| Part 3: Trinity fields |
«Опять мне снился сон. Моя нежная мечта, мой ангел не покорился. Ослушался моей воли — и был пронзен насильно. Я расширил его длинным ножом. Он не кричал. Не мог, я залепил ему окровавленный рот членом, я трахал его… в рот… пока резал анус и весь задний проход. Потом вошёл. Смазка никому не понадобилась, кровь хлестала без остановки, я погружал в неё дрожащие пальцы, зачерпывал и пил. Это было так до чёртиков прекрасно. И ужасно. Вкусно, солоно, сладко, пьяно… Мне даже дышать хотелось ею, и я вдыхал. Кашлял и захлебывался. И снова вдыхал. Она была лучше кокаина, лучше всего, что я когда-либо пробовал. И она не кончалась. Даже когда я сам кончил… и повернул ангела лицом к себе. Его шея просила лезвий. Его ребра сминались, как масло под ножом. Его вены, с тёмным и тягучим соком внутри… всё никак не могли меня насытить…» Фрэнсис проснулся от запаха разлагающейся крови. И ещё чего-то, противного. Ксавьер лежал, свесившись с кровати, бездыханный. Бурые и серые пятна на его растерзанных ногах и попе молчаливо рассказали фельдмаршалу… Что он натворил всё это наяву. «Я сел, запуская руки в волосы, схватился крепко за голову и приказал себе проснуться ещё раз. Это должен быть сон! Как бы сильно малыш ни провинился, я не мог наказать его… так. Он ведь моя единственная отрада, живой кардиостимулятор, наркотик для пресыщенного химией мозга, он… Неужели я убил его?» Ужас. Слепой, бессильный, бесформенный и липкий. Вводящий в панику и полное оцепенение. Неизвестно, сколько времени проходит, прежде чем Конрад отрывает обезумевший взгляд от своих рук, залитых кровью в три или четыре слоя. Она превратилась в толстую чёрную корку, которая трескается теперь, отпадает кусками — и летит на окровавленную постель, наводя ещё больший ужас. А потом на него наваливается жгучая боль и тошнота. Не потому что Ксавьер, быть может, скончался после зверского изнасилования. А потому что левая ладонь прострелена. Он забыл о ней во время кровавой вакханалии. И она напоминает о себе такой судорогой, как будто Блэкхарт выстрелил в неё снова. И снова. И в четвёртый раз, контрольно. В одно и то же развороченное место. С тонким истеричным вскриком Фрэнсис прижал невыносимо горящую руку к животу, сгибаясь пополам. Рвало, безудержно, рвало вязкой кровью… не своей — той, что наполняла желудок. Он действительно пил: вгрызался зубами в тело своего ангела и пил его кровь. Приступ достиг пика, в глазах помутилось, и в самую последнюю секунду перед потерей сознания генералу показалось, что он выблевал абсолютно все внутренности.* * *
На кровать неслышно опустился демон. Я почувствовал его только по дуновению холода к своему лицу — и открыл глаза. Он лежал на мне, низко склонившись, маслянисто-чёрные волосы скользили по моим щекам. Но я не ощущаю его тела. Только этот холод, несильно сковывающий. — Ты вопрошал, почему я помогаю всем, кроме тебя. Настал твой черёд, Ксавьер, — принц даэдра подсунул руки под мою спину и приподнял меня. Высвободил мои ноги, укладывая поверх своих царственных бёдер. Веревочные путы, которыми обвязал меня Фрэнк, леденели и распадались, едва он касался их. Запястья… они уже свободны. Синяки на них, быстро бледнеющие, и порезы, затягивающиеся раньше, чем я успевал замечать. Я попытался обнять его за шею, но опять — ничего… кроме ощущения тающего снега под пальцами. Я шевельнулся, пытаясь устроиться поудобнее на его как будто несуществующих коленях, и ойкнул от резкой боли. Из ануса потекла тонкой струйкой кровь. Я чувствовал её секунды две-три. Потом и это ощущение исчезло. Я несмело глянул в разные глаза демона: они тускло светились. Туманные и… ну, чего я стесняюсь — красивые. Совсем не страшные. Глаза Фрэнсиса были страшнее. — Я знаю, я довёл себя до ру… — Тихо, родной. Ни слова. Я лечу тебя. А ты — меня. — Вас?! — Ну молчи же! — он провёл языком по моим губам, будто накладывая заклятье немоты. Я и вправду больше не могу рта раскрыть. — Почему даже сейчас я должен действовать силой?! Разве ты хотел насилия? В любви, которую подарил тебе Ангел? Нет, это проявилось потом. И в этом — тоже ты. И я не отниму твоей тяги к боли. Но я хочу знать. Подари мне понимание твоей души. Хотя бы твоей. Душа фельдмаршала загублена безвозвратно, и в ней я не найду ответ. Отдайся мне. Открой свой разум. Отдаться? Я внезапно подумал, что он насадит меня, изнасилованного, податливого и обнажённого, на свой член. Продолжит вакханалию крови и удовольствия. Похабная мысль. Совсем дурацкая. Демон не кажется бесполым, но его бестелесность никуда не пропадает. Он крепко обвивает меня вокруг своей талии, я послушно сжал ногами нечто, что продолжало распространять по мне холод и спокойствие. Вот и всё. Он несильно толкает меня, обратно опуская на кровать, и его губы… сплетаются с моими в одно целое. Застывают, обледенелые, спаявшиеся. И через них, как через мост, в меня начинает перетекать… его чёрное естество? Оно не чёрное. Миллиарды острых снежных пылинок, холодный воздух, горячий воздух, капли тёплого дождя, запах грозы, резкий, вызывающий жгучие слёзы. Всё это перемешалось, черкнув по линии, по тонкому штриху… пока не сформировало в голове чёткий образ. Ты демон атмосферы. Настоящий. Я до этого как будто не верил до конца. Твой голос… Теперь он раздаётся внутри меня, и я наполнен тобой весь, до краёв. Дивное чувство, холодной страсти и покоя. А наше слияние… Всё-таки есть в нём что-то эротичное. — Знаешь, малыш, почему исчезли твои раны? И ты не ощущаешь самого себя… Потому что ты умер. От большой потери крови, от сильной боли, а главное — от обломка ребра, проткнувшего тебе лёгкое и сердце. Ты не был обычной Нежитью, ты оставался человеком. Фрэнсис убил тебя. А я не дал уйти, распрощавшись с телом и землёй. Ты мёртв, возлюбленный моего Ангела. Мёртв и совершенен. Я излечил твои телесные недуги. Но я не нашёл в твоей голове ответ на вопрос, мучающий меня. Почему? Кси, почему… Ведь ты не тоскуешь по Нему. — Я просто полюбил боль — это всё, что мне досталось от Энджи. Асмодей, он ушёл. А в образовавшуюся пустоту полезли чудовища. Я полюбил их всех. Я должен кого-то любить. Я не могу теперь без этого, а если тебе показалось, что люблю я слишком страшно… Какие чудовища — такая и любовь. Говоришь, что я умер. Почему тогда я не с Ангелом? Говоришь, что не тоскую. Я тосковал. Просил, молил и плакал. Но никто не сжалился надо мной. И я потерял свою жалость. И мягкость. И доброту. Я терял их три дня. И пережил три вечности. И теперь умер. Может… ты отдашь мне сына? Неужели я недостаточно настрадался и не достоин получить его? — Мой сын не мёртв. Медленно, но он возвращается на землю. Он твой. Если ты захочешь его таким, каким он станет, воскреснув. — Хочу! Хочу, дьявол, хочу! Я устал это повторять! Я… — я умолк, заметив, что кричу вслух, на сухой и опрятной постели, а принц даэдра лежит на мне всей тяжестью, давно отпустив губы и освободив от немоты, -…живой?! Демон? Я же… Ты постирал бельё? — А также высушил, погладил и застелил. И вправил тебе все шесть выломанных рёбер. И прокушенные вены запаял. И ещё кое-что склеил. Знаешь где, а? — темптер приподнялся, обвив меня за голую задницу. — Чувствуешь что-нибудь? Ноющую боль, дискомфорт, покалывание? — Только твои руки. И длинные ногти оцарапывают, немножко, — я робко улыбнулся, когда демон отпустил меня и сел рядом. — Почему ты стал материален? — Чтобы убедиться, что ты — материален, дорогой мой. Полностью укомплектован телом и сенсорикой. Не мешало бы вдобавок уколоть или ущипнуть, для окончательной проверки, но довольно с тебя синяков и царапин. Однако если ты вздумаешь ещё раз так позаниматься сексом с Фрэнком, я больше спасать твой зад не прилечу. Так и знай. — Прости. Хотя глупо, за что тут просить прощения, но… Я честно не думал, что генерал поступит со мной как с куском мяса на бойне. Сорвётся с тормозов, потеряет голову — и причинит столько боли. Наивно поверил, что из-за меня он изменится. Я ведь поплатился за эту ошибку, только что. Ну — идиот. Ну что с меня взять? Демон, он все равно мне слишком нравится. Может, зря ты меня полечил? Голову не вылечил… Я же не знаю, как быть теперь. Меня и тянет, и шарахает от него. Смертоносной страсти и новой боли не боюсь. Но боюсь его бесконтрольности, бешенства и неуёмного желания мучить любыми способами и любой ценой. Я взвинтил его больные нервы бегством, я… даже частично виноват. — Но его садизм это не извиняет. И не отнимает. Не пытайся смотреть его глазами на свою «вину», это глаза сумасшедшего. Ты ничего не увидишь в истинном свете. Он убил тебя! Почему ты ищешь ему оправдания?! — По одной, наверное, причине, — я опустил глаза. — Когда он не злой, он потрясающий. В постели. И не только. Он где вообще? Ему не жаль совсем, что я прикончен? Оттрахал и ушёл? Быстро же он охладел. Ублюдок… — Не совсем. В моих интересах обмануть тебя, сказав, что он распорядился зарыть твои останки в саду и что ты забыт во вчерашнем дне. Но не буду уж. Раз он тебе нужен. Фрэнсис в ванной. Я вытащил его из лужи кровавой блевотины и бросил под холодный душ. Не особо заботился о его бессознательной туше, поэтому если найдёшь рассечения черепа или поломанное бедро — не удивляйся. У меня причин любить его нет ни одной. — Асмодей, ты запутываешь меня. Можно на повтор? — Он раскаивается. Ну или очень искусно притворяется. Поговоришь с ним на эту тему без меня. Скорее всего, он скажет, что не хотел тебя насиловать и «получилось само». И я бы на твоём месте оторвал ему яйца, а заодно раскрошил рёбра в отместку за твои, покалеченные, и размозжил лицо об стену. А потом сходил бы на перекур, хладнокровно решая, как убить — одним из тех сложных, изощрённых и длительных способов, которые он так любит. Даже жалею, что воскресил тебя до его возвращения. Полюбовался бы Фрэнк ещё немного на творение своих рук, повыл бы и поблевал остатками своих кишок. — И чем бы я был лучше его в этой мести? — я тяжко вздохнул. — Спасибо. Что позаботился обо мне и ничего не утаил. Я справлюсь дальше без посторонней помощи. — Будь твёрже, детка. Я хочу, чтоб ты раздавил его морально. Можно и физически. — Я учту. И не наступлю повторно на те же грабли, обещаю. — Не обещай. Просто сделай.* * *
Я не сообразил, что нужно одеться. В сложившейся ситуации с моим убийством я катался на подушке и придумывал, под каким соусом идти спасать Фрэнсиса из ванны. И спасать ли? Несмотря на протест совести, мне на самом деле очень хотелось последовать совету темптера и оторвать ему все жизненно важные органы. Докатался: сюда бесшумно ввалился Эрик и выложил на меня глаза. Не пришлось ни о чём догадываться, он думал, что зайдёт в камеру пыток, всё было написано на лице, а первая фраза, сорвавшаяся с его губ… — Ты цел?! — Орудовал тряпкой полчаса, кровь отмывал, ага. И шторы в химчистку сдал. А ты подсмотрел, чёрт возьми, — я встал, горделиво расправляя плечи. — Да, я сумасшедший. Маньяк и извращенец. Сплю с твоим отцом, малыш. И спал с его женой. И с тобой пересплю, не сомневайся. Ещё вопросы? Я ожидал, что он развернётся и уйдёт. Пощечину влепит. Заплачет, в конце концов. А он меня просто распял без креста. И я возненавидел его зашкаливающее IQ. — Любимому своему скажи это. Таким же тоном, такой же голый, после ещё одного сношения с Фрэнсисом. Сможешь? — Нет. — А мне, значит, можно. Я, значит, пустое место. И боль мне можно причинять. Сукин сын ты, Ксавьер… — он приблизился, сверкая густой капиллярной сеткой. Не лицо, а серебряная маска. Яркие ненавидящие голубые глаза. Ярче, чем у Фрэнка. Я заворожен. Какое роскошное сочетание генов… Он будет вторым фельдмаршалом. Я хотел бы этого. — Ну и что же ты застыл, родной? Ударь меня, что ли… как сын своего отца. — Я не такой. И я не безумен, — он проходит мимо, чуть задевая меня локтем, и внимательно изучает постель. — Скажи мне только одну вещь. Он изнасиловал тебя. Здесь всё было в крови. И ты был… в крови. Я пришёл, волнуясь, думал, тебе нужна медицинская помощь… — Мне оказали её. Это всё? — Ты закрываешься от меня. Не сказал всей правды. — Теперь сказал. Что ещё? Эрик, не томи. Или уходи. Он пожал плечами и направился к выходу. На бесшумных лапках. Красивый и тонкий котяра. И серебряные линии на его руках становятся ещё заметнее. И даже на спине… Чёрт возьми, они проступают сквозь рубашку! Невольно пугаюсь, осознав, что он сейчас взорвётся. — Эрик? — Чего тебе? Мразь. — Голос звучит глухо и злобно. Но, слава аду, он останавливается. Светящимися пальцами хватаясь за дверь. — Занимайся своими гнусными делами. А меня оставь. — Это и твои гнусные дела, — я бросился бегом. Я ведь могу не успеть, сейчас он передумает и… Но я хватаю его за талию, отчаянно прижимаясь сзади. Держу, не отпускаю. Эрик дрожит, наливаясь светом больше, ярче, страшнее, так, что в штаны наложить можно. Господи, помоги, я не знаю, что ещё мне соврать, а если не врать, то как смягчить истину. — Я всё тебе расскажу. Всё-всё, до последней мелочи. Я отвечу на любой вопрос. Если ты простишь. — За что я должен прощать? Это твоя жизнь. Делай с ней что хочешь. Только меня не впутывай. — Послушай. — Не хочу… — Фрэнк изнасиловал меня, потому что озверел! — А до этого ты не знал, что он зверь? — Знал. Но он очеловечивался со мной. А сегодня что-то пошло не так. Случилось не то, чего я хотел. Но я не мог его остановить. — Я… мог, — он задрожал сильнее, напугав меня почти до смерти свечением взбесившейся лунной крови. От него уже можно было ослепнуть. — Но мне показалось, только показалось… что ты получаешь удовольствие от его садизма. — Я и получал. Но совсем недолго, — я поколебался и решил не сообщать ему о своей смерти и появлении даэдрического принца. — Ты понял или нет? Он связал меня и надругался. Я не хотел такого секса, слышишь? Не хотел! Мы по-другому этим занимались… до полёта в Сандре Льюну. — Значит, это я виноват, что он обидел тебя? — И да, и нет. Я хотел побыть с тобой. Я хотел тебя. Я влюблялся в тебя, как в его юный образ и подобие. Но я узнал тебя. И отделил от Фрэнсиса. Твои глаза больше не напоминают мне его. — Но ты сказал, что не влюблён в меня. — Я был в процессе. — Нет, ты сказал… — Хорошо, я соврал! Он повернул голову. Капилляры неохотно блекнут. И он ясно читает в глазах моё облегчение по этому поводу. — Ты любишь меня? — Не знаю. Определи сам. — Любишь? — Эрик, иди к чёрту. — А его? — Пусть тоже идёт к чёрту. — А кого больше? — С ним я трахался чаще. — Значит, дело в сексе. — Не-а. Просто ты задаёшь неверные вопросы. — Может, мне спросить у него? — Хорошо! Он удовлетворяет во мне вампира. — Сейчас особенно тщательно удовлетворил? — Повторяю приглашение отправиться к чёрту. — Потому что мы ещё не переспали? А без этого ты не сможешь определить, зачем я тебе нужен? — С тобой я хочу быть всегда. А с ним — когда хочу биться головой об стену. — А как насчет любимого? — Его здесь нет. Он умер. — Но он придёт. — Его здесь нет! — И пока его нет, ты отрываешься на полную. — Это твоя ревность? — Нет, голос твоей уснувшей совести. — Как вы меня задолбали уже своей моралью… Что мне сказать, чтоб ты успокоился? Я люблю тебя, но трахаться с твоим отцом продолжу. А с тобой — нет. — Поэтому ты суёшь мне сейчас в руку свой член? — Я подумал и решил — отправлюсь-ка я сам к чёрту. — А одеться?! — К чёрту! Я почти с нескрываемым стоном ощутил швы на его джинсах трущимися о мою влажную кожу. Эрик развернулся, наконец-то отпуская дверь, и сгрёб меня в охапку, перехватив под коленками и прижав к своей груди. — Ты ненормальный. И я ненормальный, что принимаю тебя таким. — Но это я тебя вытащил из города-ловушки. — Чтобы попробовать и сравнить с ним. — Чтобы попробовать и сравнить. — И кто лучше? — Он. Старше и опытнее. И сексуальнее. И поэтому… — И поэтому? — Я сейчас пойду и убью его. — Как? Ты не достаешь ногами до пола, — Эрик спокойно пошёл куда-то. Его правая рука жжёт мне лопатки, а левая — промежность… На лбу одиноко сияет дугой серебряная вена, остальное пропало. Гадаю, что она значит. Какие-то тяжелые думы… или он попросту забыл её «стереть». — Где он? — Насчёт убийства я пошутил. — Ксавьер. Где? — В ванне, — испуганно шепнул и спрятал лицо ему подмышкой. Вот гадство, теперь Конрад-младший смеётся. Боюсь представить, что сейчас произойдёт.