О Долге и Терпении

      Все было решено, и Румпельштильцхен не испытывал ни малейших сомнений в правильности своего решения, покоряясь настигшей его судьбе. Дети еще ничего не подозревали, и мужчина представлял себе, сколько визгу-то будет, когда Бей и Финли узнают, что они станут братьями. Пока что все шло хорошо, и планы, которые они с Дороти строили в темной кухне вечерами, освещенные потрескивающим пламенем очага, сулили спокойное будущее в достатке и тепле.       Старшие девочки Дороти, Марта и Берта, выходили замуж в один день, свежий, теплый и весенний, не дожидаясь назначенного дня лета. От матери им достались русые, с серебринкой, волосы, да светло-серые, добрые глаза. Статью они пошли в отца – обе высокие, стройные, крепкие. Румпельштильцхен и Бей, вместе с небольшой толпой селян, провожали молодых в город, где состоялась бы церемония в ратуше. Бей с нетерпением ждал, когда невесты выйдут из материного дома, одетые в одинаковые наряды, которые он с Финли уже краем глаза подсмотрел вчера сквозь приоткрытую дверь в их комнате.       Вот вышли две девушки, в своих свадебных одеждах, улыбаясь весело и счастливо, как и мать, вынырнувшая следом за ними. Будь они позажиточнее, они бы пошили себе наряды специально для свадьбы, из струящегося красного шелка, с кисейными воротничками да серебряными поясами, и жемчужным венцом и башмачками на ногах. Но такая роскошь была им не по силам, поэтому платья были простыми, но пошитые искусно, законченные в спешке, хоть и начатые еще давно. На тонкие хлопковые сорочки с длинными рукавами, расшитые у ворота и на рукавах красными цветами, были надеты красные же сарафаны из тонкой шерсти, с вышитыми по краям цветочными узорами. Распущенные волосы девушек, которые еще заплетет по традиции вечером мать и покроет платками, в знак прощания с девичеством, украшали единственные убранства – тонкие атласные ленты золотистого цвета. Девушки с радушием приветствовали соседей-селян у ворот, пока мать в последний раз поправляла украшения на повозке – ветви дикого цветущего куста жасмина, притороченные к облучке. Она подмигнула Бею. Это был его подарок; еще на прошлой неделе он заметил красивый куст к востоку от озера, и сегодня на рассвете приволок полную охапку головокружительно пахнущих ветвей, чтобы привязать к повозке, которая будет везти молодых к священнику. Двойке занятых на день лошадей тоже полагались цветы – по пушистому венку из листьев, одним из которых уже со вкусом смаковал один из совершенно не осознающих важность момента животных.       Двое юношей, стоявших у повозки, с восхищением выглядывали своих невест в маленькой толпе и совершенно явно волновались. Справные женихи достались девушкам; младший писарь городского совета, стройный юноша, с тонкими чертами лица и коротко стрижеными светлыми волосами, торчащими надо лбом, и широкоплечий, высокий парень с орлиным носом, сын фермера, державшего отличное стадо призовых коров.       Дай бог счастья им, думал Румпельштильцхен, провожая взглядом удаляющуюся повозку. Он помнил совершенно неразличимых Марту и Берту еще с детства, когда они соглашались иногда присматривать за его сыном.       Дороти позвала его и на гулянья, которые начнутся с заходом солнца. Бейфаер был так рад впервые побывать на танцах, что Румпельштильцхен не смог отказаться, хотя среди большого количества людей он чувствовал себя неуютно – ему сразу хотелось спрятаться от косых взглядов куда-нибудь в тень и переждать, пока все закончится.       Их с Дороти венчание должно было состояться тихо, отличаясь от обычного дня только лишь общим, впервые, семейным ужином, на который знахарка намеревалась зажарить большого, румяного гуся. Вот такая была бы у него свадьба.       Румпельштильцхен сидел, положив посох на колени, на бревне на самом краю поляны на берегу озера, посреди которой горел веселый огонь, почти невидимый в сумеречной тени. Оживленные разговоры, вскрики, взрывы смеха разносились по всему лесу. Дороти выкатила целую бочку своего лучшего вина, и гости наливали себе полные кружки за здоровье молодых. Кто-то принес волынку, и созывал народ к костру для танца. Сельские танцы, в отличие от господских, не имели столетиями отрепетированных движений, четкой структуры и шагов, зато можно было кружиться, скакать и приплясывать в хороводе, парами или поодиночке, кто во что горазд, и душа радовалась от такой свободы. Румпельштильцхен наблюдал, как юные невесты с мужьями, взявшись за руки, весело пляшут, глядя друг на друга пьяными от вина и счастья глазами, как Бей, раскинув руки, кружился на месте в такт музыке, то в одну, то в другую сторону, как Дороти, раздувая щеки, выделывает мудреные па под руку седым усатым гостем. Вернувшись из города, она наказала ему съездить туда снова на неделе, чтобы записать их в счетную книгу, как желающих пожениться, на первый день лета, потому что сама она, будучи женщиной, сделать этого не могла.       - Берта, стой, ты куда? – раздался в отдалении позади него хриплый мужской голос.       - Что? А, я хочу Румпельштильцхена позвать к танцам, чего он один сидит-то? – ответил ему веселый девичий.       - Да что ты такое надумала? Мало того, что твоя мать вообще выдумала его позвать, так еще и ты туда же. Это же Румпельштильцхен, он нам не нужен на нашем празднике. Хоть бы он уже сдох наконец, эта гниль в этой славной деревне. Теперь, когда ты моя жена, я не позволю тебе якшаться со сбродом. Пошли обратно.       Румпельштильцхен отвернулся от пламени костра, уставившись в сверкающую отблесками огня и луны гладь озера. А Берта и ее светловолосый муж снова присоединились к общему веселью, отмечавшему их светлый союз.       - Это мой новый подарок. Держи, отдашь сам. – довольный Бей протянул ему ладонь с лежащей на ней золотой лентой.       Румпельштильцхен узнал ту самую, что украшала юных невест совсем недавно.       - Где ты ее достал? – удивился он. – Бей, ты же знаешь, что брать чужое нельзя?       - Папа! – обиженно вскрикнул мальчик. – Как ты мог такое про меня подумать? Я ее выменял!       - На что? - осторожно спросил Румпельштильцхен, украдкой осматривая их скромное жилище, выискивая взглядом пропавшую вещь.       - На кролика! – с гордостью пояснил Бей. – Я поймал большого кролика в лесу на силки, и обменял его у Берты на ленту. Правда, она красивая?       - Кто? – не сообразил Румпельштильцхен, с грустью представляя зажаренного кроля.       - Ну лента же. У Белль волосы большие, везде лезут, а лентой она их будет связывать. Я знаю, ей понравится, она ведь девочка, девочки любят ленты.       - Ох Бей… - вздохнул отец. Мальчик определенно преследовал высокую и благородную цель, но совершенно витал в облаках, когда дело касалось его «леди в беде». Вручить голодной девушке ленту, вместо того самого кроля, на который она была обменена? Румпельштильцхен покачал головой, не решаясь спускать его с небес на землю. – Хорошо, сын, отнесу.       Сегодня он снова шел в город, чтоб внести его с Дороти пару в очередь на женитьбу. Золотая лента, аккуратно сложенная, чтобы не помялась, покоилась в кармане Румпельштильцхена. Первым делом он решил зайти к Белль, предвкушая, как будет вручать ей ее подарок. Может, она снова будет ему благодарна, и ему опять удастся украсть пару мгновений ласковых прикосновений человеческого тепла.       Чем больше времени проходило после рождения Бея, с тех пор, как Мила перестала прикасаться к нему, кроме как по надобности, тем больше ему не хватало этого, ощущения шелковистой кожи под своей рукой и нежных женских объятий. Со временем это переросло в постоянный голод, практически зуд, который возрос еще сильнее после знакомства с той чудачкой. Умом он понимал, что все подобные мысли нужно запретить, выгнать из своего сознания, ведь его долг – быть верным жене, но ноги сами несли его через город к бедной лачуге их безумной Леди.       Дверь была нараспашку, и ее сарайчик стоял пустой. Острый укол разочарования пронзил Румпельштильцхена – он не думал, что может не найти ее на месте. Почему же она не запирала дверь? Он заглянул вовнутрь. Все осталось так же, как и почти месяц назад. Только ее занавеска из рябины валялась на полу, наполовину оборванная, сморщенные ягодки рассыпались по доскам.       Решив зайти еще раз по пути обратно, Румпельштильцхен зашагал к ратуше. Перед серым, высоким каменным зданием с башенкой стояла толпа. Женихи и невесты выстроились в очередь перед боковым входом, выглядя нервными и уставшими, от долгого стояния и первого летнего зноя, раскаляющего булыжники площади. Высокие створки дверей главного входа были широко распахнуты, и толпа приветствовала молодоженов, выходящих из дверей, образуя живой коридор как из радостных гостей пар, так и из зевак и нищих, надеющихся получить монетку «на счастье» или хотя бы чарку вина.       «Занятой у них день», - подумал Румпельштильцхен, заходя с бокового входа. Согнувшись и низко наклонив голову, он проскользнул вовнутрь незамеченным, пока со стороны главного входа раздалось особенно громкое приветствие толпы. Сзади кому-то не повезло, послышались вскрики «Эй, вы куда полезли? В очередь!» и менее удачных жениха и невесту отпихнули в конец очереди.       Румпельштильцхен выждал время, пока очередная пара выражала свое согласие стать супругами, и быстро захромал к городскому голове, сидящему за длинным столом позади священника, вместе с парой писарей, записывающих брачные пары в счетные книги.       - Простите, сэр, мне бы записаться… - неуверенно обратился он к кичливому, обрюзгшему седому голове, снисходительно взиравшему на происходящее.       - Имя! – окинув его высокомерным взглядом, осведомился он.       - Румпельштильцхен, господин.       Голова перевернул несколько толстых листов книги, проводя толстым пальцем по строчками и близоруко щурясь.       - Есть. Так это ты? – толстяк гневно оперся руками на стол, и тяжело встал. – Тебя следовало бы бросить в темницу и хорошенько там поучить уважению к властям! Твое назначенное время было еще вчера в полдень! Твоя невеста наделала хлопот побольше, чем бешеная собака! Ведите ее, – и он громко плюхнулся обратно в кресло.       - Что? Какая невеста? – Румпельштильцхен растерянно смотрел на городского голову, совершенно точно перепутавшего его с кем-то. Надежда на ошибку была быстро забыта, стоило ему напомнить самому себе про свое неказистое, но единственное в своем роде имя. Упоминание темницы лишило его всякой решимости возражать, он судорожно сжимал посох, не находя слов.       Позади него со стуком распахнулись двери. Румпельштильцхен обернулся и застыл, не веря своим глазам. Двое стражников тащили под руки отбивающуюся изо всех сил Белль. Ни звука не срывалось с ее губ. Румпельштильцхен так же молча провожал взглядом невиданное.       Стражники остановились рядом с Румпельштильцхеном. Белль отказывалась вставать на ноги и повисла, крепко схваченная за предплечья хмурыми стражниками. Синяк на скуле, который помнил он, зажил, но ее губы были разбиты и кровь размазана по щеке. Ее худая грудь быстро и глубоко вздымалась под все тем же тонким платьем, широко открытые глаза уставились исподлобья на толстяка, неуютно заерзавшего в своем кресле. Нечесаные пряди волос свисали на ее лицо, вздымаемые в воздух ее резким, напряженным дыханием.       - Думал тут всех обдурить? Уйти от приказа лорда? Забирай свою невесту! Или присоединишься к ней в темнице – на веки вечные! – голова гневно кричал на съежившегося Румпельштильцхена, сверкая глазами и брызжа слюной. Кинув взгляд на одного из писарей и кивнув ему, он откинулся на спинку кресла.       - Нет, я всего лишь… Я…- он попытался возразить что-то, но тут его взгляд встретил знакомое лицо, до этих пор скрытое от него за книгой. На него, самодовольно усмехаясь, смотрел муж Берты.       Понимание происходящего мгновенно озарило Румпельштильцхена. Конечно же, подумал он, узнав от жены о планах своей тещи, писарь решил помешать своему породнению с существом, которое он ненавидел, и сделать это было легко – всего лишь вписать в счетную книгу имя того, кого он презирал. И придумать для него другую невесту. Идея писарю пришла мгновенно – Белль, городская сумасшедшая, ею все так же брезговали, и парочка получится что надо. Кроме того, заступиться за девку все равно никто не мог. Румпельштильцхен с отчаянием вцепился в свой посох, будто он мог чем-то помочь. А помощи ждать было неоткуда.       -… соединяю вас в супружество во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.       Румпельштильцхен вздрогнул, услышав, как священник заканчивает свою короткую речь.       - Не надо ли все же… спросить согласие? – робко поинтересовался священник, обернувшись на городского голову. Тот только махнул рукой.       - Теперь убирайтесь отсюда.       Стражники, только что державшие Белль, вытолкнули их обоих из дверей ратуши на яркое, безжалостное солнце.       Румпельштильцхен прикрыл лицо рукой, спасаясь от рези в глазах. Белль неподвижно стояла рядом, опустив голову. Как только они появились в дверях, в толпе начались было уже привычные выкрики пожелания счастья, но быстро смолкли. Все глаза вокруг были устремлены на них. Румпельштильцхен легонько потянул Белль за подол, желая как можно скорее скрыться от взглядов толпы, но она не двигалась.       - Это же чокнутая Белль! – раздался чей-то голос в толпе.       - И ее женишок! Вот так умора!       Люди вокруг них зашлись в смехе, указывая пальцами на молодоженов и выкрикивая хулу. В висок Румпельштильцхена ударило что-то твердое. По булыжниками покатился огрызок яблока, к волосам на виске прилипло яблочное семя. Тут же в толпе раздались призывы «Давай!», «Кидай в них!», «Дай камень!».       Первый же прилетевший камень попал по его кисти, сжимавшей посох. От резкой боли он выронил его, прижимая руку к груди. Струйка крови потекла из рассеченной кожи вниз по руке, скрываясь в рукаве.       - Белль! Идем, пожалуйста, быстрее, прошу тебя, Белль! - умолял Румпельштильцхен, аккуратно взяв ее за локоть, пониже покрытого синими отметинами пальцев предплечья. Белль резко вскинула голову, и синие глаза, будто бы, наконец, поняли его. Она кивнула и они сдвинулись с места, в которое как раз угодил следующий камень. Подобрав свою палку, не выпуская руки Белль из своей, Румпельштильцхен быстро зашагал вперед, увлекая Белль за собой.       Вот такая была у него свадьба.