ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПРИНЯТЬ

Неслышно отворилась дверь, и в комнату вошла довольно многочисленная процессия. Даже невозможность повернуть голову не помешала Виктору рассмотреть посетителей – это позволяла сделать стеклянная, пусть и тонированная крышка барокамеры. Впереди планеты всей, то есть во главе ушастой толпы шествовали два уже знакомых Морозову доктора – дымчатый и черный. В свете новой информации Виктор понял, что серый шерхаин – это шерри-дан, а вот тот, что покрупнее и с черными каляками на щеках – это шер, ну, или шер-дан – отличить аристократа от простого шерхаина, когда тот находился не при параде, а в униформе, было затруднительно. В руках дымчатый доктор держал стопку белья, видимо, одежду. А черный – не то блокнот, не то планшет – Виктор не разглядел. Далее следовала еще одна пара, которая также состояла в браке – обе щеки шерхаинов были красочно разрисованы. При виде этой пары сердце Виктора почему-то сбилось с ритма и начало выдавать какую-то непонятную сумасшедшую дробь, то замирая, то барабаня, как сошедший с ума ударник. «Это родители!» - радостно проскандировал пыльный сундучок в сознании, громыхая приоткрывшейся крышкой. Виктор поспешно перебрал воспоминания Шанхара на предмет семьи – да, так и было, сердце не обмануло. Невысокий темноглазый шерри-дан с коричневыми ушами, наподобие как у сиамских котов, и длинными каштановыми волосами, забранными в высокий хвост; и громадный золотистого окраса шер с короткой стрижкой. Это были не кто иные, как супруги Раннару. Шерри-дан Раннару хотел было броситься к стеклянной камере, но его остановил шер, которого Виктор видел впервые. - Подождите, шерри-дан, Вы же знаете правила, установленные для таких случаев? Сначала надо соблюсти формальности, - глубоким голосом пояснил этот шерхаин. Шер Раннару притянул к себе моментально сникшего супруга и прижал спиной к груди, крепко обнимая за талию. Дымчатый доктор подошел к камере и, щелкнув затворами, откинул стеклянную крышку. Сразу стало легче дышать: воздух избавился от примеси ванильного запаха и освежающей волной прочистил сознание. Виктор попробовал шевельнуть рукой – с трудом, но получилось. Зато уши и хвост без каких-либо проблем танцевали один известный им танец. - Как Вы себя чувствуете, шерри-дан Шанхар? – мягким спокойным голосом поинтересовался дымчатый, видимо, стараясь не напугать нервного пациента. Черный врач все это время стоял в изножье барокамеры, цепко глядя на Морозова. - Хорошо, - сипло прошептал Виктор, косясь на короткую черную дубинку, закрепленную на поясе врача-шера. Он решил, что афишировать свою непричастность к личности Шанхара пока не стоит – во избежание, так сказать. - Может, что-то болит? – допытывался врач. Виктор отрицательно качнул головой. – Тошнит? Голова кружится? - Нет, все в порядке, только пить хочется и в туалет, - просветил Морозов присутствующих и не смог узнать свой голос – гораздо выше и более звонкий, хоть и усталый сейчас. Он не знал, как именно и что сказал, но его прекрасно поняли. Черный доктор подошел к пациенту и помог ему сесть, а дымчатый, положив стопку одежды рядом с Виктором, развернул взятую из нее ткань, оказавшуюся обычной белой простыней, и накинул ее на плечи Морозова, скрывая его наготу. Черный шер перекинул его руку через плечо и, обхватив за талию, повел к неприметной дверце, которая пряталась в углу комнаты. Только сейчас, встав на нетвердые ноги и ощущая крепкую хватку медика, Морозов осознал очень четко, что это все не сон, а происходит на самом деле. И что теперь вот это вот хлипкое мелкое тельце, дрожащей тряпочкой практически висящее на высоком шере, принадлежит ему, Виктору Морозову, бывшему работнику МЧС. От этой мысли стало страшно до помутнения в глазах, и Виктор споткнулся и упал бы, не поддержи его вовремя врач. - Вам плохо? – тут же обеспокоился черный доктор. - Малыш, может, не стоит так мучиться? Тебе нужна помощь, - раздался позади взволнованный окрик, в котором Виктор узнал голос отца шерри-дана. - Нет, я сам, - пролепетал он заплетающимся языком. Шер завел пациента в туалетную комнату и прислонил спиной к гладкой, будто отполированной белой стене. Оставив Виктора в одиночестве, он вышел, деликатно прикрыв за собой дверь. Морозов осмотрелся. По виду все очень напоминало земной санузел: овальная глубокая чаша, сделанная из какого-то блестящего металла, напоминающего хром, крепилась на странной гофрированной трубе, уходящей в пол. Слева находился душевой отсек, отделенный от остальной площади комнаты белой дверью-купе. Справа, на стене, была закреплена раковина из такого же блестящего материала, но каких-либо кранов или других приспособлений для включения воды не наблюдалось. Зато над раковиной висело средних размеров круглое зеркало, и Виктор, забыв о своих нуждах, буквально бросился к нему, резко оттолкнувшись от стены. Он уцепился руками за холодные края раковины и уставился на свое отражение. Темно-карие глаза - почти черные, расширенный зрачок в которых практически закрывал собой всю радужку – настолько контрастировали с болезненной бледностью, что Морозову показалось, что на него из зазеркалья пустыми черными глазницами смотрит привидение. Белая простынь на плечах усугубляла впечатление, довершая этот призрачный образ. Черные ровные брови и средней длины темные ресницы лишь подчеркивали белизну лица. Кошачьи ушки коричневого, как у отца шерри, окраса то беспокойно шевелились, то настороженно замирали, будто стараясь уловить даже несуществующие звуки. Небольшой рот с бледными сухими губами слегка приоткрылся от удивления и растерянности, давая возможность рассмотреть острые иглы клыков. Слипшиеся в сосульки светлые волосы непонятного сейчас оттенка неровными рваными прядями свисали до плеч, неопрятно обрамляя лицо. Вот такой вот роскошный коктейль из недокота-недомальчишки предстал перед глазами Морозова. Худой, бледный, дрожащий от слабости и нервного напряжения, роста ниже среднего – от силы метр и шестьдесят - плачевное зрелище, не вызывающее ничего, кроме презрительной жалости. Виктор опустил голову, не в силах смотреть на все это. Стало невыносимо. Возникло непреодолимое желание разодрать эту оболочку к чертовой матери, чтобы выпустить на волю себя, того настоящего себя, который словно потерялся где-то в той пугающей засасывающей темноте, а сюда, в это тело, добралась лишь часть его прежнего. Его личность, его характер, формировавшиеся долгие годы, так не подходили под эту рамку, ему было тесно в этом теле, оно было не просто чужое, не свое, - оно было чуждое. Рука автоматически потянулась к стене, к стройным рядам кнопок, что расположились рядом с зеркалом. Тонкий палец с перламутровым коготком нажал на одну из них. Раздался тихий щелчок, и белый квадратик стены над раковиной провалился вглубь, сменяясь небольшой хромированной трубкой. Следующая кнопка – и из трубки потекла вода, еще нажатие – и напор стал сильнее. Морозов сунул голову под ледяные струи и застыл, чувствуя, как постепенно немеет затылок. Вода лилась по волосам, стекала по лицу, Виктор облизывал пересохшие губы, ощущая легкую шершавость своего языка. Набрав полные пригоршни ледяной воды, он с остервенением начал тереть свое лицо, словно надеясь смыть эту личину, как надоевший грим. Отключив воду, Морозов медленно поднял голову, словно в ожидании чуда. Но его не произошло. Отражение не изменилось, став лишь еще более жалким: облепившие лицо мокрые пряди волос, дрожащие уши, местами покрасневшая кожа лица… И узор на левой щеке, не серебристый, а мутно-серый, словно запотевший. Виктор осторожно прикоснулся к тонкому орнаменту, провел пальцами по причудливому переплетению мелких листочков и завитушек, словно желая стереть пальцами несуществующий конденсат, вернуть присущий узору цвет серебристого новогоднего «дождя». Не вышло. Объяснение этому было, страшное в своей простоте – еще один отголосок Великой Войны. Эта своеобразная татуировка не просто признак совершеннолетия шерхаина. Если черный цвет узора шеров остается неизменным в любом случае, то серебристая вязь шерри – это индикатор его энергии. При насильственном воздействии энергия шерри путается, а в критических случаях – наглухо запирается в сознании. И чем ближе к точке невозврата, тем темнее узор. Грязно-серый, словно покрытый ржавчиной рисунок означает, что этот шерри никогда не сможет создать новую жизнь. Центр Реабилитации опекает шерри до тех пор, пока он не найдет свою пару, перекладывая обязанности о его заботе на супруга-шера. В случае, когда способность шерри к созданию кокона была утеряна, Центр также прекращает принимать участие в его судьбе. Такие шерри сами заботились о себе, ведь они были уже взрослыми. Они могли остаться с родителями, а могли уйти и жить отдельно. Могли создать свою семью, но детей у супругов никогда не будет. Нападение не прошло для Шанхара без последствий. Конечно, его случай не был столь драматичным – орнамент потускнел и лишь слегка потемнел. Но при взгляде на него любому шерхаину станет понятно, что нити энергии этого шерри спутаны, и для того, чтобы зародилась новая жизнь, шеру нужно будет очень постараться: запастись огромным терпением, окружить шерри заботой и лаской, и все для того, чтобы добиться абсолютного доверия. Тогда при слиянии нити распрямятся и, соединившись с энергией шера, напитаются его силой, создавая животворящий кокон. Но все это настолько зыбко, настолько эфемерно, настолько на грани фола, что одно неверное движение, нетерпеливый жест, двусмысленный намек или неправильный взгляд – и все пойдет прахом. Энергия шерри замкнется, узор «заржавеет»… Шерри-дан Шанхар Раннару стал неполноценным, бракованным, связываться с таким рискнет далеко не каждый шер, даже при явной нехватке шерри на Шерханаре. Уж лучше шерри с «ржавым» рисунком, чем тратить время и нервы на ущербного супруга, да еще и без гарантии на положительный результат. - Шерри-дан Шанхар, с Вами все в порядке? – обеспокоенный голос дымчатого доктора и осторожный стук в дверь прервали мысли-воспоминания. - Д-да, - воздух с трудом протолкнулся в будто сведенное спазмом горло, и ответ вышел каким-то каркающим. – Я сейчас выйду. Необходимо было взять себя в руки. Слишком много всего навалилось на него, но проблемы надо решать постепенно, по мере их важности. Сейчас самым главным было узнать способ возвращения обратно, на Землю, ведь каким-то образом он попал сюда. А, как правило, выход там же, где и вход. Для этого Морозову необходима информация, которую можно получить дома, например, с помощью книг или аккуратных расспросов. А дальше уже действовать согласно обстоятельствам. Оставаться в Центре надолго было опасно – а ну как ушастые эскулапы заподозрят неладное и отправят его на опыты или еще там куда? Нет, этого допустить Виктор не мог – вырваться тогда навряд ли получится. Придя к такому мнению, Морозов сделал то, зачем, собственно, и пришел в это помещение, затем плотнее запахнулся в простынь и, бросив тоскливый взгляд в сторону душа, медленно открыл дверь, выходя обратно в «палату».