If The Story Is Over

Упоминаемая Тошией песня: http://pleer.com/tracks/4883586Bzpp       Такигава, один раз появившись в моей жизни, решил прочно в ней обосноваться. Буквально через неделю после нашего знакомства он предложил мне поработать над его идеей "домашнего фотосета", как он это назвал. Мне не хотелось признаваться, что к фотографии я имею весьма отдалённое отношение, но всё оказалось куда проще: Цайфер заявил, что ноги ни одного фотографа в его доме никогда не будет, а съёмку поручил вести Исоно, с детства увлекающемуся фотографией. Я же должен был обработать получившиеся снимки и придать им некоторую "акварельность" – это уже была моя идея. Мне хотелось сделать открытки для посткроссинга, а Такигава эту идею подхватил, заявив, что такого никто ещё не делал, и он будет первым.       Он вообще любил быть первым, я заметил. Но не делал из этого цель жизни, вот что главное.       Меня увлекала работа с Такигавой. С ним было интересно. Его идеи вдохновляли, а работоспособность подстёгивала. При этом он никогда не выглядел суетящимся или нервным. Спокойствие и сила – вот, пожалуй, те слова, что могли охарактеризовать Цайфера. Я понимал, что нервничающий по любому поводу слабак ни за что не удержался бы в шоу-бизнесе, но от этого меньше восхищаться Такигавой не стал. И вполне логично, что свой День рождения я праздновал в узком кругу родных и новых друзей – Цайфера и Исоно-сенсея.       А сразу после этого мама огорошила меня, заявив, что больше не может сидеть с Аямэ – бабушке было всё труднее справляться со всем одной, поэтому мама собиралась вернуться в Нагано. Я сразу обратился в муниципалитет с заявлением об определении дочери в детский сад. Моё заявление рассмотрели, но мест в государственных садах не было, и мне посоветовали обратиться в частный. Это меня не устраивало, и я ужасно расстроился. Такигава вытянул из меня причину моего подавленного состояния и посоветовал не сдаваться, а уже через неделю мы с Аямэ ехали знакомиться с детским садом, куда нас пригласил директор, Накао-сенсей. Разумеется, в ходе беседы выяснилось, что без вездесущего Цайфера здесь не обошлось, а Накао-сенсей является старым другом Такигавы. Четвёртым в этой компании был Кикучи-сан, владелец небольшой, но очень популярной кондитерской, расположенной неподалёку от университета, в котором я преподавал. Кондитерскую эту я прекрасно знал, был знаком и с Кикучи-саном, как обычно мы знакомы с хозяевами и продавцами магазинов, постоянными клиентами которых являемся, но в который раз задался вопросом: как же настолько разные люди могут дружить столько лет, не завидуя и не стараясь оттолкнуть друг друга. Собственный пример меня совершенно не радовал. У нас с Дайске и Шиньей дружбы не получилось, хотя я никогда не испытывал зависти ни к кому из них. Так странно... Наивный чукотский мальчик. Тошия, я поседею скоро с тобой, честное слово. Правду говорят, что творческие люди не от мира сего. А можно без нравоучений?       И я закрутился в ежедневных заботах, на собственной шкуре прочувствовав понятие "мать-одиночка". С утра мы с Аямэ завтракали, собирались и ехали в Токио. Я отвозил её в садик, а сам отправлялся в университет. А вечером забирал дочку, мы по пути заезжали в магазин, дома готовили ужин, делились впечатлениями за день, потом я укладывал Аямэ спать, а сам готовился к завтрашним лекциям. Уставал ужасно, никуда не выбирался, потому что не с кем было оставить дочку, и если бы не Цайфер, совсем скатился бы в рутину. Но он решил взять организацию моего досуга в свои руки, и я стал бывать и на выставках, и на концертах самого Такигавы, и в том самом итальянском ресторанчике. Аямэ всегда с удовольствием готовы были приютить у себя жёны и Накао-сенсея, и Кикучи-сана. Аямэ вообще была на удивление спокойным и рассудительным ребёнком и никогда не устраивала истерик. Наверное, она понимала, что по-другому просто нельзя. А я так и влился в компанию, о которой говорил Цайфер. И понимал, что мне это просто жизненно необходимо. У человека всегда должен быть кто-то, кто готов помочь и поддержать, хотя я испытывал неловкость от того, что другие люди готовы придти на помощь. Ичиро часто говорил, что я просто привык заботиться о ком-то и совершенно не умел принимать заботу о себе. Наверное, он был прав. А ты учись, кретин. В жизни пригодится. Такой мужчина вокруг тебя крутится, а ты всё деревом прикидываешься. Дуб вековой, твою мать. Попрошу без оскорблений. Моё сердце занято. Занято в туалете, а ты просто идиот.       В июне, когда духота в городе просто изводила, началась сессия. Я выматывался больше, чем в обычные дни, потому что, помимо экзаменов, была ещё и нервотрёпка за своих студентов, которые как раз заканчивали университет. И в один из дней мне пришлось сильно задержаться – полетел сервер, и тесты нам пришлось обрабатывать вручную. Я заметался, пытаясь найти выход, ведь мне ещё нужно было забрать Аямэ из садика. Единственный человек, к которому я, переборов свою застенчивость, смог обратиться, был Цайфер. Кроме того, он имел дубликат ключей от моего дома, которые я дал ему на всякий случай. Такигава выслушал мою сбивчивую просьбу и, заверив, что всё сделает по высшему классу, сбросил вызов.       И я ушёл с головой в работу. Освободился поздно, а домой попал только к десяти вечера, еле живой от усталости. Дом встретил меня тишиной, а Цайфер обнаружился на кухне: курил и что-то писал в блокноте. Увидев меня, он затушил сигарету и так буднично, словно мы давно уже живём вместе, спросил: - Ужинать будешь? Я кивнул и без сил опустился на ближайший стул. Такигава оперативно накрыл на стол, а я вяло отметил, что у него получается делать всё быстро, но при этом не суетиться. Ужин проходил в молчании: у меня совершенно не было сил разговаривать, а Цайфер ничего не спрашивал, за что я был ему премного благодарен. Душ после ужина неожиданно разогнал усталость, и из ванной я вышел вполне себе бодрый. Такигава цепко взглянул на меня и объявил, что идёт спать в мансарду. Я едва рот открыл, чтобы возразить, – мансарда была в моём доме абсолютно неприкосновенной территорией, – как Ичиро внезапно резко высказался: - Да мне плевать, что ты там устроил мемориал памяти несбывшимся мечтам! Кажется, я заслужил сон там, где мне этого хочется.       Я только хлопал ресницами, совершенно потрясённый, а Цайфер уже поднимался по лестнице в мансарду, и я не видел способа остановить его. А потом на меня накатила необъяснимая злость, и я вытащил из холодильника бутылку саке. Подогревать было лень, и я пил прямо так, наливая напиток в кофейную чашку. Через полбутылки во мне прибавилось смелости, и я решил, что пора поговорить с Такигавой о его самоуправстве. Накатив ещё немного для закрепления эффекта, я поднялся и, пошатываясь, направился к лестнице.       Цайфера в комнате не было. Но удивиться я не успел – оранжевый огонёк сигареты призывно маячил на балконе. И я, как мотылёк, пошёл на свет. Ммммм, какая соблазнительная поза... Тошия, идиот, чего стоишь, хватай и тащи в постель! Орать о грехопадении будем утром, честно-честно. Чур, я на бэк-вокале. Пошёл вон, без тебя разберусь.       Цайфер затушил сигарету в пепельнице, оставшейся от Каору, а я совсем озверел от такого нахальства и с силой шлёпнул ладонью по выключателю. Свет полоснул по глазам, и я зажмурился на секунду, а когда открыл их, то увидел абсолютно спокойного Такигаву, который с интересом меня разглядывал. Я набрал в грудь побольше воздуха... ...и лопнул. Эх ты, дивно-помрачённый Тошия... Заткнись уже. - Тебе не кажется, что глупо жить мечтами? – опередил меня Цайфер, и я как-то сразу сник и опустил голову. – Ты ничего не можешь изменить, а ждать и надеяться на чудо уже не по возрасту. Жизнь не остановилась с уходом Ниикуры. И своей верностью ты ничего никому не докажешь, только себе жизнь сломаешь. Лучше бы сделал из мансарды мастерскую, чем музей ниикуровских артефактов. В голосе Такигавы не было ни упрёка, ни насмешки. Он говорил совершенно спокойно и, кажется, не злился на мои фокусы. И я вдруг показался сам себе маленьким и незначительным на фоне этого человека. Так глупо... - Ичиро, я тебя не поблагодарил даже за помощь, – забормотал я, пристыженный. – Не понимаю, почему ты со мной столько возишься... Вместо ответа Такигава в пару шагов сократил расстояние между нами до минимума и, обняв за шею, притянул к себе и поцеловал – горячо, напористо, жадно. А потом слегка оттолкнул, забрал с подоконника сигареты, зажигалку и телефон и вышел, бросив напоследок: - Сам спи в своём мавзолее, а я переночую внизу.       Я так и остался стоять посреди комнаты, потерянный и жалкий, не понимая ничего. Губы горели от поцелуя, и я прижал к ним пальцы, надеясь хоть немного остудить этот жар. Голова гудела, предупреждая о завтрашнем похмелье, и я рухнул на кровать, даже не потрудившись раздеться. Собою ложе оскверняешь, а, скотина? Хоть бы разделся, козёл безвольный. Да пошёл ты...       Но утром, на удивление, похмелья не было. Я проснулся рано – всё-таки привычка брала своё. Спустившись вниз, я не нашёл ни Аямэ, ни Цайфера, и запаниковал. Выскочил на крыльцо и замер от неожиданности. Прямо на газоне перед домом Такигава пел, аккомпанируя себе на гитаре, а Аямэ сидела рядом на заботливо расстеленном пледе и слушала. Из корзинки, прикрытой салфеткой, выглядывало горлышко бутылки с водой, и я вспомнил, что ещё ничего не ел. Дочка увидела меня первой и заулыбалась: - Сяйфей, там папа!       Цайфер заглушил струны и обернулся, а я захохотал – взахлёб, до слёз, так меня сразило дочкино "Сяйфей". Сразу представился хитро улыбающийся пожилой китаец с седой бородкой в стиле "три волоска". Я сполз на ступеньки, держась за живот, и Аямэ кинулась ко мне, залезла на колени, обняла за шею и защебетала что-то о том, как "Сяйфей" хорошо поёт и играет, и что она его любит. Такигава тут же сделал вид, что чрезвычайно занят гитарой и слова Аямэ к нему вообще не относятся. - Там завтрак на столе, – дождавшись, пока я отсмеюсь, сказал Ичиро. – Только оладьи, наверное, уже остыли.       Я во все глаза уставился на него. Совершенно мифическое существо. Не бывает таких людей. Я вчера нажрался и пытался устроить разборки, а он погасил конфликт в зародыше, а утром мне ещё завтрак приготовил. Вот такой мужчина тебе нужен, балбес. А ты чего-то ушами хлопаешь. Упустишь – не вернёшь. Запомни это. И говори себе почаще. Я понял, понял, только умолкни. - Ты иди, приведи себя в божеский вид, а мы с Аямэ пока песню допишем, – Цайфер улыбался, и я поймал себя на том, что смотрю на него и тоже улыбаюсь. О моём вчерашнем непотребстве он напоминать не собирался. И слава богам. Сегодня я бы со стыда сгорел. Это всё потому, что ты трезв. Давай дерябнем по писярику – и за старое, а? Развеемся, молодость вспомним... Да чтоб ты провалился, провокатор чёртов. Обойдёшься.       О поцелуе мы не вспоминали. Наверное, рано было говорить об этом. Мне не хотелось расстраивать хорошего человека, но и давать ложные надежды было не в моём стиле. Зачем обнадёживать, если точно знаешь, что не любишь? Так что я даже обрадовался, когда Цайфер завёл разговор о своём предстоящем туре. Американские друзья-гитаристы пригласили его в составе сборной группы откатать большое турне, и Такигава согласился. В общем, в ближайшие два месяца в его планах значилось мировое господство. Я же отвёз Аямэ в Нагано, а сам вернулся в Камакуру, чтобы в тишине и одиночестве предаваться творчеству. Знаешь, Тошия, чему предаются в одиночестве? Правильно, рукоблудию. Впрочем, твою манеру рисования только так и можно назвать. Помолчал бы, ценитель и знаток.       В день рождения Аямэ мой телефон разрывался от звонков. Звонили и Накао-сенсей, и Кикучи-сан, и Исоно-сенсей, которого я так и не научился называть по имени – ну, разве что про себя. Цайфер с именинницей умудрились проболтать полдня по скайпу, и это было очень кстати: мы с мамой смогли спокойно всё приготовить и накрыть на стол. А потом приехал Исоно-сенсей в форме курьера почтовой службы и привёз целую кучу подарков. Аямэ была счастлива. Перед отъездом Хироши протянул мне небольшой пакет. Я удивился. - Ичиро просил передать это тебе, – объяснил Исоно. - А что там? – вопрос был глупым, но, оказывается, Исоно знал на него ответ. - Новая книга Ниикуры. Этот экземпляр он презентовал Цайферу. С автографом и благодарственной надписью, как полагается, – Ичиро недобро усмехнулся, а я испытал желание выбросить книгу, даже не разворачивая пакет. – Ниикура-сан со свитой прибыл позавчера ко мне в больницу и в торжественной обстановке вручил сей дар. Просил передать Такигаве-сану с наилучшими пожеланиями, как только тот вернётся из дальних странствий. Я позвонил Цайферу, и он попросил привезти книгу сюда. Сказал, что тебе она нужнее. - Ичиро читал её? – книга жгла руки, мне хотелось отбросить её в сторону. Я знал, о чём там написано. Ниикура назвал своё новое творение "Исповедь" – нетрудно догадаться о содержании, верно? Никакой оригинальности. Мозгов для креатива не хватило, что ли? Тьфу, а не писатель. Помолчи. - Мы вместе читали, – Исоно даже в лице переменился, а я удивлённо смотрел на него. – Мы устроили вечер современной литературы онлайн. Я читал вслух, а Ичиро язвительно комментировал услышанное. Если говорить начистоту, то его комментарии произвели на меня большее впечатление, чем книга. Хотя, надо признаться, Ниикура замечательно пишет. И если бы я не знал вашей с Ниикурой истории, то поверил бы содержанию безоговорочно. Впрочем, – Исоно прищурился, – нынешнее окружение писателя должно быть в полном восторге от книги. - Почему? – я продолжил вечер глупых вопросов. - Прочтёшь – узнаешь, – Хироши похлопал меня по плечу и доверительно сообщил: – Но вот оформление мне не понравилось категорически.       Он уехал, а я, с трудом уложив взбудораженную праздником Аямэ спать, поднялся в мансарду с книгой. Кесарю кесарево, а Ниикуре – ниикурево. Рот закрой, остряк. Лучше бы я действительно выбросил эту книгу, не читая. Потому что после прочтения мне захотелось швырнуть её прямо в морду автору. Я, дурак наивный, думал, что знаю, о чём там написано, но жестоко просчитался. Знал я только первую часть – она была практически без изменений, разве что воспоминаний о дружбе с Ниимурой прибавилось. Наверняка Тоору освежил Ниикуре память. Разумеется, имена героев Каору поменял. Но не нужно было напрягаться, чтобы понять, кто есть кто. Конечно, для читателя эта книга была интересной – талант, как говорится, не пропьёшь, хотя Ниикура очень старался. Но для меня, как для непосредственного участника большинства событий этой книги, всё выглядело фальшивкой. Дураку понятно, что народ проведёт нужные параллели и ассоциации, пытаясь вычислить героев этой книги среди ближайшего окружения Ниикуры. Вот только меня там нет. И, как выясняется, не было. Я – вернее, мой герой – остался в Италии, похерив и семью, и друзей, и отечество. И – главное – автора сего бессмертного творения, которому он в любви признался перед отъездом. Да ты просто подлец, Тошия. И как теперь будешь людям в глаза смотреть, а? Молча. Тоже вариант.       Нашёл бедного-несчастного-опустившегося автора его верный и преданный друг, на которого, надо думать, внезапно снизошло озарение, и он помчался на поиски пропавшего без вести старого боевого товарища. Ну, и Дайске с ним заодно. Слушай, Тошия, а ведь он не соврал – и Ниимура, и Андо принимали участие в спасательной операции. А ты... А ты в Италии. Предатель. Спасибо, очень рад. Буду знать.       Собственно, Каору мало изменил действительность – ну, разве что меня во второй части исключил, а все мои благородные порывы разделил поровну между святой, мать её, троицей: Ниимурой, Андо и Терачи. Видимо, чтобы никого не обидеть. Именно это, я полагаю, имел в виду Исоно. Что ж, отличная версия жизни человека, которого я любил. А потом бросил и сбежал на юга. Дезертир ты, Тошия. Вот твоя истинная сущность. Да, я понял.       На душе было гадко. Обида, боль, зависть душили меня. Я завидовал себе прошлому – тому, кто имел право на надежду. Сейчас я чётко понимал, что у меня нет ни прав, ни надежды. Идеалы оказались разрушены, мечты растоптаны, а сам я разом превратился в ничтожество. Будь я в этот момент в доме один, разнёс бы мансарду к чёртовой матери. Но сначала напился бы до свинского состояния... или нет... сначала разнёс бы, а потом уже надрался на руинах прошлого до зелёных чертей. Слушай, Тошия, а может... провернём это дельце, а? Только ты и я. Не провоцируй.       В наушниках играла музыка, только не любимый Каору "Pink Floyd", а обожаемые мною "Dream Theater". Они были со мной на одной волне. Всегда – с тех пор, как открыл их для себя. И сейчас я отдавался музыке, пытаясь выразить все свои чувства через неё. Голос ЛаБри заполнял меня, вытаскивал самые сокровенные желания, самые грязные тайны, самые постыдные чувства – вытаскивал, чтобы избавить меня от этой застарелой грязи, освободить и сделать чище. И я надеялся, что это поможет. I can't hold on any longer These feelings keep growing stronger Echoes that deafen the mind will bury my voice in their wake... Does this voice the wounds of your soul? Does this voice the wounds of your soul?