Fever ray

***

      Спустя полбутылки виски, он сидел на кровати в своей комнате, мрачно обводил ее взглядом и прикидывал, кому бы заплатить за уборку этого погрома. Ему не хотелось притрагиваться ко всему этому бардаку, даже возвращаться сюда было отчего-то страшно. Бэм сам не знал почему, хотя внутренне догадывался: он был на грани и пережил здесь самое тяжелое время в своей жизни. Один, наедине со своими мыслями, страхами, виной и отчаянием, он чуть не сошел с ума. И теперь он боялся, что пережитые эмоции вновь заполнят его до краев, и он задохнётся, не выдержав этого натиска. Он мог пойти выплакаться Эйприл, как делал когда-то в детстве, разбив коленку, или выложить кругленькую сумму психотерапевту и вынести мозг ему, но… он знал, что не станет делать этого. Ни один врач не способен помочь ему. Вообще никто не способен. Лишь один человек в мире мог разогнать грозовые облака в его душе, лишь он мог согреть ее ослепляющим изумрудным светом своих чудесных глаз. Но это лекарство не купишь ни в одной аптеке ни за какие деньги. Бэм, как герой популярного романа, нашёл свой «личный сорт героина» и был не в силах отказаться от него и победить эту зависимость. Когда-то его не шутя «ломало», как настоящего торчка… Сейчас она отошла на второй план, прячась на задворках его души, но надолго ли?       Бэм нашарил в кармане валяющейся на полу среди прочего курточки пачку лёгких «Мальборо», чиркнул зажигалкой, и, тут же отбросил ее, будто она была причиной всех его бед. Затянулся, проклиная сам себя за свою порочную, губительную, иссушающее-пагубную страсть к человеку, вошедшему к нему в душу, как этот ядовитый дым в его легкие, вместе со всеми своими привычками, дурными и не очень, и остался там навсегда. К тому, кто приучил его к этим сигаретам. Вало разграбил его душу самым варварским способом, а сердце забрал себе в качестве трофея для каминной полки, как делали когда-то его скандинавские предки – викинги. В Бэме поднималась, вскипая, волна жгучей ненависти к этому человеку, превратившему его в ничтожество, разрушившему его жизнь так, как он, признанный гений в области разрушительства, не сумел бы, оставив его у разбитого корыта собирать осколки прошлого, из которых ничего хорошего склеить уже невозможно. Он был готов отдать тому всё, что имел, включая самое ценное, из всего, что он имел – самого себя. А Вилле только смеялся да позволял находиться рядом с ним на правах комнатной собачки до тех пор, пока ему это не наскучило, а потом просто оттолкнул от себя, променяв Бэма на истеричку Йонну, с которой даже собирался связать жизнь… Бэм предпринял столько попыток обратить его внимание на себя! Он мотался за ним по свету, снимал, хоть мимоходом, но почти в каждом своём фильме, превратил свой дом в музей имени Вилле Вало и даже на своём теле носил придуманный им знак и его лицо. И что он получил взамен? Призрачную надежду, её тень, на взаимность, на возможность просто быть рядом. Он сам себе не принадлежал, положив свою жизнь на алтарь этой преступной любви.       Вилле же не принадлежал вообще никому. Вечно молодой и вечно пьяный, он был безгранично свободен от всех сердечных привязанностей, он шёл по жизни легко, оставляя за собой горы окурков и разбитых сердец. Сколько раз Бэм бился над этой его загадочной особенностью покорять, подчинять своей воле раз и навсегда, пытался подобрать к ней ключ, но не смог. Это был вопрос одного порядка с вечными философскими, к примеру, есть ли на свете Бог? Но как раз на него-то Бэм давно нашёл ответ… Бэм пускал дым кольцами, блаженно прикрыв глаза. Как же он подсел на эти проклятые сигареты! Сколько они вместе выкурили этих пачек? Наверное, хватило бы до луны и обратно. Их запах был прочно связан с образом Вилле. Он воскрешал в памяти лучшие моменты его жизни, всё, что было для него самым дорогим и сокровенным. Номером один в этом списке значился их самый первый поцелуй. А сколько их было после…Все эти воспоминания причиняли боли столько же, сколько и удовольствия. Горько-сладкий коктейль… Губы Марджеры тронула улыбка. Он медленно облизал их, стирая её, и ощущая на языке тот самый уже полузабытый вкус. Такой же, приправленный чуть горьковатым оттенком сигарет, был у губ его ангела, только ярче, слаще, насыщеннее… Бэм застонал от бессильной ярости. Как он посмел лишить его этого? Какого чёрта они поступают все эти годы друг с другом так, загоняя себя в установленные кем-то, кто ни черта не знает о любви, рамки? Для чего прячут свои сердца в коконы страдания? Зачем они надевают на лица эти маски холодности и безразличия? Во всём этом нет смысла ни на атом. Если только это не была его цель…       Бэм широко раскрыл глаза, ошарашенный этой внезапной мыслью. Нет, такого не может быть. Даже для Вилле это было бы слишком… жестоко. Бэм же был для него как открытая книга, он сразу прочёл там все его чувства, прочёл с самого начала. Он не мог не понимать, что именно движет Бэмом, это было очевидно. Но зачем же он тогда отвечал? Чтобы не разбивать ему сердце? Едва ли, от Вало такого великодушия ожидать не приходилось. Он же любил его! Так что же?.. Внезапно пришедшая мысль просто огорошила его. А вдруг он никогда и не любил? Лишь позволял любить себя? Вилле никогда не говорил Бэму этих слов, всё это будто бы считалось по умолчанию. Сколько Бэм ни признавался, ответом ему было что-нибудь сладкое, но совершенно отвлечённое, а в последний раз это закончилось тем, что Бэм стал искать ему замену, но, естественно, не находя таковой, чуть не отдал Богу душу от передоза. Эйп тогда в очередной раз чуть не сошла с ума, на форумах фанаты, не зная всей правды, кто осуждал, кто желал скорейшего выздоровления, а Бэм, едва выписавшись из клиники, снова взялся за старое, лишь немного поумерив пыл. Он так жалел тогда, что остался на этом свете, что мечтал скорее это исправить, а теперь… теперь выходило, что всё это не имело ни малейшего смысла! И что зря он так убивался. Он ведь был не нужен Вилле, совсем не нужен! Может, всё это было ошибкой, и он столько лет ошибался? Бэм никогда всерьёз не думал об этом, и только теперь, кажется, по-настоящему осознал всё происходящее. Почему-то осознание этого факта принесло ему странное спокойствие, не как перед грозой, а после неё. Бэм чувствовал себя страшно усталым, выжатым как лимон. У него ни на что не осталось сил.       Раньше, когда он доводил себя до этого состояния работой, он ехал к Вилле, и он снимал всю его усталость так, как только он один и мог; когда же их отношения разладились, Бэм потерял себя в работе, хватаясь за любые предложения и пачками придумывая новые проекты, полностью растворяясь в них. А теперь у него не было ни того, ни другого. Бэм со вздохом задавил чадящую сигарету, добавив ее смятый труп к десяткам других таких же, и приготовился провести этот день так же, как и прошлый: напиться в хлам и забыться. Внезапно до боли знакомый голос нарушил его планы. Бэм вздрогнул и заозирался по сторонам, не понимая, откуда этот звук и почему от него так сжимается сердце. Голос продолжал надрываться, становясь всё громче, и наконец Бэм сообразил, что это всего лишь мелодия, которую он самолично установил в качестве звонка, и теперь ругал себя за это последними словами. Матерясь и спотыкаясь, Бэм принялся перетряхивать карманы многочисленных курток и джинсов в поисках выносящего ему мозг куска пластика с намерением тут же шарахнуть его об стену, нимало не заботясь его стоимостью. Он пользовался сразу несколькими телефонами, но, несмотря на это, мобильники у Бэма долго не задерживались, как и все вокруг, не выдерживая его взрывного темперамента. Найдя наконец продолжающее выводить рулады голосом Инфернального Величества чудо техники под кроватью, Бэм уже занес руку, чтобы выполнить задуманное, но машинально глянул на экран и… почувствовал, как его прошибает насквозь электрический разряд. Марджера до предела расширенными глазами таращился на девять букв, перевернувших его мир. Он тупо стоял и смотрел, чувствуя, как сходит с ума. Он только что размышлял по поводу своей жизни и о том, кто сломал ее, а теперь вот этот «мистер-который-разрушает-все-к-чему-прикасается», который разорвал с ним все контакты и вообще, казалось, знать его не желает, вдруг обрывает ему телефон! Какого чёрта ещё ему нужно?! Отвечать страшно не хотелось, но иррациональное желание услышать этот низкий голос, который сейчас разрывал ему барабанные перепонки под звучный аккомпанемент гитар и барабанов, всё решило за него. – Ох…привет, Бэм, – с силой выдохнул нарушитель хрупкого душевного равновесия Бэма, – Это ведь ты, да? Я знаю, что это ты, так пыхтеть может только один человек на свете. – Здравствуй, Вилле, – буркнул Бэм, строя из себя оторванного от дел ужасно занятого бизнесмена. Он знал, что Вилле это не обманет, но нужно было хотя бы делать вид, что ему всё равно. Это была такая игра. Так уж у них заведено, не стоит нарушать. – О, меня узнали! Рад, что ты меня ещё помнишь… Бэм заскрипел зубами. Этот скандинавский ублюдок и сейчас насмехается над ним! Ну почему обязательно нужно ещё и станцевать на его могиле? Почему он просто не может оставить его в покое? Ведь прекрасно знает, как ему паршиво, больно и одиноко здесь, без него. «Забудешь тебя, финская твоя задница, как же!» – с горечью прошептал он, а в трубку сказал: – Зато тебе память совсем отшибло, да? – Ну-ну, малыш, не злись. Тебе не идёт быть грубым. – Слушай, мне не до твоих игр, – голос Бэма звучал безмерно устало, – Просто скажи, какого хрена тебе от меня надо? В трубке вздохнули крайне сексуальным образом, отчего сердце Бэма зачастило, чем-то пошуршали и, наконец, сообщили: – Бэм, я не звонил, потому что…я…проссал свою трубку. И твой номер, и все другие вместе с ним. Кажется, утопил в озере или… Не одному же тебе можно менять телефоны каждый месяц! И… честно говоря, я боялся. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, но ты уже поостыл, а тогда ты бы меня просто слушать не стал! Я очень сожалею о том, что произошло, но, правда, Бэм, я не мог приехать, я был бы там лишним. Я это знаю, ты это знаешь. Я знаю, что ты думаешь. Ты думаешь, что я просто последний мудила. Бэм не выдержал и гоготнул. Знал бы ты, милый, какими эпитетами ты был одарён в воображении Марджеры! Вилле невозмутимо продолжил: – Так вот. Я с этим согласен. И я сожалею, Бэм, очень. И я хочу, ты знаешь… как-то загладить вину перед тобой. Ты ведь сейчас ничем важным не занят? В общем, я хотел пригласить тебя… Дальше Бэм уже не слышал. В нём поднялся такой шквал эмоций, грозящий разорвать его пополам, что он не выдержал и выкрикнул в трубку страшным голосом: – Да иди ты к чёрту, мать твою, Вало!!! Ни в чём не повинный телефон разлетелся осколками, встретив неоспоримый в своей твердости аргумент стены. С трудом переводя дыхание, как после пробежки, Бэм без сил рухнул на кровать. Этот разговор лишил его последних сил, и всё же… услышать голос Вилле было безумно приятно.