Излечи меня

Я ничего не соображала, глядя маме в глаза. Пыталась понять хоть что-то, упорядочить свои мысли, но не могла. Мама… Ей я доверяла, любила её всем сердцем, держалась за неё в самые тяжёлые минуты. Я и представить не могла, что произойдёт что-то подобное. И папа. Он лгал мне всё время, так нагло лгал, хотя знал, как важно мне знать правду, как дорога она мне. — Тасенька, — пропищала мама, протягивая руку к моим плечам, но я дёрнулась и отстранилась, сделав шаг назад. Я чувствовала, как опять поднимается паника, как становится трудно дышать, и тошнит от всего этого. Но вдруг в голове снова всплыло слово «Спокойно!» И повторялось будто эхо. — Присядь, присядь, дорогая, — зашептала мама, тыкая на диван. Я послушалась. В голове вдруг стало совершенно чисто. Было реально спокойно, и я уселась на диван, подбирая под себя ноги и обхватывая тело руками, как в кокон. Было не холодно, нет. Просто я вдруг почувствовала себя такой незащищённой, совершенно одна в этом мире. — Я тебе сейчас всё расскажу, только успокойся! — уговаривала меня мама, а я от этих слов вдруг заволновалась ещё сильнее и почувствовала, как щиплют мне слёзы глаза. — Что случилось с моим ребёнком?! — выкрикнула я, даже не пытаясь сдерживать себя, я сейчас не настроена на спокойную беседу. — Всё с ним хорошо, — проговорила мама, протягивая ко мне руки снова. — Он здоров, счастлив. — Вы отдали его на усыновление?! — Нет, где же мой ребёнок? Я его… никогда не увижу? — Нет. Нет, Тася. Он… в приюте-интернате. — Где? — В интернате, — повторила она. — Но не в абы каком детском доме, а в хорошем интернате под присмотром профессионалов. — Его заберут? — Приют, боже мой. — Нет. Нет! — пробубнила мама, опустив голову и шумно вздыхая. Видимо, ей давалось нелегко начать рассказ, но мне было куда тяжелее. — Мы хорошо заплатили им, дали на нужды приюта и содержим Филиппа. — Филиппа? — Да. Его так зовут. Нашего внука. — Мама улыбнулась и опустила плечи при выдохе, пытаясь расслабиться, но не выходило явно. — Так его Лёша назвал, надеюсь, ты не против. Отчество мы ему дали универсальное — Александрович. Угадали, конечно. Мама, увидев, что я более или менее успокоилась, улыбнулась мне и всё же взяла мои руки в свои, распутывая мой кокон. — Он прекрасный мальчик, замечательный, красивый. Глаза у него твои. И уши. Волосы такие светлые, даже золотые, кудрявенькие. Надо же, совсем не похож на нас. Каким бы ни был тот ублюдок психопатом, красотой обделён не был. Это точно. Я вдруг вспомнила про Алека. Я оставила его на кухне. Я убью его, если он ещё там. Просто придушу в ярости. Но я уже знала, его там нет. Он уехал. Сбежал. Это к лучшему. Я не хочу его больше видеть и не увижу никогда. Я его ненавижу и боюсь. — Мы поедем за ним завтра, — проговорила я твёрдо. — За мальчиком, с самого утра. — Дорогая. Подожди. Там часы посещений начинаются в четыре. Я позвоню туда и попрошу уладить все дела с документами до нашего приезда. И ты увидишь его, поймёшь, какой он замечательный. — Он мой сын, мам. Он для меня всегда будет замечательным. Мама покивала и покраснела. Она чувствовала неловкость и всё ещё перебирала мои пальцы. Я посмотрела на наши руки. В голове было столько вопросов. Конечно, а как иначе? Я только что вспомнила год своей жизни. — Расскажи мне всё. Только внятно и по порядку, а то я никак не могу прийти в себя. Мама села поудобнее, сцепила наши пальцы и прижала руки к груди. Она посмотрела куда-то в стену и закусила губу, видимо, стараясь всё обдумать. — У тебя не было никаких признаков беременности, поэтому мы не знали, что ты носишь Филюшу под сердцем, пока ты снова не попала в больницу. Не смотря на все твои волнения, ребёнок был здоров. Я догадывалась, что ты можешь быть беременна, поэтому решила, что аборт будет верным решением, единственным выходом, чтобы не травмировать тебя ещё больше. Но потом мне сказали, что ты можешь не забеременеть больше, как и я, и я подумала, что ребёнок, наш внук, от кого бы он ни был, не должен страдать и умирать. Он такой же человек, а ты можешь смириться, привыкнуть. А если нет, то мы нашли бы ему хорошую семью. Беременность протекала хорошо, но иногда у тебя были панические атаки и приступы истерики. Иногда тебе казалось, что всё повторяется, ты говорила, что всё тело болит, кричала и не подпускала никого к себе. Поэтому ты была в больнице до самих родов. Часто тебе приходилось колоть успокоительные, чтобы ты спала и не причиняла себе вред. Мы были так рады мальчику, и ты была счастлива носить его, любила его и ждала, вопреки всем нашим волнениям. Но потом, после родов, мы предложили тебе покормить сына, а ты спросила «Какого сына?» Я охнула, вспоминая, как это было тогда. Я не придала этому значения в те минуты, была как под наркотиками, полудремала, не могла соображать. Напрочь забыла. — Доктор сказал, что ты закрыла в своей памяти все воспоминания об этом. Так бывает с детьми, которые не хотят вспоминать плохих моментов и просто блокируют их в своей голове. Но ты забыла Филюшу. И врач сказал, что лучше держать Филю пока отдельно от тебя, до того момента, пока ты не вспомнишь его. Это не должно было длиться так долго. Несколько дней, недель, но не месяцев. Его присутствие могло напугать тебя, ты могла забыть, что хотела этого ребёнка и не принять, отвергнуть его. Мы не знали, что ещё делать. Хотели отправить его к бабушке, но та не была в курсе, что с тобой произошло, да и не смогла бы она заботиться о младенце, она уже стара. Поэтому мы и поместили его в интернат, где за ним бы хорошо ухаживали, особенно за такую щедрую плату. Я взглянула на маму потеряно. У них ведь, и вправду, не было выбора. Но мысль о том, что мой… сын где-то среди чужих людей, меня просто убивала. Я встала с дивана и посмотрела на шубу, которая до сих пор валялась у входной двери. Я всё ещё была в куртке, потому, не желая вообще ничего больше говорить и слушать, пошла к двери. — Я позвоню, завтра с утра, — буркнула я бесчувственно и, перешагнув через шубу, открыла дверь. — Тась, — окликнула меня мама, пока я ещё не сделала шаг за порог, — может, останешься тут? Дома спокойнее, дорогая. — Мама встала с дивана и, сложив руки будто в мольбе, с жалостью взглянула на меня. — Нет. Я не могу сейчас тебя видеть. До свиданья. Холодный зимний воздух отрезвил. Я глубоко вздохнула, чувствуя, как замерзает нос, и зашагала к остановке. Машины Алека, как и предполагалось, не было уже. Пусть бежит, снова. Я ещё подумаю, что мне с ним делать. Сначала нужно забрать Филиппа. Поверить не могу, ещё полчаса назад я была спокойной девушкой, почти обычной. А теперь я мать, мать маленького мальчика по имени Филипп. Ему нет ещё и года, а я с ним не знакома. Что ж… я мечтала о детях от Алека. Мечтала, что буду ему подходить, буду матерью его детей. Пожалуйста, чёрт возьми! Я самая неудачливая из всех девушек мира. Даже в любви мне не повезло. Я дошла до остановки и просто уселась на заснеженную скамейку. Не может быть, не может всего этого быть. Зазвонил телефон, это была мама, и я сбросила. Не хотела ни о чём говорить. Она явно позвонила папе, и тот попросил меня задержать. Папа мог бы меня успокоить. Ещё в детстве я убедилась, что он умеет так подбирать слова, что все дурные мысли уходят, его голос был таким чистым и размеренным, и я переставала плакать. Но я сейчас не хочу успокаиваться, я хочу остаться в одиночестве и обо всём подумать. Я хочу заплакать. И ох каких трудов мне стоило сейчас сдерживаться. Ком стоял в горле, пока я ехала до дома, пока шла от остановки. — Эй! — окликнули меня довольно грубо. Я узнала голос, но не хотела оборачиваться. Я шла дальше, будто ничего не замечая, но тут меня дёрнули за плечо и рванули на себя. Я повернулась и увидела Элю, которая только сегодня, а казалось уже, что очень давно, видела нас с Алеком. — Что? — спросила я глухим голосом. Только бы не заплакать. А ведь я увела у неё парня, которого лучше бы и не встречала никогда. — Ну, ты и мразь, Настя! — крикнула она мне в лицо. Она выглядела сейчас очень злой. Во мне тоже зарождалась злость, страх, паника. Но в голове было «Спокойно» голосом Алека, который действовал как бальзам и смазывал сердце. — Что я тебе такого сделала? За что ты так со мной? — Спросила бы его, за что он так с тобой. Я тут ни при чём. Отвали! — Я выдернула плечо из её хватки и, поправив куртку, пошагала дальше. И очень быстро. Я услышала, как она пошла за мной, но через мгновенье тяжёлая тушка поскользнулась и упала, а я, обернувшись и убедившись, что это была она, скрылась за поворотом во двор, ведущим к моему дому. Я не знала, как дошла до него. Вокруг сновали люди, возвращались домой или гуляли. Многие из этих людей были студентами, а я шла, опустив голову, чтобы никто не видел моих слёз, что уже текли по щекам тонкими дорожками. Они блестели в свете уличных фонарей. В подъезде, мне никто не встретился. А дома было пусто. Я знала, что Кира сейчас с Кириллом, потому, раздевшись, сразу пошла в свою комнату. Надо же, это когда-то была спальня мальчика, а я могла бы ещё год назад обустроить точно такую же и для своего сына. Но его нет со мной. Поверить не могу, я его забыла. Как я могла? Как могла я, слыша его первый плач, просто отстраниться от всего этого? Может, он звал меня, хотел ко мне, мой маленький. Новорождённый младенец, которого я не приняла. Почему я не забыла, как он изнасиловал меня? Почему не забыла свои страдания, а сына, Филиппа. Своего сыночка. Надо было попросить маму показать фото, если они были. Сейчас я представляла себе маленького мальчика с золотыми кудряшками, маленькую копию Алека с моими глазами. Но я не могла воссоздать полную картину. Так ли он красив, как говорила мама. Может, он совершенно обычный ребёнок, но его я буду любить всем сердцем. Зря я вообще так обошлась с мамой, но они обманули меня. Она и папа скрыли от меня моего сына. А я ведь уже давно пришла в себя. Если я полюбила его, когда он был во мне, почему не могла бы полюбить потом? Тем более, он действительно ни в чём не виноват. Он появился не по любви и не по желанию, но он всё равно человечек. И они запихнули его в приют! А вдруг ему там плохо? Вдруг его обижают другие дети или воспитатели? Вдруг он там часто болеет? Может, плачет, а этого никто не видит. Я видела его всего минуту, такую ценную для меня минуту. И я забыла её. Как странно вспомнить всё это, и как болит от этого сердце. Я услышала, как хлопнула входная дверь. На тумбочку упала связка ключей, затем скрежет молнии и шелестение куртки, громкие шаги по полу, шуршание ковра, и светлая Кирина головка показалась из-за двери. — Ты чего в темноте сидишь? — спросила она, когда поняла, что я не сплю, а просто сижу на кровати. Она заметила мой силуэт благодаря уличному освещению. Мы жили на третьем этаже, и как раз на этом уровне был свет фонарей. Я пожала плечами, и Кира прошла ко мне в комнату и села на кровать, включив предварительно настольную лампу, которая не ослепляла светом, но всё же благодаря ей можно было разобрать выражение лиц. У Киры были красными щёки и нос от мороза, девушка улыбнулась мне, но вдруг посерьёзнела и приблизилась. — Что с тобой, Тась? — спросила она, усаживаясь поудобнее. Я вытерла остатки слёз, что щипали щёки. Говорить ей или не говорить? Мне надо высказать кому-то всю правду. И про то, кем был Алек, и про то, что случилось со мной из-за него. Кто лучше, чем она, подойдёт на эту роль? Кто выслушает меня и будет давать мне шанс всё решить самой без каких-либо глупых советов? Только Кира. — Что-то с Алеком? Вы поссорились? — спросила она нетерпеливо. Слышать его имя было тяжело. Гораздо хуже, чем думать. Это было невыносимо, и я вспомнила то, как он смотрел на меня сегодня. Я вспомнила то, что видела в своей памяти, каким он был диким, пьяным и до неузнаваемости жестоким. — Не произноси его имя, — прошипела я сквозь зубы. Голова болела от напряжения. — Поч… — Это он во всём виноват, — выпалила я и сообразила, что она не понимает ничего. Окружающие меня люди не могут осознать, насколько важно для меня было то событие, тот день, когда вся моя жизнь перевернулась. Что все мои мысли снова и снова возвращаются к этому изнасилованию, и я никогда его не забуду, даже в счастливые минуты. — Он меня изнасиловал тогда. Кира ахнула и дёрнулась на месте, закрыв рот руками. В её раскрытых глазах читался ужас. Она смотрела на меня с нескрываемым шоком. — Но откуда ты?.. — Я всё вспомнила, но… послушай меня. — Я положила руку на её плечо. — Не стоит никому говорить. Никому. Даже Кириллу. Она кивнула, нахмурившись. — Я не хочу сейчас повторения всего того ужаса. Не хочу никаких разбирательств, не хочу шума вокруг меня. Тем более, он понял, что я вспомнила его, и сбежал уже, наверное. Она снова кивнула, напряжённо глядя на меня. Кира опустила руки и сглотнула, открыла рот, чтобы что-то сказать, но так ничего и не смогла вымолвить. — Я вспомнила всё, — продолжила я. — Весь тот год в больнице. Мою беременность… На этот раз она не удержалась и подскочила, почти что вскрикнув от удивления. Руки её задрожали, она волновалась и боялась чего-то. А вот я, наоборот, была как-то спокойна даже. Я знала, что что-то не так, я не могу паниковать. — То есть?.. — Я родила сына. Я вспомнила, как рожала его, как доктора кричали «Мальчик-мальчик». И именно после его рождения я забыла всё. Мама сказала, что я закрыла в себе воспоминания почему-то. А ведь всё было хорошо, я ждала его рождения. — Подступали слёзы. — И они его сунули в приют, пока я всё не вспомню. А ведь прошло уже много месяцев, а он всё там! А я вспомнила только сей-сей-час. В глотке стоял ком, и заболело горло. Я уже устала плакать, а говорить о чём-либо было трудно. Особенно было трудно рассказывать всё и чувствовать жалость к себе. С каждым произнесённым словом я снова окуналась в своё волнение. — А он знает о мальчике? Я задумалась, хмурясь. Знает ли он? Почему-то, когда я вернулась в настоящее, он спрашивал меня, что же было дальше. Наверное, я произносила всё вслух. — Знает. Но вряд ли его это волнует. Он найдёт себе другой инкубатор для потомства, и ему сейчас главное спасти свою шкуру. Возможно, он уже покинул город. Или даже страну. И пусть катится. — Но, Тась. Он ведь должен заплатить за то, что сделал. Я усмехнулась и пожала плечами. — Я уже знаю, кто он. И он не вернётся сюда, потому что будет бояться. И мне сейчас ничто так не важно, как мой ребёнок. Завтра я еду за ним. Я увижу его, Кир. Моего сына. — Как его хоть зовут? — Кира улыбнулась и потрепала меня по волосам. — Филипп. — Я пожала плечами. Странное имя, но вполне красивое. Мне даже нравится. Кира улыбнулась и посветлела. Мы с ней провели вечер у телевизора. Смотрели какой-то мультик, который был такой скучный, что мне захотелось спать. Физическая усталость и эмоциональное потрясение позволили мне заснуть тут же, как только голова коснулась подушки. Снился странный сон. Будто я была овечкой с человеческим лицом, но не говорила, а только блеяла. Сначала я гуляла на огромном лугу, где мне было дозволено ходить, где хочу. Такой простор. Но потом появился волк. С лицом Алека. И всё свободное пространство сузилось. На этот раз я была за забором, хлипким и низким, и волк пытался меня поймать, но ему удавалось только сильно ранить меня своими когтями. Из моего тела сочилась кровь, но я оставалась жива. Будильника не было, и проснулась я сама. Уже встало позднее зимнее солнце. Киры не было, ушла на работу, а я не спешила открыть глаза. Окунулась в то, что произошло вчера. Это был Алек, человек, которого я люблю всем сердцем. По нему и не скажешь, что он псих. Конечно, псих, а иначе зачем ему было это делать со мной? Я начала прокручивать в голове то, что удалось вспомнить. Как и говорила мама, у меня были частые истерики, и меня накачивали успокоительными, но чаще я была спокойной. Я поняла, что на сеансе гипноза у Марины Яковлевны я вспомнила как раз один из таких моментов. Конечно, можно забыть то, что происходило под препаратами, но всё остальное… Но если представить, что было бы, покажи они мне Филиппа после моего «отторжения» воспоминаний. Я могла бы испугаться его, не принять ребёнка от насильника, которого я ненавидела всей душой. Надо же, насильником оказался не какой-то там маньяк, психопат или безумец, а нормальный на вид человек, которого я полюбила. А он ведь казался мне почти идеальным. Да уж, ошибочка вышла. Я открыла глаза и взглянула на часы. Начало двенадцатого. Есть ещё время, чтобы подготовиться к встрече с моим сыном. Чудно думать так. В душе я дала волю своим чувствам. Слёзы полились по щекам, тут же смываясь горячей водой. Не было никакого удовлетворения от такого плача, когда не чувствуешь, как щиплют слёзы глаза, как катятся на щёки. Дыхание не сбивалось, и спокойствие быстро поселилось в звенящей голове. Не могу в это поверить. До сих пор. Но и паниковать не могу. Как под гипнозом, как под внушением, я слышала слово «Спокойно» всякий раз, как хотела раскричаться. Как он сделал это? Алек. Как он заставил меня держать себя в руках одним лишь словом? Оно всё ещё эхом отдавалось где-то внутри головы, будто та была пустым котелком. Выйдя из душа, я включила телефон. Тут же посыпались уведомления о пропущенных звонках и сообщениях. Мама и папа звонили и писали до часу ночи, потом, видимо, поняли, что это бессмысленно, угомонились и легли спать. Возможно, они думали, что я смогу что-то сделать с собой, но никогда, ведь у меня есть сын. Листая список пропущенных, я искала другое имя. Его имя. Знаю, что ожидать такого глупо, но вдруг… Хотя, что он мне скажет? «Прости, я не хотел». «Ого, у нас есть сын, как здорово!» «Я сам пойду в полицию и сдамся». Скорее всего, он уже сбежал. Высушив волосы и подкрасившись, я позвонила маме. — Мы заедем за тобой в три, Тасенька, — всё, что я уловила. Слушать, как она воркует, я не могла, отвечать хоть что-то – тоже. А сказать, что всё в порядке, язык не поворачивался. Потому что всё НЕ в порядке. До трёх был ещё примерно час. Чем заняться в этот час, кроме утешения себя? Проклинать Алека? Это бессмысленно, я делала это снова и снова месяцами, и до него не доходили мои проклятья! Но я всё равно его ненавижу. И люблю, чёрт нас подери. Раздался звонок в дверь, и я подскочила на месте. Кого могло принести сюда? Я подошла к двери и посмотрела в глазок, там был какой-то мужчина. Вся я задрожала. Мужчина. Чужой. Незнакомый. Снова нетерпеливый звонок в дверь. — Здравствуйте! — с улыбкой поздоровался он. — У вас есть время поговорить о вере? Вы верите в Бога? — Идите к чёрту! — крикнула я и захлопнула дверь перед его носом, тут же закрывая её изнутри. Как верить в того, кто послал столько несчастий невинной девушке? Я снова вернулась в свою комнату и открыла ноутбук. В контакте пара сообщений. Кира интересовалась, как я и что собираюсь делать. Андрей что-то написал, и Лиза просила подойти всех должников до конца семестра и всё сдать. Я не относилась к должникам. Ни одну из переписок я не открыла, лишь проверила страницу Алека. Не заходил со вчерашнего утра. Я удалила свою страницу. Чтобы меня не существовало ни для кого постороннего. Я хочу остаться одна. Прощайте, чужие мне люди. Снова звонок в дверь. На этот раз я не удивилась. Уже почти три. Я закрыла ноутбук и пошла в коридор. Сразу же надела куртку и ботинки, взяла ключи и телефон. За дверью стояли оба родителя, и оба состроили мордашки а-ля «мы беспокоимся», как только я вышла. Но было ясно, что они только что тут что-то обсуждали. И не ромашковое поле, а меня. — Тась, — шепнул папа. Я не поздоровалась, отвернулась от них и закрыла дверь. — Пошли, — сказала я строго и начала спускаться вниз. Дорога в молчании. Почти целый час. Мы выехали из города даже, приют был где-то в пригороде. Он выглядел как элитный детсад с красивым металлическим забором по периметру, кустиками, милой детской площадкой с домиками, песочницами, качельками и деревянными паровозиками. Территория была расчищена, но на снегу виднелись следы крохотных ножек – деток водили гулять недавно. Они даже строили снеговиков. Само здание состояло из трёх корпусов. Главный был похож на школу. Свет горел во всех окнах. Тот, что слева, был церковью или небольшим храмом с одним куполом. А третий корпус был больницей – на стене между окнами был красный крест. Ну, хотя бы лечением тут занимаются ответственно. Я смело пошагала к входу, и чем ближе подступала, тем громче становились детские голоса. И один из них вполне мог принадлежать моему сыну. Боже мой. Какое странное чувство. Волнение, предвкушение, радость от предстоящей встречи. Я зашла внутрь. Тут было прохладно. Мимо меня пробежала пара детишек лет шести-семи, и я улыбнулась. Внутри всё тоже было похоже на школу. У двери сидел охранник, к которому подошла мама. Он позвонил кому-то и предупредил о нашем приходе. Мама с папой тут же пошли к центральной лестнице, что вела на второй этаж. Я – за ними. Оказалось, что мы шли к кабинету директора интерната. Нас встретила молодая девушка. — Здравствуйте! — Она пожала руки моим родителям. — Раисы Витальевны сейчас нет, её вызвало начальство ещё до обеда, так что сегодня все ваши вопросы улажу я. Меня зовут Ольга Александровна Ерофеева, мне очень приятно. Я заместитель директора и воспитатель старшеклассников. Она волновалась. У неё тряслись руки и были напряжены плечи и шея. Но мне было плевать. Где мой сын? Я осматривалась. Тут были только взрослые дети, но я всё равно пыталась высмотреть золотую макушку малыша. Мы зашли в кабинет. Я и мама сели на стулья перед столом, а папа встал позади нас. — Мы пришли за нашим внуком, — начала мама. Это так необычно звучало. Их внук. — Трофимов Филипп Александрович. Воспитатель кивнула и полезла в компьютер с доброжелательной улыбочкой. Будто у них часто такое бывает, что детей забирают обратно. Хотя почему бы и нет? Им платят бешеные деньги, и они выполняют свою работу. Вдруг её лицо изменилось. Женщина нахмурилась и поджала губы, приближаясь к монитору ближе, будто не могла прочитать ни слова. Она снова и снова что-то печатала и снова пялилась в монитор, читая одни и те же строчки. — Из-звините. Но Трофимова Филиппа Александровича… забрали. — Что? — заорал папа. — Когда? — Кто?! — воскликнула мама и встала с места. Я прижала ладонь к груди. — Сегодня, — вымученно улыбнувшись, прощебетала воспиталка. — Тут не написано, кто, но… — Его никто не мог забрать! Он – наш! — стукнув кулаком по столу, зарычал папа. Он наклонился перед столом, упираясь в него руками. Вид устрашающий. — Извините! — завопила женщина и, схватив телефон, скрылась за дверью. Повисло молчание. И в этом молчании я поняла, как быстро испарилась эйфория. Меня бросило в жар, потом в холод. Я понимала, что это уже просто конец. Ещё хуже быть не может просто. Сердце разрывалось, и крик застрял в моей глотке. Дыхание спёрло, будто меня душили. Мама и папа молчали, глядя друг на друга. Какая гнетущая атмосфера. И слёзы подкатывают к глазам. Опять. Я подскочила на месте и вылетела в коридор. Не знаю зачем. Много детей. Тут много детей. Много людей… Воспиталки не было видно. Я помчалась опять вниз и вылетела за дверь на улицу, глотая холодный воздух ртом. Он опять мне помог. Вернул к жизни. Или так работает состояние одиночества? Я залезла в машину и, уткнувшись лбом в спинку водительского сиденья, зарыдала. Кто-то забрал у меня сына! Этого просто не может быть. Моего малыша. Увижу ли я его когда-нибудь? Или никогда так и не узнаю своего сына? Не найду его. Через несколько минут, когда слёзы уже высохли и только сушили щёки, в машину сели родители. — Ну, что? — спросила я хрипло. — Она позвонила директрисе. Та сказала, что его забрали сегодня утром. Принесли все соответствующие документы. Она забыла имя, а база данных обновится только после выходных. Чёрт бы их побрал! — орала мама. — Произошла ошибка. И они её исправят и свяжутся с нами. — Конечно, свяжутся, — хмыкнул отец. — Иначе засудим их нахрен! Спокойно. Спокойно. Спокойно. Спокойно, Тася. У меня, наконец, задрожали руки. От страха. От бешеного страха. Покрылся испариной лоб и спина. Почему-то казалось, что эта чёрная полоса никогда не закончится. И я останусь тухнуть до конца своих дней такой немощной и сумасшедшей. — Отвезите меня к нам с Кирой домой, — сказала я, заметив, что папа пропустил поворот. — Но, Тася, может, ты побудешь с нами? Пока всё не выяснится, — тепло прощебетала мама, повернувшись ко мне. — Я не хочу быть с вами! — крикнула я. — Смотри, что вы натворили! Я хочу быть одна! Улыбка с маминого лица пропала. Мама не стала ничего говорить и отвернулась к лобовому стеклу. Папа развернулся обратно.