Излечи меня

Близились каникулы. По правилам, мы должны были учиться до 31 декабря, но многие уже сдали все зачёты, поэтому не ходили на пары. Я была одной из этих многих. Сегодня я пришла в университет только для того, чтобы сдать свой реферат по физкультуре, от которой я была освобождена навечно. И зачёт уже стоял в моей корочке, так что до начала экзаменов, которые начнутся в конце января, я была свободна. Всего три экзамена, к которым я уже была готова, и снова две недели каникул. Я надела шапку у зеркала в холле корпуса, по коже шёл холодок, что витал тут из-за вечно открывающейся двери. В университете уже было пусто, мало кто остался, и ни одного знакомого лица. На улице шёл мокрый снег. Температура была довольно высокая для зимы, поэтому вместо плотного слоя скрипучего снега были мокрые грязные лужи, обойти которые можно было разве что по проезжей части или по бордюру. Хоть резиновые сапоги носи вместо зимних. Сейчас завывал ветер, и снег летел людям прямо в лицо. Неприятное ощущение. Поэтому я и задержалась в холле и через стеклянную дверь смотрела, когда же пройдёт этот снег. Телефон зазвонил. Мама. Я не звонила ей уже около недели, всё время была занята с этими зачётами, а в свободное время развлекалась с Кирой или Алеком. Я часто ночую у него, иногда даже не прихожу домой, а сразу к нему. Он уже не учится, остался лишь диплом, иногда ведёт пары по психологии, как самый лучший студент, и наша преподавательница его очень хвалит. Благо, на психологию после зачёта я больше не ходила, а все остальные сдавали ещё один раз, потому что преподша не могла поверить, что все всё сдали так быстро и хорошо. Но Алек всё предусмотрел, все дополнительные вопросы, которые она могла задать и прочую ерунду. Я ответила на звонок и приложила телефон к уху с тихим «Ало». И всё продолжала смотреть на снег. — Тася, всё в порядке? — спросила мама, голос у неё был взволнованный. — Да, всё хорошо, мам, — ответила я и поправила рюкзак, — сдала все зачёты, теперь свободна до экзаменов. — Хорошо, очень хорошо. — Мама улыбнулась на выдохе. — Я просто хотела тебя спросить, почему ты не забрала свои вещи? — Я совсем забыла, мам. Если хочешь, я сегодня подъеду? — Сегодня мы с отцом идём на ужин к его партнёру по работе, — с жалостью сказала мама. — Но я могу забрать и без вас, ключ у меня есть. — Я понимала, что она хотела бы увидеться со мной, но впереди каникулы, и я могла бы быть у них очень часто. Дни свободные, а вечерами я могла бы быть с Алеком. — Ну… ладно. — Мама как-то печально выдохнула и положила трубку, даже не попрощавшись. Я чувствовала себя немного виноватой. Хорошая из меня дочь… Не звонила неделю, даже сообщения не строчнула, а теперь ещё и увидеться не хочу. Но я же могу устроить им сюрприз, так? В сердце поселилось смятение. Ещё не вечер, и я могла бы отправиться к ним прямо сейчас, закинуть рюкзак, взять с собой большую сумку и поехать к ним. — Хэй, привет. — Меня обняли сзади, и куртка заскрипела. Я узнала этот прекрасный низкий голос, любимый. — Чего тут делаешь? — Реферат заносила, — улыбнувшись, проговорила я и развернулась в его объятьях, затем быстро поцеловала в губы. — А ты? — Как раз освободился. Заполнял кое-какие бумаги для диплома. Такая суматоха, страшно представить. — Он чуть отстранился и взлохматил волосы. — Не ждал, что увижу тебя здесь сегодня, но страшно доволен, что это всё-таки случилось. — Вчера некогда было писать об этом. — Я пожала плечами так рассеянно, как только смогла. Не хотелось винить себя ещё и в том, что забыла сказать Алеку, что заскочу в универ на полчаса. — Просто была занята этим рефератом. Подправляла косяки. — Не страшно. — Парень закинул руку мне на плечо. — Может, сходим куда-нибудь пообедать? Я страшно голодный. Ты как? — А я только из дома, но не против сходить перекусить чего-нибудь съедобного. Знаешь же, что мы с Кирой не особые мастера кулинарии. Алек покивал, вспоминая, наверное, один-единственный ужин у нас дома. Были обычные макароны, и на вкус они были вполне ничего. Только все слиплись, и потому это были, скорее, макаронные шарики. Выглядели они не очень аппетитно, но Алек всё съел, не сказав ничего плохого. Хотя жевал он долго… Так долго, что было понятно, что моё кулинарное творение было каким-то… не таким. Он поправил мой шарф и взял мою руку в свою. Я ощутила тепло его ладони и вдруг почувствовала себя особенной. Окрылённой какой-то. Сердце сильно бухало в груди, когда я смотрела на него, и проявления его чувств вызывали некий трепет. Подкашивались коленки, дрожало всё тело, и улыбаться хотелось немыслимо. Вокруг никто не обращал на нас внимания, мы были обычной парой, но я гордилась тем, что я с Алеком, я знала, что, если кто-нибудь в этот момент хотя бы мельком на нас глянет, я смогу спокойно выстоять это. Чужие взгляды больше не причиняли мне боли. Мы вышли к машине, и, хоть до ближайшего кафе тут было всего несколько минут ходьбы, сели в неё. В маленьком пространстве было гораздо уютнее находиться с ним, потому я ценила каждую такую минуту. А ещё тут было сухо, не как на улице, где противный снежный дождь всё ещё летел людям прямо в лица. Мы доехали до кафе, того самого, где когда-то сидели с Мариной и Андреем. И я поняла, что всё-таки очень хочу есть. Желудок тут же заворчал, и мне показалось, что я сожру всё, что увижу, за несколько секунд. В кафе пахло едой, как и всегда. Было почти пусто, и мы с Алеком уселись за один из самых приятных глазу столиков. У небольшого окошка. Здесь был вид на тротуар, по которому носились люди, можно было всегда взглянуть на состояние погоды. Да и свет тут был… отличным. Нам принесли меню. Официантка мило улыбнулась Алеку, пожелала доброго дня и отошла к барной стойке. Я проводила её взглядом, понимая в очередной раз, что Алек всё-таки очень симпатичный не только для меня. Мои вкусы совпадают со многими девушками, а оттого на него всё время будет кто-то пялиться. Но он сейчас со мной, и он любит меня, и потому я могу быть спокойна. — Ты с кем-то говорила по телефону до того, как я подошёл? — спросил Алек, просмотрев в меню. — С мамой, — кивнула я и взглянула на парня поверх корочки. — Она просила забрать некоторые вещи, о которых я совершенно забыла из-за этих забот с зачётами. Заеду вечером, когда мама и папа смоются. — Можем сделать это сразу после обеда. — Алек пожал плечами и опустил меню на стол. — Я завезу тебя на машине, да и вещи помогу собрать. — Эм. — Я почесала макушку. — Мои родители ещё будут дома, и… — Ты не хочешь меня им показывать? Я виновато посмотрела на Алека. Я думала, он будет злиться. Всё-таки мы уже довольно сильно убедились в своих чувствах друг к другу. Практически живём вместе, но с моими родителями он не знаком. Но Алек усмехнулся и снова открыл меню. Возможно, его немного это задевало, но я не могла говорить точно. Может, он понимает, что я не могла бы решиться так скоро. Ведь он мой первый парень, и знакомство с родителями шаг серьёзный. Но я не хотела представлять их ещё и потому, что не знала, как отреагируют на это мои родители. Они не решались отпустить меня жить отдельно. Они не знали, что я вообще могу подойти к мальчику. Думаю, весть о том, что я ещё и встречаюсь с кем-то, приведёт их в ужас. Ведь если Алек меня обидит… мне будет очень больно. А я не хотела его терять. Хотя и знала, что когда-нибудь это возможно произойдёт. Мы заказали себе поесть. Картошку фри и какое-то странное мясо с таким названием, что я не смогла бы его выговорить. Примерно такие названия используют в рекламах кошачьего корма. Казалось бы, в обычном милом кафе не нужно никакого пафоса, но всё же… Всё было вкусно. Впрочем, мы на это и рассчитывали. Мы просто беседовали о всякой ерунде, и это было превосходно. Говорить с Алеком было просто, он мог поддержать любую тему. Он не был слишком зациклен на себе, не говорил много о сексе, он имел разный круг интересов, и я казалась себе обычной девчонкой, ничем не примечательной, а он был идеалом. И я была так счастлива, чёрт возьми. Будто принцесса из сказки. Прошёл, наверное, час. Может, больше. Еда остыла, а я так и не доела своё блюдо до конца. Алек, такой голодный, ел уже что-то другое. За соседним столиком кто-то ел мороженое, и в такую погоду я бы не рискнула повторить это, хотя мороженого очень хотелось. Мне принесли кофе и ягодно-шоколадное пирожное, напоминающее кусок торта. Оно было обильно полито горячим шоколадом, и девочка, что сидела у Алека за спиной, смотрела на это чудо так, словно это была её мечта. Алек говорил что-то о своей преподавательской практике, которую продолжит после каникул, а я всё смотрела на эту девочку. Я очень люблю детей. Дети так невинны, как ангелочки. Когда меня выписали из больницы, дети были моим спасеньем. Я вспомнила тот день, когда встретила Киру снова. Я сидела на детской площадке и смотрела на детишек. Я вспомнила маленького сына Марины Яковлевны. Жаль, что я не смогла бы родить ребёнка от Алека. Он был бы очень красивым, наверное. Как и сам Алек. Жаль, что я не тот инкубатор, который ему нужен. Жаль, жаль, жаль. Я взглянула на него, а он, тыкая вилкой в салате, что-то рассказывал. Не смотрел на меня, но при этом я чувствовала, что он знает о том, что мой взгляд устремлён на него, и потому делает себя каким-то ещё более возвышенно привлекательным. Он смотрит в тарелку, и оттого я вижу его ресницы, густые и длинные, к моей зависти. Он криво улыбается, так сексуально, так красиво. Он не был похож на обычного человека. Он казался мне голливудским актёром, у которого все движения были настолько отточены, что любое небрежное действие могло вызвать восторг. Я услышала, как зазвенел колокольчик у входной двери. Почему в таких местах всегда вешают колокольчики? Какая-то неведомая сила заставила меня повернуть голову. Алек всё ещё что-то говорил, а я уже не могла слушать. Просто не могла, потому что в голове будто затикали какие-то часики, которые росли и росли, оглушая меня. Меня бросило в жар. Потом стало неимоверно холодно, будто меня сейчас выставили на улицу в чём мать родила. Я даже поджала пальцы на ногах, но это едва ли помогло. Маленькая чайная ложечка выпала из руки сначала на деревянный стол, потом на пол, создавая такой шум, который привлёк всеобщее внимание. Алек замолчал, а я не торопилась поднимать ложку, не могла отвести взгляда. Кажется, парень тоже понял, что стоит посмотреть. У барной стойки стояла Эля со своей бабушкой. Старушка была довольно низенькая и не потрудилась переодеться из домашнего. Под длинной дублёнкой виднелся халат в цветочек. Элина бабушка смотрела на свою внучку, но та, кажется, даже не могла её слушать. Она смотрела только на нас. Девушка была в очках, и они запотели, и я не могла сказать, что вижу в её глазах. Наверное, там была ярость с примесью грусти. Губа у Эли задрожала, будто она хотела заплакать, и девушка поспешно отвернулась. Я не хотела, чтобы всё так произошло. Я не хотела, чтобы она так всё узнала, не хотела вообще портить её жизнь или мешать её счастью. Но и Алека винить больше не могла. Это плохая ситуация. Я подняла ложку и отложила в сторону. Официантка тут же плавно подошла к нашему столику и забрала грязную ложку, положила чистую, ведь есть без ложки не испачкавшись я бы не смогла. Я поставила локоть на стол и положила подбородок на ладонь, отворачиваясь от Эли и глядя в окно. Аппетит пропал, а у Алека, кажется, отпало желание говорить, будто он чувствовал, как сверлят ему мозг. Он всё ещё ел. Видимо, ситуация его не так смущала как меня. Он уже привык бросать девушек, а вот обо мне беспокоился. — Вы были подругами, — произнёс он тихо-тихо, будто боялся, что кто-то услышит. — В последнее время не очень-то мы и общались. — Я пожала плечами и отправила кусочек пирожного себе в рот. — Она приглашала тебя на свой день рожденья. — Лишь потому, что хотела загладить вину. Мы хорошо начали общаться в начале учебного года, но, как это часто бывает, не сошлись характерами. Они с Андреем учились в параллельных классах, и он ей нравился. Вести себя нормально рядом с ним она не могла, а мы с ним были вполне дружны с самого начала. Думаю, то, что она увидела только что, расстроило её вдвойне. — Потому что ты отбила у неё ещё одного парня? — Он усмехнулся, а я, хоть мне и понравилась его шутка, не смогла выдавить даже подобия улыбки. — Андрей встречается с Мариной уже довольно долго, так что его-то я не трогала. Просто… ко мне тянутся парни, которые нравятся ей. — Я снова пожала плечами. — И я ничего для этого не делаю. — Меня ты покорила сразу же. — Парень положил руку себе на грудь, там, где бьётся сердце, и продолжил: — Когда стояла с подругой посреди коридора со своей незабываемой ярко-фиолетовой шевелюрой. Когда врезалась в меня в холле и упала, а потом у тебя покраснел нос. Стал таким же розовым, как и твои волосы. Я рассмеялась. Тогда я боялась Алека. Он был агрессивным. — Я впервые не знал, что делать, чтобы познакомиться. Обычно все сами знакомились со мной, а я просто улыбался, а тут мне самому хотелось подойти, представиться, увидеть сразу, нравлюсь я тебе или нет. И это было чудом, что ты была в клубе в ту ночь. Уже не такая чудная, но совершенно особенная. Я вдруг покраснела и сглотнула. Подобного я ещё не слышала от него, хотя Алек и был любителем красивых слов. Он мог признаваться в любви часами, ни разу не повторившись. Ну, это я преувеличиваю, конечно. — Моя сестра хотела бы познакомиться с тобой. Она хотела прилететь ещё в Рождество, но я сказал, что в России этот праздник гораздо позже и не такой яркий, как дома. Потому она решила приехать на Новый год. Что скажешь? — Не знаю… — Я смутилась ещё больше. — Наверное, я буду праздновать с мамой и папой дома. — Не страшно, познакомитесь в каникулы. Она собирается задержаться до самого конца рождественского отпуска. Шантри не очень любит наш город, предпочитает столицу, но проводить со мной время ей нравится. Она очень скучает, хоть мы и говорим в скайпе довольно часто. — Шантри… — Я давно не слышала её имя. — Странно. Какое-то индийское имя. Её зовут Шантри Юсупова? — Нет. — Парень рассмеялся. Казалось, мы позабыли уже об Эле. — Но как тогда? Ты ведь Александр Юсупов, почему у вас разные имена? — Эм. Это сложно объяснить. — Парень посмотрел в окно, прищурившись. Он часто так делал, когда обдумывал что-то, составлял ответ в голове. — История довольно долгая, я расскажу как-нибудь потом. Когда познакомлю с сестрой и попытаюсь всё объяснить. Я кивнула. Было трудно не думать об этом. Алек был загадкой. Нет. Загадкой на загадке, и я хотела все их разгадать, только не могла со своим количеством информации о нём. Во всём остальном вопросов не возникало, не было проблем. Знала я только то, что он с неохотой рассказывает о том, что было до университета, не посвящает в тайны своей семьи. Уже темнело. А казалось, мы пришли только полчаса назад. Всё происходило так быстро. Наверное, официанты уже устали ждать, когда мы уже смоемся, а мы всё сидели и говорили. Я-таки умяла порцию мороженого и не пожалела об этом. Я ела настолько медленно, что не успевала объесться до полного живота. Кира прислала смс, что ушла с Кириллом в кино, а мама написала, что они с отцом всё-таки уехали, напоминая мне о том, что она хотела бы видеть меня и что дома ждали вещи, которые она постирала. — Может, пойдём? — спросил Алек, глядя на то, как я читаю сообщение мамы. Наверное, ему показалось, что мне теперь с ним скучно. Я кивнула и, отодвинув от себя высокий стакан для мороженого, встала и пошла к вешалке за своей курткой. Парень попросил счёт, и его тут же принесли, будто уже давно ждали этой просьбы. — Ты предлагал завести меня к родителям, чтобы я могла забрать вещи, — проговорила я уже на улице. — Но если ты устал или не хочешь, я доеду на автобусе. А вдруг он просто хотел познакомиться с моими родителями? — Нет, ты что? Конечно, я подвезу тебя. И даже помогу собрать всё. А потом с комфортом доставлю до твоего дома и даже донесу всё до твоей двери, до твоей комнаты, до твоей кровати. Я снова покраснела. Да, Киры как раз нет дома. — Спасибо, — шепнула я, садясь в машину. Доехали молча. Довольно быстро, будто удача толкала нас, пока не образовались пробки. Люди уже ехали с работы. Я удивлялась тому, что не могла вспомнить, почему так быстро прошёл этот день. Да, я встала чуть позже обычного, да темнеет теперь гораздо раньше, чем осенью. Но почему время, проведённое с Алеком, так незаметно пролетело. — Заедем с заднего двора, — попросила я, и парень развернул машину на ту крохотную улицу, на которой все дома стояли задом друг к другу. Я усмехнулась, вспомнив, как парень подвозил меня сюда в первый раз. Тогда я сбежала от него. Он, кажется, тоже это вспомнил, потому что на губах его была улыбка, Алек смотрел куда-то в пространство, будто воспроизводя в памяти те моменты. — Ремонтируют передний вход? — спросил он. — На этот раз да. Точнее, пара ступенек на крыльце раскрошилась, когда с крыши упали огромные сосульки. Так что там лучше не ходить. На самом деле это произошло ещё неделю назад, но я не знала, починили там что-нибудь или нет. В любом случае неделю назад мама предупреждала, что идти надо с чёрного входа, и я так и поступаю сейчас. Парень пошагал за мной. Я попыталась представить, что он подумает, когда зайдёт в мой прежний дом. Дом, в котором столько всего со мной произошло. Я, например, зайдя сюда, почувствовала запах. Чужой запах. Когда я раньше тут жила, такого не было. Видимо, я совсем покинула это место. И теперь мой дом там, где Кира. И где Алек. Меня сковала странная атмосфера. Негативная даже. Сразу куча воспоминаний навалилась, и плохих при этом. Как я шарахалась от маминых прикосновений, как плакала в своей комнате, как снились мне дурные сны, и становилось больно не только на душе, но и физически. Как я приняла решение покончить с собой. Я вспомнила, как вернулась в этот дом после года в больнице, а это было ведь только весной, и всё так поменялось. Мы зашли на кухню, и я включила свет. На столе стояла корзинка с фруктами и конфетами, и я тут же протянула парочку сладостей Алеку, который не отказался, хотя довольно много съел уже и так. Он осмотрелся и одобрительно покивал. — Тут довольно уютно, — пробормотал он, осматриваясь. — Очень уютно и мило. — У тебя в доме не так? Я помнила, что он говорил о своём положении. Он был довольно богат. И хоть моя семья не богата, а, скорее, финансово стабильна, я всё же удивилась, когда он помотал головой. У нас большой дом, даже очень. — У меня совсем не так. Не так… современно. — Он обошёл вокруг обеденного стола, осматриваясь. — У нас огромный серый особняк. Очень старый, но довольно красивый. Ваш дом, он… больше подходит для жилья, нежели мой. Я нахмурилась. Особняк. Он что, какой-то аристократ? То есть… действительно аристократ? В Англии, стране такой старой, любят традиции, но увидеть просто какого-то принца рядом с собой?.. Он ещё и мой парень… Вдруг я увидела, как в гостиной зажёгся свет и замерла. Неужели они вернулись? Так скоро? Не может быть! Алек тоже посмотрел в сторону гостиной, и мы просто встали как вкопанные, не издавая ни звука. Даже дыхания не было слышно. В доме раздавались лишь шаги, и где-то на фоне тарахтел холодильник. — Дочка? — услышала я голос мамы. — Это ты? Она быстро шагала к кухне, топая каблуками. В арке показалась её фигура, и она остановилась, увидев Алека посреди кухни с фантиком от конфеты в руке. — Ух ты, — шепнула она, заходя в кухню. Папы рядом не было, только она. — Я вернулась, порвала колготки в машине, а твой отец отказался вернуться. Слишком важная встреча. Голос её дрожал. Заметно было, что она волнуется, хоть говорила она и довольно раскованно. Она положила сумочку на стол и тут же схватилась за спинку стула. Взгляд метался с меня на Алека и обратно. — Мы тут с Алеком пришли за моими вещами, — начала объясняться я, а мама как-то странно улыбнулась. Вроде бы и радостно, но где-то в глазах мелькало волнение. — Алек… — шепнула она, повторяя его имя, и посмотрела на парня. — Да, — кивнул он. — Я её молодой человек. — Алек улыбнулся и протянул маме руку. Та её робко пожала. — Правда? Ах… простите. Я не думала, что… — Мама посмотрела на меня, потом снова на Алека. В глазах не было упрёка, но всё же я не могла точно сказать, что она чувствует. — Не думала, что Тася так скоро заведёт отношения после изнасилования, но… — МАМ! — крикнула я, перебивая, и тут же подбежала к ней. Я встала между ней и Алеком, но не смотрела на него. Если он уловил смысл её слов, то мне придётся как-то оправдываться. А я уже чувствовала, как буравят меня его глаза. — Мам, — зашептала я ей, — прошу, уйди, пожалуйста. Она ещё больше растерялась и начала странно неровно дышать. Потом взглянула на парня и, кажется, осознала смысл своих слов. Она тут же схватила свою сумочку и побежала на каблуках обратно в гостиную, цокая. Я стояла к Алеку спиной. Боялась развернуться, и только обхватила себя руками, защищаясь. Возможно, вот таким небрежно обронённым словом мама разрушила моё счастье. Алек не любит насилие. А я – его жертва. Я вылечилась, да, но это ненадолго, и в сознании уже поднималась паника. Я услышала, как сама неровно задышала, начала воспроизводить какой-то лепет, но не слова, ведь мыслей в голове у меня даже не было. Лишь страх и паника. Дрожали пальцы. Стало так отвратительно, что начинало бесить всё. Всё, начиная от этого запаха в своём родном доме до яркого света над головой, который ослеплял меня, затуманивал рассудок. — Тася… — повторил Алек моё имя, и оно странно прозвучало, слишком… странно в его исполнении. — Изнасиловали… Я круто повернулась к нему, шепча что-то о том, что это было год назад, и всё прошло, но потом снова в голове услышала своё имя его голосом. «Тася-Тася. Какая же ты глупая». — Повтори ещё раз, — сказала я, сдувая с лица волосы. — Тебя изнасиловали, — шепнул он, протягивая ко мне руку, а я, словно обладая сверх-зрением, уставилась на эту руку и вспомнила очертания татуировки. — Моё имя… повтори его ещё раз. — Тася? В меня словно попала молния. Я ослепла на минуту, и почувствовала как по телу проходит ток. И такая слабость. Ноги начали подкашиваться, но я удержалась, и дрожали руки. В голове снова творилось что-то неясное. Тёмная ночь. Бетонная балка, металлические штыри впиваются в спину. Ноги силой разведены, и кто-то вколачивается в меня с такой силой, что боль отдавалась во всём теле. Кричать уже было невозможно, голос охрип, я задыхалась в собственных слюнях, соплях и слезах. — Так это был ты… — шепнула я, и ноги сами начали двигаться. Я пятилась от него, чувствуя, как сыреют щёки от слёз. — Это был ты… Я подняла голову, но его лицо расплывалось из-за слёз. Я вновь почувствовала себя избитой, слабой, зависимой. Я сморгнула порцию слёз, и увидела, как изменилось выражение лица Алека. Он заволновался. Скривились брови, и он глубоко дышал через рот. Я видела, как поднимается и опускается его грудь. — Нет, постой, — шепнул он, а я зашагала вперёд спиной ещё быстрее, но врезалась в холодильник. Из-за рыданий я не могла набрать в грудь воздуха, чтобы закричать, а Алек уже подбегал ко мне. Он прижал меня к холодильнику и взял в руки моё лицо. Я не знала, чего он хочет. Заткнуть меня или убить. Я боялась его. Он мог сделать что угодно. А единственный спаситель – мама – был где-то в доме. Его глаза были прямо передо мной. Парень шептал мне что-то, но я не могла разобрать слов, не слыша их из-за собственных всхлипываний. — Спокойно, — вдруг чётко проговорил он, и я задохнулась, тут же потеряв всякое желание плакать, будто под внушением. Я сморгнула слёзы, которые всё ещё текли, и снова всмотрелась в его глаза. Его лицо было так близко, будто он хотел меня поцеловать, но я знала, что если его губы коснутся моих, меня стошнит. Его глаза. Упоительно сияющие голубые глаза уставились на меня. Я погружалась в них будто в сон, и вот я уже в черноте зрачка. И вокруг пустота. Мне казалось, что я потеряла сознание, но почему-то именно это сознание я явственно ощущала, могла независимо думать. Вдруг чернота начала рассасываться, и я увидела пустырь, где в стороне было несколько частных деревянных домов, а прямо рядом со мной была свалка. Я узнала это место. Я слышала чей-то крик. Я обернулась и тут же снова почувствовала желание блевануть. Передо мной была балка. Та самая. И на ней происходило то, о чём я вспоминать хотела меньше всего. Я смотрела на всё как бы со стороны. На себя, лежащую на балке с разодранной одеждой. На него, нависшего надо мной. Это действительно был Алек. В капюшоне. Но на секунду, когда он переворачивал меня, свет от уличного фонаря озарил его красивое лицо. Волосы его тогда были совсем чёрные, уложены в ирокез. Оттуда и запах лака для волос, который я помнила. Почему-то, когда я смотрела на всю эту отвратительную до смерти картину, я почти ничего не почувствовала, и слово «Спокойно» отдавалось в ушах. И вдруг всё опять почернело. Свет на этот раз появился быстрее и был таким ярким, что ослепил. Я видела себя, захлёбывающуюся слезами. Я была серой, унылой. Но в сердце откликнулась та боль, что была и тогда. Я сидела в ванне. На стиральной машине лежала очередная газета с моим фото и жарким заголовком. В этот день к порогу дома приходили журналисты, теперь с телевидения. Хотели узнать все подробности, которые не удалось разведать у полиции. Они не понимали, какую боль причиняли хрупкой девушке своим вмешательством. Кровь покатилась по запястьям сразу. Густая тёмно-красная, она струилась по коже маленькими речушками. Я опустила руки в воду, от которой шёл пар, положила голову на стену и закрыла глаза, ожидая смерти. Снова темнота. Я будто снова окунулась в то чувство, похожее на захват смерти. Холодно, темно, как во сне без сновидений, но свет снова появился. Я лежала в больничной койке и с перемотанными запястьями. Я узнала эту палату. Палата психушки. Белая до тошноты. Я подавила сумасшедший смешок, который хотел вырваться из груди. Истерика, подход которой я ощущала, вдруг опять отошла на задний план. Рядом сидела мама и держала меня за руку. Я спала, или так казалось. Я дышала очень быстро, как не дышат спящие, а из глаз текли слёзы. Я почему-то этого не помню. Совсем не помню, хоть убейся. В палату зашла врач, её знаю. Кажется, я в своих воспоминаниях? Я не помню больше полугода своей жизни! И это… это оно. Мама обернулась к вошедшей и сжала мою руку своими. — У меня для вас плохие новости, — шёпотом сказала женщина и покосилась на меня. Я не всхлипывала, просто плакала с закрытыми глазами. Она протянула маме какой-то толстый конверт, в котором было много всяких бумажек. Мама просмотрела первую невидящим взором. Даже ни на чём не заострила внимание, а потом подняла вопросительный взгляд на доктора. — Я не… — Она беременна, — перебила женщина и, встав рядом с мамой, достала из конверта другие бумажки, на одной из которых был снимок УЗИ. — Её обмыли после того, как нашли, но немного материала спермы всё же удалось получить. Нам пришлось повозиться с полицией, и… по результатам ДНК это ребёнок насильника. Мама отшвырнула бумажки в сторону. — Не было нужды! — зашипела она и снова схватила мою руку. — Она была невинна! Совершенно чистая, непорочная девочка, и этот уб-ублюдок причинил ей столько боли! — Так что вы решите? Аборт? У неё совершенно невменяемое состояние, так что решать только вам и вашему мужу. Жертвам изнасилования аборт можно сделать и на более поздних сроках, так что если вы хотите подумать… — Я решила и так. — Мама подняла глаза, в которых тоже собирались слёзы. — Я знала, что этим может обернуться и уже приняла решение, только… — Она запнулась и посмотрела на меня. — Я не могла забеременеть очень долго. Причина была неясна, но есть ли вероятность, что… что с ней будет то же? Врач будто ждала этого вопроса. Она откашлялась и, расправив плечи, начала говорить будто зазубренный текст: — Тася совершенно здорова, но… — На этих словах мама подняла голову, — мы обнаружили, что у носителя спермы был странный набор генов, который не приводит к патологиям, но является очень редким, и у вашей дочери – тоже. Поэтому получается, что они вполне совместимы, но я не уверена, что проблем в дальнейшем всё же не будет. — То есть… по вашим словам, она может никогда и не стать матерью больше ни одному ребёнку, кроме этого? — Мама ткнула мне в живот. — Да. Снова чернота. Я уже не могла ни о чём думать. Это что же означает? Что это, чёрт возьми, означает?! Снова такая же тошнотворная белая палата. На этот раз я сидела на кровати и любовно гладила живот. Огромный круглый живот. Я прикасалась к нему с такой нежностью, будто боялась, что поставлю себе синяк, если нажму на кожу пальцами чуть сильнее. На этот раз на окне не было занавесок, было солнечно. За окном падал снег. Я что-то щебетала своему животу. Но я этого не помню. Шёпот был таким тихим, что его не было слышно. В палату зашла медсестра. Она несла в руках поднос с едой. Наверное, завтрак, ведь тут была каша и чай в гранёном стакане. — Не забудь выпить таблетку, — ласково проговорила она, поставила поднос на тумбочку и, потеребив моё плечо, улыбнулась. — Хорошо, — сказала я и взялась за ложку. — Помочь? — Нет, спасибо. Опять чернота. От контрастов темноты и света становилось уже плохо. Ещё хуже было оттого, что я видела. Очередное воспоминание. Я видела его, я его помню. Оно мне снилось, когда я была на сеансе гипноза у Марины Яковлевны. Мои… роды. Я орала и металась из стороны в сторону. Просила о помощи. На моём искажённом болью лице выступил пот, ко лбу прилипли волосы, на щеках были уродливые багровые пятна. И тут… крик моего ребёнка. Такого крохи. Он был весь в крови. Мальчик, орали врачи и медсёстры вокруг, а ребёнок всё рыдал. Я протянула к нему руки, которые дрожали, а пальцы не разгибались, но малыша унесли от меня. И не было той сказки деторождения. Вдруг я уловила какое-то изменение в своём лице. Какую-то… отстранённость и полное безразличие ко всему, что происходит вокруг. По щекам опять струились слёзы, но теперь я больше не рыдала, не захлёбывалась слезами, а просто… лежала безвольной куклой. Я моргнула. Перед глазами были глаза Алека. Он смотрел на меня ошарашено, а ноздри раздувались при вздохах. Сколько времени прошло? Пара секунд? Слёзы ещё не успели высохнуть на щеках. И воспоминания нахлынули на меня сводящей с ума волной. Это будто вторая жизнь. Будто проявилось в пустоте то, чего не было. Я вспомнила всё. Не только то, что видела, но и то, что было между этими событиями. Сердце билось о рёбра оглушающе громко и очень быстро. Осознание всего сокрушительно приходило ко мне. У меня есть ребёнок. От Алека. И Алек… меня изнасиловал. — Что было дальше? — спросил он тихо и стукнул кулаком по дверце холодильника рядом с моим ухом. Я не могла пошевелиться. Что было дальше? Решение, как действовать, пришло почти сразу. Я, набравшись сил, оттолкнула Алека от себя и побежала в гостиную, где была мама. Она… она всё знала! Почему-то в голове всё ещё крутилось это дурацкое «Спокойно!», и оттого я не могла поддаться истерике, панике, не могла закричать от боли и не понимания всего, хотя мне так хотелось! Господи, как мне хотелось! Я уже ненавидела всё подряд! Как это? Почему? Господи, что происходит? Неужели всё может быть ещё хуже? Мама стояла у входной двери, и уже собиралась уходить. Она натягивала на плечи свою шубу, и, завидев меня, улыбнулась, но тут же поняла, что что-то не так. — Мама! — заорала я, хватая её за плечи. — Где он? Где мой сын?