Двенадцать месяцев года.

В октябре они всегда ладили друг с другом, молчаливо и естественно чувствуя частоту сердцебиения находящегося рядом человека. Почти не приходилось разговаривать. Джон вставал, не отрываясь от книги, щёлкал по кнопке чайника, и через некоторое время Шерлок - сонный, мягкий и мятый, вползал на кухню и сидел, бессмысленным и слегка расфокусированным взглядом глядя в сторону. Джон, не глядя, пододвигал к нему чайник и кружку и с наслаждением ощущал, как Шерлок медленно просыпается. Шерлок отсыпался в октябре, и Джону нравилось видеть его всегда слегка сонным, домашним, тёплым и почти человечным, хотя Джон никогда бы в этом не признался. Нравилось, что Шерлок машинально слушается его, а иногда засыпает, приваливаясь к его плечу, и во сне крепко хватается рукой за футболку или ткань штанов, как попугай, который во сне цепляется за жёрдочку. Дел в октябре почему-то всегда было немного меньше, чем в другие месяцы года, а иногда Шерлок, коротко взглянув в сторону лежащего на диване с книгой Джона, на секунду поджимал губы и печатал Лестрейду отказ или просил прислать материалы почтой. С утра, если Джон уходил на дежурство, в квартире было хорошо и тихо, но Шерлок чувствовал себя непристроенным и с лёгким беспокойством ходил из угла в угол, начинал что-то читать и бросал на середине предложения, снова ходил, останавливаясь, сбиваясь с шага, выглядывая в окно. Впрочем, к приходу Джона он всегда лежал на диване, будто и не вставал с него много часов, только раскиданные по квартире раскрытые книги показывали, что Шерлок хотя бы чем-то был занят. - Хорошо, - сказал Джон, поднимая глаза от только что упавшего в тёмную гладь пруда жёлтого листка. Он редко говорил «красиво», чаще – «хорошо», будто одобряя гармоничный порядок вещей, ладную форму, оценивая её со стороны без вовлечения, без захватывающего его восхищения. Смотритель, но не участник процесса. У Джона были другие понятия о красивом и восхитительном – иногда, не проснувшись до конца, он машинально и восхищённо обтекал взглядом фигуру Шерлока – от странных бледных плеч к ладным бёдрам, которые попросту завораживали его без малейшего намёка на эротику, как завораживала Шерлока хорошая музыка. Джон разглядывал его, забывшись, часто и методично, будто начищал серебряный чайник, и Шерлок, втайне ощущающий этот взгляд, под конец чувствовал себя так, словно от внимания начинал сиять мягким светом. Иногда в такси Шерлок водил пальцами по краю стекла, и Джон мгновенно переключался на его пальцы и запястья, жадно и внутриутробно следя за каждым движением пальцев, каждым поворотом ладони. Шерлок знал, что Джон любит его руки, ступни и шею, как любил бы избранные картины любимого художника – и млел, когда Шерлок, уставившись в телевизор, небрежно опирался босыми ногами о журнальный столик. Его до смешного просто было провести этим: заглядевшись на узловатые пальцы и острые углы ступни, Джон совершенно забывал о фильме и виновато вздрагивал, когда из телевизора доносился чрезмерно громкий звук погони, взрыва или вскрика ужаса. Шерлока это забавляло – и в то же время приносило какое-то тёплое внутреннее удовольствие, во многом родственное тому, которое испытывал Джон, глядя на него. Сам Шерлок свою внешность не любил, а ступни и попросту не терпел: они казались ему узловатыми корнями старого перекорёженного дерева. - Скоро похолодает, - сказал Джон, прислоняясь к перилам моста и поднимая умиротворённое лицо к солнцу, пробивающемуся сквозь листву. Шерлоку не хотелось говорить, да Джон и не ждал от него ответа. Они редко говорили во время этих спокойных, почти семейных прогулок, просто шли рядом друг с другом и одновременно улыбались, когда видели что-то забавное – то, что именно они считали забавным. Общие внутренние шутки и диалоги сотворили из их общего чувства юмора что-то неповторимое, как снежинка или отпечаток пальца, и чаще всего чужие не понимали, чему они улыбались или о чём говорили. Правда, иногда юмор Джона казался Шерлоку чрезмерно циничным и оскорбительным, и тогда Джон молча давился смехом, стараясь отвернуться от помрачневшего лица Шерлока. «Хотел бы я, чтобы так продолжалось всю жизнь?» - временами думал Джон, когда они шли рядом – Шерлок всегда чуть быстрее, а Джон – стараясь догнать его, и фонари мягко разводили в сторону сгущающуюся темноту осенних сумерек и лёгкий, но сырой туман. Всю жизнь идти вот так, задевая локтем локоть Шерлока, шаг за шагом, внимательно следить за поворотом его головы и резко сворачивать, когда Шерлок, приняв мгновенное решение, вдруг меняет направление и уже вспрыгивает на бордюр параллельной улочки, стремительный и невозмутимый, как всегда, никогда не оглядывающийся назад. Джон никогда не позволял себе додумывать эту мысль до конца, особенно в октябре, потому что его ответ был: «Да». «Да» - без сомнений, без условий, без раздумья. Да, он хотел бы, чтобы всё было так всегда, и любой человек, не знающий его, взломал бы пароль и прочитал бы это «Да», горящее внутри него, максимум за минуту – по тому, как спокойно его глаза смотрели на мир, когда Шерлок был рядом. Но ведь это было невозможно. Возможно. Невозможно. В октябре это было возможно. Эта поездка Джона к сестре на три дня была так не вовремя. Шерлок не отвечал на смс, зарядили мелкие моросящие дожди, в квартире Гарри было холодно, неуютно, периодически в самый неудачный момент отключалась горячая вода. Сестра молчала и смотрела в сторону, хотя сама просила Джона приехать. Из-за дождя всё время казалось, что уже вечер, что день прошёл зря. Джон был рад сходить в маленький продуктовый магазин за едой, лишь бы избежать этой изматывающей напряжённой тишины. Но хуже было другое: Джон явственно и постоянно ощущал отсутствие Шерлока. Это было неудобно. Особенно в октябре. Джон готов был предоставить сестре и поддержку, и помощь, но она продолжала молчать и кусать сухие губы, коротко просить его переключить канал и передать ей соль, желать спокойной ночи и с утра хмуро смотреть на него красными глазами вместо приветствия. Он так и не узнал, что ей было нужно. На третий день он молча собрал вещи, а она обняла его, притянув за плечи горячей рукой – и не сказала ни слова. Её бордово-серый свитер неприятно колол шею. Спускаясь с крыльца, Джон автоматически почесал шею; за шиворот тут же нападали капли дождя. Поднимаясь по лестнице на Бейкер-стрит, Джон старался не бежать. Квартира пахла домом. Шерлок сидел на диване, напряжённо глядя на Джона. Облегчение нахлынуло на Джона приливной волной, только сейчас он позволил себе почувствовать, насколько устал за эти дни. - Я… Дома, - снимая куртку, сказал Джон. - Я вижу, - закатил глаза Шерлок. Джон улыбнулся: Шерлок был ему рад, хотя Джон не понимал, как он почувствовал это. - Будешь чай? Октябрь был внутренне жёлтым и сияющим, в него снились длинные красочные сны, уютные, как французская кофейня, в которой подавались тёплые булочки, а под летними зонтами стояли горшочки с бело-красными цветами. Кошмары отступали, а если и возвращались, то были так красивы, что из их готической атмосферы влажной темноты не хотелось возвращаться. Не хотелось писать в блог, хотелось черкать заметки ручкой на листках старого потрёпанного блокнота, чувствуя бумагу под своими пальцами, и Джон писал в блокноте немного более личные вещи, чем обычно, и улыбался, пока записывал, и иногда ловил заинтересованные взгляды Шерлока. Но тот не трогал блокнот, почему – Джон не знал. Может быть, просто не хотел узнать что-то конкретное. Им обоим по негласному соглашению нравилось проводить время друг с другом полноправно и без обсуждения этого, будто случайно, раз уж есть время и раз уж они никуда не спешат. Оба тайно наслаждались возможностью не говорить друг с другом и не тратить энергию на других людей. Как маленькие дети или пожилые супруги, они вставали с мыслью «Сегодня я снова проведу день с тобой, и мне будет хорошо». На один месяц мистер Холмс и доктор Уотсон пропали со всех радаров. Октябрь медленно катился под откос, когда Шерлока вызвали в морг. Молли, которая не видела его почти месяц и немного похудела – впрочем, возможно, по другой причине, - не могла скрыть дрожащей радости от встречи, и даже Лестрейд говорил с Шерлоком куда как более добродушно. Джона не было; в окно, шурша, закатился жёлтый лист. Мёртвая женщина на столе была подтянутой и красивой. При жизни она была такой энергичной и сильной, что после смерти казалось, что она сейчас проведёт бледной рукой по волосам, чтобы убрать их в более удобный ей пучок, а не хвостик. Женщина была очень во вкусе Джона. Неудачно, что его вызвали на работу именно сейчас. Шерлок старался отправить ему смс на бегу, но мобильник был выключен. Снова забыл зарядить его: вечерами они привыкли гулять, и так получалось, что с каждым днём всё меньше оставалось от привычки таскать с собой мобильник. Шерлок одёрнул недостойный поток мыслей и повернулся к Молли. - Извини, что? Молли зарделась. Она радовалась, с одной стороны, что сегодня надела именно этот бюстгалтер, а с другой зря не уложила волосы – впрочем, какое это имело значение, ведь Шерлок был здесь. Лестрейд смотрел на неё с понимающим сожалением. Почему они все сочувствовали ей?! Это нечестно! Она могла бы быть с Шерлоком. Она, возможно, будет. Готовить ему чай, любить его, стирать и гладить его рубашки, проводить с ним ночи и с замиранием сердца слушать его сло… Шерлок резко отвернулся от неё и посмотрел на дверь, в которую вошёл Джон; вид у него был раздосадованный, а у Шерлока, напротив, страшно довольный. - Извините, - коротко сказал Джон и яростно повернулся к Шерлоку, почти неслышно прошипев. – Сара, Шерлок! Ты отправил сообщение Саре! - Самый быстрый способ выцепить тебя с работы. - Сара! Шерлок! - Я слышу, у нас здесь, вообще-то, мёртвое тело, инспектор ждёт, может, ты выяснишь свои проблемы со мной попозже? Молли смотрела на то, как они уставились друг на друга, как обычно, будто в комнате никого нет, а они всё ещё продолжают говорить, и вдруг поймала себя на мысли, что не будет против, если они прямо сейчас на её глазах придвинутся друг к другу ближе и… От этих мыслей её бросило в жар, но Лестрейд закатил глаза и бросил какое-то ироничное замечание, и они продолжили слушать отчёт. Джон и Шерлок стояли очень близко друг к другу, ближе, чем обычно, и как-то очевидно рядом. «Почему?» - снова подумала Молли. Кто-то хлопнул дверью; листок, влетевший в морг, зашуршал по полу. Стоял октябрь. Он уже подходил к концу, и Джон с лёгким сожалением чувствовал, как сквозняк выдувает тепло, поселившееся между их телами. Они снова становились сами по себе. Шерлок будто услышал его мысли, потому что взглянул на него, о чём-то переспросил Молли и почти незаметно подвинулся поближе, перекрыв поток холодного ветра. Джон против воли улыбнулся, стараясь скрыть улыбку, и не заметил, что губы Шерлока тоже дрогнули. Они любили октябрь.