***
Вилле сидел за столиком уютного кафе и меланхолично помешивал ложечкой поданный молоденькой официанткой кофе. Сахар, если там и был, уже давно растворился, но он слишком глубоко задумался, чтобы вспомнить об этом. Официантка, обслуживающая немногочисленных в это время посетителей, искоса бросала на молодого человека заинтересованные взгляды, но тот, казалось, не придавал этому никакого значения, уставившись в свой кофе с таким видом, будто в чашке были сокрыты, по меньшей мере, все тайны Вселенной. Худой до хрупкости, на бледном лице выделяются лаймовой свежестью глаза, подернутые мечтательной пеленой, волнистые волосы собраны в трогательный хвостик, стыдливо прикрывшись которым, на шее прячется татуировка, яркие губы в полуулыбке… было в нём что-то невероятно привлекательное, заставлявшее вновь и вновь рассматривать все детали его внешности. Внезапно он вздрогнул, и будто очнувшись от гипноза, пару раз моргнул, словно был удивлён обнаружить самого себя здесь. Девушка стояла через столик от него - принимала очередной заказ от пожилой супружеской пары, и неотрывно следила за ним, не веря своим глазам: ей вдруг показалось, что по щеке парня скользнула крупным бриллиантом одинокая слеза и исчезла в чашке, которую он сжимал тонкими пальцами. Она отчего-то подумала, что им отчаянно не хватает сигареты. Парень поднял голову и осмысленно посмотрел девчонке прямо в глаза долгим, тяжелым взглядом. Та, смутившись, словно подглядела нечто недозволенное, отвернулась и поспешила за свежими булочками. Вилле задумчиво проводил её глазами, отставил нетронутый кофе, и, заплатив, удалился изящной походкой. Он неторопливо шёл без особой цели, что называется, куда глаза глядят, наслаждаясь этим простым действием. На самом деле, ему не так уж часто удавалось прогуляться вот так спокойно, никуда не спеша, без необходимости морщиться всякий раз при виде толпы фанаток, поджидающей его и готовой на всё, лишь бы урвать частичку кумира. Впрочем, те дни, когда ему буквально прохода не давали, уже позади, и он не особенно об этом жалел. Время, полное трэша, алкоголя, наркоты и угара, он оставил в прошлом, пока оно не сделало это за него. Не позволил себе рассыпаться на куски, отлежался в лечебнице – и снова в бой. Пришлось тяжело, морально, физически и материально, поскольку лечение сейчас – удовольствие не из дешевых. Но он прошёл через всё это, как и всегда, с гордо поднятой головой и усмешкой на красивом лице. Сколько боли причинила эта красота и окружающим, и ему самому, не смог бы ответить никто. Насколько Вилле любил себя, настолько и ненавидел данный ему природой дар, который раз за разом выходил ему боком. Что он имел с этого? Только новый шрам на таком совершенном теле или на жаждущем невесть чего сердце, что было мучительнее в сто тысяч раз. Быть может, поэтому Вилле хотелось казаться гораздо хуже, чем он есть, чем даже он мог бы быть. Он обнажал все свои пороки, придумывал несуществующие, лишь бы нарушить свою идеальность. Не потому ли он маскировал себя шмотками из сэконд-хэнда, неделями не стирая их, и всё равно выглядел лучше, чем любая фотомодель? Люди всегда клюют на яркую упаковку, даже если внутри пустота – это известный рекламный ход. А если внутри сокрыт настоящий клад? Кто может знать об этом, если первым делом тебя мечтают трахнуть, а уж десятым-двадцатым выслушать то, что ты хочешь сказать. А сказать ему хотелось о многом, что он и делал, раз за разом вспарывая свою душу и орошая её кровью бумагу, на которой всходили дивные по красоте цветы его стихов, смешиваясь в красочных букетах с разнотравьем его музыки. Они были откровенны, как байки пьяного матроса, но зашифрованы, как код ДНК. Вилле знал простую истину: если желаешь что-то надёжно спрятать, прячь на самом видном месте. И прятал, как мог. За улыбками – печаль, за шутками – правду. «Убеги от себя, спрячься от мира». Это стало его девизом на годы. Но от себя не убежишь, и от мира не спрячешься, теперь он точно знал это. ОН показал ему. Он пришёл, как ураган, такой же внезапный и напористый, смёл все предрассудки, имевшие наглость осесть в голове Вало, и прорвал плотину его не воплотившихся желаний. Этот юноша не ведал никаких преград, ставя цель, он всегда добивался её, какой бы сумасшедшей она ни была. А на этот раз идея была поистине грандиозной: сделать своим кумира миллионов, которого вожделели тысячи, от одного вида которого падали в обморок (Бэму довелось видеть это своими собственными глазами!). Добиться того, чтобы все его песни содержали послания не к мифической даме сердца, а к нему, простому парню из Вест-Честера, который готов бросить к ногам своего Бога весь мир и своё сердце заодно, стоило тому лишь пожелать. Но Бог не желал. Он и так имел, в свои 20 с небольшим, всё, о чём только может мечтать самый честолюбивый человек. Он относился к Бэму лишь как к очередному спятившему фанату, только повыше рангом. Но Бэм и не надеялся на лёгкую победу, он шаг за шагом старался сблизиться с Вилле, заваливая его подарками в виде последних моделей мобильников и плееров. Он с маниакальным усердием перенимал все привычки, манеры, жесты своего идола, начал курить те же «Мальборо», набил те же тату и искал встреч с Вилле под любым предлогом, благо они всегда находились – группа усиленно гастролировала, и Бэм, как привязанный, ходил за Вилле по пятам. Всё это забавляло Вилле, а через какое-то время он уже искренне стал считать Марджеру славным малым и…только. А тому давно хотелось большего. И однажды он наглядно это продемонстрировал.***
…Это случилось уже поздно вечером. Ребята отыграли очередной концерт и разбрелись кто куда, наслаждаясь возможностью немного расслабиться перед тем как покинуть этот город. Гас спал у себя в комнате сном младенца, о чём возвещал его громогласный храп, Миджей отбыл буйно радоваться жизни в бар, прихватив с собой за компанию молчуна Линде, Барт же просто куда-то испарился. Вилле, очень уставший и помятый после выступления, сидел на диване в своём отдельном номере, полагавшемся ему как фронтмэну, положив гудящие ноги на низенький журнальный столик, и с силой массировал виски. В ушах всё ещё стоял рёв толпы фанатов, грозясь перейти в головную боль. Он уже настроился на одинокий вечер в приятной компании самого себя, как вдруг в дверь тихонько постучали. Вало поморщился. Видеть никого не хотелось, как и покидать уютный диван. Он решил подождать, надеясь, что стучавший сам догадается убраться восвояси, но звук повторился вновь. Вполголоса матерясь, он встал с твёрдым намерением отправить незваного посетителя к оленю на рога и, подойдя к двери, решительно распахнул её. На пороге стоял не кто иной, как Бэм Марджера. Весь праведный гнев финна улетучился так же быстро, как и возник, стоило ему только заглянуть в голубые глаза парня, лучившиеся радостью при виде Вилле. – Привет, Вилле! Концерт был просто потрясающий, ты был великолепен! – сказал он зашкаливающе бодрым голосом, какой обычно бывает у людей, переживающих нечто волнующее. И поспешно добавил, виновато потупившись: – Я тебе не помешал, нет? Вилле отрицательно мотнул головой и сделал приглашающий жест, чуть усмехнувшись. Прогонять парня, несмотря на усталость, почему-то не хотелось, да и общаться с ним было легко и приятно. А перспектива весело провести вечер окончательно убедила его в правильности решения. – Да нет, конечно. Заходи, я всё равно тут один скучаю, – он чуть посторонился, пропуская Бэма вперёд. Тот несмело шагнул, неловко задев бедро Вилле, и смутился. Вилле стоял так дразняще близко, что бедное сердечко Бэма пугливо жалось к рёбрам. Глаза Вилле, подведённые чёрным, в обрамлении кружева ресниц, точно сковали его. Бэм смотрел на него, как кролик на удава, уже зная, что попался, и спастись не получится. Это длилось всего несколько секунд, но тянулось будто вечность. Вилле повернулся закрыть дверь, зрительный контакт прервался, и Бэм, наконец, вспомнил, что надо дышать. Он с удивлением услышал собственный голос, казавшийся совсем чужим: – Я тут… принёс кое-что…понимаешь, тебе…в общем, вот, – отчаянно смущаясь, пробубнил Марджера и жестом фокусника протянул Вилле прямо таки огромный букет роз цвета застывшей крови и замер в ожидании реакции. Вало вытаращил глаза. Его удивлял не только сам факт подобного подарка и то, что он умудрился его сразу не заметить. Не иначе, как сказалась его вселенская усталость… Поражало другое: приглядевшись, он отметил, что цветы свежие, яркие, упругие, будто срезаны только что. Кое-где на лепестках даже сверкали алмазами капли росы. Это было просто невероятно. Каким образом Марджера умудрился достать их здесь поздним вечером? Вилле никак не мог этого понять и просто в шоке смотрел на бордовое великолепие. Бэм в это время внимательно вглядывался в лицо Вилле, пытаясь понять, нравится ему подарок или нет. Руки начали подрагивать от волнения, и Бэм, желая скрыть это, пробормотал: – С пустыми руками приходить невежливо, и я подумал, что это то, что нужно. Они такие же красивые, как ты…– Вилле очнулся, молча взял букет, и вдохнул аромат раскрывшихся бутонов, пряча глаза. Слишком многое они могли сказать, чего Вилле говорить не хотел. Этот неожиданный подарок пробудил в нём море эмоций, но об этом Марджере оставалось лишь догадываться. Фанатки заваливали Вало всяческими презентами, включая всякую дребедень вроде плюшевых зайчиков, трусики, лифчики и прочие предметы одежды, собрав которые, Вало мог бы открыть свой собственный магазин нижнего белья вдобавок к отцовскому секс-шопу. Но никто никогда не дарил ему цветов. Особенно ТАКИХ. Тем более, парень, от которого никак нельзя было ожидать подобного. Бэм интуитивно уловил смысл, веками скрываемый за розами бордового цвета. И это было безумно приятно. Вилле не мог оторваться от созерцания прекрасных цветов, а Бэм - от лица любимого, которое будто светилось изнутри. – Спасибо, Бэм… они и вправду очень красивые, – благодарный взгляд говорил красноречивее любых слов. – Я поставлю их в спальне. Вилле исчез в глубине номера, чтобы выполнить обещанное, посоветовав своему гостю чувствовать себя как дома.