О Долге и Терпении

      Возвращаясь домой, Румпельштильцхен никак не мог отогнать от себя мысли об этой странной сцене, участником которой ему довелось побывать ранее этим днем. Бей все продолжал высказывать одну теорию за другой насчет того, как книга могла попасть от Белль к ним и выдумывал истории, одну другой невероятнее, про ее прошлое. Она могла быть волшебной феей, которую превратили в человека за проступок, вдохновенно сочинял Бей, то отставая, то обгоняя тележку. Или прекрасной принцессой, как в его сказке, похищенной из дома могущественным колдуном. Или, может быть… - Не выдумывай, Бей, - покачал головой Румпельштильцхен, - наверняка все гораздо проще. Может, она украла ее у благородной леди, или у кого-то из господских детей, а потом продала старьевщику. Сам видишь, деньги ей были бы нужнее книг. - Па, в следующий раз я принесу ей еды. Я еще не знаю как, но я должен. Я наловлю рыбы в озере, или поймаю кролика. Ты мне поможешь, пап? - Конечно, малыш. – вздохнул отец, с трудом вспоминая, когда они сами ели кролика. Кажется, это был прошлый день рождения Румпельштильцхена. Он никогда не упоминал про этот день года, но Бей всегда помнил, и придумывал ему подарки. В том году он за месяц начал учить, как вязать силки для кроликов, и целую неделю упорно их расставлял и носился по лесу, в надежде на добычу. В назначенный день он гордо приволок небольшого молодого кроля, живого, в изумлении дергающего ушами и морщащего черный нос. Ни у Румпельштильцхена, ни у Бея не хватило духу зарезать крольчонка, и он жил у них неделю, пока однажды ночью его не укусила за лапу их старая пастушья овчарка, скорее от испуга, чем из злости. Бей оплакивал судьбу кролика, хоть и знал ее исход, а Румпельштильцхен только радовался, предвкушая сытный и вкусный ужин из настоящего мяса. Солнце уже почти зашло за край холмистой равнины, когда Румпельштильцхен загнал последнюю овцу в амбар и закрыл калитку. Он намеревался сам забрать сына домой с урока, не дожидаясь, пока тот решит, наконец, оторваться от пояснений учительницы. Когда Дороти рассказывала что-то интересное, мальчиков было не оторвать. Румпельштильцхен иногда и сам слушал ее толковые объяснения с удовольствием. Дороти была его соседкой с давних времен, еще до войны, где она потеряла мужа. Она никогда не поддерживала пренебрежительное отношение Милы к супругу, раз за разом напоминая, что долг жены – быть поддержкой и опорой, а не осуждать. Она знала, о чем говорила – ее возлюбленный муж погиб, так и не увидев младшего сына. Хоть у нее и было две старших дочери, содержать дом одной было совсем не просто. Что уж говорить о Миле, которой бы пришлось остаться совершенно самой с новорожденным ребенком, без средств к существованию и без навыков, которые помогли бы ей зарабатывать деньги. Саму Дороти знаниям о хворях и целебных травах научил отец, а грамоте она выучилась, будучи в услужении у благородной девицы из города, куда ее отправил отец, когда она была еще девчонкой. Спустя годы Дороти справилась с отсутствием супруга, наладила быт, продавала травы в город и брала плату за лечение крестьян, ни в чем не нуждаясь. Румпельштильцхен едва отворил калитку ее двора, когда навстречу ему выбежал Бей с горящими глазами, схватил за рукав и потянул к открытой двери, торопя отца. - Скорее, пап! Там Дороти такое рассказывает! Про нашу леди! Румпельштильцхен поднял одну бровь и проследовал за подпрыгивающим от нетерпения мальчиком. Слишком уж часто судьба стала сталкивать его с той девушкой, о которой раньше он ни слова не слышал. - О, Румпель, старый ты скряга! Неужто и вправду не хотел отдавать книгу? – раздался звонкий, с искринкой смеха голос женщины со своего привычного места в добротном деревянном кресле с высокой спинкой. Пусть на кухне у Дороти стояло четверо непарных, разномастных стульев: маленький табурет, раскрашенный ромашками, изящный пуфик на кованных ножках, большой армейский табурет и светлый стул из ореха, все же его самого, с грустью представил Румпельштильцхен, дома ждала только одна плохо сколоченная лавка. - Бей, ну что ж ты сразу все всем разбалтываешь? Нет бы что-то хорошее обо мне рассказать, так ты меня прямо чудовищем выставляешь – вполсердца пожурил он сына. - Да ладно, пап, все ведь хорошо закончилось. – сверкнул улыбкой Бей. – А Дороти нам про Белль рассказывала! Ты должен послушать! Дороти, расскажи сначала, пожа-а-алуйста? - Что, опять все сначала? – преувеличенно печально простонала знахарка, воздевая руки к небесам. – Ладно, сначала так сначала. Румпель, ты себе чай наливай…и плюшку бери вот… - Дороти неопределенно и как-то нервно махнула в сторону стола. Румпельштильцхен с готовностью занял ромашковый табурет, и налил себе кружку ароматного чая с ромашкой и мятой. Плюшку он положил рядом с собой, стараясь быть вежливым, но намереваясь втихаря отдать полакомиться Бею. - Так вот, дорогие мои, - снова начала свой рассказ женщина, поглядывая на всех по очереди с заговорщической ухмылкой. – Френч, как ты мне рассказал, Бей – это не прозвище, а фамильное имя. Дети издали вздох благоговения, хоть и слышали это уже второй раз. Ни у кого в деревне не было фамильного имени - им обладали только господа. - Она родилась в семье богатого купца, - продолжала женщина, - и была младшей в их доме. Ее отец и мать были уже не молоды, ведь кроме Белль, младшей дочки, у них было еще три сына и две дочери. Это были хорошие люди, и они искренне любили своих детей. Отец ее часто ездил по королевству и не только, и привозил детям диковинные подарки, которым завидовала вся округа. Они были богаты, ох как богаты! Отец, сэр Морис Френч, торговал металлом – закупал большие партии руды у горных провинций и снабжал почти весь юг королевства. У него были кузницы и много работников. Он плавил железо и другие металлы, и получались сплавы то крепкие, годные для ворот или плугов, то мягкие и блестящие, как золото, из которых делают чайники и монеты. Сам сэр Френч был человеком весьма умным, но слегка рассеянным и витал в облаках, я так вам скажу. Он, конечно, выдумывал полезные сплавы, однако чаще всего он занимался совершенно бесполезными и непрактичными изобретениями. Все их поместье было заставлено жуткими механизмами, уж поверьте мне, я туда заходила как-то раз, ведь я прислуживала ее матери в детстве, земля ей пухом. Поговаривают, он даже хотел податься в алхимию. Может быть, это его и сгубило. - Что, что? - перебивали друг друга мальчишки, ерзая на вязаном коврике у кресла знахарки. - Взрыв! – вскрикнула она и взмахнула руками в воздухе. Мальчики замолкли и прижали к себе колени, ожидая услышать кровавое продолжение трагической истории. Румпельштильцхен озадаченно следил за рассказом Дороти. Похоже, Бей был действительно прав, и в потемках скрывалась гораздо более печальная история той злополучной книги. Драматическая пауза Дороти подошла к концу, а она снова продолжила рассказ. - Видимо, какой-то жуткий эксперимент пошел не так в его мастерской, и прогремел страшный взрыв, который слышали во всех соседних селениях и деревнях. Скот с ближних полей разбежался так, что долго потом крестьяне собирали овец и коз, заблукавших в лесах, а большинство так и вовсе волкам досталось. Так вот, когда люди добрались до того места, весь дом лежал в руинах. И над ним клубился страшный черный дым. Вся семья и прислуга погибли, все, кто были в доме. Люди не хотели приближаться к ужасному месту, но уже через пару дней желающие поживиться уже рыскали по руинам. Тогда и нашли ее. Двенадцатый год ей шел тогда. Как она выжила – непонятно. Наверное, не в доме была, а по саду гуляла. Вся целехонька была, только разумом с тех пор повредилась. Когда ее нашли, она над трупом отца и старшего брата, наполовину торчащих из земли, сидела. Сидела и качалась. Вот такой она с тех пор и осталась. Иногда она, вроде бы, просыпается, говорит что-то, но рассудка у нее осталось совсем чуть. Прожила в приюте еще пару лет, пока ее не вытолкнули оттуда, как она в возраст вошла, в шестнадцать, то бишь. С тех пор так и живет на улице, то тут, то там. Делает нехитрую работу для мясника и аптекаря, когда умишко просыпается, и получает в плату еду. Мало кто ее историю знает. Вот такая судьба. А книга твоя, Бей, наверное, мародерами была найдена да продана. Конец. А теперь, мальчуганы, идите и съешьте по яблоку из погреба, да быстро, пока я не передумала! – Дороти замахала руками, прогоняя ребят в погреб. - А теперь мне с тобой поговорить нужно, Румпель. Дороти повернулась к Румпельштильцхену, в раздумьи отщипывающего маленькие кусочки от плюшки у себя на коленях, с серьезным и беспокойным выражением лица. Мужчина поперхнулся, замерев. Внимание к его персоне всегда обозначало какие-то проблемы. Неужто Дороти хотела отказаться принимать его сына на свои уроки? - Ты в городе был, слышал про указ? – спросила она его. Румпельштильцхен покачал головой. Он так и забыл узнать, в чем дело, обескураженный неожиданными эмоциями от знакомства с городской сумасшедшей. - Ну и зря. Тебя-то это, скорее всего, тоже коснется, – обеспокоенно сообщила ему женщина. – Прислал герцог указ о том, что все вдовы и незамужние девицы должны выбрать жениха и вступить в брак до первого дня лета. Те, мол, кто не сможет выбрать сам, должен обратиться к голове, который подберет супруга по списку. - Зачем? – в изумлении спросил Румпельштильцхен. – Кому они помешали-то, вдовы и девицы? - Да неясно, чтоль? – ответила Дороти, стрелы злости сверкали в ее глазах. – После войны народу осталось мало, а скоро новая грядет. Солдаты им новые нужны. Знахарка хмуро сложила руки на груди. Всегда они найдут способ причинить простым людям беды, горько думал Румпельштильцхен. - Так мне такое не надо, – продолжила она. – И вот что я думаю, Румпель – женись на мне. Румпельштильцхен неуверенно улыбнулся, решив, что пропустил, в каком месте смеяться. Но Дороти смотрела на него решительно и без тени усмешки. Его брови поползли вверх, когда до него дошло, что она не шутит. - Я?... На тебе?… Дороти, я… - Румпельштильцхен ошарашенно встряхнул головой, длинные темные волосы упали на глаза, уставившиеся непонимающим взглядом в пол. - Бессмыслица какая-то. - Да почему же, я уже все продумала, – с готовностью начала объяснять хозяйка. - Мне не нужно, чтобы мне выдали мужа – бездельника, пьяницу, который будет колотить меня и моих детей. Не для того я свой дом построила, чтобы чужого мужика с руками загребущими в него пускать. Ты мужик бестолковый, но порядочный, и дети мои тебя знают. Вместе и прокормиться проще, и помощи больше. Скоро девчата мои замуж выскочат тоже, у них-то женихи уже имеются наготове. Съедут - вот и комната будет для вас с Бейфаером. Вашу лачугу продадим. Ну? – Дороти вопросительно наклонила голову. - Что скажешь? - Дороти… ну ведь… нельзя же просто так… - Румпельштильцхен замялся, не зная, что ответить. Его сокровенные мечты о новой жене включали в себя кого угодно, но не его давнюю соседку, на несколько лет старше его. – А как же… ну… - он запнулся, не в силах высказать свою мысль о том, что должно быть между супругами. - Любовь? Да о чем ты, Румпель? Моя любовь умерла давно, где-то в грязи поля боя, – голос Дороти звучал тихо и горько. – У нас дети есть, кого еще любить? А мы с тобой, конечно, не красавцы, но и не страшилища, примиримся как-то, сдружимся. А если решишь меня поколотить, палку отберу! – рассмеялась женщина, встряхивая мелкими кудряшками, торчащими из-под чепца. – Румпель, ты мальчонкину сказку перечитал, что ли? Чтобы кто-то да полюбил таких, как мы? Румпельштильцхен долго не мог заснуть, ворочаясь на старом, набитом соломой матрасе у стены. Он потер переносицу, зажмурившись, предчувствуя приближающуюся головную боль. Предложение Дороти застало его врасплох и наполняло его чувством обреченности. Все доводы казались такими логичными, вескими, правильными, исходящие от его разумной соседки, что он не мог найти причины не согласиться. Главное – его сыну будет лучше там, в приземистом теплом доме, в компании не только ни на что не годного отца, а и мудрой и доброй мачехи и сводных братьев и сестер. Но Румпельштильцхен чувствовал, знал, что это окончательно разобьет ему сердце. Как бы он не отрицал в споре с Дороти и самим собой, что он не надеется встретить «настоящую любовь», все же это будет означать конец любой, пусть даже самой несбыточной мечте. Дороти предлагала практичный и разумный союз, сделку, не отягощенную чувствами, не обещавшую взамен никакой «любви» или приязни – всего лишь более тесное соседство, ради детей. Даже в его несчастном браке с Милой была какая-никакая любовь, хотя бы и только с его стороны. Дороти радушно обняла его на прощание, хлопнув по спине и взметнув этим облачко из муки, которая осталась на натруженных руках хозяйки. Румпельштильцхен не мог не вспоминать снова и снова нежное, ласковое объятие синеглазой девчушки, и тихий, щекочущий шепот у щеки.