Всё уходит в никуда

— Когда ты говоришь «жить», — угрожающе начала я. — Ты же не имеешь в виду, что мои остаточные шестьдесят плюс-минус лет, я проживу в древнем Риме? — Нет-нет-нет! — замахал руками Габриэль. — Я смогу перенести нас в будущее, просто мне нужна подзарядка! — И какого же рода тебе нужна подзарядка? Батарейки «Дюрасел»? — зарычала я. — Когда ты помогала мне добраться до благодати, — примирительно сказал Габриэль. — Ты коснулась её. Знаю-знаю! — взмахнул он рукой, предупреждая мои возражения, — человек бы от этого просто взорвался. Но ты не взорвалась! И теперь мы нерушимо связаны. И это нам на руку! Нам всего лишь надо дожить до времени, когда мы с тобой уже встретились, я коснусь тебя, и дело в шляпе! Можем лететь домой! С минуту я тупо таращилась на Архангела, находившегося в полном восторге от своей сообразительности. — Тысяча лет, Габриэль! Почти тысяча лет! — в истерике заорала я. — Ты думаешь, что за это время мои кости не обратятся в прах?! Я хренов человек! Не в силах ничего больше сказать, я замолкла, подавившись собственным негодованием. Габриэль, казалось, глубоко задумался. — Я могу тебя омолаживать каждые двадцать лет! — наконец с восторгом пропел он. Я пялилась на него, пялилась, не зная, что сказать. — Тысяча лет, Габриэль... — простонала я и уткнулась лицом в ладони. — Тысяча лет. — Ну что ты... — расстроился Архангел, присаживаясь рядом со мной и обнимая за плечи. — Я всегда буду рядом. Никуда не денусь. Мы просто будем жить, как и хотели! Почему ты плачешь? — Когда я стала человеком, я поняла цену времени, — пробормотала я. — Поняла цену жизни, как и ты, когда потерял крылья. Я хрупка. Я могу умереть от ножа в спину. И неважно, что я так долго охотилась, считала себя сильной, умею постоять за себя. А ещё я, наконец, вспомнила ценность семьи. Я скучаю по ним, Гейб. Скучаю по Дину, Сэму, Бобби, Касу... — Ну, Каса можно вызвать! — пытаясь казаться неунывающим, воскликнул Габриэль. — Хоть сейчас!.. — Ты прекрасно знаешь, что это не тот Кастиэль, с которым я знакома! — рявкнула я. — Сейчас Кастиэль — небесный зануда, который покоряется другим Ангелам и не имеет собственной воли. Он ещё не знаком с Винчестерами, о чём тут можно говорить! — Что ты предлагаешь? Вопрос, который всегда ставит в тупик. Ситуация безвыходная, и тут попросту незачем лить слёзы или думать о том, как всё плохо. Выход один — и это предложение Габриэля. Просто жить. Даже если ты безмерно устал. — Ладно, — сказала я. — Ладно, Габриэль. Давай жить.

***

Люция просто некуда было девать, посему мы все вместе переместились в Рим. Наши дома стояли рядом, поэтому я могла спокойно наблюдать за тем, как друг нашёл жену, как у него появились дети. Не знаю, как Габриэль мог приспособиться к нормальной жизни, но, как ни странно, похоже, он был вполне доволен. Дни всё равно были насыщены сверхъестественным, поэтому обычной, монотонной семейной жизнью наша не была. Я занималась повседневными делами обычной римской девушки, завела друзей, работала, но в душе, не исчезая, завязался тугой узел горечи и тоски. Я его почти не замечала, но, бывало, вечерами, вспоминая наши весёлые дни с Винчестерами, охотой, пивом и шутками, я чуть не сгибалась от лютой печали, глодавшей меня живьём. Я не знала, почему. Габриэль рядом и я люблю его больше жизни, но эта тоска… Эта тоска. — Габриэль, ты не можешь погрузить меня в сон до того момента, как мы доживём до нашего знакомства? — Нет! — Почему? — Я не хочу этого. — Твёрдо отвечал Архангел, отводя взгляд. И я отходила от него, едва подавляя слёзы. С одной стороны я понимала его, с другой... у меня что, кризис среднего возраста? — Габриэль, это уже не смешно! Архангел захихикал, не отвлекаясь от своего занятия — поедания любимых батончиков «Марс», от которых он не смог отказаться даже будучи в древнем Риме. Надо сказать, что дети, которым он предлагал это «волшебство», были от шоколада в восторге. — Почему ты не исполняешь своё обещание?! Хочешь понаблюдать, как я переживаю климакс? — Это было бы весело, — наглая пернатая рожа. — Но не для меня! Ты обещал каждые двадцать лет омолаживать меня! И что теперь?! Я уже не твоя девушка, я твоя мамочка! Я потрясла дряблыми руками для большей убедительности. Правда, надо сказать, для своих пятидесяти по человеческим меркам, я сохранилась довольно хорошо, но Габриэлю, который тянул максимум на тридцать пять, я годилась в мамы. — Габриэль! — взревела я. Выедала ему мозг чайной ложечкой я где-то уже последний десяток лет, но сегодня, в мой физически пятидесятый день рождения, нервы сдали окончательно. — Хорошо, хорошо! — Габриэль вздохнул и поднялся на ноги. — Разве ты никогда не хотела узнать, какая ты будешь в старости? И, вот ещё, — его глаза засверкали. — Когда я тебя омоложу, ты выйдешь за меня замуж. — Чего? — опешила я. Сколько живу на белом свете, а о замужестве мысли не проскакивали ни разу. Я прищурилась, пытаясь понять, не изворотливая ли это шутка. — Замуж. За меня. — Габриэль вдруг вытащил из воздуха деревянную коробочку с резными узорами и вручил её мне. Чувствуя, как всё внутри странно звенит в напряжённом ожидании, я открыла коробочку с мыслью, что это всё же шутка. И думала так до последнего, пока не увидела потрясающее серебряное кольцо с узорами и бриллиантом — в том стиле, который я любила. А любви к ювелирке у меня было мало. — Сам сделал, — похвастался Гейб, — отрыл источник серебра, нашёл неогранённый бриллиант, почистил его, сделал узоры, всякое такое… Договорить он не успел; едва не всхлипнув, я бросилась ему на шею и уткнулась носом в плечо, судорожно вдыхая аромат Ангела. — Целовать тебя не буду, пока не омолодишь, — совсем по-детски буркнула я, шмыгая носом. Тугой узел в груди почти исчез. Габриэль захохотал и поцеловал меня в лоб. — Так ты согласна? — Естественно, идиот, — всё ещё с трудом сдерживая счастливые слёзы, пробурчала я.— У нас тысячелетняя проверка на чувства была. И ещё тысяча лет впереди. — Больше тысячи. Намного. Люблю тебя. Габриэль протянул руку, и я закрыла глаза. По телу заструилось тепло, и я почувствовала, как тяжесть, появившаяся в уже немолодом теле, исчезает, и мне становится до странности легко и приятно. — Упс… — услышала я голос Габриэля, когда приятное тепло от чар Архангела начало пропадать. — Джесс, тут такое дело... Вот знаете, меньше всего эти слова хочешь услышать от мастера тату, стоматолога и Габриэля. Я открыла глаза и воззрилась на Трикстера с гораздо меньшей высоты, чем обычно. Лицо его искажено в гримасе «что я натворил?» Я бросила боязливый взгляд на свои руки. Пальцы пухленькие, ладони розовые и свежие. В ужасе я бросилась к бассейнчику, стоящему посреди нашего дома. В воде отразилась я, маленькая, с короткими кудрявыми волосами и детскими серыми глазами, которые были у меня лет до десяти, прежде чем стали синими. — Ты что, сука, наделал? — запищала я, подбегая к Габриэлю и молотя его по всему, до чего могла достать при своём росте. — А ну взял и превратил меня обратно в двадцатилетнюю стерву! Сколько мне сейчас, пять?! — Я не знаю, — виновато бормотал Габриэль, с лёгкостью отводя мои ручки от своего причинного места. — Но если я выйду за тебя сейчас, это будет педофилия. — Не смешно! — гнев у меня сейчас ну никак не выходил. Наверно, это действительно выглядело смешно, раз Габриэль едва сдерживает явно распирающий его хохот. — Я давно переросла этот промежуток детства! Не бывает пятилеток, хотящих трахнуть миллиардо-летних Архангелов! — Ты такая милая, — с нежностью в голосе сказал Габриэль, подхватывая меня на руки. — Нихрена я не милая! Поставь женщину на место и верни надлежащий возраст! — Не могу, — вздохнул Трикстер, аккуратно укладывая меня в кресло. — Я же первый раз это делал. Боюсь, могу опять промахнуться, и превратить тебя в прах. — Ненавижу тебя! — рявкнула я и скинула с себя платье, которое теперь мне было фатально велико. Лифчик я могла использовать вместо чепчика. Ух, ненавижу! — Если увижу подымающиеся штаны, запишу в педофилы навечно и заставлю отчекрыжить хозяйство! — предупредила я, шлёпая голыми пятками в спальню. Фырканье Трикстера слышалось ещё очень долго.