Излечи меня

Всё прошло хорошо в тот день. Кира и Кирилл помирились, наконец, и завалились ко мне вдвоём, чтобы сообщить эту новость. Причём тогда, когда я собиралась лечь спать. В итоге, план поспать днём не был исполнен, и я вяло улыбалась, слушая их. Вместо кафе, видимо, решили поболтать у меня в комнате! И не замечали почти, глядя друг другу в глаза, держась за руки. Вокруг одни парочки собрались. Даже тошно. Уплыли от меня они за десять и просидели бы дольше, если бы весь транспорт не прекращал гонять в одиннадцать, а о романтичной прогулке под луной не могло идти и речи в такую погоду. Наконец, я легла спать, расслабилась, закутавшись в одеяло, и… замёрзла. За окном зловеще выл ветер, и я, зарывшись в одеяло, пыталась заснуть. Но тщетно. Вся сонливость прошла, а тело покрылось гусиной кожей. Отопление ещё не включили, а на улице… эм… дубак! Тут по-другому и не скажешь. Кое-как мне удалось уснуть. Но утром я проснулась с ужасной головной болью и слабостью во всём теле. Отличное начало дня. — Это всё из-за твоей прогулки в одной толстовке, — сказала мама, вытаскивая градусник у меня изо рта. — Тридцать восемь и три. Она покачала головой и укутала меня теплее. Хорошо же ей было судить. Её папа ночами греет, а меня… Меня никто! Пока единственный парень, которому я смогла довериться, к которому меня нестерпимо влекло – Алек. И я сбежала от него, пока не удалось влюбиться. Он же сам говорил, что в его семье не принята любовь. Так что с ним не будет никакого будущего, как бы мне не хотелось. Ничего, забудет и простит. Или наоборот. И так я думала, входя в университет, в понедельник спустя неделю. Я выздоровела только в субботу и решила прийти. Чувствую себя лучше, только завтра всё равно придётся идти в больницу за справкой. Целую неделю я чувствовала себя в безопасности, одна в своей комнате под одеялом, с чаем и печеньем. И хоть я за эти месяцы привыкла к обществу стольких людей, которые меня не замечают, но сейчас я вдруг почувствовала какую-то панику, а внутри всё сжалось. Стало трудно дышать. Дома было гораздо уютнее и теплее. — Привет, Насть, — поздоровалась со мной Эля и прошла мимо. Хм. Ну и дела. Я даже не успела ответить, а она мотнула волосами и, виляя бёдрами, прошагала к автомату с кофе. Я мысленно пожала плечами и пошагала к аудитории, снимая плащ и глядя на обувь, которую могла заляпать, шагая из машины к корпусу. Не помня расписания, я поднялась на третий этаж и прошла в привычный коридор, где обычно проходят наши занятия, и увидела группу, прижимавшуюся к двери и живо что-то обсуждающую. — Привет, ребята, — помахала я, набрасывая плащ на руку и поправляя лямку рюкзака на плече. — Привет, Настя, — сказали некоторые, и только подошедший Андрей, чуть приобняв за плечи, назвал меня Тасей. Я развернулась к нему, улыбнувшись, и, отойдя немного от одногруппников, прижалась спиной к стене. — Ну, что тут происходило, пока меня не было? — спросила я, снова поправляя рюкзак, который из-за лёгкости постоянно слетал с плеч. — Ничего особенного. Я бездумно сидел на парах, даже пытался закалывать, пока тебя не было. Ибо делать было вообще нечего. — Он усмехнулся и поправил лохматые волосы привычным жестом. — Реферат задали к декабрю по истории России, а лекции для тебя я у Эли списал. Спишешь… Если поймёшь чего. Я хихикнула. — Странная она, — шепнула я, оглядываясь. — Да, знаю. Сам заметил. Ходит, нос воротит, словно от врагов, хотя и здоровается. И улыбается. — Он вздохнул. — Только дружить начали, а то в школе контакт не шёл. Из-за её влюблённости в него, поняла я. — Хотя с классом её у нас проблем не было, и все дружили. А она… как шлюха теперь. И как к ней относиться серьёзно? — Андрей сжал губы. — Конечно, это не моё дело. Я кивнула, пожав плечами, и тут прозвенел звонок, заставляя нас повернуться и слиться с толпой одногруппников, чтобы пробиться к двери. — Кстати, — шепнул Андрей, наклоняясь ко мне, — я закончил твой портрет. Уже совсем. Я повернулась к нему и нахмурилась. Нашёл время, чтобы сказать новость. Пришла преподавательница и открыла дверь, впуская нас. Молоденькая девушка, ведущая семинары, что-то говорила нам, кое-как придерживая бумаги и тетради в одной руке. Чуть не уронила ключи. Мы сели за привычную парту, и я достала тетрадь и пенал, ничего не приготовив на сегодняшнюю пару. Андрей, как обычно, тоже. Он, достав наушники и телефон, принялся копаться в нём и через пять минут вручил мне, показывая фотографию. На ней был мой портрет, и я вспомнила тот день, когда сидела на камне в парке, мотая ногами и улыбаясь рисующему меня Андрею. И волосы были точно такими, как сейчас, не розовыми. А тёмными с золотым оттенком. Я не знаю, как он это сделал, но даже на фото было видно, как я выгляжу. Акварель размывалась местами, делая всё менее чётким, поэтому в моём изображении была какая-то лёгкость, особенно с этой сияющей улыбкой, блестящими глазами странного цвета. Я смотрела на себя, как заворожённая, просто молча. Потом почувствовала палец на своём подбородке и закрыла рот под тихий хохот моего друга. — Ух ты, — шепнула я, отдавая ему телефон, но пялясь в него, чтобы не забыть, как это чудесно. — Если б знал, что сегодня ты придёшь, принёс бы, хоть он и большой. — Андрей как-то странно сглотнул, отчего кадык дёрнулся. — Жалко было бы в такую сраную погоду нести его, а сминать и скручивать вообще не желательно. Он посмотрел на меня как-то жалостливо, а нижняя губа театрально задёргалась. — Та-ась, — протянул он, — я так старался. Я потеряно посмотрела на него и вздохнула. А что же делать? Я кинула взгляд на окно, ветер, дождик. Действительно поганая погодка. Тучи, холод, слякоть. — А может, после пар сходим ко мне, и я его тебе отдам? — предложил парень, схватив мою руку. — А потом, если отец на работе, я отвезу тебя домой на машине. Я судорожно вздохнула. Снова домой к парню. Правда, там может кто-то быть, и он мой друг, но мне всё равно было немного страшно. Боязно как-то. Я закусила губу и неуверенно кивнула, откинувшись на спинку стула и схватив ручку, когда преподавательница постучала по парте и крикнула что-то парням с задних парт. Не нам, но мы тоже шепчемся. Одна пара прошла за другой, потом третья, на которой я уже с непривычки разваливалась, чувствуя, как затекают ноги от сидения. Мне хотелось встать и пройтись. Заболели плечи, а после лекции, так и не прошли пальцы правой руки. Стервозная профессорша что-то несла, требуя записи, даже угрожала проверить. Эля сидела с нами на одном ряду, но примерно в метре от меня. Оправдывалась тем, что между нами лежали рюкзаки и куртки, хотя их смело можно было передвинуть. И в конце третьей пары меня вдруг осенило. Я услышала, как парни сзади говорят о физкультуре, которая была четвёртой парой. Но у меня-то нет физкультуры. А у Андрея… Спускаясь по лестнице на первый этаж, я обхватила его руку, шагая по скользким ступенькам. — Слушай, — шепнула я, — у меня нет четвёртой пары. Парень, беззаботно спрыгивающий по ступенькам, остановился и поймал меня, когда я всё-таки поскользнулась. — И никак не можешь подождать? Я подумала о полуторачасовой задержке. Меня будет ждать Кира, а дома мама, которая будет звонить. Закусив губу, я шагнула ниже и встала на ровный пол на первом этаже. Помотав головой, я натянула плащ, потому что тут было очень холодно. Андрей странно выдохнул, а я покосилась на постоянно открывающиеся стеклянные двойные двери, которые впускали внутрь холодный ветер. После третьей пары все уходили, и толпа ринулась на улицу, поэтому тут был ужасный сквозняк. — Что ж с тобой делать? — хмуро сказал парень и хлопнул себя по лбу. — Понимаю, что искать тебя будут после всего… Ладно! Уйду, хоть потом и отрабатывать придётся. Он схватил меня за нос и несильно дёрнул. — Всё ради тебя, мелочь! — Пафибо, — сказала я, хихикая. Он, натянув куртку, спрыгнул со ступеньки и потянул меня к двери, но тут я замерла, глядя на толпу людей, что входила в корпус. Человек за человеком. И вдруг показалась чёрная фигура, и мне стало страшно, как летом. Когда я впервые увидела его. Алек. Он шагал к двери и с хмурым видом придержал дверь перед какой-то девушкой, потом сам шагнул внутрь. Я почувствовала дрожь в руках, а коленки подкосились. Я схватилась за Андрея, опустив голову и чувствуя приближение опасности. Сердце застучало так громко, что мне показалось, будто все слышат этот звук. Но вдруг раздался громкий скрип внутренней двери, и ногти впились в ладони с такой болью, что я чуть не взвыла, а потом, резко схватив Андрея за ворот куртки, притянула парня к себе и, встав на носочки, прижалась своими губами к его. Он странно заскулил, пытаясь вырваться, но я крепко схватила его обеими руками, слыша только шаги и не чувствуя ничего, кроме страха. Даже поцелуя. Но тут чувство опасности резко прошло, и я отодвинулась от Андрея, краснея и осматриваясь. Алек, не оборачиваясь, шагал по лестнице вверх. Я вытерла губы и посмотрела на ошарашенного парня. — Тась, — проговорил он коротко, — Тась, ты чего? — Прости, я не хотела, — проскулила я, жалостливо закусывая губу. — Тась, у меня ж Маринка есть, — твердил парень, ошарашено уставившись на меня. — Ты чего? — Да замолчи ты! — шикнула я, хлопая его по груди. — Не бери в голову и забудь. — Я снова вытерла уголок губ. Андрей, кажется, отошёл и моргнул. — Словно бы сестру поцеловал, — прокомментировал он и хохотнул, пожевав губу. — Я тоже… — Я выдохнула и посмотрела на него. — Будто бы сестру. Стыд тут же начал уходить, когда парень смешно прищурился и сжал губы. Он смотрел так секунд десять, пока меня не прорвал дикий хохот, от которого я не могла избавиться. Вот так всегда, либо сначала плачешь, а потом улыбаешься, когда тебя хорошенько утешат. Либо чего-то сильно боишься, а после такого глупого инцидента, как этот, хохочешь, как умалишённая истеричка. В принципе, я такой себя чувствовала целый год. Точнее, через год после того, как меня упекли в больницу, потому что всё остальное время я ничего не помнила. Я тут же перестала хихикать и, вытирая невидимые слёзы с уголков глаз, взглянула на Андрея, который мягко улыбнулся. О, этот взгляд! Он, наверное, сам понял, что был очень смешным. Негодующим и подозрительным одновременно. — Я, между прочим, — сказал он, наклонившись ко мне и выставив перед моим носом палец, — хорошо целуюсь. Ещё никто не жаловался. — Верю. Но проверять не собираюсь. — Пожав плечами, я в очередной раз поправила лёгкий рюкзак и повернулась к двери. — Просто я ничего не почувствовала. Этот «поцелуй» был холодным и скучным, что, в принципе, ничего не значит, ибо этот косяк был ошибкой. Андрей догнал меня, и я привычным жестом взяла его под руку. — Зачем только ты это сделала? — Неважно. Просто импульс, — шепнула я, опустив голову и закрыв воротником рот. — Иисус? — Импульс! — крикнула я, снова усмехнувшись. Покачав головой, я уставилась на дорогу, стараясь не запачкать обувь. Мы шагали, почти ничего не говоря друг другу. Думаю, оба отходили от этого неловкого действия. Конечно, сложно было бы ему что-то объяснять, но надеюсь, что он забудет это, словно ничего и не произошло. Мне действительно не хотелось этого делать. Но тело само подалось к нему, наверное, желая спастись. Инстинкт самосохранения какой-то, только направлен не туда. Ведь Андрей мой друг, мой брат, почти что родной человек, как и Кирилл, и Кира, и мама с папой. Он часть моей жизни, и я не хотела бы потерять его из-за такого нелепого пустяка, который совершила по ошибке, который вышел случайно. Этот момент уже почти стёрся из памяти. Особенно если учесть, что я ничего не чувствовала. У нас нет притяжения, как есть с Алеком, есть только доверие и дружба. Осознала, что целую его, я только тогда, когда Алек уже прошёл, прошёл страх и чувство опасности. Словно хвостик, я зашла за Андреем в подъезд девятиэтажки, тёмный и мрачный. Пиликал домофон из-за открытой двери. Мы прошли мимо почтовых ящиков, и Андрей посмотрел в один, а позже выудил стопку писем. — Иногда бабуля из Красноярска пишет, — объяснил он и сделал шаг к лестнице. Тут же сработал автоматический свет, и я зажмурилась, ослепленная им. — Да, бывает непривычно. Андрей потянул меня за собой, но прошёл мимо лифта. Позже оказалось, что он живёт на втором этаже в четырёхкомнатной квартире, очень уютной и красивой. Коридор был длинным, и Андрей скрылся за первым же поворотом, ведущим в гостиную. Тут стоял разложенный диван, покрытый покрывалом, из-под которого виднелись подушки. Видимо, это родительская спальня. Тут стояли шкафы со стеклянными дверцами, в которых находились какие-то фотографии и сувениры, кое-где толстые старые книги с уже жёлтыми страницами. Тут был телевизор, довольно большой, стоял в углу около окна на тумбе. Взяв что-то с подоконника, Андрей скинул куртку и повесил её в коридоре. — Что прошёлся в обуви, никому… — сказал он со смешным лицом. — Никому, — состроив такую же рожицу, проговорила я тем же странным тоном. Я тоже сняла верхнюю одежду и обувь и пошагала за парнем, видимо, уже в его комнату. Она была дальше всех, и я увидела ещё две спальни, видимо, девчачьи, кухню и кладовку. Всё было обычным, но комната Андрея меня потрясла. Я открыла рот, входя в тёплое помещение с коричневыми стенами и мягким ворсистым ковром. Я зарылась в него пальцами ног, но тут же расслабилась, обнимая себя и осматриваясь. Комната была совершенно обычной, мебель не была сделана под заказ, всё не расставлено с дизайнерской точностью. Но тут было уютно. Обычная спальня мальчика: кровать у стены, стол, комп, удобный стул. Но больше всего потрясло то, что отличало комнату Андрея от любой другой. Здесь были рисунки вместо фотографий. Множество разноцветных рисунков, один из которых мой. Он стоял на подоконнике, среди мелких рисунков. Но он был большим, формат А3. И не было ни одного белого свободного места, кроме, может быть, бликов в глазах и виднеющейся под акварелью бумаги. Я снова осмотрелась. Таких портретов было несколько. На стене над компом висел на скотче портрет Андрея и Марины, у которой были ещё длинные волосы. Парень подошёл ко мне и тоже посмотрел на него. — Что скажешь? Я пригляделась, прищурившись. — Его словно бы рисовали два разных человека. Да? — Я повернула к нему голову, и парень кивнул. — Да, я рисовал Маринку, а она меня. — Потом поднял голову на карандашный рисунок, на котором были изображены лохматый мальчик и девочка с косичками и веснушками. — Когда рисуешь кого-то другого, влюбляешься во все недостатки на его лице. Горбинка на носу, складки под глазами, родинка на щеке. Этого не замечаешь, когда просто смотришь на человека. А когда рисуешь… видно, что он не идеален, но всё равно любишь. Он указал на рисунок, на который смотрел. — Это мои двоюродные брат и сестра. Им сейчас по одиннадцать. До того, как они родились, ненавидел других детей. — Почему? Я вдруг услышала шаги в коридоре. Дверь чуть приоткрылась. — Да было в моей жизни одно… чудовище. — Сам ты чудовище! — тут же послышался писклявый голосок, и в комнату вошла девушка, немного полная. На вид ей было лет четырнадцать-пятнадцать. Её круглое миловидное лицо украшала улыбка, но больше всего забавляли ярко-малиновые пряди, что разбавляли вьющиеся тёмные локоны. Она подошла к Андрею и приобняла его, а потом уставилась на меня. Не раздумывая, она широко улыбнулась и протянула мне руку. — Я Алёна, — сказала она, и я неохотно пожала её всё ещё холодные пальцы. — Моя младшая сестра, — объяснил Андрей, потом обратился к ней: — Ты почему не в школе, шкет? — В паспортном столе задержалась. — Она помахала перед его носом конвертом, который Андрей вырвал у неё из рук. — Сейчас пойду к третьему уроку. Учится во вторую смену, поняла я. И тут парень захихикал, и я взглянула на него. Он держал в руках… её паспорт. Видимо, фото неудачное, поэтому он и ржал. И тут же получил за это. Девушка вырвала корочку у него из рук и пару раз шлёпнула по пальцам, потом по плечу. — Какашка, — сказала она и, снова мило мне улыбнувшись, преобразилась. — Ты ведь Тася, да? — Да. А… — Он рисовал тебя очень долго. Волосы оставил напоследок. — Она осмотрела меня с ног до головы, но ничуть не изучающе, а как-то по-доброму. — Это тебя изнасиловали? Я ахнула и глянула на Андрея, который замер, побледнев. — Лёна! — крикнул он. — Я ей ничего не говорил. Но я сжалась, обняв себя, задрожала, чувствуя слёзы. — Не говорил, — кивнула девушка. — Я сама тебя узнала. Он в сентябре оставил на нашем компе вкладку, где об этом рассказывалось. Ты изменилась, а я хоть и не художник, но узнала тебя. Прости, пожалуйста, если обидела. — Она подошла ко мне и положила руку на плечо. — Подумаешь, один лишний человек узнал секрет. Я-то не растреплю никому, я хорошая. — А потом повернулась к брату и с осуждающей интонацией проговорила: — А не чудовище! Я улыбнулась и опустила руки. — Пойду, приготовлю нам чай, — улыбнулась Алёна и пошагала к двери. Но тут же вернулась за паспортом, который отложила, шлёпнула им Андрея ещё раз и снова ушла. Я расслабленно села на кровать и подняла на Андрея глаза. — Не думал, что она знает, — оправдывался он. — Я уже всё поняла, — сказала я и посмотрела в сторону двери. — Очень милая и ничуть не чудовище. Зря ты о ней так. Он рассмеялся и, подвинув стул, сел напротив меня. — Я сейчас о ней так не думаю. — Он мотнул головой на стену, где висела полка, а над ней висел и Алёнин портрет. — Сейчас я её даже люблю как-то. Я смотрела на девушку с такими же глазами, как у Андрея. Такими же губами и ямочкой на подбородке. — Я раньше думал о ней так. Примерно до четырёх лет. — А что произошло тогда? — Мама забеременела снова. — Он театрально пожал плечами. — Когда Лёнка родилась, мне было четыре, и всё, что я о ней думал, это «Зачем ты явилась сюда?». Орущее существо, если честно. Я был абсолютно ошеломлён и тут же почувствовал, как уменьшилось родительское внимание. А потом родились близнецы, и они всегда лежали, сидели, ели и какали вместе. По ночам держались за руки, и я пялился на них, как дебил, потому что не мог понять, почему они вместе. Да, они брат и сестра, но отнимают друг у друга внимание родителей. И вот мама забеременела Ксюхой, моей самой младшей сестрой. И я тогда подумал «Зачем? Вы меня предали, так теперь решили предать и Лёнку?» и мы решили пойти войной против нового ребёнка. — Он хохотнул. — Не знаю, каким дебилом я тогда был, но сейчас понимаю, что они обе очень милые девчонки. Но… две сестры всё равно перебор! Они же меня бьют! Я засмеялась, когда Андрей погладил плечо, по которому его стукнула сестра. — А у тебя есть кто-нибудь? — спросил парень, и я тут же умолкла. Перед глазами возник Алек. — Брат или сестра? — Нет. Нет никого. Возможно, и был бы, но меня долго ждали. Мама не могла забеременеть, и я была почти чудом. — Я пожала плечами. — Может, они пытались, а может, и не думали пытаться ещё завести ребёнка, но… никого так и не появилось. Тут вошла Алёна с чаем и печеньками и, присев ко мне на кровать, начала болтать с нами.