Всё уходит в никуда

— Ты точно уверен? — На все сто процентов, — твёрдо отозвался Люций. — О, когда ты успел так научиться говорить? — Пообщавшись с вами, и не такому научишься, — друг усмехнулся, устраиваясь в кресле. Я помотала ногами в воздухе и засунула в рот леденец. — Знаешь, — обратился ко мне Габриэль, помогавший Люцию расположиться удобнее. — Когда ты так сосёшь леденец, я вижу тебя не пятилетнюю, а двадцатилетнюю, как обычно. — Не ко мне претензии, — надменно изрекла я, продолжая заниматься своим делом. — Люций, это может быть опасно. — Ты старше меня на тысячу лет, Джессалин, — мягко улыбнулся старик. — И, тем не менее, сейчас тебе не больше пяти с виду, а я и так прожил слишком долго по современным меркам. Я не жалею о прожитой жизни, потому что не мог и мечтать о таких соседях, как вы. О таких друзьях. Я так много всего узнал о будущем, столько всего понял, и, тем не менее, я бы никогда не смог прожить так долго, как вы двое. Вы — другие, вы сильные, а я не… Не хочу, да и не могу чувствовать, видеть, как продолжаю жить, а всё вокруг меняется, умирает, вновь возрождается… — в его глазах блеснули слёзы, и мужчина немного смущённо дотронулся до лица трясущейся от слабости рукой. — А так как через пару дней и так помру, почему бы не помочь тебе, о прекрасная леди? Я покраснела и опустила голову. Может же Люций одновременно и смутиться заставить, и задуматься о смысле бытия! — Моя жена давно умерла, дети живут собственной жизнью. Могу отдаться на эксперименты Архангелу, чтобы он мог помочь тебе, Джесс, — заключил друг. — Ладно, спасибо, — пробубнила я, ковыряя дырку в столешнице. — Итак, — Габриэль закатал рукава и сделался чрезвычайно серьёзным. Я хихикнула. — Тише, малолетка! — Затухни. — Больно не будет. Сначала я попытаюсь омолодить тебя до пятидесяти лет. Если получится, и ты не обратишься в мальчика возраста Джесс... Молчи! Потом я буду постепенно уменьшать возраст до двадцати. А потом снова постепенно увеличивать, примерно на… — Габриэль взглянул на меня. — Пятнадцать лет. Ну, а потом, если всё пойдёт по маслу, сам решишь, жить тебе дальше молодым, или… Ну, другое. Люций кивнул и закрыл глаза. Что меня поражало, так это то, что страха в нём не было вообще. Неужели жизнь бок о бок с такими личностями, как я и Габриэль, действительно настолько закаляет? Люций понабрался от меня современных словечек, любил слушать по вечерам мои истории, внимательно разглядывал мой телефон, который Габриэль благодушно заряжал собственной энергией раз в два дня. Вместе с женой с удовольствием танцевал под музыку 21-го века, которую воспроизводил Габриэль. Полюбил Металлику так же сильно, как и Винчестеры. Он обожал сотни раз просматривать видео на моём телефоне, которых, надо сказать, там было навалом. В общем, моя трубка состояла только из фотографий, видео и нужных контактов, так что Люций с женой часами разглядывали мою задокументированную жизнь. Я полюбила его, как брата, любила его жену и детей. И сейчас я ужасно боялась того, что могло произойти. Дети узнали о том, кто на самом деле их соседи, только по достижении двадцати лет, когда уже могли сохранять это в тайне. Мы взяли с них клятву, что они не будут распространяться обо всём, что увидели, ибо эти знания могли ух как изменить будущее. — Поехали, — выдохнул Габриэль и приложил ко лбу Люция два пальца. Я заворожённо наблюдала за его лицом. Постепенно глубокие морщины начали разглаживаться, седина обрела цвет, руки перестали дрожать... — Оп! Габриэль отпрыгнул от мужчины чуть ли не на два метра за раз. — Пардон, не до пятидесяти. До сорока. Но промах на сей раз не так велик, — довольный собой, пропел Архангел. — Ну что, продолжим? — Я передумал, — восторженно пробормотал Люций, глядя на свои помолодевшие руки. — Хочу жить с вами ещё! Продолжай. Габриэль приложил пальцы ко лбу Люция. Волосы удлинились, стали угольно-чёрными, фигура обрела прежнюю привлекательную мускулатуру, морщины полностью пропали. — Та-дам! Сейчас Люцию на вид было лет двадцать-двадцать пять. Он, на лице которого теперь было безграничное счастье, вскочил и весело затанцевал по залу. — Господи, чем же я заслужил дружбу Архангела?! — воскликнул он, подлетел ко мне и подхватил на руки. — И твою, о прекрасная Джессалин? — Поставь на место, Люц, перестань напоминать мне, насколько я ребёнок, — проворчала я, недовольно сложив руки на груди. — Ну вот, и старческий маразм прошёл, — довольно сказал Архангел. — Давай, Габриэль, включи ту песню Металлики, — Люций пощёлкал пальцами, — ну, та, которая моя любимая! Габриэль усмехнулся, щёлкнул пальцами, и в воздухе сама собой заиграла «Die, die my darling». Напрыгавшись вдоволь, Люций отпустил меня и вновь уселся в кресло перед Архангелом: — Ну, давай. — Что? — Ну а ради чего мы всё это затеяли? Состаривай меня, но потом смотри, чтоб опять вернул мои двадцать! — Обязательно, — улыбнулся Габриэль. Я с беспокойством на лице снова забралась на стол и засунула в рот свой леденец. Сколько бы я не выёживалась, но детство в жопе всё-таки играло, и мой истинный возраст порой перекрывался детскими повадками, свойственными этому телу. На этот раз уверенный в себе, Габриэль чуть ли не ткнул двумя пальцами в лоб Люция. И сейчас всё произошло быстро. Слишком быстро. Разлился голубоватый свет, и в этом свете Люций мгновенно осыпался прахом. — Нет! — взвизгнула я. Я скатилась со стола и бросилась к горстке пепла, бесшумно, словно снег, оседавшему на пол и раздувавшемуся слабым сквозняком. Не обращая внимания на застывшего в ужасе Габриэля, я зачерпнула обеими ладонями прах и разрыдалась, уткнувшись в него лицом. Потом, резко успокоившись, я поднялась и принесла красивый кувшин, который подарил нам Люций на Рождество. Я собрала прах в него и заткнула пробкой. — Он сказал, что не хочет жить так долго, как мы, — твёрдым голосом сказала я. Вся детскость, что иногда появлялась во мне против моей воли, разом куда-то испарилась, и я чувствовала себя как никогда старой. — Он хотел помочь мне. Добровольно пошёл на твои опыты. Он был слишком сильным. А бессмертие — удел слабых. Надо быть сильным, чтобы принимать смерть и не бояться её. Он не боялся. Я встала и повернулась к Габриэлю, сжимая сосуд в руках. — Я развею его прах над самым высоким холмом. Он будет свободен. — Я думаю, ты не совсем права, — тихо заметил Архангел. Я подняла взгляд. — Я имею в виду, что бессмертие — не удел слабых. Я столько знаю о твоей жизни, что с уверенностью могу сказать — такое мог перенести только очень сильный человек. Мы стояли на вершине холма вчетвером — я, Габриэль и дети Люция — Квинт и Джесси. Квинт смотрел на меня с нежностью, совсем не относящейся к моим милым детским щёчкам или с виду наивным глазкам. Он знал всё то, что знал Люций обо мне и Габриэле. Он слышал рассказы о моей жизни и о том, через что мне пришлось пройти. — Ты думаешь? — спросила я, глядя в потрясающую голубизну его глаз. — Я знаю. Квинт обнял меня и поцеловал в щёку. Джесси, названная в мою честь, обняла сначала Архангела, а потом и меня. Не знаю, откуда, но они понимали, что мы покидаем Рим навсегда. Навсегда для них — не для нас. Даже странно, как неожиданно может прерваться жизнь. Только что смеялись — и вот теперь в руках лишь прах. Вроде, были готовы проститься, даже договаривались об этом, но сейчас чувствуем новый груз вины — Люций умер не своей смертью, а погиб от руки Архангела по вине тысячелетней девчонки лет пяти. Странно. Странно... Бросив последний взгляд на Рим и на двух молодых людей, которые стали нам лучшими друзьями и даже семьёй, мы взялись с Габриэлем за руки и растворились в предрассветном тумане.