| Part 3: Trinity fields |
Δ^ Фрэнсис зол. Уже полчаса кряду. Зол на меня, Блака, Оруэлла, давно и благополучно вернувшегося на базу вместе с вертолётом, на Хэлла, что стоит, скромно переминаясь с ноги на ногу тут рядышком, и ещё на пол-Америки — просто для круглого счёта. Но больше всего, конечно, он зол на Кси, которого дома нет. В том, что его тут не будет, я ни на секунду не усомнился. Развлекается где-нибудь с Эриком, наверняка в особо жёсткой форме. Хм. Но генерал… он бесподобно хорош в своей ярости. Он злится молча: всего-навсего тихо и без лишней суеты поднял на уши личную службу безопасности, подразделения NYPD, ФБР и береговую охрану в придачу, велев разыскать обоих юных засранцев хоть в мегаполисе, хоть за его пределами. Но чувствую, что лично мне криков не миновать. Ну вот, он закончил отдавать приказы в телефон и идёт… точнее, надвигается на меня. Δ Серафим курил со своим традиционным, подчеркнуто отсутствующим видом, красиво и непристойно развалясь на диване для гостей. Плохо гнущиеся пальцы Конрада впились ему в твёрдые плечи, вслепую нашли ключицы и попытались сжать. — Разыщи их. — За каким хреном? — Дэз, не нервируй. Если ты в сговоре с ними… — ногти впивались в кожу глубже, но тщетно, под ней были каменные мышцы, крепче гранита. И в них отсутствовали нервные окончания. — Хочешь, чтоб я выстрелил тебе между глаз ещё раз? — А первый выстрел тебя ничему не научил, — Дезерэтт мрачно улыбнулся, выплевывая сигарету и хватая его за талию. Пресловутые пальцы, насиловавшие ключицы падшего ангела, беспомощно разжались. — Ксавьер слишком зависим от твоего тела. От твоего члена, если говорить начистоту. Когда ему приспичит заняться сексом, он живенько вернется и ещё прощения попросит, прежде чем растечься под тобой. Ну и Эрика с собой привезёт, естественно. А пока — зачем тебе любовник и сын? У тебя есть первоклассный инженер и неподготовленные расчёты для очередного большого бума. Вот ими и займись. Генерал, — Дэз козырнул с насмешкой, наклонился к его лицу и поцеловал, больно вонзаясь в рот. — А ты? — Фрэнсис со стоном отпрянул, зажимая кровоточащую губу. — Ты полетишь к нему, я знаю. Едва я отвернусь. — Мне нравится этот большой белый диван, я посижу на нём. Но через пять минут вернется Блэкхарт, притарабанит машину с грузом Хэлла, и ты перестанешь обращать на меня внимание. — Ты точно не… — Я побалуюсь героином из твоих золотых запасов, милый. Если быстро управишься с пиротехническими игрушками, возвращайся, я сам тебя трахну. А то на твоего майора надежды мало, — и он расхохотался, глядя, как побелевший Мастер Метаморфоз уводит Конрада в кабинет.* * *
— Ничего не было. — Что? — Эрик не понял меня. Я терпеливо повторил и добавил, чтоб он отпустил мою руку. Но он всё равно не понимал. — Я инструктирую, бллин! Как правильно вести себя. Твой отец увидит нас и моментально раскусит, что я подгребал к тебе с нескромными предложениями, а ты очень охотно их принял. — А что в этом такого? Он должен быть доволен, что человек, которым он безумно дорожит, выбрал не кого-нибудь, а… Ну, меня. Я уставился в его кристально чистые глаза, размышляя о том, какой же я испорченный ублюдок. Твой папа спит со мной, малыш. Эти слова готовы сорваться с губ, и я сам не знаю, что их держит. Я не прочь причинить ему боль. Цинично и с любопытством. Чтобы посмотреть, как его скрутит, чтобы узнать, как вообще это происходит — с теми, кто тебя любит и кого ты сам не любишь и мучаешь. Матерь божья… неужели Фрэнсис прав и я лишился сердца? Нежить, Нежить… сердце пожрала Нежить. И только Энджи мне вернёт его. Если сможет. Если ещё не поздно. И если мне самому захочется вернуть его на место, бьющимся между лёгкими. А вдруг мне понравится быть бездушным? Бллин, чей, чей это голос во мне?! Спокойно шепчущий мерзкие богопротивные вещи… — Видишь ли, Эрик, — я замолчал, осознавая, что перестал балансировать на краю пропасти, что уже лечу вниз, что циничное признание бьется в горле, требуя выхода, что я скажу, Господи, скажу это! — Твой отец, он… — я тщетно вдохнул воздуха, вокруг была щемящая пустота и его узкие длинные зрачки, такие красивые и такие нечеловеческие, — он будет немножко в шоке. Люди обычно, когда знакомятся, не сразу переходят от устного общения к постели. Этого в твоих книгах не писали? — Писали, но я после ряда логических умозаключений и десятка молодёжных комедий понял, что мои учебные материалы порядком устарели и большинство описанных там отношений несколько, хм, идеализированы. Даже гротескны. Короче, что в жизни всё не так. Но после твоего замечания… Почему же ты сразу перешёл к постели? — Я боялся, что тебя отнимут. И я просто не успею… — Кто отнимет? — Фрэнсис. — Почему? Как это? Я вполне самостоятелен, могу принимать за себя решения. Это ты так думаешь, малыш. Твой папочка распоряжается тут всем. И мной… до тех пор, пока мне это нравится, разумеется. — Потому что он твой отец. Разве не очевидно, как сам считаешь? — Я вышел из-под его опеки в восемнадцать лет. — По законодательству, которое он подминает под себя как хочет, с такой же лёгкостью, как и… — как и меня, о да. Но я сдержался, прикусил язык. — Так что же делать? Мы приедем, он заберёт меня на опыты? Поместит в новую клетку-лабораторию? Вполне вероятно. Эрик действительно неглупый малыш. Сколько там рассчитали ему коэффициент интеллекта? Забыл. Не важно. Я должен ответить. — У нас есть мой серафим. Он не даст тебя в обиду. Малейшее поползновение на твою свободу… — И ты защитишь меня? Почему сейчас я снова чувствую фальшь? Как в Сандре Льюне, перед отлётом. Ты лжёшь. Почему ты лжёшь? Я на самом деле не нужен тебе? Ох, чёрт, чёрт! Нужно всё переиграть как-то. Эрик, вот чёрт… — Ты просто хочешь меня трахнуть, — в его тоне грусть, спокойная, отчетливая. А вокруг голубых глаз проступило две серебряные ветви его третьей капиллярной системы. — Что ж, я согласен и на это. — Почему?! — я шокирован, всем естеством, островки цинизма в душе тают, не успев хорошенько зарасти травой равнодушия. Эрик отвернулся, а когда я подошёл — оттолкнул меня.____________________
/ mirror of mind — Erick /
Всё, оказывается, совсем не просто. И мало любить человека, чтобы чувствовать себя счастливым. И мало одной любви, чтобы всегда быть рядом с ним. Я перечитал тысячи книг, сидя в лунном городе, как в тюрьме, но так и не понял, что побуждает к ответному чувству. Как ему понравиться, как увлечь и пленить — это часть мне была понятна. Но как влюбить? Если нельзя заставить. Если это такое странное, саднящее и колющее ощущение в груди, ощущение, будто Ксавьер высасывает из меня жизнь, терзая взглядами, словами, даже жесты… его руки… Он терзает всем. Сам при этом оставаясь безучастным. Много ли на свете пар, могущих похвастать обоюдным огнём в глазах, этой страстью и настоящим влечением друг к другу? Не на уровне инстинкта. Не на уровне души. Не сознанием, не сердцем. Чем-то ещё или всем вместе взятым. Ответные мурашки под кожей, холодок по спине, отчаяние и покинутость, когда с тебя уходят его глаза. Как будто я ребёнок. И он, а не Фрэнсис — мой отец. Но только больше чем отец, много-много больше. Как будто он меня создал. Вылепил и назвал. Как Бог. Как… — Да, ты прав, — его сухой и каркающий, совсем безжизненный голос за спиной — он прервал мои размышления. — Зачем мне обманывать, я не люблю тебя. И вряд ли полюблю. Моё желание — чисто животное, не более. Выходи во двор, садись в машину, я отвезу тебя к фельдмаршалу. — Почему не на крыльях? Я осёкся, потому что Ксавьер бегом бросился из комнаты. Мне остаётся гадать, где правда и какая она. Или же попробовать снова призвать невидимого демона льда.____________________
* * *
Невозможно дать ответ на вопрос, которого нет. Такая банальность, а сколько головной боли. Что есть любовь кроме как желание секса, приправленное тягой к совместному страданию фигней между постелью и принятием пищи? Зачем выдумывать высокие чувства, если их не существует по определению? Я уже убедился в том, что страдательные порывы души ничего не стоят, чудеса не случаются, а Ангелы не возвращаются. У меня даже крепнет подозрение, что он мне всё-таки приснился. Я принял в ту ненастную ночь слишком много кокса, упырь померещился мне, померещился слишком ясно, я ввёл себя в слишком приятное заблуждение, оно долго не рассеивалось, но теперь — всё. — Тогда я тоже — плод твоего воображения? — принц даэдра усмехнулся, отступая от дверного проёма на шаг. Его болезненно костлявые, но не проигравшие от этого в красоте пальцы гладили по волосам… нет, не Ангела — Эрика, что блаженно растекался в его руках, прижимался с довольной улыбкой, отчетливо похожий на дикую кошку, которую наконец-то приласкали. Но миг, один неверный миг, когда ему показалось, что демон принёс Ангела… В груди заныло и затрещало, взрываясь безумной болью, нагреваясь и расплавляясь, с шипением, да даже с рычанием! Грудная клетка, будто пластмассовый каркас, разломалась, расходясь неровными, очень острыми кусками. Обнажившееся под ней совершенно беззащитное сердце забилось, часто-часто, сильными неровными толчками, подстреленное сердце, слабое, израненное. И оттого — вдвойне живое. Ксавьер поспешно прижал руку к груди, пытаясь его унять, а взгляда от демона оторвать не смог. Его улыбка как страшное откровение, незабываемое, и всякий раз как в первый, удар серпом по яйцам: губы в свежей крови, бело-розовый оскал зубов, и их изгиб, жёсткий, как и всегда, и покровительственно-наплевательский, добил окончательно. — Как ты сумел, — Кси кашлянул, к нему опять подступило удушье, — вызвать его? — Однажды демон спас меня, — прошептал Эрик, любовно глядя на Моди, и робко обвил темптера за шею. — И сейчас пришёл, не выдержал. Даже он не выдержал. Мысли о собственной ублюдочности нахлынули с утроенной силой. Я смотрю не мигая, как принц ада берет Конрада-младшего на руки и уходит с ним из дома. Смотрю не мигая — на место, где он стоял и где продолжает витать запах снежной пыли. Смотрю и слышу их голоса снаружи. Голос Эрика, счастливый — и голос демона, бесстрастный. Похож на голос Энджи, похож до жуткого подкожного холодка. До колючих мурашек. До зелёных и фиолетовых пятен перед глазами. Я ничего не вижу, а ноги понесли меня туда сами, поближе, услышать больше, подумать, понять, признать… — Он меня создал. Нарисовал и вылепил своим необузданным желанием. А теперь словно разрушает. Он был так внимателен, пока мы лежали рядышком, он весь тянулся ко мне, но после ещё одной порции сна… Что случилось с ним, что могло произойти? Поменяться настолько?! — Ксавьер борется с собой: с чёрным альтер эго, взращенным из смерти возлюбленного, из крови возлюбленного, из тоски и пустоты внутри. Оно поселилось в нём позавчера, маленькое капризное чудовище, удобно устроившееся под крылом у сущности вампира, по-детски жестокое, по-детски начисто лишенное сострадания, совести и чувства меры. Оно не будет лгать, но его правда — отлична от правды, которую знает Ксавьер, тебе придётся считаться с обоими. И не сойти с ума. Тёмная личность Кси признает секс своей религией, а боль — развлечением и образом жизни. Ему незнакомы тепло и нежность, поэтому единственное, что ты можешь сделать для него, чтобы защититься — это согреть, подставившись под удар, раскрывшись… и просто понадеявшись, что сердце проснётся, уже порядком придушенное и лишенное прав. — Его возлюбленный? Умер, — Эрик поник. — Значит, меня Кси никогда не полю… — Котик, я не договорил. Он оборотень, у него от природы две сущности, не самые совместимые, кстати. Звериная прорвалась наружу только сегодня, ему очень тяжело, поверь — намного тяжелее, чем тебе. Он может провести в борьбе своих начал весь остаток жизни, если ты не вмешаешься, не поможешь ему — пока его любимый не воскреснет из мёртвых. — После чего я уйду на все четыре стороны? — Ты меня невнимательно слушал. Подумай и сам ответь на свой вопрос. — Моди, не исчезай! Я так боюсь! — А на войне тебе страшно, значит, не было. — То была обыкновенная война, кровопролитная, насквозь прозрачная, и я с восторгом принял бы смерть от пуль или клыков, если бы не подыхал от жажды в подвале. А здесь — непонятно ничего, только ужасный страх потерять то, чего и так не имеешь, но очень хочешь получить. В глазах прояснилось, я подполз поближе к дверям, одержимый единственным желанием — не пропустить ни слова и рассмотреть их лица. Особенно бледное лицо трефового короля. Непроницаемое выражение, из которого исчезло наплевательство, но покровительственность и благосклонность остались. Ну почему, ПОЧЕМУ он помогает всем, кроме меня?! — Любому человеку всегда хочется что-нибудь заполучить. Много, вкусно и желательно навечно. Готов ли кто-нибудь за это платить? Когда приходят счета за удовольствия, все почему-то удивляются, что вечность — понятие туманное, растяжимое и не зафиксированное в накладных. — Я не человек, — гордо возразил Эрик. — С расплатой за любое благо, эгоистично подаренное себе, а не другим, я хорошо раззнакомился ещё в детстве, за книгой сказок. И я готов. — Я знаю, малыш. Я также знаю, что от дьявола ты ничего не примешь, ты достаточно умён, чтобы не угодить в ловушку своего желания, не пойти на сделку и сохранить всё, что только можно дать, для Кси. Хочешь справиться своими силами и сильно смущаешься той помощи, что я уже оказал, ничего не забрав взамен. — Пока не забрав, — поправил маанец и улыбнулся. — Я не могу тебе доверять в вопросах подарков, тёмный дух, зато предамся во всех остальных смыслах. — Этим ты и пленил меня, ребёнок. Второй чистой души не найти тебе в пару, увы. Ксавьер-то уже совращён. — Я не нахожу здесь причин для сожаления, Асмодей. Что плохого в умелом любовнике? — Ничего, кроме твоей безоговорочной покорности, — демон провёл языком по нежным губам Эрика, сняв с них последние ранки и трещины. А я от ревности вспомнил о существовании печени. Или печень вспомнила и захлебнулась… — Не бойся проиграть в войне. Убитых официально нет, но раненые сохнут и погибают от медленного яда. Тебе смерть не грозит, ты сам кого угодно уделаешь отравленными стрелами. Вот бы ещё кто-то напоминал тебе доставать их из колчана, вкладывать в лук и натягивать на тетиву. — На что ты намекаешь? Я слишком доступен? Кинулся в объятья первому встречному? Был плохо осведомлён и позволил себя развести на секс, как глупого четырнадцатилетнего школьника? — Не задирайся, я же не упрекать тебя пришёл, а избавить от страхов. Мне ведь придётся сейчас улететь, хочешь ты этого или нет. — Тогда расскажи мне о его возлюбленном. С подробностями, не упуская ничего. — Он тебя убьёт. Будь уверен, он действительно это сделает, если ты не успеешь выстрелить в него из лука первым. Достаточно подробно? — Более чем. Когда он воскресает? — Ты вдоволь успеешь потренироваться с дозировками яда и траекториями полётов стрел. — А Ксавьер? — А Ксавьер будет тебя жадно хотеть. Насытишь ли ты его похоть своим телом, даже мне интересно. Потому что неизвестно, как скоро ты поймёшь. — Пойму что? — Себя. — То есть? — Каким темпераментом наделён и какую тягу к плотским удовольствиям имеешь. Пока ты в большей или меньшей степени асексуален. Как ребёнок. Испытываешь инстинктивно возбуждение, особо не понимая, что это оно и есть. — Это плохо? — Это замечательно. Мне нравится твоё восприятие, ясность и неспособность к искажениям реальности сквозь призму всякого мусора. Мусора в голове у тебя просто нет. Даже порнофильмы тебе папа подогнал самые правильные и красивые. — Папа… — Эрик стал задумчив и уткнулся в худую грудь демона. — Родителей не выбирают, верно? Я боюсь, как ни крути. Зачем он породил меня? На что надеялся?! Нечаянная или намеренная жестокость? Ты ведь владеешь ситуацией, скажи. — А раньше ты не искал ответа на свой вопрос? — Раньше я наивно думал, что он любит меня. Ну хоть немножко. — Так может, всё-таки любит? И единственный, кто любит? — Ты убеждаешь или запутываешь? Я приеду, Ксавьер вернётся сюда, а я останусь с отцом один на один, уже не в горящем кратере, а в четырёх стенах. И воображение начинает подсовывать мне картины одну хуже другой: кандалы, ремни больничных или пыточных кресел, бесконечные уколы, надрезы, лекарства, слабость, непреходящую боль, анализы, опыты, лоботомию, в конце концов. А за ней — уже темноту. — Разве Фрэнсис пытал тебя перечисленными способами? — Нет, но его невнимание было хуже пыток. Четыре последних года. — У тебя сверхъестественная эмоциональность, превзошедшая и куцую мужскую, и обычную женскую. Пониженный болевой порог. Высочайшая сенсорика. И запутанные настройки, чтобы усложнить задачу разобраться в себе и разложить всё по полочкам. Но одно я заявляю с уверенностью: ты раним больше, чем твои собратья по лунной крови. — У меня есть сила. — Её сводит на нет твой разум. Ты невероятно много думаешь о вещах, которыми у людей не принято забивать голову. И твоё тело в безропотном подчинении у мозгов, оно ничего не сделает. Ты даже не смог воспротивиться, когда я поцеловал тебя. — А может, не захотел? Может, мне не хватает тепла и ласки, я недолюбленный ребёнок, которого погнушались родители, готовый менять случайные и небрежные поцелуи на непонятно кем выдуманную девственность, готовый вытерпеть любую гадость, лишь бы на нём не поставили крест и не выбросили. На мне и так уже крест. Позорное клеймо неудачного эксперимента с природой. — Ты унижаешь себя напрасно. Принижая в своих глазах, падаешь и для всех. Бороться бессилен? Тебе ведь абсолютно нечего терять! — Было бы за что бороться… О да, демон, у меня ничего нет, потому и отстаивать мне нечего. Только об стену убиться. — Тогда, выходит, я круглый идиот, раз помогаю тебе? — Ну… нет, — он поднял голову, со слабо забрезжившей надеждой всматриваясь в разные глаза даэдрического принца. — Ты хочешь что-то предложить? — Если ты согласен жертвовать. Не волнуйся, душу не заберу, но предмет контракта останется для тебя в тайне. — Я же сказал, что не пойду ни на какую сделку. — Не ты, а я сказал. А ты промолчал, мой маленький, — Асмодей погладил его по волосам, меняясь. Его меняла новая улыбка, во что-то опасное, с красноватыми отблесками пламени под мертвенной кожей, острый блеск клыков внушал страх. Но Эрик не видел, он снова уткнулся в грудь, обнимая дьявола. Видел Ксавьер — и холодел, обнаружив, что не может двинуться с места, выбежать к ним из дома и помешать. — Молчал и слушал. Так внимательно, как никого ещё не слушал. Послушаешь дальше? — Твой поцелуй не был случайным. Или небрежным, — тихо вымолвил Эрик, вздохнув. — Но ты не добьёшься моего согласия. Что бы ни сулил, как бы ни расхваливал свой товар. Я знаю, что ты обманешь. Потому что хитрый. Потому что неточные формулировки. Потому что словами так легко коверкать желания, самые простые и логичные. Потому что слова… они как воздух. А ты повелитель воздуха. — Тогда попробуй сформулировать правильно. Проговори для примера, но не желай, раз настолько понимаешь, как сложен этот процесс. — Ты и тут обманешь. Я не скажу. — В таком случае, я скажу. Получишь Кси. Во всех смыслах. Он будет тебя любить. Он сделает тебя счастливым. Он даст тебе настоящую жизнь. Эта жизнь будет длиться достаточно долго по земным меркам. — А подводные камни? А скрытые условия? Побочные эффекты? Три фунта лиха, чтобы уравновесить твой шикарный подарок? И пожалеть, потому что — дорогой ценой. — Но ты горделиво заявил, что готов заплатить. — Я сказал, что готов. А договорить ты мне не дал. И к чему я готов, ты не знаешь. — Браво, Эрик, — темптер сделал паузу и чмокнул его в лоб. — Я дам тебе всё обещанное без всяких «но» и «если». А заберу, повторюсь, лишь одну вещь, и это не твоя душа. — Тогда душа Ксавьера. — И не его душа. — Я всё равно тебе не поверю. Почему тебе так нужно моё согласие? — Потому что… Я смог сорваться с места. Я пробовал сделать это так отчаянно, что, внезапно получив свободу, просто вышиб головой дверь и вывалился во двор. Упал, стукнулся коленом об землю, но сразу притормозил бег и выровнялся. Демон спокойно отстранился от Эрика, и мне не пришлось его отнимать. Я торопливо сгрёб в объятья свой генномодифицированный подарочек на Рождество, больно прижал, дав послушать толчки обезумевшего сердца, отдышался… Нет, не сумел отдышаться, резко хватая ртом воздух. Эрик смотрит на меня с удивлением. Но вроде догадывается, что я — опять я, а не то жуткое создание, порождение двойной природы, о котором они говорили. Как же так. Они додумались. А я — нет?! — Я попрошу тебя исчезнуть. Со всем почтением к статусу и вверенной тебе власти. Моди повиновался. А я втолкнул Эрика в машину и наконец-то исполнил свою мечту, вспахав три клумбы с декоративными вениками и сломав ворота при выезде.