Осторожно, дети!

      Я сильно, но все же не грубо, как следовало бы, оттолкнул Адама от себя, с недоумением всматриваясь в ту часть темноты, где должны были быть его бледные глаза. Я не хотел его видеть таким… Таким омерзительно пошлым и развратным, таким низким и пресмыкающимся.       Образ ангела прошлого в моей голове, его выражение лица… и поступки сейчас — я отказывался их совмещать.       Что с ним стало не так? Как наш разговор перерос вот в это?..       — В чем дело? — с вызовом бросил он. Эти резкие метаморфозы ставили меня в тупик. В этот момент я был похож на выброшенную на берег рыбу: безмолвную и бессильную.       Только одно я отчетливо понимал: надо было уходить отсюда, здесь что-то испортилось.       — Пожалуй, я пойду, — все же решился я и встал, но тут же хрупкая рука с неожиданной силой сдавила мое плечо, и я ощутил недвусмысленную острую боль. Одним движением Адам усадил меня обратно в кресло и сам, судя по звукам, опустился на напротив меня.       — Уйдешь на самом интересном месте? Не думаю, что ты себе это потом простишь, — приторно сладко сказал он и его пальцы оказались на ширинке моего комбинезона. — Тем более, разве ты не боишься тех взрывов на улице?       А я… Я был крупнее Адама, я был очевидно его сильнее и при желании мог на раз-два встать и уйти, но я все еще сидел и как завороженный пытался различить в кромешном мраке эти ледяные, прозрачные, и все же невероятно красивые глаза. Я не желал видеть в этом парнишке врага, не верил, что у того, с кем у нас так много общего, могут быть дурные замыслы; я, как наивный ребенок, отгонял от себя мысль, что ветер подул в другую сторону и пора покинуть это место. Я старательно подавлял панику. Адам был первым, кому я смог поверить и довериться, и я не хотел его отталкивать от себя, не хотел терять его…       Между тем он ловко расстегнул молнию и его прохладная рука скользнула по моей разгоряченной плоти, от чего я весь покрылся мурашками и внутри появилось какое-то странное чувство. Хотя только ли из-за холода мое тело так реагировало?..       Я попытался дернуться, но встать было ни единой возможности — ноги оказались в плотных тисках.       — Куда это вы? Не очень-то похоже, чтобы вы были против этих прикосновений, не так ли? — ехидно пролепетал парень и, опустив руку ниже, обхватил мою мошонку. Его пальцы были уже влажными и теплыми, и Адам начал легонько сжимать и разжимать их, отчего мне пришлось стиснуть зубы — уж очень приятно было от этих действий. Если хоть что-нибудь было бы видно в этой тьме, я бы сгорел от стыда. — Ну что вы, не стесняйтесь. Я же стараюсь и хочу получать какую-никакую отдачу. — Немного обиженно заговорил он, но я упорно слышал издевку в его голосе.       Весь воздух разом вышел из моих легких и я ахнул, когда влажный теплый рот опустился на мой член.       Я еще сильнее сжал подлокотники.       Мягкий язык медленно скользил вдоль ствола, а губы то сжимали его, то также мягко и нежно скользили вверх и вниз.       А потом они останавливались на головке и легкая дрожь проходила по всему моему телу.       В моменты, когда я уже не мог себя контролировать, и тихие стоны срывались с моих губ, Адам сжимал в ладони мои яички, и я стонал в голос, выгибаясь в спине как продажная женщина. Мне казалось, я даже слышал его довольные смешки, но я настолько был увлечен удовольствием, растекавшимся от макушки до самых кончиков пальцев, что не придавал этому значения.       Ничего лучше я в жизни не испытывал.       И ничего хуже — тоже.       Накал нарастал, я даже неосознанно запустил пальцы в волосы Адама — и, о боже, какие они были мягкие! — и все сильнее и сильнее насаживал его рот на свой член, теряя голову от того, что головкой чувствовал его глотку…       Я всем телом напрягся и мышцы задрожали от напряжения, а после все тело обмякло и растеклось по креслу от блаженства.       Адам фыркал и откашливался, в то время как мой мозг истошно пытался вразумить тело, но то, одурманенное новыми ощущениями, игнорировала все панические призывы убираться куда подальше.       Томительное ожидание больно сжимало мое нутро, и, чтобы удержать бурю противоречивых эмоций внутри, я замер в оцепенении. Предчувствие, что вот-вот должно что-то произойти, что-то, что мне не понравится, не покидало меня…       Сначала в гостиную ворвались белые лучи фонарей, а после по коридору послышалась тяжелая поступь. Входная дверь открылась без единого скрипа.       Скрипела кожа.       Скрипели зубы.       Перехватило дыхание.       В этот момент он понял, что все кончено, и тут же внутри что-то оборвалось, и напряжение уступило место облегчению.       Все, наконец, кончено.       Все.       Не было видно, сколько человек вошло в комнату. Они не суетились, они не разговаривали, они просто замерли в проеме.       Он думал, что задохнется, пока вошедшие решат что-нибудь предпринять.       — Почему темно, Фредерик? — раздался ледяной голос. Он был глубоким и полным, всеобъемлющим и властным, и до самой своей глубины он был беспощадно убийственным. От одного лишь его звучания хотелось съежиться и не видеть обладателя. — Фредерик?       Лучи света были направленны в пол, хотя по всем правилам им было положено выхватывать у темноты тех, кто искал у нее спасения. Они не спешили, как не спешат охотники, наблюдающие за зверем в капкане.       Парень молчал, парализованный, прикованный к полу возле кресла.       — Полковник Мейсон, кабели были повреждены осколками, на ремонт уйдет время.       — Включить запасной генератор, — отдал приказ все тот же мужчина, нисколько не меняя интонации голоса. Только последний звук слетел с его губ, тут же зажегся холодный белый свет, будто кто-то все время только того и ждал, что ему прикажут включить запасной генератор.       Проем целиком занимал высокий… парень? Других было не видно. Ему было лет чуть больше двадцати пяти, но молодые люди не выглядят так, как выглядел этот: его лицо застыло в маске нечеловеческого гнева, все тело было напряжено, а таких лютых глаз… Они смотрели прямо в душу, напрямик в самое сокровенное... и уничтожали это. Страх, дикий ужас нагонял этот взгляд, заставлял чувствовать себя маленьким и никчемным. Он испепелял все самый дикие и вольные мысли.       — Фредерик, — снова повторил он, от чего блондин передернул плечами и не отозвался, еще «глубже» отворачиваясь в попытке спрятаться от невыносимого взгляда. Но он все равно его чувствовал. Кожей. Каждой клеткой.       Чудовище в форме по-прежнему не уделяло и грамма внимания умирающему от страха мужчине в кресле. Медленно, как будто специально растягивая наслаждение от лицезрения угнетенных, скорчившихся фигур, он подошел к светловолосому и замер прямо над ним, доводя до безумия.       — Стыдно? — еле слышно спросил он, но пронзал этот вопрос не хуже ножа, прожигал — не хуже раскаленной кочерги. Все внутри Фредерика болезненно перевернулось. Ему было противно. От самого себя противно.       Мужчина наклонился и запустил в светлые волосы всю пятерню, и в движениях его не было и намека на осторожность или сострадание. Резко дернув вверх, он поставил парня на ноги и заставил того смотреть себе в глаза. Одурев от испуга, Фредерик боялся шелохнуться, не то, чтобы дернуться. Ему оставалось лишь затравленно ждать своей участи.       — Ах ты грязная шлюха, — с горьким презрением протянул мужчина, и Фредерик, зажмурившись, отвернулся. — Ты только и можешь, что стелиться перед другими, похотливый ублюдок. — Уже с издевкой, злобой и желанием втоптать лицом в грязь заговорил он через зубы. Каждое слово — щелчок, бьющий по самому больному.       Он смеялся над таким отребье, как Фредерик.       — И после ты будешь смотреть людям в глаза. Говорить с людьми. И слова будут лететь через этот мерзкий рот, — все тише и тише говорил он. — А мысли мешаться с твоими грязными мыслями… Такое же не забыть? Не стереть ведь?       Посильнее перехватив волосы Фредерика, мужчина снова вынудил смотреть на себя. Грубые, жестокие пальцы второй руки сомкнулись на тонком подбородке, который, казалось, вот-вот раскрошится от столь сильной хватки. Большим пальцем мужчина провел по тонким нежным губам, словно хотел вместе с остатками спермы стереть эти губы вообще.       Жалкий и никчемный. Позор. Пятно, гадкое, неизводимое. Его бы убить прямо на этом месте, чтобы перестал марать мир… Он хотел уничтожить Фредерика целиком, всецело избавить общество от столь ненужного ему существа, но из последних сил сдерживался.       Нельзя.       — Ачилл… отпусти, — еле смог выдавить из себя парень.       Сложно было уловить это движение, но вот Фредерик со звоном упал на неустойчивый стеклянный столик, опрокидывая и его, и чашки, и графин, и поднос… Все вдребезги. На скуле красовался отчетливая линия, сочилась кровь.       Он покорно, даже смиренно, будто заслужил и это отношение, и этот удар, смотрел на Ачилла, который только сейчас перевел свое внимание на того, за кем пришел.       Мужчина съежился в кресле, сильнее стискивая подлокотники. Пока он наблюдал за этой короткой сценой, он немного расслабился, животный страх его отпустил, но теперь он стал по-настоящему осознавать, в каком он отчаянном и непоправимом положении.       Он не думал, что свобода его будет столь короткой.       На что он вообще надеялся?       Ачилл смерил его равнодушным взглядом с головы до пят и остановился лишь на расстегнутой ширинке со свисающим из нее членом, прежде чем посмотрел мужчине в глаза.       — Так вот ты какой, предатель, — сдержанно проговорил Ачилл, примеряясь, оценивая человека перед собой. — Не так уж и сложно было изловить такого жалкого червяка. — Он разочарованно ухмыльнулся, сожалея, что игра не была достаточно продолжительной и интересной. — Как ты только мог? — с безнадежным разочарованием спросил он, и на секунду в его глазах мелькнуло удивление, даже озадаченность, но он быстро ожесточился, увидев, что ступор не дает мужчине прочувствовать свою вину. Пока не дает. — Какие же вы все невыносимо мерзкие. Дефективные до костного мозга… Займусь тобой лично.       — Лично? — прошептал Фредерик, но Ачилл прекрасно его услышал и скосил раздраженный взгляд.       — Лично, — с особой твердостью повторил тот, не понимая тихого ужаса в голосе блондина.       — Ачилл, — увереннее позвал Фредерик. — Пожалуйста.       Ачилл всем телом развернулся, заставив парня ползти прочь от себя прямо по осколкам. Одним шагом покрыл расстояние между ними, медленно присел рядом и пристально вгляделся в глаза Фредерика, будто сомневался, действительно ли тот имел что-то за своей просьбой.       Имел.       — Ты надеешься, что я его пощажу. Он хотел разрушить наш мир, разрушить все то, что мы создавали, потом и кровью! Это ты тут сидишь, мерзавец, ничего не делаешь, а люди день и ночь трудятся, чтобы у них было будущее!       — Но он же ничего…       — Молчать! — рявкнул Ачилл, впервые выходя из себя. Он поднялся и на его лице появились настолько глубокие и странные морщины, что его гнев стал еще безобразнее и страшнее. Казалось, вся его злость вот-вот перельется через край и захлестнет с головой. Он был мерзавцем, он давил людей как мелких сошек своей дикой энергетикой, и Фредерик ощущал все это на собственной шкуре. В нем не было и намека на жалость. — Почему ты жалеешь всяких подонков и уродов, которые предают свою страну, свою партию, своих друзей и семью?! Это болезнь. Это зараза, проказа, проникающая вглубь организма и изъедающая его изнутри — как древняя чума: надо сжигать, уничтожать, истреблять прокаженных!       — Ачилл! — бесплодно пытался достучаться Фредерик, морщась от каждого гадкого слова.       — Замолчи, Фредерик. — Уже спокойнее проговорил мужчина, его рот скривила злобная ухмылки, и он издевательски спросил. — Или ты такой же, как он? За ним по пятам пойти хочешь       — Я не такой, — отрешенно ответил Фредерик, смотря на обреченного, который десять минут назад полагал, что он просто гость. Просто гость. Только он подумал как неправомыслящий партиец, он уже был трупом. С самой первой секунды ему была уготована эта ужасная судьба. — Но и ты необоснованно жесток. Жестокость ничего не решает, как ты не понимаешь?       — Бесполезно. — Закрывая глаза, отстранился Ачилл. — Ты…       Он не смог подобрать слов, чтобы описать Фредерика. Да и кому это сейчас было нужно? Пора было сворачиваться.       — Уведите его, — тем же тоном, с которым он заговорил в первый раз, распорядился Ачилл. В комнату вошли трое мужчин в форме и высоких сапогах на толстой подошве. На лицах их было равнодушие, в движениях — угроза.       Мужчина, что до этого ежился в кресле, подскочил, перевернул его и кинулся было в противоположный конец комнаты, но все его попытки были смешны и нелепы — на него все также надвигались непоколебимые и беспристрастные машины. Он корчился в сильных руках, извивался, кусался и блажил, но ничто не могло уже вызволить его из их железной хватки; ничто не могло его спасти оттуда, куда он сам себя завел. Теперь он в действительности рыба, выброшенная на берег: барахтался и скользил, силясь добраться до водоема, но не имел и малейшего понятия, где этот водоем был.       Он искал спасения, но его нигде не было.       Он был ослеплен страхом и вызывал лишь отвращение.       Когда его все же выволокли из комнаты, Ачилл взглянул на Фредерика, заставив того отвернуться. Парень был белее снега.       — Лейтенант, можете увозить его, — мягче заговорил мужчина, оборачиваясь к двум оставшимся, терпеливо ожидавшим дальнейших указаний военным.       — Что прикажете делать с генератором?       — Через пять минут отсоединить.       Отдав честь, они развернулись на каблуках и направились к выходу. Только когда за ними захлопнулась дверь, Ачилл расслабил ворот мундира и направился к полке с дровами. Подкинув пару полений в камин, он чиркнул спичками, и маленький огонек заплясал на древесине.       Фредерик поднялся и, как ни в чем не бывало, принялся отряхиваться от стекла.       — Ты голодный?