пыталась раскрошить их — останавливаться нельзя! Их побег уже заметили, и той девушке они уже ничем помочь не смогут. Нужно только бежать, бежать вперед, чтобы ни случилось — бежать!       Дрожащую руку девочки, хрупкую, словно веточка, она сжимала с такой силой, что почти могла её переломить. Мия чувствовала, что ещё немного — и малышка упадёт, не выдержит этой гонки, и придётся тащить её, и тогда… Мимо, на расстоянии меньше вытянутой руки, просвистел арбалетный болт. Мия вильнула в сторону, потом резко — в другую, ни на миг не ослабляя хватку. Позади верещали горящие звери и кричали стражники. Впереди были только деревья. Где же ограда? Неужели они бегут не в ту сторону?       Краем глаза Мия увидела, как горло ещё одной бежавшей рядом девушки разорвало алым фонтаном, и её тело ничком упало на землю.       — Ещё одна готова! — опять этот мерзкий голос. — Эй, Лок! К тебе цыпочки бегут!       Впереди наконец из сумрака вынырнула каменная стена ограды, но Мия не успела обрадоваться — у стены стоял один из стражников, кажется, тот самый, который вечность назад обещал спустить собак на Мию и её попутчиков. В одной руке он сжимал аркебузу, другой — шарил в закреплённом на груди патронташе.       Понимание того, что она сейчас умрёт, её почти не тронуло. Ноги словно сами по себе, больше неподвластные воле, остановились, подошвы сапог скользнули по траве, тело потеряло равновесие, но чудом устояло — и это было хорошо, правильно, — она не хотела бы встретить смерть, стоя на коленях. Малютка тоже едва не упала, но схватилась за бедро Мии и прижалась к ней. В руке стражника сверкнул серебристо-голубоватым светом маленький шарик — как видно, магический заряд. Гнусно улыбнувшись, он закинул шарик в небольшое отверстие на стволе, повыше поднял аркебузу, так, что её расширявшееся дуло словно глаз уставилось прямо в лоб Мие, и нажал на предохранительный затвор на боку ствола.       — Мы добежали, Тилль. Мы почти добежали, — она положила руку на плечо девочки, слегка поглаживая и крепче прижимая к себе.       Раздался… выстрел?       Нет, душераздирающий крик откуда-то сзади. Мия не успела испугаться, даже не дёрнулась, она всё продолжала смотреть словно бы со стороны, через мутное толстое стекло наблюдая за всем: как тело стражника перед ними вздрогнуло после того, как в его лоб с отвратительным звуком трескавшихся костей вонзился арбалетный болт, как выпало из его рук оружие, как тело повалилось на траву. Крик позади утратил всяческое сходство с человеческим, Мия также медленно, словно двигаясь в толще воды, обернулась посмотреть, что там происходит, и увидела, как вырвавшийся на свободу единорог размазывает по земле то, что раньше было стражником с арбалетом. Шкура твари тлела в нескольких местах, кончик короткого, похожего на ослиный, хвоста горел, и обезумевший от боли зверь метался с утробным воем.       Вид горящего единорога наконец вернул Мию в реальность. В любой миг их могли увидеть либо этот зверь, либо другие стражники. Нужно было действовать быстро. Кроме малышки, продолжавшей цепляться за рубашку Мии, рядом на четвереньках стояла другая девушка, с длинными тёмно-русыми волосами и в разорванной по шву длинной рубахе. Она надсадно кашляла и пыталась отдышаться. Остальные не добежали, но у Мии не было времени думать об этом.       Быстро размотав закреплённую вокруг пояса верёвку, она метнулась к стене и забросила кошачью лапу наверх. Несколько раз сильно дёрнув, убедилась в том, что та держится крепко.       — Быстро лезь наверх! — она схватила продолжавшую кашлять девицу за руку и толкнула вперед.       — Я не смогу! — заскулила та, размазывая слёзы по лицу.       — Сможешь, дура, если жить хочешь! Ногами в стену упирайся и ползи!       Пока девица кое-как карабкалась наверх, Мия подхватила выпавшую из рук стражника аркебузу, упёрла приклад в плечо и огляделась в поисках цели. Единорог их не заметил и уже куда-то ускакал, в устилавшем землю дыму не было видно ничего, кроме всполохов пожаров. Сплюнув, Мия направила аркебузу в ту сторону, откуда раздавались приглушённые крики и нажала на спусковой крючок. Прогремел выстрел, приклад сильно ударил её в плечо, боль вышибла слёзы из глаз. Вокруг запахло так, как пахнет иногда после грозы. Морщась от боли, Мия отбросила ружье и, глянув на висевший на трупе патронташ, быстро вытащила из-за голенища кинжал. Магические заряды ей пригодятся. Если они выберутся, конечно.       Девица, видно от страха нашедшая в себе силы, уже забралась наверх и сидела на стене, Мия подхватила малышку на руки, забросила себе на спину, велела крепко держать её за шею и тоже полезла наверх. С грузом подниматься было тяжело, но она справилась. Поднявшись, она перекинула верёвку, закрепила крюк так, чтобы можно было слезть вниз, и обернулась к девушке, пытавшейся унять колотившую её дрожь:       — Ты молодец, справилась. Звать-то тебя как?       — Ная.       — А я Мия. А теперь лезь вниз.       До бурого они добрались быстро. Правда, приходилось постоянно подгонять Наю, которая без остановки жаловалась на то, что она устала, у неё болят ноги, руки и всё остальное. Мия к её мольбам оставалась глуха — они вовсе пока не спаслись, всего-то выбрались за стену поместья. Ещё чуть-чуть — и их начнут искать и снаружи, может быть, и с собаками. Фора у них, конечно, была, но с каждой секундой промедления стремительно уменьшалась. Удивительно, но малышка, наоборот, за всё время не проронила ни слова, только сопела и тяжело дышала. Добравшись наконец до мирно дремлющего бурого, Мия отвязала коня, закинула патронташ в одну из седельных сумок, подсадила Наю на лошадиную спину, сама залезла в седло, а малышку посадила перед собой, перекинув её ноги на одну сторону и крепко обхватив за плечи.       — Верхом ездила когда-нибудь? — Мия чуть обернулась к Нае, та только отрицательно качнула головой и шмыгнула носом.       — Вот ведь свалились вы мне на голову! Так, держись за меня обоими руками, а коленями обхвати лошадиный круп, уяснила? И цепляйся так крепко, будто если отпустишь руки — сразу сдохнешь, хотя так-то оно и будет. Ох, смилостивься над нами, Алетина, и поделись с нами силой твоей! — с последним словом Мия всадила пятки в бока бурого так сильно, что ноги прострелило болью, и конь сорвался в галоп.       Стоило по возвращению принести щедрый дар и Алетине — за то, что лес скоро кончился и они поскакали вдоль одного из виноградников по ровному травяному полю, под тусклым светом заходящего полумесяца и мерцающих звезд. Ветер трепал волосы и рвал дыхание, земля летела комьями из-под копыт, Ная позади хныкала, прижималась всем телом и впивалась в рубашку Мии с такой силой, что едва не порвала её. Мия же старалась сосредоточиться только на том, чтобы не выпустить из рук девочку, да и самой не вылететь из седла.       Миновав виноградник, они пересекли небольшую рощу и выехали к возделанным полям, тянувшимся, казалось бы, до самого тёмного горизонта. По звёздам Мия ориентироваться не умела, но, вспомнив дорогу, по которой они попали к особняку, старалась направлять коня в ту сторону, где, по её мнению, был юго-запад — так, чтобы можно было по широкой дуге выехать обратно к дороге. Бурый иногда сбивался на шаг, хрипел и мотал головой — но Мия неуклонно посылала его в галоп несмотря на то, что сама она донельзя устала и еле удерживалась в седле, вымотанная погоней, галопом и всеми ужасами этого дня. Затылок ей жгло ощущение близости преследователей, хотя и не слышала она ни криков, ни лая собак, да и вся ночь была такой тихой, покойной и благостной, что кошмар, оставшийся за стенами особняка благородного выродка Сибелиуса, казался нереальным, всего лишь смутной игрой воображения.       Поля сменялись рощами фруктовых деревьев, виноградники — каменистыми холмами и зарослями колючих кустов, с морды бурого во все стороны летела пена, а пальцы Мии впивались в повод так сильно, что казалось, она больше никогда не сможет их разжать. Когда небо на востоке начало бледнеть, а звёзды — тускнуть, они, объехав пологий холм, остановились наконец перед неглубоким оврагом, на дне которого журчала речушка. Еле удерживаясь на ногах, Мия выбралась из седла, посадила девочку на землю, пошатываясь сделала ещё пару шагов, упала на колени, и её вырвало.       Ная тоже кое-как слезла с коня и упала на траву. Справившись наконец с рвотными позывами, Мия легла на спину и раскинула руки, стремясь унять сердцебиение. Только оказавшись на земле, она поняла, что от бешеной скачки взмокла так, что рубаху выжимать можно было, колпак её куда-то делся, как видно, слетел с головы, и спутавшиеся волосы облепили шею и лоб. От земли тянуло холодком, и кожа сразу покрылась мурашками. Над головой безучастно мерцали звёзды, тишину летней ночи нарушал только плеск воды да щебет каких-то ранних птиц. Мия приподнялась, обтёрла раскрасневшееся лицо рукавом рубахи и принялась стаскивать сапоги.       — Что ты делаешь? — надсадным голосом спросила Ная.       — Если собаки взяли наш след, их нужно обмануть. Пойдём по реке вниз по течению, я поведу коня, а вы в седле поедете. Бурый нас троих долго не сдюжит.       Ная начала ныть, что она устала, больше не может ехать, хочет есть, пить, спать и умереть одновременно. От одних только слов о еде Мию снова вывернуло, уже одной только желчью. Утерев рот лопухом, она наконец встала и потащила Наю к коню.       — Я хочу передохнуть, ну пожалуйста! — протестующе заревела та.       — В могиле передохнёшь, — отрезала Мия и едва ли не пинком загнала скулящую Наю в седло, после чего подсадила к ней малышку. Правда потом она смягчилась и достала для них из седельной сумки бурдюк с водой, хлеб, сыр и несколько сушеных до каменной твердости рыбин.       Взяв бурого под уздцы, Мия нашла пологое место и спустилась к реке. Та уже подмелела, обнажив округлые склизкие камни, но ещё не пересохла. Обычно неглубокие реки в округе пересыхали к середине лета, после Солейнтера, до которого оставалась как раз неделя. Мия завела бурого поглубже, так, чтобы вода доходила ему до бабок, и повела вниз по течению. От холодной воды ступни быстро онемели, но уж лучше она замёрзнет, чем отдаст себя на растерзание собакам и другим, двуногим тварям.       — И куда мы едем? — впившись зубами в жесткий рыбий бок, спросила Ная.       — К морю. Выведу вас на дорогу, дальше сами разберётесь, мне в Портамер надо возвращаться, иначе мне голову снимут. Ты сама-то откуда?       — Я при таверне на Старом Тракте жила… раньше.       — Ты служанка, что ли? Или в кухне трудилась?       Ная промолчала, продолжая сосредоточенно грызть рыбину, сидевшая перед ней в седле девочка лениво жевала ломоть хлеба. Мия хлопнула заартачившегося бурого по шее. Ясно, кем эта Ная в таверне трудилась, можно было и не спрашивать.       — Лет-то тебе сколько?       — Не знаю, — рассеянно пожала плечами Ная, — хозяйка велела всем говорить, что пятнадцать.       — И давно ты говоришь, что тебе пятнадцать?       — Не помню, да я и не считала. Правда, как меня один офицерик отделал, — тут она обернулась к Мие, оттянула пальцем верхнюю губу и продемонстрировала дыру, зиявшую на месте трех зубов, — так меня брать плохо стали, хоть сколько не говори. А потом меня хозяйка вот этим и продала. Говорила, правда, что на месяц, а вышло вона что.       — Долго ты там пробыла?       — Не знаю, да я и не считала… Крови, кажется, трижды приходили, а может, и больше.       — А она? — Мия кивнула на девочку, уже съевшую свой хлеб и задремавшую на руках у Наи.       — Она-то недавно, может с месяц, но я не считала.       — А зовут её как?       — Не знаю, так она не говорящая. Вроде не глухая, всё слышит, а сама не говорит. А ты, — Ная быстро зыркнула на Мию и сразу же отвела взгляд, — ты-то чем промышляешь?       Мия вздохнула и поджала губы. Так-то у неё на любой случай было много ответов заготовлено, кто она, как её зовут и чем она занимается, да только отчего-то врать вовсе не хотелось.       — Воровка я.       — А правду про Гильдию Воров говорят? Мне один парень рассказывал, что все те, кто в Гильдии, те золото лопатой гребут и даже титулы благородных себе справить могут.       — Набрехал он тебе. Хотя кто-то может… — на секунду перед глазами всплыло лицо Вагана, и Мия поёжилась — ох и влетит ей за то, что с пустыми руками вернётся, а как до мастера слух про пожар дойдёт, то тут совсем не поздоровится.       Небо всё больше светлело, розовело на востоке. На одном из берегов они заметили небольшой табун лошадей, как видно, возвращавшихся с ночного выпаса. Значит, где-то неподалёку стояла деревня, но самих домов они не увидели. В какой-то момент ноги Мии так замерзли, что ей стало казаться, будто идёт она не по каменистому дну, а по лезвиям мечей или битому стеклу. Посчитав, что прошли они уже достаточно для того, чтобы сбить собак со следа, она присела на камень, натянула на мокрые ноги сапоги и вывела бурого на берег. Когда солнце уже взошло, они наконец выехали к дороге.       — Тебе есть куда податься? — Мия велела Нае и девочке слезть с коня и полезла подтянуть ему подпругу и подправить ремни, державшие седельные сумки. — Родня какая или…       — Не, мамка-то моя при той же таверне жила, да только я её и не помню, говорили, померла она, как меня родила. Я б вернулась, шибко хороша наша таверна была, к нам даж эти… посольцы заморские иногда заглядывали, когда путь в столицу держали, да тока далеко ж меня увезли. Я и пути назад не знаю. А может тут каки таверны есть? Так-то всё равно, где мне быть.       — В смысле вернулась бы? К хозяйке борделя, которая тебя этим выродкам продала? — Мия обернулась и уставилась на Наю.       — Так не знала она, видать, — Ная вся как-то съёжилась, приподняла плечи, будто пытаясь защититься. — Они ж вернуть обещали. Вот только не добраться мне до тудова, ну так я другую таверну найду, где можно. На этой-то дороге есть какие, может, знаешь, может, где примут меня? Без зубов-то плохо меня берут, и то правда, но тут чай не зубы главное, да я и отвернуться могу.       У Мии перед глазами всплыл образ того трактира, в котором она недавно ночевала, и рябые, отёчные лица трактирных шлюх со следами недавних побоев. В рот она им не заглядывала, но их красот и без того хватало.       — Ты совсем тупая, да? — Мия сама не заметила, как вцепилась в ворот рубахи Наи и сильно тряхнула, так, что у той оставшиеся зубы лязгнули, — Что, всю жизнь собой торговать хочешь? А если тебя ещё куда продадут, ещё каким тварям, любящим смертельные забавы?       — А вот и не продадут! Буду Яю истовей молиться, он и защитит меня, он нас всех защищает…       — Что, помог тебе твой Яй, когда ты в клетке оказалась? А другим твоим товаркам? — перебила её Мия.       — Да отстань ты! — Ная, обиженно сопя, вывернулась из её хватки. — Ты сама-то чем меня лучше? Я-то Яю молюсь, чтобы он мужиков посылал подобрее, а ты — Демитии, чтоб тебя стража не сцапала! Ты-то можешь от своего промысла вот так просто отказаться, а? Что ты ещё-то можешь? Ничем ты не лучше меня, да и ноги ты бесплатно раздвигаешь, а я хоть что-то с того имею!       Ладонь рассекла воздух и с хлёстким звуком опустилась на щёку Наи с такой силой, что Мия сама скривилась от боли в руке. Ная отшатнулась и схватилась за лицо. Мия подумала, что сейчас она снова начнёт ныть и, может, заплачет, но та только зло посмотрела на неё, сплюнула порозовевшую от крови слюну и выкрикнула:       — Ну и катись в свой Портамер вонючий, а мы с девкой сами разберёмся, как нам жить! Без твоих указов!       С этими словами Ная развернулась, схватила растерянно смотревшую на них девочку за руку и пошла по обочине, загребая голыми ступнями дорожную пыль. Девочка бросила быстрый и какой-то робкий взгляд на Мию, но почти сразу же отвернулась и, опустив голову, поплелась вслед за Наей.       Мия так и осталась стоять рядом с бурым, тупо уставившись в удалявшуюся спину, разорванную, грязную рубаху, волосы, больше похожие на спутанную паклю, тощую руку, сжимавшую запястье девочки. Глухая, тёмная злоба стиснула её грудь, сжала горло, впилась раскалёнными иглами в веки. Ну и пусть проваливает! Нравится ноги раздвигать перед всякими уродами, нравится быть битой и замученной, готова ещё каким-нибудь тварям продаться, которые, может, из её шлюшьей шкурки захотят себе плащи пошить или на обивку диванов пустить — вперед, никто держать не будет! Такой шанс выпал, всё с начала начать и к своему гнусному ремеслу не возвращаться, а ей лишь бы новый бордель себе найти! Девочку вот только жалко, которой это девица влёгкую определила столь гадостную судьбу, да только Мия ничего для неё сделать не может. Ничего.       В бессильной злобе сжимая кулаки, она прижалась к лоснящейся шее коня, который неторопливо и методично объедал листья с придорожного куста. Солнце поднималось всё выше, карабкалось по безоблачному небу, обещая душный и знойный день. Пара слепней с низким гудением вились над крупом бурого, и он то и дело бил себя хвостом по бокам, пытаясь отогнать назойливых насекомых. Стоило побыстрее покрыть голову капюшоном плаща, чтобы не сильно напекло, забраться в седло и скакать в Портамер, пока её не хватился мастер. Мия раскрыла одну из сумок, вытащила из неё плащ, скользнула взглядом по сложенной на дне одежде, взятой на смену. А ведь в этих лохмотьях они далеко не уйдут, первый же встречный мужик, заприметившей на обочине двух девиц в разорванных хламидах, долго думать не будет и…       Она и сама удивилась тому полустону-полувою, который сорвался с её губ. Пытаясь сдержать рвущиеся наружу слёзы, Мия опустилась на землю, дрожащими руками достала кинжал из-за голенища и отрезала от подола плаща длинный кусок ткани, а затем стащила сапог и принялась распарывать его подклад.       Наю с девочкой она нагнала быстро и преградила им путь, остановив бурого прямо пред ними. Соскочив с седла, схватила Наю за грудки, встряхнула посильнее и, не обращая внимания на её попытки вырваться, заговорила:       — Значит так, заткнись и слушай меня. Ещё хоть слово скажешь — я тебя так отделаю, что твой офицерик тебе нежным скромником покажется, уяснила? Во-первых, одевайся, — она сунула в руки Наи свою сменную одежду, и та, хоть и смотрела на Мию с той смесью страха и растерянности, что делала её простое лицо особенно жалким, подчинилась без единого звука и принялась натягивать штаны.       — На тебя, Ная, мне насрать, а вот малышке жизнь я портить не позволю. Вот это, — Мия протянула ей маленький сверток из куска плаща, — в штаны спрячь, на поясе, на изнанке, потайной карман есть, носи там и никому не показывай. Там девять золотых. Да не пучь ты глаза, дурища, слушай. Про золото никому не говори и никому не показывай, если кто прознает — тебе головы не сносить, казнят за воровство у благородных. Потом перепрячешь, когда место понадёжней найдёшь. А вот этот золотой засунь за манжет рубахи, там тоже кармашек есть. Как приедете в Вонтшур, никуда не сворачивая, дуй в порт, там спросишь Кайла Рябого, он табачную лавку держит. Так вот кроме табака он чёрным меном промышляет, ты ему скажи, что тебя послала Мия-Кудряшка из Портамера, и дай этот золотой, он тебе его сменяет на двести серебра. Двести, уяснила? Ты считать-то умеешь?       Ная, кое-как справившаяся со штанами и теперь пытавшаяся выпутаться из своей хламиды, пожевала губу, шмыгнула носом и отрицательно махнула головой.       — Хаммаран тебя забери, шлюха, не умеющая считать! Так сделай вид, что умеешь! Монетки из одной кучки в другую поперекладывай, потом на Кайла глянь с укоризной, он тебе и додаст то, что зажать вздумает. Серебро сложи в мешочек и засунь в седельную сумку поглубже, на поясе не носи, срежут вмиг. Бурого я тебе тоже отдам. Потом, как золотой сменяешь, ступай на ярмарку, там найдешь актёров бродячих, дядюшку Гейба и Вика, скажи им, что тебя послала Мель…       — Ты же сказала, что тебя Мия зовут.       — У меня много имён. Ты слушай и вникай, дура ты набитая. На серебро купите новую телегу, на двух лошадей, бурого в пару к рыжему поставите, они поладят. И держись дядюшки, он мужик славный, добрый, ни тебя, ни девчонку не обидит. Только молчи о том, чем раньше промышляла, усекла? Будешь с ними по Тарсии колесить, сменянного серебра вам надолго хватит, а потом сама сообразишь, как золотом распорядится. И даже не думай, — тут Мия опять схватила Наю за ворот надетой уже рубашки и угрожающе понизила голос, — не думай девочку чем обидеть, я за неё щедрые дары Алетине да Мальтерии принесу и каждый день молиться буду, так что не сомневайся, если что, они тебя даже за мысль недобрую покарают. Ты всё поняла?       Дело осталось за малым. Мия помогла Нае забраться на коня, застегнула на ней пояс с саблей — так, больше для вида, чтобы желающих к ним лезть поменьше было, показала в каких сумках лежат припасы, девочку укутала в свой плащ и посадила вперед на седельную луку. Себе она оставила лишь одну сумку — с воровскими припасами да патронташем с магическими зарядами. Долго не прощались — закончив со всем, Мия потрепала коня по морде, подтянула щёчный ремень на узде и, хлопнув по шее, отправила его шагом в сторону Вонтшура. В буром она не сомневалась — спокойный и послушный, он без проблем довезёт девушек до города, здесь не так уж далеко осталось.       Когда мерно вихлявший лошадиный зад наконец скрылся вдали, Мия позволила слабости взять над собой верх. Ноги её подкосились и она едва ли не упала на обочину, давно евшие глаза слёзы наконец потекли по щекам, оставляя на запыленной коже влажные дорожки. Она осталась здесь одна, без коня, припасов, сабли и без трети своего золота, которое так усердно копила. Да, во втором сапоге зашит ещё десяток, и ещё столько же припрятано в кухне Лаки под печкой, но ведь каждый золотой давался ей с таким трудом, и неизвестно ещё, насколько отдаляет её от выкупа эта потеря.       Но больше, чем об утрате золота и вещей, и о том, как ей теперь добираться до Портамера, Мия думала об этой глупой Нае и о девочке, которая казалась такой похожей на малышку Тилль. Без проблем ли они доедут до Вонтшура? Примет ли их дядюшка Гейб? Сможет ли эта Ная верно распорядиться золотом, хватит ли ума нести ответственность за свою жизнь и за жизнь девочки? Не начнёт ли она вновь торговать своим телом? А может, она понравится Вику и у них что да выйдет? Глаза-то у неё тоже красивые, почти один в один как у Мии, тёмные, а на свету золотятся как мёд.       Она ещё долго сидела в пыли, глотая слёзы и вытирая лицо рукавом рубахи. Ей было горько и больно — от воспоминаний о жуткой яме и о тех пленницах, которых она спасти не смогла, от мыслей о том, сколько ещё таких ям с клетками таится за высокими стенами особняков благородных господ да мэтров, от страха за дальнейшую судьбу девочки, вверенную в не самые надёжные руки этой дуры-Наи. А может, и от чего-то ещё.