Порок

      Я стоял на крыльце у главного входа и слушал, как дождь барабанил по крыше. Мерзкая погода накрыла город сразу после обеда. Крупные капли дождя смешивались со снегом, и я мог только представлять, как утром следующего дня люди будут рассекать асфальт без коньков. Сигарета медленно тлела, и я, как обычно, упивался табачным дымом. Последние две недели я посещал репетиции в баре, по вечерам, развлекая местных алкоголиков. Пальцы исправно слушались, перебирая струны, голос не срывался, и оборудование не подводило. И если сначала я думал, что весь концерт пройдет через жопу и я забуду как играть после того времени, когда я вообще не прикасался к гитаре, пока сидел в церкви, то уже после пары репетиций я был уверен в себе. Мне пришлось взять денег в долг у Фарлана, чтобы хотя бы прикупить какую-нибудь футболку. Одежда, которую давали в церкви, была совершенно не приспособлена под тусовки. Не пойду же я в свитере или водолазке? Хотя, рясу святого отца как-нибудь можно было приспособить, но Эрвину бы это не понравилось, ведь я позвал его на концерт. Правда, я так не дождался внятного ответа, придет он или нет. Это было из разряда: “Приду, но не обещаю”. Чем чаще я встречался со своими знакомыми и проводил с ними время, тем больше я задумывался, а не вернуться ли мне назад? Забить на Эрвина и опять оказаться на улице, делать то, что хочется мне. Ни от кого не зависеть. Да, пришлось бы снова искать денег, чтобы где-то спать, добывать себе еду, но, может быть, и с моим уходом мои мысли не были бы заняты только Эрвином. Будь это любой другой человек, мне кажется, было бы всё намного проще, но нет, Эрвин был священником, и если он и любил кого-то, то только своих прихожан и Бога. И угораздило меня сходить с ума по священнику. Меня, человека, который относился к его религии и вере не всерьез. Сходить с ума по человеку, который был предан Богу и угождал лишь ему. Он видел во мне только ученика и неверующего невежду, а я на что-то ещё хотел претендовать. На что я вообще рассчитывал изначально? Теперь я начал сам понимать, что из этого ничего хорошего выйти не могло. Даже дай я ему намёк, он сразу бы распознал это и в итоге отвернулся от меня, а мне этого не очень-то и хотелось. Всё, что мне оставалось, это лишь дорисовывать картину в своей голове и мечтать о несбыточном, а в лицо ему говорить совершенно не то, что вертелось у меня на языке. От Конни я узнал, что Эрвину осенью исполнилось тридцать пять лет. Чёрт, он был старше меня на семнадцать лет. На семнадцать гребанных лет! Боже, что я делаю со своей жизнью? Когда он окончил школу и лизался с девками, я только родился. А когда мне было лет пять, он уже, наверное, создавал свою семью или же сразу ушёл в священники. А может быть, он ни разу ни с кем не спал вообще? Я о нем многого не знал, но мне было с ним так хорошо. Мне было с ним интересно, и у нас всегда находились темы для разговоров, но с другой стороны, было ли ему интересно со мной? Может, он лишь делал вид, что заинтересован, чтобы не обидеть и так столь бедного, несчастного и обделенного жизнью - меня. Если допустить, что вот я сейчас стою на крыльце, а где-то на другом конце города родился младенец, и мы бы встретились через семнадцать лет, было бы мне интересно с ним? Нет, я думаю, нет. Будь я взрослым мужиком, я бы послал сопляка куда подальше. Но это было лишь моё мнение, я не мог отвечать за других. Жизнь порой бывает так несправедлива, раскидывая нас во времени. Хотелось бы мне родиться в другое время и немного в другом месте. И меня жутко коробило, что он видел во мне лишь трудного подростка. Прислонившись к стене, я последний раз затянулся и выкинул окурок сигареты. Посмотрев на серое небо, я сделал глоток свежего морозного воздуха. Рядом со мной, скрипнув, открылась тяжелая дверь, и из церкви вышел Эрвин. Он стоял на крыльце и застегивал своё пальто, даже не сразу заметив меня. Пока я его не позвал. - Ты куда? – окликнул я его, но сразу опомнившись, поправил себя. - Вы. Куда Вы, отец? Он замер и, засунув руки в карманы, обернулся. - На похороны. Мне нужно читать молитву. - Ты… Вы сегодня не придете? - Нет. Мелкий дождь хлынул сильнее. Эрвин приподнял воротник и посмотрел на меня. - Это всё, что тебе нужно было знать? Леви, мне нужно идти. - Да…я. А Вы бы не могли оставить мне свои чётки? - Единственная здравая мысль за всё время, - сказал он и вытащил из кармана чётки. Я протянул руку, и мне на ладонь опустились красные бусины с распятьем. - Приду только завтра и поэтому говорю тебе: Спокойной ночи, Леви, и надеюсь, что завтра ты придешь на проповедь, - сказал Эрвин, кладя мне на голову ладонь. Кивнув ему, я проводил его взглядом, когда он спускался по ступенькам вниз. Ждал и смотрел ему вслед, пока он совсем не скрылся за соседними домами. Проведя рукой по своим волосам, где только что была ладонь Эрвина, я вздохнул. Он совершенно не догадывался, что было в моей голове.        Я лежал в своей кровати и смотрел в потолок. По окну барабанил дождь, и я думал, как в такую погоду копали могилу? Или же это сделали ранее. Мерзлая земля копалась труднее. Работники кладбищ наверняка ненавидели это время года. Я думал о том, как Эрвин стоял над могилой в этот снег с дождем и мок. Хотя, возможно, он был под зонтом. Я много думал об Эрвине. Мне просто было не о ком больше думать. В конце комнаты послышался храп, а на соседней кровати заворочались. Я приподнялся и оглядел комнату, все спали. Накрывшись одеялом с головой, я вытащил чётки из-под подушки. Обмотав ими руку, я заскользил вниз, касаясь распятьем своего живота и обхватывая член. Я начал медленно дрочить. Маленькие бусины проходились по головке, каждый раз заставляя меня вздрагивать. Уткнувшись лицом в подушку, я часто задышал. Было душно и жарко и почему-то стыдно. На проповеди у Эрвина всегда были эти чётки, когда он рассказывал всем о Боге, а сейчас я касаюсь ими своего члена и думаю о священнике. Он был в хорошей физической форме, и я представлял, как Эрвин занимается в спортзале, как его идеальная прическа становится растрепанной. Как он прилагает усилия и тягает штангу, как напрягаются его бицепсы. Его тело точно создавал сам Бог, оно было идеальным, так я представлял себе. Дыхание сбивалось, и с выдохом, тихо простонав в подушку, я кончил прямо на чётки. Высунув голову из-под одеяла, я прикрыл глаза и начал засыпать. Утром я сходил в душ и, позавтракав, спустился в зал. Эрвин стоял при входе в церковь, приветствуя прихожан. Взглянув в последний раз на чётки, я сжал их в кулаке и подошел к нему. Я остановился рядом с ним и ждал, пока он пожмёт руку даме с зонтом-тростью, висевшим у неё на руке. Отпустив руку и проводив её взглядом, он покосился на меня. - Держите, - сказал я, протягивая ему чётки. Эрвин забрал их, наматывая себе на руку, зажимая крест между большим и указательным пальцем. - Хорошо помолился вчера перед сном? - О, да. Замечательно. - Ну, вот и отлично. Я встал на цыпочки и, держась за его рукав, потянулся к верху. Эрвин склонился ко мне. - Я подрочил и кончил на них, - прошептал я ему на ухо. Он отстранился от меня и посмотрел на чётки. Отойдя от него, я сел на скамью в последнем ряду, наблюдая за ним. Он, как ни в чем не бывало, продолжил встречать прихожан. Крест с распятым Иисусом покачивался у него на запястье. Сегодняшнюю проповедь Эрвина я не слушал. Я просто смотрел на него и думал: было ли это ошибкой, то, что я сделал? Что теперь он подумает обо мне? Возненавидит ли он меня? Но он никак не отреагировал, пропустив мои слова мимо ушей или вообще не приняв их всерьез. Может быть, он принял мои слова за шутку? После всех его речей, он отпускал прихожанам грехи, и я решил окончательно его добить, даже скорей всего себя. Я решил намекнуть ему о своих мыслях, решил типа исповедоваться ему. Я хотел его, я должен был проверить. Я, конечно, уже знал исход событий, но, а вдруг? В любом случае, я всегда мог уйти. Уйти и жить своей прежней жизнью. Как бы одиноко мне ни было. Я специально отсиживался, чтобы быть самым последним. Чтобы все ушли, и никто бы не смог хоть как-то услышать наш разговор. Когда последние прихожане покинули церковь, я зашел в кабинку и закрыл за собой дверь. Опустившись на стул, я повернулся к маленькому, изрешеченному деревянному окошку. Я знал, что там был Эрвин, но знал ли он, что за соседней стеной сидел я? Хотя, думаю, по голосу, он, возможно, догадался бы. - Святой отец, я согрешил. - Дитя моё, Христос невидимо стоит пред тобою, принимая исповедь твою. Не бойся и не скрывай что-либо от меня, скажи всё, чем согрешил, не смущаясь, и примешь оставление грехов от Господа нашего. Я же только свидетель и всё, что скажешь мне, засвидетельствую пред ним. - Ну, я думаю, это не совсем грех, потому что я пока ничего не сделал. Я не знаю, можно ли считать мысли грехом? - Говори. - Мне нравится мужчина. Ну, даже скажем, не то чтобы нравится, я даже не хочу чего-то большего, каких-то отношений. Но я бы хотел провести с ним ночь. Конечно, это звучало как бред, но мне уже было интересно, что он скажет и как будет выкручиваться. - Ты должен молиться. Просить прощения у Бога за свои мысли, потому что это неправильно. Но, Леви, ты не получишь отпущение грехов, потому что у тебя нет веры. И ты даже не раскаиваешься. - Эй! Ты не должен называть меня по имени! Это же типа таинство. Я вскочил со стула и приник к перегородке, засовывая туда пальцы и сжимая перекладины. Мои губы касались деревяшек. - Эй, Эрвин,- начал шептать я, медленно двигая губами. - Я не знаю, что мне делать. Я действительно хочу его. Чтобы он полностью владел мною. Эрвин уже не смотрел на меня. Он оперся щекой на руку, закрываясь от меня, и смотрел прямо перед собой, на дверь. - Я хочу, - продолжил я. - Чтобы его сильные руки блуждали по моему телу. А его губы касались моей кожи, целовали меня. Я бы запустил свои руки ему в штаны и сжал бы его член… Тут он просто встал, взял Библию в руки и вышел. Я вылетел вслед за ним. В храме было пусто, и лишь звук наших шагов нарушал тишину. Я остановился в проходе, между скамеек и окликнул его. - Эй! Эрвин! Ты куда? Ты не должен так уходить! Я вообще-то грехи тут тебе исповедую! Он остановился и повернулся ко мне. Он прижимал к себе книгу, и мне казалось, что он со всей силой сжимал её, но по его лицу не сильно было понятно, злился он или нет. - С каких пор ты начал мне “тыкать”? - Мне сложно говорить "отец" – тебе. Не хочу. Ты же не против, что я называю тебя по имени? - Почему? С тобой что-то делал твой отец? - Ты с ума сошёл? Нет, ничего отец со мной не делал. - Леви, поднимайся к себе в комнату. Он уже хотел было развернуться и уйти. - Подожди! Ты знаешь, о ком я говорил? Почему ты меня не выслушал? - Нет, не знаю и не уверен, что хочу знать. Почему не выслушал? Потому, что ты издеваешься. Откуда у тебя такие мысли? Тебе надо выкинуть всё это из своей головы. - И впустить туда Бога? Я начал медленно подходить к нему и остановился, когда между нами оставался промежуток длинною в мою руку. - Вообще-то это нормальные мысли, - продолжил я. - Это у тебя голова промыта этим дерьмом. Там ничего не осталось. А священники так не убегают, блять, когда к ним приходят со своими проблемами. Тебе что, помешал стояк? Он спокойно посмотрел на меня, и, вздохнув, опустил руки. - Я бы с мылом промыл твой рот, но это не входит в мою компетенцию. Эрвин развернулся и ушёл, а я так и остался стоять посреди храма. Я сел на ближайшую лавку, лицом к алтарю. Я в лицо сказал, что думал. Я не знал, как теперь с ним общаться и как буду смотреть ему в глаза после всего. Навряд ли мы будем общаться с ним как раньше, если вообще он теперь соблаговолит со мной заговорить. На меня был направлен взор Иисуса и ангелов у колонн. - Что? – спросил я, и мой вопрос эхом разнесся по храму.