Вперед в прошлое

Если встретите ошибки, исправьте их, пожалуйста, в ПБ. Гарри ни с кем не разговаривал с самого утра. Он ушел из спальни до подъема, не дав Рону возможности расспросить себя о ночном происшествии, и, проходя через гостиную, предал огню все выпуски вчерашней газеты, оставленные на столе. Он пришел в Большой Зал, когда там никого не было и столы были пусты, уселся на свое место и около часа просто сидел, глядя перед собой и не двигаясь. Течения времени он больше не ощущал. Для Гарри вся Вселенная сосредоточилась внутри его головы: он думал, анализировал, искал ощущения — юноша барахтался в мутной непонятной воде, ища спасения и не находя его. Этим утром Гарри ощущал себя другим. На все — на каждый портрет, каждый камень, каждый пейзаж, открывающийся из окна, — он смотрел иначе. Наверное, так смотрел бы мертвец на мир живых, будучи невероятно далеким от этого мира, помня его и понимая, но уже не ощущая его своей частью. Гарри решил считать себя мертвецом, и впервые за долгое время мысль о самоубийстве показалась ему привлекательной. Настолько привлекательной, что он запретил себе брать метлу и идти летать. Гриффиндорец чувствовал, что целостность его личности, твердость его уверенности в своих силах дала сбой: память упускала из виду огромные куски, чувства то обострялись, то окончательно умирали, а болезненная лихорадка подбрасывала жуткие идеи. Скорее всего, Волдеморт отравил его. Отравил собой. Гарри слышал его голос в каждом шорохе, а в тени видел его высокую фигуру. Липкие черные нити его воли, его сущности проникли внутрь юноши, коснулись осколка темной души и пробудили ее. Том Реддл нащупал эту связь и приказал ей захватить Гарри, подвергнуть того смятению, боли и окончательному самоуничтожению — другого объяснения тому, что Гарри до боли в глазах вспоминал, как выглядят главные ворота, на которых заканчивается граница Хогвартса, не было. Но гриффиндорец не верил ему. Ни одной секунды он не верил тому, что Лорд Волдеморт может пощадить его. Если бы дело касалось его одного, только его упрямства и гордости хватило бы, чтобы откинуть прочь любое жалкое предложение, но Том Реддл говорил о его друзьях... Гарри презирал себя за то, что много лет назад не упросил Распределяющую Шляпу отправить его в Слизерин. Тогда ни Уизли, ни Гермиона, ни Седрик, ни Невилл не имели бы к нему никакого отношения — Волдеморт не смог бы его шантажировать. А сейчас... Каким же идиотом Гарри был! Все знали его ближайшее окружение: даже тупица Квирелл, заточенный в Азкабан и наверняка вытащенный вместе с остальными Пожирателями, мог доложить Волдеморту, с кем Гарри Поттер сдружился, а кого записал в свои враги, если этого еще не сделал Снейп. Волдеморту ничего не стоило начать медленно давить их семьи, выманивая, а потом разделаться и с ними: Гарри бы не выдержал, если бы из-за него погибли кто-нибудь из Уизли или четы Грейнджеров, если бы друзья опасливо отшатнулись от него, а их взгляды сделались холодными и неприязненными. «Волдеморт сделает именно это», — решил Гарри и уронил голову на скрещённые руки. Он был болен, но это была болезнь, от которой мадам Помфри не нашла бы лекарства. Едва ли эта милая, добрая женщина смогла бы убить Лорда Волдеморта. Юноша вспомнил все, о чем ему говорил Геллерт Гриндевальд. Вот почему этот красивый, опасный, лживый и непонятный человек тренировал его, принуждая делать роковые выборы и внушая, что только отсутствие любой привязанности, отсутствие заботы о своих светлых чертах может помочь победить Волдеморта. Гарри не слушал и не верил — Волдеморт прав, ему не хватило сил, чтобы превратиться из того, кто хочет и старается победить Тома Реддла, в того, кто его победит. Он бы не смог создавать любовь и уничтожать ее своими же руками, как Дамблдор, чье сердце было покрыто ранами, но, может, встреть он Гриндевальда раньше, до Хогвартса, Гарри смог бы заковать себя в крепкую броню, покрыть свою душу льдом и брезгливо отталкивать каждого, кто бы попытался приблизиться к нему, как полжизни делал Северус Снейп. Он был глупцом и поплатился. Это конец. Гарри молил Бога, в которого даже не верил, чтобы время вновь повернулось вспять. Ему нужен был всего лишь еще один шанс! Но время неумолимо шло только вперед, рассветные лучи поднимались над Большим Залом. Гарри вздрогнул, когда на столе перед ним появились золотые тарелки, пока еще не наполненные едой. Он неуверенно огляделся, заметив, что помимо него в зале сидят только два сонных когтевранца, которые явно только-только пришли. Или же Гарри их просто не заметил. Гриффиндорец не собирался дожидаться, когда зал наполнится школьниками, однако остался сидеть на месте до тех пор, пока на столах не появилась еда. Он сделал глоток прохладного сока из графина, а потом, неожиданно для самого себя, поел. Правда, горячий омлет с сыром тут же опасно качнул его желудок, и юноша вскочил на ноги. Никто не обращал на него внимания, но эта блаженная невидимость должна была рассеяться в ту же секунду, когда в зале появились бы Рон, Гермиона и остальные. Гарри не желал с ними разговаривать и даже видеть их. К тому же оставаться в Зале дольше было опасно: если бы его увидели Снейп, Грюм или Дамблдор, то они бы сразу догадались, что с ним что-то не так. Гарри вовсе не хотел оказаться связанным и подчиненным заклинанию. Он хотел побыть в одиночестве. Юноша забыл прихватить мантию-невидимку, поэтому до Выручай-Комнаты добирался потайными ходами, проверяя, чтобы в коридоре никого не было. Когда, наконец, Гарри оказался в нужном месте, он был опустошен. Медленно бродя мимо каменной стены, он думал об уголке, в который мог бы забиться и где бы его никто не нашел. Открыв дверь, которая возникла в кладке буквально через мгновение, Гарри изумился. Перед ним была его давняя каморка под лестницей в доме Дурслей. Старая кровать с пыльным, комковатым матрасом, крошечный комодик, паутина на скошенном потолке — все было точно таким же, каким он и запомнил. Правда, каморка была чуть побольше, потому что, когда гриффиндорец протиснулся внутрь, ему не показалось, что ноги уже упираются в стену. Он сел на кровать, чувствуя, что между макушкой и потолком осталось не больше дюйма, уставился на желтую лампочку в углу, легко наступил на шатающуюся доску в полу, под которой прятал то, что отчаянно надеялся скрыть от глаз тети Петунии... Гарри лег на кровать, подтянул ноги к груди и закрыл глаза. Было тихо, ни звука не проникало снаружи. За хлипкой дверцей словно начинался космос, вечная холодная пустота, где не было ни других школьников, ни смеха, ни проблем. Гарри бы желал, чтоб так и было. Он был потерян. У него нe было иных выводов, кроме тех, к которым он пришел, проведя все утро в бесцельном шатании по замку и разглядывании бликов света на поверхности стола. Сейчас, лежа в этой комнатушке, как в гробу, юноша мог лишь переживать это снова и снова. Гарри ощущал давление целого мира на своих плечах: он долгое время шел по указанному пути, и это снимало с него хоть часть груза, но сейчас он будто оказался в чистом поле, с которого вело множество дорог. Его собственная жизнь — маленький и слабый комочек света и тепла — была в его руках, и Гарри с трудом мог вспомнить, когда в последний раз он обладал правом выбора. Дамблдор не знал о произошедшем, и на какое-то время Гарри Поттер обрел свободу — как странно и больно было осознавать, что ради своей свободы ему пришлось прятаться от мира в темноте. Может, он был обречен на это? Впрочем, решение было принято. Оно не могло быть иным, и Гарри знал, что Волдеморт тоже это понимает, — если бы он надеялся на то, что гриффиндорец сдастся ему, он бы не стал в красках расписывать, что ждет непокорного гриффиндорца. Волдеморт, и правда, собирался выкурить его из Хогвартса, но у Гарри еще оставались силы противостоять ему. Юноша надеялся, что выход найдется к тому времени, когда он окончательно сломается. Сморенный переживаниями, Гарри уснул. — Поттер. Гарри даже не вздрогнул. Он медленно повернул голову, скользя затуманенным взглядом по стенам, поблескивающим в свете факелов доспехам в нише и пустому портрету. Увидев того, кто нарушил его уединение, мальчик лишь вздохнул. Был уже поздний вечер. На уроки Гарри не ходил, а в Башне появился лишь раз, чтобы забрать мантию-невидимку и Карту Мародеров. Он удивлялся тому, что ему позволили так долго быть одному: надежды на то, что Дамблдор ничего не заподозрит и не найдет его с помощью своей собственной Карты, не было. Впрочем, даже Дамблдор не смог бы забраться следом за ним в Выручай-Комнату, где Гарри просидел почти весь день. На коленях он держал небольшой сверток, который ему дали эльфы: там было немного еды, потому что утренний омлет все-таки вызвал тошноту. — Здравствуйте, профессор Снейп, — негромко произнес он, глядя в лицо волшебнику. Глаза Снейпа были чуть прищурены, а нос сморщен; он разглядывал Гарри с внимательностью и подозрительностью. Его правая рука сжимала волшебную палочку — этого было достаточно, чтобы понять, что на праздные разговоры Снейп не настроен. Впрочем, палочка Гарри, точней, палочка из кипариса с чешуей саламандры внутри, которой он пользовался, пока его настоящую палочку — Снейп как-то забыл об этом упомянуть — сжимал в своих бледных пальцах Волдеморт, лежала у него на коленях. Хотя Гарри не питал надежд, что сможет одолеть своего профессора на дуэли. Он чувствовал себя очень слабым сейчас. — Директор вызывает Вас, — сказал Снейп. — Немедленно. Гарри растерянно кивнул. Хорошо. У него был целый день, чтобы обдумать то, что произошло. Он придет к Дамблдору, и тот попытается наложить на него контроль своих железных рук — и все равно у него не получится. Гарри отчего-то был уверен: если он решится, то выход из замка найдется. Дамблдор не станет связывать его или запирать в подземельях, потому что тогда окончательно его потеряет. Гарри, даже придя к директору, все еще будет хранить свою свободу в этом выборе: Волдеморт вручил ему его жизнь легко и мимолетно. И пусть вероятность того, что он выживет, была мала, она все-таки была: Гарри даже начал думать, что Том, может, сдержал бы свое слово, но лишь для того, чтобы унизить его больше, опустить на уровень Питера Петтигрю, трусливо жмущегося к земле и мечтающего о жизни. Впрочем, Гарри никогда не опустился бы до его уровня. Волдеморт, может, был прав во многом, прекрасно видя его душу, но он не понимал, что искоренение зла, которое тот собой представляет, спасение тысяч людей, которым просто не повезло родиться в магловских семьях в это непростое время, стоит жизни маленького Гарри Поттера, самого невезучего мальчика в этом мире. Единственным, что не давало ему покоя, была мысль о несправедливости. Гарри как мог старался облегчить жизнь остальных, но никто на целом свете не мог облегчить его собственную боль. — Что произошло, Поттер? — спросил Снейп, когда Гарри послушно спрыгнул с подоконника и двинулся к лестницам. Зельевар шел рядом с ним, подглядывая на него черными, блестящими глазами. — Тому, что Вы пропустили уроки, избегали друзей и прятались в Выручай-Комнате, должна быть причина. — Причина есть, — Гарри невесело приподнял уголок губ. Ему казалось, за эту ночь он постарел. Юноша резко остановился, когда колючая идея пронзила его. Он поднял взгляд на Снейпа. — Хотите я Вам покажу? — Покажете? — левая бровь Снейпа чуть приподнялась. Гарри стукнул себя пальцем по лбу, и зельевар нахмурился. Он чуть качнулся, будто находиться рядом с гриффиндорцем ему было неприятно. — Вы разучились рассказывать? — Поверьте, профессор, — Гарри смотрел ему прямо в глаза, — это нужно видеть. Может, даже хорошо, что Вы увидите это первым. — В прошлый раз похожая Ваша просьба обернулась для всех нас огромными трудностями. — Эта не проще. Снейп некоторое время просто разглядывал его лицо, а потом легким движением достал палочку из рукава. Гарри ничего не ощутил, когда острый кончик оказался направленным прямо ему в лоб. Он чуть прикрыл глаза, пытаясь опустить собственное сопротивление, не дать себе воспротивиться вторжению. Шепот «Легилименс» пронзил юношу, и будто длинный, тонкий шип вонзился ему в центр лба: перед глазами замелькали картины сегодняшней ночи... Они оказались еще ужасней, чем просто в его воспоминаниях. Все закончилось довольно быстро. Гарри дернулся назад и чуть не упал, но удержал равновесие. Он взглянул на профессора — тот на него не смотрел. Его взор был направлен в сторону, в пустоту, а на лице застыло жуткое выражение. Он был поражен. И, вероятно, напуган. Гарри никогда не видел Снейпа таким, и это лишило его крошечной доли уверенности, что у зельевара и директора, может быть, найдется решение. — Ну? — не выдержал Гарри, когда молчание уже стало затянутым. Снейп медленно, словно его невероятно интересовали доспехи и древние камни, отвел взгляд и посмотрел на него. — Что мне делать? — Немедленно рассказать обо всем профессору Дамблдору. Вы должны были сделать это еще утром. — Вот как, — Гарри поспешил за Снейпом, который быстрым и твердым шагом направился в сторону лестницы. Он рассчитывал на то, что единственный, кто был близок Волдеморту, мог дать ему совет. За сегодняшний день он обдумал столько вещей, что ему начало казаться, будто его голова распухла, и Снейп в списке тем его размышлений занимал не последнее место. — А Вы рассказали? Все? — Не понимаю, о чем Вы говорите, Поттер, — сухо и мертво бросил Снейп. — Следите за своим тоном. — Я о том, почему Волдеморт Вам доверяет. Он ведь никому так не верит, как Вам, — допытывался Гарри, борясь со спонтанным желанием схватить Снейпа за рукав и остановить. Непонятное раздражение овладело им. — Почему это так? — Подозреваете, что я все еще предан Темной стороне? — невесело и даже жутко ухмыльнулся Снейп краем рта. Они уже подошли к лестницам. Там никого не было: время близилось к отбою. Портреты возились, устраиваясь спать, а под потолком, около последних лестниц, летали привидения, тоскливо о чем-то переговариваясь. — Похвально. Уверен, Грозный Глаз Грюм это оценит. — Я не это имел в виду. Я не хочу Вас подозревать. Снова. — Отчего же? — Снейпу, кажется, было почти весело, но за его невозмутимостью Гарри интуитивно чувствовал нечто напряженное. — Никто ведь, и правда, не знает, отчего Темный Лорд оказывает мне свое расположение. — Так расскажите! — Нет, — просто ответил Снейп, и на секунду его голос чуть изменился, став мягче. — Это касается только меня и Темного Лорда. — Только Пожиратели Смерти зовут его Темным Лордом, — зло буркнул Гарри. — Не забывайте, Поттер, что я и есть Пожиратель Смерти, — тихо и угрожающе добавил Снейп, а потом резко ускорил шаг. Продолжать разговор он был не намерен, и Гарри не понимал, чем он так его разозлил. Ему всего лишь хотелось услышать причину. Причину, которая лишила бы его всех сомнений. Почему Снейп не хотел говорить? Не мог же он считать, что Гарри видит его исключительно в светлом ореоле былых жертвенных поступков, не подозревая, что, будучи в лагере Волдеморта, зельевару приходилось и пытать, и, вероятно, убивать. Ведь заклинание Сектумсемпра — изобретение Снейпа. Изобретение, созданное для быстрых убийств. Он вспомнил вдруг, как видел в воспоминаниях Снейпа момент, когда тот спорил с Дамблдором. «А что насчет моей души?» — почти кричал он в ответ на приказ директора убить его вместо Драко Малфоя. Снейп не мог дойти до того момента, до той высоты в Ордене и среди Пожирателей, не марая руки. Почему он пекся о своей душе, если она уже была изранена? Гарри ничего не понимал. Факты и рассуждения не складывались. Ему нужна была правда. Юноше очень не хотелось, чтобы эту правду на него наслал Волдеморт в виде кошмара. — Гарри! — раздался вдруг чей-то крик. Мальчик дернулся и посмотрел вниз, туда, где лестницы пропастью спускались до первого этажа. На переходе между движущимися ступеньками стояли Рон с Гермионой, отчаянно машущие ему и пытающиеся привлечь внимание. Заметив, что рядом с Гарри стоит Снейп, они чуть поубавили свой энтузиазм. Зельевар даже не остановился, окинув гриффиндорцев быстрым, незаинтересованным взглядом, а Гарри помахал им и чуть улыбнулся. Он избегал их целый день и, судя по всему, собирался делать это и дальше. Ему было тяжело смотреть на них и знать, какой опасности он их подвергает. — Позже, — крикнул он им, заметив, что Рон и Гермиона переглядываются, словно решая, стоит ли отправиться за ним. Друзья чуть растерялись, а Гарри уже убежал вслед за Снейпом. Юноша нагнал его в коридоре и снова пошел рядом, хмуро глядя на профессора из-под ресниц. Он злился на него. Это часто происходило, и почти всегда причина была одна и та же: Снейп был странно зависим от Дамблдора, и, что бы Гарри ни делал, зельевар никогда не оказывался на его стороне. Снейп словно не умел этого делать, привыкнув всю жизнь стоять между двумя армиями. Впрочем, Гарри не считал, что у него самого есть армия. Он бы не решился открыто воевать с человеком, похожим на Дамблдора. Юноша вдруг вспомнил Гриндевальда и не к месту подумал, что тот бы, наверное, сказал ему что-нибудь дельное насчет произошедшего. Гарри не мог до конца разобраться в паутине, сплетенной Дамблдором, и он не мог понять, был Гриндевальд вторым пауком или мушкой, которая вырвалась, но поранила свои крылья. Он был не до конца уверен в том, что ему стоит считать этого человека своим врагом: как бы то ни было, то, что пытался втолковать ему Геллерт Гриндевальд, было действительно необходимым. Гарри понял, что в своих рассуждениях начал ходить по кругу, поэтому постарался изменить направление размышлений. Он, вспоминая ненавистную окклюменцию, попытался очистить сознание, но это не получалось делать на ходу и находясь в напряжении. До самого директорского кабинета Гарри раз за разом перемалывал в своей голове выводы, к которым успел прийти. Ни один из них не был утешительным. Дамблдор словно был уверен в том, что Снейпу удастся привести Гарри, потому что в кабинете уже находились Грюм, Крайфер и МакГонагалл. На секунду юноша задумался, зачем директор позвал декана Гриффиндора, которая обычно не принимала участия в этих беседах, но потом догадался: профессор МакГонагалл обеспечивала безопасность в Гриффиндоре. А Гарри представлял опасность. — Добрый вечер, Гарри, — сказал профессор Дамблдор, как только они вошли. Все — даже портреты — тут же уставились на них. Круглый глаз Грюма, стоящего у камина и угрожающе освещенного ярким пламенем, впился в Гарри взглядом так крепко, будто приклеился. Крайфера же не было заметно: он, как и Снейп, всегда тенью обитал где-то за спиной. Юноша послушно подошел к знакомому креслицу и сел, тут же оказавшись ниже всех. Это ему не понравилось, но подниматься было бы глупо. — Здравствуйте, профессор, — без энтузиазма ответил Гарри, краем глаза отмечая, что Грюм держится за волшебную палочку, а МакГонагалл не сводит с коллеги возмущённого взгляда. Кажется, ранее тут произошла дискуссия на тему известного гриффиндорца, и Грюм в ней придерживался весьма резких взглядов. Гарри в этом не сомневался. Даже он стал бы с подозрением относиться к тому, кто так прочно связан с Волдемортом, если бы знал хоть половину истории, — что уж тут говорить о Грюме с его паранойей. Гриффиндорец покосился на Снейпа: тот равнодушно смотрел ему в плечо. — Сегодня Вы прогуляли все уроки, мистер Поттер, — строго начала профессор МакГонагалл, не дав Дамблдору, сверкнувшему очками-половинками, привычно предложить Гарри вечернего чаю. — И ваши друзья утверждают, что ни разу за день Вас не видели. Что послужило причиной подобному поведению? Гарри усмехнулся. МакГонагалл, сама того не зная, формулировала вопросы точно так же, как Снейп. Зельевар это точно заметил. — Я не уверен, что могу это объяснить, — медленно и негромко произнес мальчик. — Но я могу поделиться воспоминаниями. Дамблдор внимательно посмотрел на Гарри. Директор не применял легилименцию, он что-то искал в его лице, и гриффиндорец был отчего-то уверен, что он уже догадался. Может, в зеленых глазах Гарри на крошечную долю секунды старый профессор увидел взгляд других глаз. — Аластор, Минерва, Дефесор, могу я попросить вас любезно оставить нас ненадолго? Мы с Северусом в прошлом году много занимались с Гарри, ему будет проще доверить свои мысли нам. Грюм явно не собирался быть любезным. Его изуродованное шрамами лицо покраснело, тучная фигура будто налилась грозной силой. Он как волк посмотрел на Снейпа, а потом прищурился и скривил свой тонкий рот. Его волшебный глаз по-прежнему не отрывался от лица Гарри, и от этого юноша чувствовал себя крайне неуютно: в прошлом Гарри никогда не ощущал на себе недоверие этого человека, и впервые познать его было весьма неприятно. Грюм был пугающим; аура безумца, но при этом могущественного волшебника лишь придавала ему еще больше подавляющей мощи. Гриффиндорец отвернулся, сделав вид, что взгляд, проникавший сквозь дерево и мантию-невидимку (кто знает, сквозь что еще; может, Грюм с легкостью видит даже сквозь стены), его совсем не волновал. Однако, несмотря на возмущение, Грюм не стал противиться просьбе Дамблдора. Он, топая своей страшной ногой, ушел из кабинета, и следом за ним ушли и МакГонагалл с Крайфером. Гарри быстро посмотрел на смотрителя, который все время пpопадал неизвестно где, почти не появляясь в школьных коридорах. Старик явно был болен: лицо его осунулось, в морщинах появились темные, пугающие тени. Он по-прежнему одевался в разное барахло, вроде жилетки, обшитой тысячью карманов, но из его облика пропала какая-то безумная искра, и вместо нее появилось что-то мрачное, тяжелое. Гарри решил, что опыты с некромантией, которые так интересовали старика, сделали свое дело. Они повлияли даже на его крысу, которая, выглянув из кармана, посмотрела прямо на Гарри, и на секунду ее взгляд показался юноше очень человеческим, но при этом усталым и полным ненавидящей тоски. Это было действительно жутко, и это напомнило гриффиндорцу о чем-то размытом, неясном, но у него не было ни сил, ни желания думать сейчас о смотрителе и всех его странностях. Когда дверь за профессорами закрылась, в кабинете остались только Дамблдор, Снейп и Гарри. Были еще хитрые, вечно подслушивающие портреты и феникс Фоукс, спящий на шкафу. При взгляде на огненное оперение птицы гриффиндорец ощущал тепло и легкую грусть: этот прекрасный феникс пожертвовал два своих пера для палочек, которые попали в руки смертельных врагов. — Гарри, — мягко произнес Дамблдор, вынуждая мальчика оторваться от разглядывания золотой птицы, — у тебя было еще одно видение? Снейп шагнул вперед, и гриффиндорец плечом ощутил, что он совсем рядом с ним. Чуть повернув голову, он увидел его черный силуэт и вдруг почувствовал странную нервозность, раздражение. То, что весь день было задавлено под апатией, равнодушием и тоской, вдруг начало пробиваться наружу. Здесь, в кабинете Дамблдора, под пристальным взглядом волшебных глаз профессора, Гарри казалось, что решение есть, что его безумство может быть развеяно... Но в то же время он помнил, что даже Дамблдор бессилен ему помочь, — в своем разуме Гарри мог полагаться только на себя. Это так злило, это выворачивало его мышцы, мучило его — он сжимал сидение кресла пальцами и не знал, что делать. — Темный Лорд нашел способ связаться с ним через сон, — ответил Снейп за него. Дамблдор прищурился, и Гарри ощутил, как воздух будто стал липким: дышать приходилось через силу. — Позволишь применить к тебе легилименцию, Гарри? — прямо спросил Дамблдор, переведя взгляд с зельевара. Его голубые глаза неотрывно наблюдали за лицом мальчика. Гарри стало неловко от мысли, что директор увидит все его рассуждения, услышит насмешливые и до ужаса меткие фразы Волдеморта... Но юноша лишь кивнул, понимая, что директора едва ли заденет подобное. Волшебник обладал невероятной уверенностью в себе. — Да, — негромко выдохнул он. Гарри посмотрел на Снейпа, но тот, словно почувствовав что-то, отодвинулся от него, безучастно глядя в сторону. Дамблдор поднял палочку, и на мгновение в Гарри проснулся испуг и жаркое желание убежать: он подумал, что сейчас волшебник может наложить на него любое заклятие и он не сумеет даже уклониться. Гриффиндорец сжался в своем кресле, и через секунду его окутало давление магии. Он почти ощутил, как Дамблдор шагнул через его заслоны, сметая те, что еще были на пути. Гарри не выдерживал его мощи, рефлекторная попытка закрыться окклюменцией была провальной: огромная светящаяся фигура, похожая на бесконечный колосс звездной пыли, ступила в его разум. Перед глазами Гарри замелькали картины, которые он недавно показывал Снейпу, но теперь они были озарены чужим изучающим взором: Дамблдор всматривался в них, искал что-то в этих темных воспоминаниях, расплывчатых и состоящих из сна и бреда. Гарри жаждал избавиться от его присутствия, и все егo существо восставало против: он не понимал, что происходит. Юноша ощутил, как холодные и сильные пальцы сжали его запястье: его рука уже готова была вскинуть палочку. Вдруг все закончилось. Гарри, обессилев, откинулся на спинку стула. Снейп — его черная фигура снова была рядом, и гриффиндорец ощущал даже запах зелий, оставшийся на его мантии, — отпустил его подрагивающую руку. Дамблдор, не двигаясь, сидел в своем большом кресле. Глаза его были чуть прикрыты, а лицо казалось усталым и печальным. Гарри не мог смотреть на него — он знал, каким двойственным, неясным и опасным было его положение, сейчас все неприглядные истины были обнажены. Директор едва ли считал, что Гарри все еще верит в то, что его мировоззрение и его характер сложились под действием случайных факторов, а не под мудрым и невидимым руководством. Они почти никогда не говорили об этом, и действительно честным разговором была лишь их беседа на крыше перед последним испытанием, но сейчас между ними медленно разрасталась пропасть. — Полагаю, мы недооценили силу твоего зелья, Северус, — произнес Дамблдор, и его голос был таким же сильным и глубоким, как и всегда. — Оно действительно его изменило. — Я не думал, что эффект будет таким, — нехотя признался Снейп. — Предполагалось, что Темный Лорд сможет вернуть себе внешность и лишь небольшую часть прежних сил, ведь философский камень является главным ингредиентом и никакой суррогат не может воссоздать его свойства полностью. — Скорей всего подобный результат появился из-за соединения силы твоего зелья с экспериментами Волдеморта. Для нас это... очень плохо. — Что же мне делать? — резко спросил Гарри, прерывая их рассуждение. Он не мог больше терпеть этого медленного брождения вокруг да около. Юноша ощутил презрение к самому себе и стыд от мысли, что Волдеморт вновь оказался прав, что ему нужен приказ, указание, чтобы обрести хотя бы частичное умиротворение. Гарри казалось, что-то внутри него трещит, будто ломается скорлупа яйца под давлением новой жизни. Он почти задохнулся от осознания, что его выдавливают из привычного состояния, что Том Реддл делает это с ним: заставляет его изменяться. — Волдеморт сам дал нам зацепку, — Дамблдор наконец посмотрел на Гарри. В его взгляде не было ни осуждения, ни подавления, только волшебный свет магии, мудрости и хитрости. — Эта связь двусторонняя. Ты точно так же можешь влиять на него, если сможешь подавить его сопротивление в моменты наибольшей слабости. — И как же я это сделаю? — недоверчиво переспросил Гарри. План казался ему фантастическим и невыполнимым. Волдеморт был намного опытней его на этом новом поле битвы, он владел окклюменцией и легилименцией, в то время как Гарри только в прошлом году научился защищать свое сознание, да и почти не практиковался. — Если ты овладеешь навыками легилименции, то сможешь атаковать его в ответ, — пояснил Дамблдор. Он постучал пальцем по столу, раздумывая над чем-то. Отблески свечей и свет камина освещали седую бороду, окрашивая ее в темный цвет. — Может, это именно то, чего мы ждали. У тебя будет возможность проникнуть в его разум и найти информацию о крестраже. — Понадобится очень много времени, чтобы овладеть легилименцией на уровне, хоть как-то сравнимом с уровнем защиты Темного Лорда, — недовольно заметил Снейп. — За это время Поттер может просто сойти с ума. — Гарри, — Дамблдор оборвал речь зельевара. — Ты понимаешь, что это значит для тебя? Ни я, ни Северус не можем проникнуть в твой разум и самостоятельно выполнить это задание. Мы можем обучить тебя легилименции и понадеяться, что при вашей с Волдемортом связи тебе не нужно становиться таким же мастером в этом искусстве, как и он. Но даже самые краткие сроки минимального обучения потребуют времени, и тебе... — Придется потерпеть, — закончил Гарри. Что ж, другого он и не ждал. У него было только два пути: попытаться бороться с Волдемортом во снах или же выйти за кованые ворота, на гнилую листву, и увидеть, кто ждет его по ту сторону купола. Отчего-то он не сомневался, что там всегда кто-то дежурит, следит за Хогвартсом, не в силах преодолеть барьер. Гарри бы выдержал видения и кошмары, он выдержал бы даже боль в шраме. Но жить и знать, что люди страдают только потому, что в прошлом они имели неосторожность оказаться связанными с ним... Дамблдор не мог просить у него смирения. — Но он сказал, что будет уничтожать семьи моих друзей. Многие из них работают в Министерстве, а родители Гермионы — маглы... Нужно защитить их, спрятать! — Мы сделаем все возможное, — сказал Дамблдор. — Заклятие Доверия сможет их защитить, и если они не будут покидать своих домов, то Волдеморт никогда до них не доберется. Гарри представил эту картину, и она показалась ему тоскливой и несчастной. Этим людям придется жить взаперти, ожидая, когда он — маленький мальчик — одолеет почти бессмертного монстра, жаждущего захватить этот мир. Сколько им придется жить так? На какие средства они будут существовать? Гриффиндорец посмотрел на Дамблдора, который серьезно и внимательно следил за ним. В глубине его глаз что-то задумчиво мерцало, будто красноватый свет камина притягивался черными зрачками. — А маглы? — тихо спросил Гарри. Дамблдор качнул головой. — Лорд Волдеморт убивал и будет убивать маглов, Гарри, — тяжело сказал он. — В этом нет твоей вины — ему просто нравится делать это. Ты не должен верить ему и взваливать на себя плоды его жестокости — даже если ты выполнишь его условие, то этим лишь подведешь его к абсолютной победе над тем, что мы зовем добром. Единственное, что мы можем делать, чтобы защитить этих невинных людей, — это продолжать бороться и не терять надежды. — А если я не справлюсь, профессор? — тихо сказал Гарри. На него вновь нахлынула невероятная печаль и тоска, которые затмевали все перед его глазами. Сколько еще испытаний он должен пройти? Сколько тяжести должен нести на себе? Волдеморт лишь вторгся в его разум, лишь раз заговорил с ним, и мир для Гарри изменился. Если это будет происходить каждый день, то что останется от него в итоге? Юноша с горечью подумал, что это все могло быть таким же расчетливым ходом его профессора, как и все остальное. Неся на себе эту ответственность, это вечное страдание, он в конце своего пути счел бы смерть избавлением. Не отвернулся и не испугался бы, потому что знал, что его израненные тело и душа больше не выдержат. — Ты обязательно справишься, Гарри, — Дамблдор смотрел на него с такой печалью, таким сочувствием во взгляде, что не верилось в то, будто этот человек мог бесчувственно направлять гриффиндорца по выбранному им пути. — И я всегда буду рядом, чтобы помочь тебе. — Вы не сможете помочь мне, когда я снова засну, — Гарри вцепился в подлокотники кресла. — И Вы не остановите его от попыток захватить мое тело. Никто не может помочь мне, а я... — его голос стал громким и обвиняющим. Он замолк на секунду, чувствуя комок в своем горле. — Я так все это ненавижу. — Ты не должен отчаиваться, Гарри. Тон его голоса был таким мягким и понимающим, что юноше хотелось вскочить и ударить волшебника. Отчаиваться! Он отчаялся уже очень, очень давно, и из его жизни пропало все, что могло помочь ему одолеть это тошнотворное чувство. Дамблдор не представлял, что он испытывает сейчас. Директор давно уже научился ровно принимать все, что бы ни происходило, и для него ночное явление Волдеморта было лишь еще одной проблемой, преградой, которую нужно перешагнуть. И он перешагивал, не теряя самообладание, но его шагом был маленький Гарри, который был не в силах этого сделать... Тысячи умирающих маглов не были для него «просто прихотью жестокости Волдеморта». Раньше — может быть, но не теперь. Том сказал, что будет убивать их для него, и он сможет показать, какие жертвы были данью смирению знаменитого Мальчика-Который-Выжил. Гарри не мог просто опустить голову, как делал это всегда, потому что, может, впервые он увидел, как мимо него течет этот огромный поток целеустремленной, сметающей все на своем пути силы. Что же ему делать? Юноше хотелось выкрикнуть этот вопрос на весь Хогвартс, на весь мир. Дамблдор и Снейп могли лишь научить его легилименции и вновь выставить против Волдеморта, ожидая, что его сил будет хватать снова и снова. Но это не было решением, не было! Гарри смотрел вокруг себя и видел ложь, боль, видел острые, как пики, камни, о которые он вот-вот собирался удариться. Гриффиндорец не хотел просто бороться против Тома Реддла, он хотел, чтобы его друзья, чтобы невинные маглы и маги были в безопасности, но юноша абсолютно ничего не мог сделать. Он возвращался к этой мысли снова и снова, и его дыхание сбивалось, в глазах появлялись слезы, а оковы трещали, готовые порваться... Хватит! Пожалуйста, хватит! Это было мучительно. Гарри и сам не заметил, как вокруг него все начало дрожать, как сам он сжался в комок. Юноша успел увидеть, как Снейп дернулся к нему, а потом раздался треск, и мальчик зажмурился. Что-то взорвалось, разбилось, зазвенело, с полок попадали книги, портреты начали кричать, а Фоукс издал возмущенную трель... По столу Дамблдора прошла внушительная трещина, но профессор остановил ее, положив руку на столешницу. Он просто наблюдал, как по его кабинету гуляет ветер магии, пытающийся смять все в своем гневе, и подавлял ее своей мощью. Снейп же, схватив Гарри за плечо, рявкнул что-то и тряхнул юношу так, что у того чуть сердце не выскочило. Это помогло ему прийти в себя. Гарри сидел, опустив голову и закрыв глаза. Его чуть покачивало — казалось, что еще секунда, и он потеряет сознание. Очки давили на переносицу, шрам болел, а в висках сосредоточились пульсирующие болезненные точки. Юноша, открыв глаза, уставился на свои сжатые кулаки. Всплеск волшебства был сокрушительным для него самого, будто его тело решило отключить само себя, чтобы больше ничего не переживать. — Эту ночь ты проведешь в больничном крыле под наблюдением, — сказал Дамблдор таким тоном, словно секунду назад его кабинет не подвергался атаке спонтанного выброса магии. Гарри не смел поднять на него глаза, — а я спущусь в пещеру Основателей и побеседую с ними. Возможно, их портреты сохранили воспоминания о хоть отдаленно похожих случаях. Гриффиндорец кивнул. Он почувствовал, как рука Снейпа на его плече потянула мальчика вверх, вынуждая подняться. Послушный, словно кукла, он поплелся прочь из кабинета, наваливаясь на зельевара. В его теле почти не осталось сил, но мысли лихорадочно метались в голове. Гарри знал, что ему нужно сделать в первую очередь: он должен поговорить с Сириусом. И с матерью. Юноша бы так хотел сейчас оказаться рядом с ней, чтобы она обняла его, чтобы была похожа на себя прежнюю и лишняя секунда рядом с ней — закутанной в черную мантию, исхудавшей и источающей мрачную, затаенную силу — не оборачивалась истощением. Гарри почти боялся этой женщины, потому что больше не узнавал в ней Лили, но она все же была ею. Он бы отдал очень многое за возможность оказаться сейчас в теплых руках родителей. Но у него была только твердая рука Снейпа, который едва ли мог заменить ему Джеймса, и облик далекого Сириуса, который из-за своих частых посещений волшебного здания в Запретном Лесу терял много сил и превращался в бледную тень себя прежнего. Все вокруг Гарри было тлеющим, умирающим и больным. Он был проклят. На золотой лестнице, куда зельевар его выволок, будто убегая от Дамблдора, Гарри прижался к нему крепче. Это было крайне опрометчиво, наверное: кто мог сказать ему наверняка, что Волдеморт ошибается насчет Снейпа? Вдруг Снейп бы сейчас же утащил его из замка и сдал бы в руки своего хозяина?.. Но жесткая, потеплевшая ладонь лишь крепче сжимала руку юноши, а твердое тело было напряженным и почти каменным. Снейп был надежным, и Гарри скорее почувствовал, чем понял это сознательно, что этот человек никогда не предаст его. Его, именно его, а не Дамблдора — он ощутил это в чужом дыхании, в цепкой, болезненной хватке пальцев, в едва заметной дрожи, за которую сдержанному профессору, скорей всего, было стыдно... Это было почти умиротворением. Маленьким, урванным посреди грохочущей битвы мгновением спокойствия и абсолютной покорности чужим рукам и чужой воле. Снейп мог сделать с ним все что угодно, и Гарри бы даже не шевельнулся — так он был покорен этой секундой, когда его мысли о родителях, о Сириусе смешались с ощущением чужой поддержки. Юноша поднял взгляд и увидел белое, как мел, покрытое морщинами лицо зельевара, который наблюдал за ним своими черными, пытливыми глазами, такими равнодушными и презрительными обычно, но сейчас такими... — Вы... — шепнул Гарри, а потом мысленно от всего отмахнулся и закрыл глаза. Пути до больничного крыла он не запомнил.