Radical

| Part 3: Trinity fields |

— Фрэнк, оставь в покое пилота. Нам не догнать Ксавьера, даже если ты спалишь к чертям двигатель. Фрэнк! — Блэкхарт заставил его сесть. — Но ты ведь можешь?! — Фрэнсис смотрел на серафима как безумный. — Могу, но не буду, — Дезерэтт подбоченился. — Пусть улетают. Ты сказал достаточно, чтобы кто угодно возненавидел тебя и не желал находиться в одном вертолёте. Или на одной планете. — И ты не последуешь за ними? Не проследишь? — Незачем. Мы держим курс на JFK. Встречаем инженера и решаем неотложные проблемы. Оставь в покое сына, Ксавьер хорошо о нём позаботится. — Я чувствую вину… — Да? Что-то сомневаюсь, — тем не менее Дезерэтт грубовато по-дружески прижал его голову к своему плечу. — Я не стану тебя ругать, ты ведь не маленький уже. Отвечаешь за свои поступки. Постыдный порыв оставить ребёнка на верную гибель я тебе не прощу, конечно, но пусть тебя Кси наказывает. Объяснять мне причины не надо, очевидно же… — А мне нет, не очевидно! — возмутился Блак. — Какого хрена?! — Твой фельдмаршал рассудил, что Эрик не захотел бы жить стерильным мутантом. На нём фамилия Конрадов прервётся, так не всё ли равно — сейчас или через тридцать лет? И решил избавить парня от знания правды и длительных мучений по этому поводу. В целом, я даже готов поверить, что он любит Эрика. И коварный план убийства удался бы, если бы не Ксавьер. — Он меня знать теперь не захочет… — пробормотал Фрэнсис горестно, пряча лицо в красных волосах. — И моего ангела настроит против меня. — Твой «ангел» не такой уж и восприимчивый, не подпадает под чужое влияние, чужие слова и впечатления. У него есть собственная точка зрения, и заключается она в том, что ты превосходный трахальщик. Отличное звание, как по мне. — Дэз, не при посторонних, — Блак покосился на Оруэлла, но пилот даже не подумал улыбнуться, сосредоточенно глядя на приборную панель и негромко переговариваясь с кем-то через гарнитуру. Возможно, он и не слушал, хотя гарнитуру нацепил только на правое ухо. — Ну и что мне делать? — Объясниться. Покаяться, если точнее. Понести наказание. Помочь Эрику осеменить чью-нибудь плодовитую матку и заслужить вечное прощение. — Люблю я твою прямолинейность… — Сэр Конрад, докладываю: аэропорт имени Джона Ф. Кеннеди, — спокойно отчеканил пилот. — Получил разрешение на посадку на крышу терминала «восемь», прибываем через минуту. — Сколько времени?! — всполошился фельдмаршал, не найдя наручных часов. — Половина шестого, самолёт инженера уже сел. Но не волнуйся, он нас дождётся.

______________________

/ mirror of mind — Erick /

Я проснулся от настойчивого желания облегчиться. Странно, но член стоял. И побаливал. Ксавьер спал, не очень крепко — я чуть не разбудил его, выбираясь из постели. Решил не одеваться, прошмыгнул в туалет так. С первой попытки помочиться не удалось, как и со второй, я был сильно озадачен своим состоянием. О том, что происходит у людей — секс, онанизм и прочие вещи, традиционно замалчиваемые и табуированные — я знал из учебных книг и не совсем учебных фильмов, но там нигде не упоминалось об интимном контакте мужчины с мужчиной. Да и каким-то бессмысленным он мне представляется. Может, стоит поговорить об этом с Кси… Но мне бы как-то справиться с дрожью и противным осадком на душе. Я стараюсь не думать о словах отца. Не переживать. Не мучить себя. Заставляю замолчать ужасный внутренний голос, ехидно шепчущий, что… Продолжением рода Ксавьер со мной точно не будет заниматься. Пришёл обратно. Он сидит поверх одеяла, вытянув длинные ноги, голый и чересчур красивый, цепочка с камнем за время сна сместилась за спину, но он не заметил, лениво расправляет растрёпанные волосы и улыбается при виде меня. Похоже, от его утреннего раздражения не осталось ни следа. — Ты выспался? — Нет. — А почему вскочил? — Да так… — я опустил глаза. Теперь он тоже смотрит на мой возбуждённый орган. — Больно мне было и неудобно. — Ты такой невинный. Неопытный. И, если честно, влечёшь меня именно этим, — он призывно раскрывает объятья, и я сажусь ему на колени. Его член как камень — Ксавьер положил на него мою руку, догадываться не пришлось. — Хочешь чего-нибудь? — Я не уверен, — повинуясь его взгляду, я сжал твёрдую плоть между пальцев. Кси стонет, совсем тихо, и сильно обвивает мою талию. — Лучше просто научи меня убирать… напряжение. Я не хочу большего. — Можно сделать так, — он ведёт мою ладонь вниз по своему стволу, сжимая крепче, заставляя меня стискивать его — и потом резко вверх, не сбавляя давления. Этот жёсткий способ я знал, кажется, разочарование отразилось на моём лице. Всё, значит, в точности как в книге. — А можно иначе. Он хватает меня под задницей, приподнимая ближе к себе, наклоняется сам… и мой член погружается ему в рот. Чёрт! Да что за!.. Ксавьер всосал его резко, я ощутил на головке острый кончик языка, а потом зубы, они легонько царапнули, но это было даже приятно… мокро. И снова язык, он лизал меня очень быстро, сразу везде, а губы плотно сомкнулись вокруг головки, посасывая, и у меня уже знакомо зашумело в голове, до частичного онемения слуха. Внизу живота внезапно стало невыносимо горячо, потом мне на секунду показалось, что я снова хочу в туалет, но нет: просто дыхание прервалось, я застонал, почувствовав новую боль в паху, от неё под кожей покалывало, а внутри будто какая-то пустота образовывалась. Я застонал ещё, от боли было приятно, только странно, невыносимо странно, как будто я на острие иглы, она пронзает меня там, внутри пениса — и из раны выплескивается… ну, не кровь. Я знаю, что не кровь. И это не рана, это… наверное, нормально. Я отдышался, бездумно глядя на завитые кольцами золотые волосы Кси. Не прошло и минуты, как он начал, а я — кончил. А он пил, и пил очень жадно, продолжая стискивать мой зад и немножко бёдра, но его пальцы постепенно расслаблялись, по мере того, как он высасывал из меня сперму и её струя ослабевала. Высосал всю, в который раз облизнул головку моего уже вялого члена и откинулся на кровать. — Ложись, — он привлёк меня на свою грудь, его всё такой же твёрдый и напряженный ствол упирается мне в живот, и Ксавьер сам направляет его в сторону, чтоб не мешал. — Тебе легче? — Да, — я смущённо обвил его плечи. — Почему ты сосал мне? Запросто схватил и… Мне казалось, это позволено только между супругами. — Я хочу с тобой трахаться, и нам можно всё. — Кому «нам»? — Тебе и мне, Эрик, — он впервые называет меня по имени и тянется к губам. Я послушно приоткрываю их. Ксавьер медленно скользит по ним, сглатывает слюну и просовывает язык мне в рот — довольно глубоко, мне сразу становится труднее дышать. Он лижет мой язык, в точности так, как только что обрабатывал мне член: торопливо посасывает, обхватывает своими губами мои, впиваясь ещё глубже, проводит языком по моим зубам, ласкает нёбо, наклоняет мне голову набок, покусывает за нижнюю губу, тянет к себе, отпускает… И я, чуть придя в себя, замечаю бешеную пульсацию крови в паху. — У тебя потрясающе чувствительное тело. И ты знаешь, я хочу его. — Как? — Не сейчас. Побудь девственником ещё ненадолго, — он трогает мою спину, рассеянно поглаживает хвост и целует мягко, без сумасшествия, в волосы на макушке. — Тебе хоть что-нибудь понравилось? — Ты нежный, — я вздохнул, прижавшись щекой к его груди. — Но я хочу к отцу. Я никого кроме него и Блэкхарта не знаю. — Не доверяешь мне? — Просто… дико всё. Непривычно. Я даже не знаю, чему удивляться, что в порядке вещей, а что нет. Ты принес меня в свой дом, затащил в свою постель… Почему? — Потому что я от тебя сдурел. Голову потерял. — Влюбился? — Это неточное слово, оно здесь не подходит. — А что тогда есть «влюбился»? И он замолчал. Резко убрал ладони. Я подумал, что он собрался сгонять меня, но Ксавьер бережно обвил мою талию, прижимая к себе теснее. «Не отпущу тебя», — читалось в его беспокойных глазах. Был ли виной тому хвост или что-то другое, я не знаю. Но увидел, понял — хорошо прочувствовал, что нравлюсь, желанен — и он действительно теряет от меня рассудок. Только не знает, как озвучить это без урона для гордости. Я задремал в крепких объятьях, не дождавшись ответа. Может, оно и к лучшему? Влюблен или нет, но он хочет меня. Как и я — его. Ещё с Сандре Льюны, когда брал в плен заложника и не подозревал, что получу любовника. Испытаю возбуждение от чьей-то близости и нечаянных, а потом и специальных прикосновений. И трения, жуткого, жгучего трения. Чёрт, как вспомню… движения тазом… Я едва не задушил его, пытаясь заставить прекратить это. И по дороге сюда он вовсю ел меня глазами, умирал от желания, когда я раздевался в ванной, а в спальне просто напрочь забыл о контроле над собой. Возможно, он удивлён, что я достался ему так легко, покорный и нагой, готовый отдаться в любую минуту. А возможно, он догадывается, что я влюбляюсь в его нетерпеливое желание трахнуть меня. И в него самого. Он хочет меня… хочет. От осознания этого мне становится легче жить и смиряться со своим позорным положением. Я не нужен отцу, но я нужен Ксавьеру. Надолго ли? Чёрт, чёрт, дрянь, ну нельзя об этом думать! Как и о том, чтобы остаться с ним — подольше — и боязливо, шаг за шагом, изучать внешний мир. Под его протекцией. Чтобы он всегда был рядом. Как сейчас. Мне ведь так хорошо с ним. Безумно хорошо, бездумно. Спокойно. Лежать нагишом, вжавшись телом в тело, впитывать его горячие ласки и поцелуи, ощущать его член, удобно расположившийся у меня под животом, сдержанно думать, что случится дальше, что он сделает со мной… И это то, чего гордость не позволит озвучить мне. Не позволит показать, что я полностью в его власти. Я почти сплю, но он продолжает рассеянно поглаживать и целовать меня, перебирать волосы и касаться хвоста. Я почти сплю и не замечаю, что плачу — пока он не отрывает моё лицо от своей залитой слезами груди. — Малыш, — он шепчет так нежно, что комок в горле взрывается болью и новыми слезами, я отворачиваюсь, но он властно обхватывает мою голову, возвращая к себе и заставляя смотреть. — У тебя самые прекрасные голубые глаза. И ты единственный в мире, кто, услышав это, должен понять, что я говорю правду. И поверить. Потому что раньше ты этого не слышал. А я никогда в жизни это не говорил. И больше никому не скажу. Только тебе. — Это должно меня утешить? — спросил я тоже шёпотом. — Нет, — он осушил солёные дорожки на моих щеках и прижался губами в долгом поцелуе. Настойчиво ласкает мой хвост у основания, возбуждая — и заставляя стонать ему прямо в рот. Неудобно же. А ему, кажется, нравится. Он нарочно. Массирует мой набухающий член второй рукой, а первой продолжает терзать хвост. Размыкает губы, хрипло дыша, но всё бесполезно, он не может не целоваться и без удержу лижет мой язык, едва хватая ртом воздух. — Я хочу в тебя. — Что мешает проникнуть прямо сейчас? — ощущаю его пальцы под хвостом, он гладит, не пробуя просунуть их вовнутрь. Но во мне всё неприятно сжимается. Какой-то неясный страх, мелкая дрожь по телу… а ещё холодок в паху появился. — Ты такой, каким был я. И ты не готов. А я просто дурак. И схожу с ума от вожделения. Я схватился за его огненный член, сжал как можно сильнее, дёрнул вверх-вниз раз, другой… ещё раз, пока Кси не застонал громко и умоляюще. Надавил на головку, тесно потёрся, невольно восторгаясь тем, какая она твердая и горячая, до каких пределов вообще греется… сочится влагой, оставляя прозрачные липкие капельки на моём животе. Ксавьер слабо вскрикнул и выгнулся. Я обхватил его член обеими руками, намереваясь продолжить. Но из него уже лилось. Он кончил — и после секундного колебания я принялся слизывать его сперму. Он ведь делал это для меня. С той разницей, что Кси выбрызнул совсем чуть-чуть. Проглотив всю остро пахнущую жидкость, я понял, что мне мало. — Ты меня сейчас убьёшь. Но в книгах написано, что семя довольно противно на вкус, горькое, терпкое или слишком солёное… — Я пробовал свой «продукт» буквально вчера, — он издал нервный смешок. — Довольно неплох… для заядлого курильщика. Наверное, я ем слишком много сахара. Ты хочешь ещё? — Вчера ты не курил. И если не будешь сегодня, то станешь вдвойне слаще, — я смутился. — А ты хочешь дать мне ещё? — Попозже. Я слишком быстро кончил. — Ты полдня не мог этого сделать и взвинтил себя до предела, нечему удивляться. — Откуда ты знаешь? Ты что, следишь за мной?! Я покраснел и зарылся в подушку, Ксавьер свалился на меня, несильно придавив. — Твоя тяжесть так приятна, — шепчу я, поворачивая голову. — Твоё тело совершенно, — отвечает он тихонько на ухо, — оно во всём виновато. Но в этой позе только трахать, но никак не спать. Я положу тебя на бок, если ты не против. И наконец-то ты выспишься. — А ты? Прошу, не уходи никуда. — И я. Никуда я не денусь, честно, — он улыбается и крепко сцепляет руки на моей груди. — Тебе удобно? Уютно? Ты больше не заговариваешь о Фрэнсисе… Я больше не хочу к нему. Я люблю тебя. И хочу, чтоб ты любил меня. Но придётся говорить то, что полагается, потому что… Ну потому что я чувствую, иначе нельзя. Тут все лицемерят, мне придётся тоже. И время говорить тебе о любви наступит не скоро. Ведь я пока не знаю, что у тебя за жизнь, что за отношения с моим беспощадным отцом и какие проблемы я принёс тебе своим появлением. Их и без меня должно хватать. — Всё хорошо. Отвезешь меня к Конраду вечером. — Эрик, твой голос… — Я просто плакал. Давай спать. Ксавьер нахмурен. Знаю, мысли он читать умеет, но мой мозг неплохо защищён — закрыт от телепатии и вторжений без разрешения, а разрешение я давать ему пока не буду. Пусть так додумывается, вру я или нет.

______________________

* * *

Делегация выглядела потрёпанно и как-то совершенно непрезентабельно, не по-американски. Маленький инженер в безукоризненном костюме при галстуке, сидевший верхом на лакированном гробу, фыркнул. Он бесцеремонно рассматривал их всех по очереди: серых от грязи, помятых и раненных. Дольше всего его взгляд держался на Фрэнке. — Дэз, ты для меня в своём кислотном киберском тряпье впервые привлекательнее и сексуальнее, чем твои друзья. Представишь? — Это генерал-фельдмаршал Конрад, — серафим толкнул локтем Фрэнсиса, глаза которого порядочно налились кровью. — А это Хэллиорнакс Тэйт, у него европейские манеры и европейское чувство юмора, прошу его простить. — А верзила? — Мой адъютант, — холодно ответил за Дезерэтта генерал. — Я ваш клиент, мистер Тэйт, и моё дело не терпит отлагательств. Прошу в автомобиль. — А кто понесёт мой багаж? — Хэлл соскочил с гроба и выразительно указал на него раскрытой ладонью. — Мы заберём его позже, — Фрэнсис едва справился с бешенством. Коротышка-швейцарец издевается над ним так тонко, что зубы скрипят от вежливости и желания дать по морде. — Э, нет, там все мои рабочие инструменты, гроб нужен мне позарез с собой. — Блак, вызови грузовик, — фельдмаршал развернулся и пошёл из терминала. — Хэлл, твою дивизию! Как ты с ним разговариваешь?! — зашипел Дэз, ткнув инженера в спину и заставив быстро идти следом. — Ему всё здесь принадлежит! Ты тоже, кстати. — А ты? — мастер прищурился и без намёка на раздражение обнял его за ногу. — Может, ты забыл, кто мы? — Мы играем по его сценарию, мы в мире людей, седьмое солнце тебя сожги. И мы не собираемся ломать ничего из существующего порядка. Если кто и займётся этим, то только Ангел. Так что веди себя смирно и подобающе своей высокой должности в Ulysse Nardin. — Ангел, да… Он может, — Хэлл оглянулся на гроб, рядом с которым остался Блэкхарт, и подавил тревогу. — Верзила ведь не заглянет под крышку? — А если и заглянет, то что? — Лучше пусть ему будет не любопытно. Потому что мало ли… — Объясни? — Да будто сам не знаешь. Даже мёртвым Анджело подчиняет себе. И заставляет делать странные вещи. Серафим заинтригованно оглянулся тоже: Блак говорил по телефону и не казался заинтересованным. — Хэлл, может, тебе рассказать о заказе? — Так себе заказ, видали и лучше. Взорвать сапфировый купол, убить искусственную жизнь на дне искусственного кратера, — мастер грустновато улыбнулся. — И так всегда. Нет, я привык уничтожать свои дорогие детища. Ваш фельдмаршал, думаю, не отстаёт в этом. — И ты заранее согласен?! — У меня долгосрочный контракт с адом. Можешь доказать, что этот контракт хуже? — А откуда такая информированность? — Менеджеры со стороны ада весьма исполнительные ребята. Вовремя шлют факсы и электронные письма. — А ты когда-нибудь бываешь серьёзен? — Нет, но лелею надежду, что всё-таки найдётся человек, который своим поведением заставит меня не смеяться. Серафим заткнулся. Мастер непробиваем, и потому столь изумительно хорош. Уникум. Достоин восхищения и уважения. Только почему у него такие несчастные глаза… Они уселись в ожидавший автомобиль, таксист смотрел злобно, но смолчал. Странные пассажиры, разномастные и неприятные. На бедре у одного висит армейский пистолет, и он удачно сел впереди — хотя это строжайше запрещено — чуть повернул голову и окатил водителя ужасным омертвляющим взглядом сквозь опущенные ресницы. Глаза ясные, голубые, но как две светящиеся ледышки, мать его, да он настоящий убийца… псих… — Н-назовите адрес? Фрэнсис наградил приборную панель слабой улыбкой. Он всё-таки не теряет власть над людьми и не выпускает из рук необходимые ниточки. «Из-под контроля вышел только Блак. А Ксавьер… он ведь и не принадлежал мне изначально. И не покорился силой. Надеюсь, он дома. Они оба. Предчувствие какое-то дурное».