Дай мне время
21 января 2014 г. в 22:34
Стайлз даже не думал, что бывает такая боль - сначала руку, а затем и все тело обжигает будто огнем, но не вспышкой, а долгим ровным пламенем. Стайлз смутно помнит такое состояние - в детстве он подхватил какой-то жуткий грипп и температура, по рассказам отца, совсем чуть-чуть не дотягивала до сорока. Мама улыбалась. В глазах слезы, а на губах мягкая, успокаивающая улыбка.
Мама красивая...
Стайлз по прежнему не может совладать с временными отрезками, поэтому не знает, сколько ему приходится провести времени, сжавшись в комок, превозмогая боль, разливающуюся по телу.
Когда становится полегче, он сердито кричит в пустоту:
- Как? Как можно было в таком деле выбрать нестабильную руну? Что за... Дитон! Я с тебя шкуру спущу! Глаза раскрой, черт тебя возьми!
Стайлз долго кричит, выплескивая злость и обиду, только легче от этого не становится, руна Эйваз жжется, будто впечатываясь в само сознание, но и это не помогает преодолеть невидимый, неосязаемый барьер между той стороной и этой.
Время, точнее его отсутствие тянется просто бесконечно долго. Стилински удивляется, обнаруживая, что подыхать от скуки можно даже и не имея возможности понять, сколько часов прошло в ничегонеделании. Стайлзу кажется, что прошли годы. Века. Тысячелетия. Что во всем мире - том, что живой, - остался только Неметон и его корни, постепенно, незаметно оплетшие всю планету, то ли паразитами, то ли кровеносной системой прижившиеся под покровом земли. Стайлзу больше нравится думать, что кровеносной системой, тем более, что алая пульсация, хоть и не становится сильнее, но не угасает, мерно перегоняя жизнь по корням священного дерева.
И через какую-то очередную вечность, прошедшую в белом безмолвии, под зациклившуюся в голове мелодию из мультфильма, алый цвет в корнях дерева напитывается жизненной силой. Тонкие красные прожилки становятся полноценными узорами и по краям начинают отдавать золотом - витиеватые ленты расходятся по всем корням, насколько хватает глаз, и на срубе пня сплетаются в узор: множество мелких линий сплетаются в орнаменты, почти не несущие смысловой нагрузки, хотя Стайлз периодически подмечает то трискель, ало-золотым пламенем вспыхнувший у кромки пня, то валькнут, непривычно острыми для кельтов углами вспыхнувший поодаль, то знак лабиринта, мелькнувший, кажется, напротив.
Стайлз непонимающе щурится, слезая с пня, но не отходя, окидывая взглядом всю поверхность дерева, наблюдая за заключающим все три символа в свои лепестки, алым, будто жидкая, теплая кровь, трикветром.
Стилински неуверенно приоткрывает рот, не в силах оторвать взгляда от завораживающего зрелища, и заученно повторяя:
- Трискель - ход истории, он же - "бег времени", валькнут - символ перехода между мирами, лабиринт - защита, погружение в транс... И трикветр - символ причины и следствия, бесконечный круговорот жизни и смерти, возвращение на круги своя... Так ты меня отпускаешь?
Стайлз не успевает договорить - тело пробивает дрожью, снова - болью, холодом и жаром одновременно. Сначала юноше кажется, что он задыхается, что у него паническая атака, но он успевает одернуть себя, напоминая, что ему даже дышать здесь не особо нужно - какие уж тут панические атаки? Тогда паника отступает, но ощущения остаются. Как будто он болеет, как будто у него температура под сорок, а вместо одеяла его укрывает слоем еле живой скользкой рыбы, трепыхающейся, тошнотворной, мерзкой.
- Знаете, ребята, - Стайлз еле шепчет, дрожа от выжигающего изнутри холода. - Не знаю, что вы там сделали, чтоб Неметон так поджечь, но это вы молодцы, правильно догадались. Но, блядь, на этом надо было остановиться и дать мне немного времени сообразить... вечно вы ни в чем меры не знаете... - Стилински бормочет и бормочет, улыбаясь, закрывая глаза, стараясь справиться с болезненной, судорожной тошнотой.
Через какое-то время становится легче, ощущение чужих прикосновений отступают, только губы продолжает нестерпимо жечь, даже когда по остальному телу жжение, разойдясь волнами, затихает.
Неметон по прежнему переливается росчерками золотого и алого, когда у Стайлза наконец-то находятся силы для того, чтобы встать.
- Отпустишь меня? Отпусти... Я не знаю, что они натворили, зачем из воды вытащили, - Стайлз точно уверен в том, что так и произошло, хотя объяснить своей уверенности не может. - Будет забавно очнуться в больнице, например, под чутким наблюдением миссис Маккол... Отпусти. Я никуда не денусь, ты ведь знаешь. Я - твой друид, советник у альфы...
Стайлз ложится на пень, раскидывая руки по лепесткам трикветра и закрывает глаза, повторяя про себя раз за разом: отпусти, отпусти, отпусти.
Сначала перед глазами темнеет, затем обоняние начинает щекотать странный, необычный запах. И вдохнуть возможности нет, поэтому Стилински, находя путь интуитивно, отступает назад, к негаснущему Неметону, и через некоторое время повторяет попытку. На четвертый или пятый раз Стилински узнает бьющий в нос запах - запах сырой, холодной земли и, немного - подгнившего дерева.
Осознание приходит вместе с паникой, но Стайлз все равно боится оформить эту мысль у себя в голове.
- Ты дашь мне время попытаться? - деланое равнодушие, стоящее немалых усилий и абсолютно бесполезное безразличие в голосе. - Дай мне время.
Дерево сыто пульсирует всеми оттенками алого и золотого.
Стайлз сосредотачивается, закрывая глаза и снова погружаясь в отвратительную темноту - он так и не может произнести "гроба", - и мысленно вопит. Орет, что есть сил. Зовет своего волка. После второй или третьей попытки Стилински просто кричит не переставая, и рядом с Неметоном, и на той, другой стороне.
Питер ведь жив - Стайлз чувствует, - а значит, рано или поздно услышит.