Второй

Какое-то время назад — сейчас точность не имела никакого значения, а часы, минуты и дни вдруг сделались непонятной условностью — во мне возник интерес, какой многие сочли не совсем здоровым. И только один профессор слушал о нем с сочувствием, при том совсем не выказывая личного желания узнать больше или рассказать о романтических идеях… Наверное, он предвидел это. Не мог не предвидеть. Да, меня интересовало все, что связано с человеческим представлением о смерти. И теперь… Теперь я вспоминал книги и фильмы, но совсем не находил в них отражения своих чувств. Вернее сказать, своего бесчувствия. Ничто не владело мной. Тяжёлая, чёрная печаль не держала плечи. И страх перед кладбищем не холодил спины. Я смотрел на все как на затянувшийся фильм и думал о том, чего можно бояться здесь. В этой тишине, создающей собою купол тонкий и непроницаемый, все застыло: застыл солнечный свет, застыли облака, застыли листья и застыл я. И те, что двигались, вызывали недоумение такое же, как легенды об ужасах. Я не верил, что профессор мёртв. И в то же время, твердо знал, что это так, и не пытался доказать обратного ни себе, ни другим. Я не верил, что он лежит там, в этом гробу и что исчезнет под землёй… Для меня его не могло не быть. И мне казалось, что слышен его голос, когда читали завещание, в котором все, включая меня, отходило Сергею, при условии, что я буду свободен. Конечно, профессор не боялся Сергея. Боялся, что другие захотят забрать меня у него. Снова мне показалось, что я один стою здесь, и что сила большая, чем у чемодана, не отпустит меня никогда. Все не так. Сергей рядом. И рядом многие коллеги профессора. Но я забываю о них каждую секунду, а вспоминаю лишь через силу. Может быть, потому что сам отсутствую. Я далеко. Я не могу быть здесь. И все же, не могу отсюда и уйти. Кажется, никогда мне не сдвинуться с места. Но, конечно, я сдвинусь. Вернусь домой, но ненадолго: профессор хотел, чтобы я жил не там, в нашей прежней квартире, а в доме, полностью ему принадлежащем. Далёком от больших городов и науки. Может, это и к лучшему. Сейчас я ни к чему старому не прикасаюсь, не прикасаюсь нигде вовсе. Или и это лишь кажется мне: ведь иначе, я давно был бы разряжен. — Пора. — Пора. — Пора. — Пора. Комья земли мелкие и рыхлые взлетают и падают. Слишком быстро.

***

Внизу шумно. Я не должен был здесь оказаться. Здесь только одна пыль, и она поедает меня. — Послушай, Эл… Послушай, — я не ощущаю разговора, взгляда, и присутствия. — Завтра ты уже уезжаешь. — Да. — Слушай… А… А я нужен тебе там? — медленно. Будто выдавливает остаток пасты. — Только на один день, Сергей. Можно в следующем месяце. — Хорошо… То есть, отлично! Сам знаешь… А через месяц я как раз могу! А завтра экзамен… А потом ещё Майе нужно!.. — Я знаю. Ты должен быть здесь. — Должен! Но ты точно справишься?.. — Всё будет в порядке. Выдох. — А летом мы обязательно приедем к тебе все! И это было последнее. Тюбик опустел, ничего не осталось. Разговор закончился.