A bed of thorns

Глава 1: Не принцесса Люди танцевали. Несмотря на войну на горизонте и бесконечную угрозу кровопролития, люди пели и танцевали, пряли, ткали, пекли, ели... Мужчины говорили о войне и точили оружие. Те, у кого его не было, заостряли рабочие инструменты или палки. Никто не говорил о капитуляции, потому что капитуляция означала смерть в жестоких муках. Рождались дети. Старики уходили в мир иной. Целые поколения проживали свои жизни в постоянной угрозе надвигающейся войны. Люди женились. Белль стала свидетельницей многих свадеб, как торжественных церемоний обмена клятвами, так и веселых празднований. Однажды неизбежно должен наступить и ее черед, будет найден жених, обещано приданое, назначена дата проведения торжества. С приходом войны ее отец потихоньку начал говорить о долге. Вступление в брак означало альянс – он даст людям возможность избежать самой ужасной участи, которую только можно представить. Наследство и приданое Белль перейдет достойному рыцарю. Никто не говорил о любви: ни Белль, ни ее отец. О ней говорил сэр Гастон, но это были отрепетированные речи, в которых Белль не находила ничего лестного или приятного. Из любви к отцу и своему народу она, конечно, исполнит свой долг, но подбиравшаяся к границам кровавая пелена войны заставляла ее задаваться вопросом, доживет ли кто-нибудь из них до того мига, когда можно будет испить из свадебного бокала. Правда, мысль о том, что она может и не дожить до союза с сэром Гастоном, не вызывала печали. Вместо этого она страшилась за людей, восхищаясь их храбростью и присутствием духа. Она боялась за отца, здоровье которого сильно пошатнулось от той ответственности, что свалилась на него в виде организации защиты в этой войне, которая никогда и не была их войной. И, тем не менее, именно она грозила стереть с лица земли их небольшую крепость и все живое в округе. Слишком часто приходилось хоронить павших сыновей и дочерей. Слишком часто мало чего оставалось для захоронения, и не было другого выхода, кроме как говорить надгробные речи и читать последние письма над оставшимися после огров костями. Белль не имела ни малейшего представления, как выглядят огры. Мало кто из немногих возвратившихся бойцов был в состоянии поведать больше, чем ей уже было известно. «Они нахлынули волной», – так говорили люди. Как шторм, который топит корабли, как зима, что уничтожает посевы. Один парнишка, покрытый шрамами от уха и до плеча и напившийся до полубессознательного состояния, выразился: "Мочиться против ветра", - рассказывая о битве, но потом его оттащили товарищи, ругая за использование таких грубых слов в присутствии принцессы. Белль не была принцессой, но людям нравилось считать себя достаточно значительными, чтобы иметь собственного короля. Принцесса или не принцесса, но она была благородной дамой, и у нее ушло несколько минут, чтобы осмыслить слова, сказанные покрытым шрамами воином. Она пришла к выводу, что, видимо, тот паренек подразумевал то, что сражаться с ограми – все равно, что пытаться остановить накатывающую морскую волну голыми руками, или же умолять зиму не трогать засеянные поля. В ее обязанность вменялось выйти замуж, жить в комфорте вдали от полей сражений и рожать сыновей. Впервые в жизни она была рада этому, когда лежала в темноте с плотно закрытыми от порочных алых звезд ставнями. В то же время ей вдруг стало неимоверно стыдно находиться здесь, под такой надежной защитой, тогда как простые люди ежедневно подвергались смертельной опасности. Шрамы того парня, его звание и его рваное отчаяние – все это могло быть и у нее, не родись она принцессой. Гастон никогда не говорил о войне в ее присутствии. По словам других, он был выдающейся личностью, хорошим наездником, и мало кто мог сравниться с ним в умении владеть мечом. Они едва перекинулись друг с другом парой слов, но Белль наблюдала за ним в компании других мужчин. Она часто подслушивала из своего малозаметного уголка, где пряталась с книгой или рукоделием, о делах настолько важных и срочных, что у отца не хватало времени, чтобы выпроводить ее перед тем, как приступить к своим обязанностям. И вот, наблюдая, прислушиваясь, Белль все яснее понимала, что ее будущий муж не отличался ни мудростью, ни умом. Он был горд и нетерпелив. Достаточно красив, но при этом никогда не улыбался. Даже отец умел находить капельку веселья, когда приходили дурные вести, но Гастон сторонился остальных и только теребил рукоять меча, как будто не в силах дождаться окончания всех этих разговоров, чтобы наконец присоединиться к битве. Однажды вечером, когда до их свадьбы оставалось меньше месяца, вышивая цветочный лепесток, Белль слушала плохие известия и важные разговоры о стратегии и тактике. Ее отец тяжело опирался о большой стол, где на месте игр и былых пиршеств теперь была расстелена карта. Советники приходили и уходили, люди ожидали в волнении, и с каждым разом новости становились все хуже и хуже. – Десять тысяч умелых бойцов не смогли удержать их, – произнес отец. Белль еще никогда не слышала, чтобы эту суровую правду кто-то произносил вслух. Ее руки застыли, так и не вытащив иголку из полотна. Застыл и весь военный совет. Гастон просто нахмурился, не из-за чего-то конкретного, а скорей просто так. – Огров и раньше побеждали, – провозгласил он. – В песнях! Легендах! – отец Белль развел руками, обращаясь ко всем присутствующим. – Всегда есть какое-нибудь волшебство или великий герой со святым мечом. Даже в песнях победу одерживают не простые войска! Наступившая тишина в свою очередь звучала, как песня. Белль могла услышать, как испуганно бьется ее собственное сердце, шуршание сапог, кашель, как фыркнул Гастон, и как его латная перчатка царапнула рукоять меча. – Тогда нам, наверное, стоит найти героя, – высказалась Белль со своего места, и все взгляды уперлись прямо в нее. Она ведь не собиралась произносить это вслух! Ну почему она это сделала? Белль зарделась под взглядами мужчин, едва сдерживавших свое раздражение. Она была несведущей в искусстве войны, но не полной невеждой. Ее слова стали призывом к действию, способному стать ответом на отчаянье отца. Белль опустила вышивку на колени и нашла взглядом его лицо среди Совета. – Папа, если нам необходим герой со святым мечом или обладающий волшебством, мы должны найти его. Верно? – Таких героев не существует, – возразил Гастон с откровенным неодобрением в голосе. Он не замечал ее присутствия, пока она не заговорила. – Есть только солдаты, которые сражаются и умирают. – Вы не правы, – Белль медленно поднялась на ноги, впервые почувствовав к своему нареченному что-то более темное, чем обычное равнодушие. Он говорил с нею с таким холодным презрением! – Существуют убийцы драконов, великие воины. – Но не в пределах наших границ, Белль, – справившись с шоком от ее внезапного вмешательства, мягко заметил отец. – И даже такой человек не сможет победить огров. Их слишком много, а нас – мало. – Тогда волшебство, – Белль теперь смотрела только на своего отца. – Волшебству подвластно все. Серьезные мужи, которые секунду назад неодобрительно хмурились и качали головами из-за ее вмешательства, умолкли. Она чувствовала их пристальные взгляды. – Военный совет – не место для леди, – заявил Гастон. Он подошел к ней, взял за руку и выпроводил из залы. Это было проделано с должным почтением, но быстро и бесповоротно. Белль оказалась снаружи, в коридоре, вспоминая его короткий изысканный поклон, разозливший ее сильнее, чем захлопнувшиеся за ней большие двери. Он был прав: на военном совете не было места для леди. Только беспокойство об отце тянуло ее туда, и разве ей не разрешено знать, как идет сражение? Когда огры начнут ломиться к ним в двери, вряд ли они пощадят ее только за то, что она леди. Они не пощадят никого. Или Гастон считал иначе? Вздохнув, Белль поднялась по винтовой лестнице в свою комнату. В самый разгар войны, когда приходилось собирать как можно больше ткани на бинты, чтобы перевязывать раненых, для Белль шили свадебное платье. Это было так странно – находиться в самом разгаре приготовлений к свадьбе в такое неспокойное время. Все казалось ей далеким и неправильным – эти обильные складки нежного шелка и кружев, праздничное настроение... все это было так глупо, когда линия фронта приближалась с каждым днем. Этим вечером под ее строгий взгляд попала ночная рубашка – последняя часть ее приданого. Она отказалась от всех роскошных шелковых одеяний в свою брачную ночь, вместо этого потребовав простую сорочку из прохладного хлопка, в котором было намного комфортнее. Она не видела причин напрасно разукрашивать себя, когда они останутся наедине с молодым мужем. Белль опасалась, что когда дело дойдет до супружеской жизни, Гастона мало будут интересовать наряды его жены на брачном ложе. Гастон бросал на нее странные взгляды, когда думал, что она не видит – мрачные, задумчивые, жаркие – каких она никогда не замечала за ним в присутствии своего отца. Нет, пусть Гастон найдет свою жену на брачном ложе в простом хлопке, зато ей уж точно будет спокойно и комфортно, пока она будет томиться в ожидании мужа. Рукодельницы все же украсили ее ночную рубашку по подолу и горловине вышитыми ромашками. Это была изысканная и аккуратная работа, принятая в их провинциях и городах раньше, до войны. Богатство мало что значило сейчас, когда родные стены рушились под вражескими атаками. Белль опустилась на колени перед красиво украшенным сундуком, где хранилось ее приданое. Еще один такой же, наполненный монетами и серебром, находился в сокровищнице, охраняемой сейчас изувеченными людьми, из-за ран не способными вернуться на передовую. В сундуке, стоявшем перед ней, хранилось все, необходимое для выполнения долга в качестве жены. Каждый предмет одежды был сшит с особой тщательностью, чтобы подчеркнуть ее высокое положение. Самые первые одеяния были созданы еще ее матерью; как правило, Белль сидела у нее на коленях во время этого процесса, а мама рассказывала истории о магии, принцах и прекрасных романах со счастливым концом. Ее мама умерла еще до того, как война даже намекнула о своем приходе, до того, как молодые и сильные ребята стали вызываться на фронт, чтобы сражаться за Родину и уже никогда не вернуться домой. До того, как белая ткань стала ассоциироваться с бинтами и повязками и еще была украшением и средством создания красивых нарядов. Она бы оплакивала раненых и погибших, подумала Белль, держа в руках носовой платок и вспоминая, как ее мама пела, вышивая узоры на нем. – Ты тоже будешь вышивать и танцевать, малышка, – сказала мама, когда Белль спросила об огромном запертом сундуке, стоявшем возле ее кровати, – и найдешь себе прекрасного мужа. Ты будешь качать своих детей, любить мужа и быть ему опорой, источником силы. Когда Белль взволнованно рассказывала о путешествиях, о которых узнала из своих книг и которые планировала когда-нибудь совершить сама, мама только улыбалась в ответ. Сейчас, когда с годами горе от потери притупилось, Белль вспоминала эти сцены, и ей казалось, что мамина улыбка в те моменты была немного грустной. *** Ночью огры проломили стены. Это был лишь предупреждающий удар, сказал отец, сжимая руку Белль так крепко, словно боялся потерять ее в хаосе надвигавшегося рассвета. Они смогли восстановить и повторно укрепить их перед главным штурмом. Оставалось совсем мало времени. Ночью детей увезли из города, и Белль со своим отцом, находясь среди своих людей, слышала, как отцы с матерями проливали горькие слезы. Они не могли помочь своему народу, но пусть хотя бы люди видели их – гордых и несгибаемых, отказывающихся принять неизбежное. Рыночная площадь стала одновременно местом сбора, больницей и моргом. Целители работали с живыми, священники произносили последние слова над мертвыми. Белль стояла позади своего отца, когда он разговаривал с народом. Голос его был надтреснутым от горя, но все же достаточно громким, чтобы все жители могли услышать его. – На Совете было решено, – сказал он им, – послать за тем, кто может помочь нам. Ценой его защиты может оказаться всё, что мы можем себе позволить. Возможно, мне придется просить у вас больше, чем прежде я позволял себе. – Кто может помочь нам? – спросил кузнец Димитрий, который потерял руку в самом первом сражении и говорил теперь от лица всех горожан. – Мы послали за Румпельштильцхеном, – ответил ее отец. Кажется, от этих слов вся площадь выдохнула, словно единый живой организм. Матери в ужасе привлекли своих детей ближе. – Говорят, он всегда держит свое слово, – голос сэра Морриса перекрыл громкий шепот толпы. – Если мы честно выполним свою часть сделки, то нам нет нужды бояться его. Белль слышала это имя и истории, связанные с ним. Все слышали. Румпельштильцхен был монстром, которым няни пугали своенравных детей, волшебником, который уносил младенцев в ночи, и сама земля портилась, когда он ступал по ней. Белль знала, что это была она, она убеждала Совет воззвать к помощи магии, но что с того? Просить помощи у него? Она встретилась взглядом с сэром Гастоном и на этот раз – впервые – они явно пришли к молчаливому согласию друг с другом. Словно ободренный этим взглядом, Гастон остановился рядом с ее отцом и чуть выдвинул рукоять меча, готовый противостоять толпе. – Возможно, он и не ответит на наш зов. Он может не принять предложенную нами плату. Мы по-прежнему должны быть готовы к борьбе. Страх перед чем-то более ужасным, чем слухи про Румпельштильцхена, вернул в толпу могильную тишину. Белль увидела неодобрительный взгляд, брошенный отцом в сторону ее жениха. Они пришли сюда успокоить народ, вселить надежду, показать, что есть выход... Гастон сводил на нет все их старания. Белль, даже если где-то в глубине души и сомневалась в мудрости решения призвать помощь такого рода, все же прекрасно понимала, что другого выхода у них нет. – Мы будем готовы к сражению, – голос ее отца разнесся по площади, словно он поддерживал своего будущего зятя в его выступлении, хотя Белль видела, как ему хочется просто стукнуть глупого мальчишку. – Сегодня мы должны восстановить внешние стены. Покинуть наши дома в том состоянии, в каком они находятся. Покинуть замок. Если можете, дайте приют беженцам, у которых не осталось крова над головой. Спите сегодня ночью в замке, если вам больше некуда пойти. Нам нужны крепкие наружные стены. Толпа рассасывалась, и Белль, слишком напуганная, чтобы бездействовать и позволить своим мыслям завладеть ею, догнала двух служанок, жестом показав на лагерь раненых и умирающих. Она не была ни целительницей, ни медсестрой, но жена кузнеца Димитрия сжала ее руку и показала ей, как стирать бинты с хозяйственным мылом и солью так, чтобы засохшая кровь отстирывалась. Сохнущие полоски ткани трепетали на ветру, как выцветшие знамена. Впервые никто не появился и не увел Белль от этой черной и тяжелой работы в безопасные, надежные стены замка. Но внутри стен уже было небезопасно, потому что огонь и разломы в кладке добрались и до них. В этот день даже благородные члены Совета помогали чинить внешнюю стену. Даже отец Белль, мрачно усмехаясь, замешивал раствор и носил его к кладке, покрытой строительными лесами. Даже Гастон, благородный сэр Гастон, чей дом был далеко и в безопасности, помогал и работал на стенах, вернувшись в замок с кровавыми мозолями на руках только с наступлением темноты. Это был первый и последний раз, когда Белль подумала, что сможет научиться любить его.