| PART 1: VIS-À-VIS |
α^ Красная смерть пристально изучает разгоряченное лицо Кси, в её голосе отчетливо звучит насмешка: — Ну же, Энджи, что тебя так стесняет? Скажи своему молодому человеку всё, что знаешь. Его отец убивал когда-то вампиров. И ты встречался с ним. Правда, об этой встрече ты предпочёл забыть. — Я не забыл, — неуверенно бормочу я, понимая, что в действительности мало что помню. — Это как-то связано с общим прошлым? Кем мы были с Кси до того, как разорвались? — Врагом человеческим, — смерть зловеще хохотнула. Мне стало не по себе. — Значит, Максимилиан хранил меч, которым нас убили… разорвали, прокляли… Так? — Да. Ты нашёл это древнее оружие. — Так кем же мы были? — Настоящим чудовищем, Ангел. И это Макс убил вас. — Тысячи лет назад? — Седьмое солнце ада, в какую бездну рухнула твоя память? Да! Ты первый своим нутром Нежити учуял, что Ксавьер — сын женщины и древнего змия. Ты не нашёл на его лице жирных отметин человечьей смерти! Ты влюбился в него. Ты! Избранный мной для последней схватки на Весах Правосудия. — Подожди, мой мозг перегружен. — Максимилиана настиг его рок — воплощение страха, который он убил в начале эры, вернулось в облике Ксавьера. Собственный сын, родная кровь, и в нём — возрождённый Зверь. Представишь ли ты его отчаяние? — Милая, я знаю, что такое отчаяние. — Макс покинул малыша, устрашённый, в скорби и унынии. Он понимал, что иначе однажды ночью просто не сдержится и окончательно погубит свою душу детоубийством. Переполненный горечью и злобой, он отправился искать вторую половину чудовища, которое когда-то пленил, и не допустить воссоединения. Он нашёл тебя. Но твоё сердце к тому времени уже не билось, ты превратился в вампира. — И со мной была ты. — Он вогнал в тебя яд, отбирающий разум и волю. Истыкал клинком, перерезал горло, застрелил много раз, но целился в грудь, а не в голову. Глупец. И думал, что победил. А ты бездыханным попал сюда, к Джонни. Дальше мне напоминать не надо было. Я протестующе поднял руку. — Прошу, с меня вполне достаточно. Уйди. Я не могу пока рассказать Ксавьеру ничего. — Тогда ты не узнаешь самого главного, — красная смерть повиновалась всегда, хоть и с большим недовольством: мощь римского меча росла, он поглотил её в этот раз без остатка, вместе с крыльями. Звенящий металлом голос раздался уже в моей голове: — Кто его убийца.* * *
В памяти какие-то провалы. Патологоанатом Джон сказал, они втроём меня одного утихомирить не могли. Крики, угрозы, махания кулаками, я страшно разбушевался. Потом рыдал над телом отца. А толку. Как будто его можно вернуть. К счастью, у врача завалялась пара-тройка бутылок виски в запасах, мне хватило нескольких глотков обжигающего пойла, чтобы забыться тяжёлым сном. Но проспал я недолго. Мне снился этот морг. Здесь я узнал, чем пахнет смерть. Вонь формалина и гниющей плоти отшибает дух, рождая галлюцинации — странные ложные воспоминания о том, чего не было. Или было, но не со мной. Я плотно закрываю глаза, и на меня опускается ледник, а в его толще — замёрзшие лица. Они перекошены гневом, ужасом, болью, отвращением… отчаянием. Кто они? Я подозреваю, что Ангел знает. Я вообще его подозреваю, во многом. А ещё он хищно поглядывает на Джона, и мне не нравится то, что плещется на дне его зрачков. Вряд ли я научусь читать мысли так мастерски, как упырь, но между Энджи и этим врачом что-то было. А сейчас мы, все четверо, в кабинете Эндрю расселись за резным дубовым столом, я почему-то отдыхаю на плече патологоанатома. — Мне очень жаль. Из-за отца твоего, — утешает он неуклюже, заметив, что я проснулся. — Малый ты, видать, хороший, но штука в том, что мы все когда-нибудь сыграем в ящик. Кроме, может, твоего глазастого, — он беспокойно посмотрел на Ангела, но тот лишь скривил уголок рта, прекрасно слыша каждое слово. — Не живой он и не мёртвый. Красив, конечно, зараза, но слишком опасен. Сдается мне, что между ним и покойным, царствие ему небесное, что-то было. Я неприятно удивился тому, как ловко Джон переиначил мою же мысль. В голове уже такая каша… Я хватаюсь то за одно, то за другое, но бьюсь напрасно, как запутавшаяся в паутине муха. Хочу знать, кто выпустил отцу всю кровь, почему он скрывался от меня и имеют ли отношение к его смерти вампиры, охотившиеся за Энджи. Одновременно терзает беспокойство за настоящее, Морис с его безумными планами и поджогами, я об этом даже не удосужился рассказать Ангелу. Опять Ангел, такой, казалось бы, простой и понятный. И неразгаданный почти весь, со своими буквенными порезами на животе. Этот грёбаный Ангел, уже знакомый с моргом и добродушным патологоанатомом, и… Да, снова Ангел! Наверное, с самым главным вопросом, который не дает мне покоя. — Почему ты стал шлюхой? Все застигнуты врасплох, Эндрю покраснел и зачесался, психотерапевт ожил и с интересом начал переводить взгляды с меня на упыря и обратно, Джон, кажется, вообще не в теме, но вопрос был задан в воздух, без конкретной адресации. Андж медленно опускает голову и отвечает так тихо, что я непроизвольно вытягиваю шею, чтобы быть поближе и расслышать: — Когда-то я был не одинок. Но любимый мой человек пал жертвой пагубной зависимости, а я… пошёл по лезвию бритвы. Сначала мстить за его гибель. Потом продолжил сеять смерть по внутреннему зову. А после… я просто устал заниматься одним и тем же. Я должен кое-что тебе объяснить. Я никогда не продавал своё тело за деньги и мальчиком по вызову не был. Меня не подкладывали в постели под кого-то и не указывали, что мне делать. Я выбирал себе жертв сам. И творил с ними всё, чего требовала душа. А душа металась как зверь по клетке и дико, пронзительно выла. Я пытал их, истязал до смерти. Медленно, изощрённо и безжалостно. Внутри стоял только образ безвременно потерянной любви, прибитый длинными ржавыми гвоздями к моим рукам и ногам. Я никогда не почувствую раскаяния за все совершенные убийства. А бордель… фиговый листок, — я не вижу, но Энджи улыбается, — обыкновенное прикрытие. Его несчастный хозяин не подозревал, что именно всякий раз приключалось с моими клиентами и почему никто из них никогда не возвращался ко мне. Он считал, что я жалкий обколотый наркоман, ради дозы готовый подставить свой зад. Да и сейчас наверняка думает, что я подох от передозировки. Ну или валяюсь в каком-нибудь низкопробном притоне, в полном невменозе, — упырь сверкнул широкой белозубой улыбкой и глянул на меня исподлобья. — Я не лгал тебе. Просто не сказал всей правды. — Даже сейчас не договариваешь, — я безумно хочу отвесить ему новую пощёчину, но зачем делать присутствующих свидетелями нашей почти семейной ссоры? — Ты последовательно и методично расшатывал мой рассудок, и, должен признать, ты в этом преуспел. Холодный, остро отточенный ум, тонкий расчёт, блестящая стратегия, ни грамма эмоций, изящная маска, один в один повторяющая контур твоего лица, но всё-таки — не ты. Во что тебя превратила твоя утраченная любовь? И кто он был? Дай угадаю — прекрасный мёртвый принц, как две капли воды похожий на меня? Тогда понятно, почему ты воспылал… — Нет, Ксавьер. Ты будешь разочарован. Похож он был не на тебя, а на меня. Но да, кое-что ты подметил верно — похож как две капли воды. — Это шутка? — Боюсь, всё куда страшнее, и моя сущность предстанет перед тобой в немного ином… порочном свете. — Немного? — мой черёд зло улыбаться. — Много, — он прижал ладонь ко рту, будто не хотел, чтоб слова из него вылетели. — У меня был брат-близнец. Мы только вошли в пубертатный возраст, когда я лишился его, но он успел… м-м… Знаешь, мне лучше замолчать. Ты жил, не зная этого, и жил прекрасно, и уверен, проживёшь дальше, а нашим уважаемым друзьям это будет и вовсе неинтересно. — А если мне настало время узнать? Если я без этого прожить дальше не смогу и твоя сраная надпись на животе больше не даёт мне спокойно спать?! Мы можем выйти отсюда на балкон и поговорить наедине. Если ты хочешь связать со мной будущее, изволь, исповедуйся, что натворил в прошлом. Что там успел твой брат… — я запнулся, чувствуя укол ревности прямо в сердечную мышцу, — близнец? Мы ушли. Мы одни. Вампир тяжело опёрся на балконные перила. — Воплотить в реальность свои мечты. Не слишком добрые и целомудренные, но уж какие были. Я для них тогда едва созрел, он был готов чуть раньше. Ему пришлось ждать и не выдавать себя. Однажды он, разумеется, сорвался, взял меня за подбородок и поцеловал. Нам было по девять лет. Да, мы очень рано созрели. Невозможно сказать, что было у меня тогда в голове, но в нём был спрятан целый ад. Огромная внутренняя сила, чёрная, властная и неуправляемая, вряд ли такое кому-то даже снилось. Так что же творилось у него в голове? Он не был одержим планами захватить мир, хотя потенциала ему хватило бы на захват нескольких миров. Это так странно… но он был поглощён лишь мной. Он направил свою волю на покорение меня. Ты сказал — холодный остро отточенный ум — это не я, это он. Не смейся, но родители назвали его «Демон». Пожалуй, это единственное, что они сделали правильно. Свой поцелуй он повторил только через год, в ванной, утром, перед школой. Было лето, экзамены, лимит горячей воды кончился. Я стоял, дрожа под леденящими струями из душа. И не заметил, когда он оказался рядом, с длинным разогретым шприцом в зубах. Его руки меня обожгли, от прижавшихся к затылку губ на долгие секунды захотелось умереть. Потом он разогнул мне локоть и вонзил в проступившую вену иглу. Открыл врата преисподней для тела, закрыл врата рая для души. Могу ли я винить его в каком-то преступлении? Я хотел его, хотя он хотел меня больше, — Ангел свесился через перила вниз, — я был абсолютно не подкован в том, чего он от меня жаждал получить, а в нём, кажется, проснулся древний инстинкт. Я сполз по стеночке на дно ванной, я помню мокрый кафель под одеревеневшими пальцами, я почти не мог двигаться. Ждал, когда он накроет меня собой. Прекрасно понял, что произойдёт, но страшно не было. Брат оказался слишком близок мне, он перешагнул тончайшую грань, которая и так не слишком отделяла нас от… этого греха. Ты ведь не думаешь, что мы были слепы или глупы, чтобы не видеть свою привлекательность? В школу никто не пришёл. Ни на тот экзамен, ни на следующий. Потянулись дни лихорадочного ожидания темноты, больного хищного блеска в глазах, ловли взглядов и обещаний быстрой расправы. С ними чередовались совсем короткие ночи сладкого кровосмесительного бреда, с противным запахом наркоты и пьяным привкусом безнаказанности. Кто мог заподозрить неладное? В доме воцарялась тишина, а мы забивались под одеяло, дрожа от предвкушения, я торопливо искал и находил в кромешной тьме его, немножко незнакомого, серьёзного и сосредоточенного. Демон сдерживал ад внутри себя ещё несколько секунд — потом срывался, странное действо начиналось. Его тело было таким же хрупким, как моё, но дух — ненасытным, и дух был сильнее. Я практически перестал спать, до рассвета безудержно занимаясь с ним сексом, но ничего иного для себя не хотел. Мы были подростками, волей случая нашедшими способ выплеснуть гормоны, а сам факт этой немыслимой близости, запрет, который мы нарушили, сводил нас с ума. Очень скоро он понял, что героин не нужен, что я в первый раз отдался ему по собственному желанию — и что наркотик на меня попросту не действует вообще. К сожалению, необычным свойством крови, устойчивостью к привыканию так, как я, он не обладал. Он крепко подсел. А я кололся с ним, потому что мы всё делали вместе. Мы воровали у родителей деньги, размеры доз росли астрономическими темпами, их хватало на день или два, он впадал в агрессию, отказывался есть, секс становился брутальным, его начала возбуждать кровь и боль, в нём самом кровь и боль сплелись слишком тесно, он боролся с собой, чтобы не потерять меня, но… Мы были близнецами не на словах: меня начало возбуждать всё то же самое. Мы стали заниматься сексом днём, расположившись на полу, открыв настежь дверь комнаты. Демон хотел, чтобы родители застали нас, и не только для того, чтобы добавить ощущениям остроты. Каким-то образом он узнал, что они нам… Что они приёмные. И хотел, чтобы они признались сами, возможно, отреклись от нас, чтобы я услышал правду из их уст. Ну или что-то в этом роде. Боюсь, что этот второй переломный момент жизни я запомнил плохо, близость с Демоном каждый раз требовала огромной концентрации внимания, ну… Короче, я был занят только им, его лицом, склонившимся надо мной, когда мачеха застигла нас врасплох. Она упала, даже не вскрикнув, мы ничего не заметили, пока не… — Ангел резко выпрямился и отпустил перила. — Она умерла от разрыва аорты. Это камнем до сих пор лежит на моей совести. В тот день мы ушли из дома, чтобы больше не вернуться, нашли довольно уютный подвальчик в Бруклине, похоронили на помойке его прежнего владельца и… жили там вместе? Ну, наверное, так. Демон научился взлому, кроме меня ему нужен был ещё только героин, он добывал деньги, а я предпочитал о них не спрашивать. Только ничем хорошим это кончиться не могло. За кражу его так ни разу и не поймали, но наркоты нужно было много, стоила она безумно дорого, за шесть месяцев он задолжал нескольким людям кругленькую сумму. Наше убежище вычислили, угрозы расправы воздействия не возымели, как, впрочем, и мои уговоры сбежать и лечь на дно. Через сутки после последнего предупреждения кредитор с парой амбалов-латиносов и двое подростков-наркоманов «случайно» встретились в тёмном переулке, прямо перед домом. Демон защитил меня. В своих мысленных диалогах, захлебываясь слезами, я сотню раз проклял его за то, что он не дал мне умереть рядом с ним. Слово «Radical» он вырезал на себе ножом, который бандиты оставили торчать в теле, когда забрали его… почку. В уплату долга. Что оно значило, я не знаю, Демон ничего мне не успел сказать. Но я его запомнил. После этого я начал меняться. Мне пришлось мучительно быстро повзрослеть и набраться силы, чтобы выжить в одиночестве. Ночь, когда я потерял брата, — она и ушла, и осталась во мне. Она была каждой последующей ночью, пока я не перестал видеть сны. Пока не превратился в вампира. Пока не обманул себя, заставив всё стереть. Пока не умертвил его убийц. Пока не насытился кровью, их кровью и кровью всех, кого ненавидел. А я возненавидел весь мир. Ты видишь меня таким, каким меня сделала месть и омертвевшее сердце. Ты нашёл меня таким. И принял — таким. Что скажешь? Что скажу? Что стою с проломленным черепом. Что дивлюсь своему странному спокойствию. Что хочу проснуться. Или отвертеть стрелки часов назад. Дня на четыре. А лучше пять. Это шок? Или, может, мне просто плевать уже, я достиг предела своих скромных умственных способностей и безразлично наблюдаю, как схожу с ума. Убийства, наркотики, деньги, море грязного извращенного секса… Я должен с омерзением думать о том, кого же я по глупости пригласил в свой дом и теперь немедленно вышвырну туда откуда взял. Но вместо этого я силюсь представить юного Ангела в объятьях брата, распластанного на полу, с запрокинутой головой и приоткрытыми губами, жадно ловящими воздух. И поцелуи. Близнец и близнец, одинаковые глаза, горящие желанием, одинаковые тела… Братья. Братья! В виски нещадно молотит кровь, ладони взмокли, ревность змеёй обвивает грудь, стискивает так тяжело, так больно, давит, выжимая из меня горький яд, едкую, выедающую внутренности кислоту… — Убирайся. Я ударил по рукам, протянувшимся было ко мне, и сам бросился прочь. Эндрю кричал что-то вслед, но я не расслышал. Бежал вслепую по коридору больницы, выход нашел случайно и вывалился на ярко освещённую улицу. А там машина. Мне нельзя сейчас за руль, попадусь в лапы дорожному патрулю. Ну или Господу Богу. Кто из них лучше? Я прочитал короткую молитву и уехал.